Текст книги "Джон, Пол, Джордж, Ринго и я "

Автор книги: Тони Бэрроу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Брайан Эпстайн прервал свой предваряющий гастроли отпуск в похожем на итальянские курорты Портмейрионе в Северном Уэльсе – где он оправлялся от железистой лихорадки – для того, чтобы посетить срочную встречу исполнительных лиц НЕМС в Лондоне в начале августа. На этой встрече узкий круг приближенных к битлам лиц обсуждал серьёзность реакции США, и осмелимся ли мы отправиться в концертное турне, когда там перед нашим прибытием полным ходом идёт рост общественной ненависти. Заголовки в прессе описывали этот шум, как “священную войну Соединённых Штатов против ‘Битлз’”. Одна радиостанция, которая ранее не проигрывала записи ‘Битлз’, теперь решила делать это в 30-минутных паузах. Каждое проигрывание предваряло заявление, говорящее, что запрещение музыки группы является презренным “воплощённым лицемерием”, добавляя: “Некоторые из радиостанций, запретивших ‘Битлз’, ставят другие песни, которые являются самыми порнографическими с елизаветинских времён. Возможно, битлы могут быть популярнее Иисуса; возможно, это – то, что неправильно в обществе, и сделал их такими ты, дорогой друг, а не Иисус, не Джон Леннон и не ‘Битлз’”. Можно сказать, что это был другой способ сделать себе ту же самую рекламу! Неожиданная поддержка ‘Битлз’ пришла также из Солт-Лэйк-Сити штата Юта, где программный директор радиостанции Кей-Си-Пи-Икс сказал: “Я не верю в поборников религии сколь-нибудь больше, чем я верю в поборников ‘Битлз’. Я играю их записи, а не их религиозные идеалы”.

В конце первой недели августа Эпстайн полетел в Нью-Йорк с намерением успокоить дальнейшую злобу. Он сказал средствам массовой информации США, что всё это дело является типичным битловским фурором: “Леннон сильно интересуется религией и серьёзно беседовал с Морин Клив, хорошей подругой битлов. Он не собирался хвастаться”. Мюррей (К) Кауфман также поучаствовал в этом деле, сказав: “Думаю, что это заявление рассердило и вдохновило церковников, которые верят, что то, что сказал Джон, правда”. Во всех областях американских и международных средств массовой информации велись споры, ставя перед нами продолжающуюся дилемму, стоит ли рисковать жизнью Джона и отправиться с программой концертов в США перед лицом угроз физической расправы, особенно вокруг запланированного выступления в Мемфисе. Было решено, что заранее больше ничего нельзя сделать для того, чтобы изменить общественное мнение, и что мы должны посвятить нашу первую пресс-конференцию в Чикаго ситуации с Ленноном. Я полетел в Чикаго раньше ребят и разбил лагерь в отеле ‘Астор Тауэрс’, откуда начал оценивать взгляды прессы и публики.

Как только битлы прибыли, Джон попросил о встрече с Брайаном Эпстайном и со мной. Мы сели вместе – лишь трое нас – и я кратко обрисовал ему насколько возможно, чего ожидать от международного собрания журналистов, включая людей из всех трёх американских телевизионных вещательных компаний – Эй-Би-Си, Си-Би-Эс и Эн-Би-Си, которые уже были готовы ворваться в мой номер на 27-м этаже. Никогда раньше или позже я не видел Джона в таком смятенном состоянии, не потому, что он считал, что должен перед всеми извиниться, а потому, что он знал, что турне может быть отменено, если только он не поднимет прессу и не завоюет её поддержку на надвигавшейся пресс-конференции. Услышав всё, что мы ему сказали, Джон подался всем телом вперёд на своём стуле и умолк, уронив голову в ладони. Мы поняли, что он рыдает, и Брайан успокаивающе приобнял его за плечи. Джон поднял голову: “Я охотно извинюсь, если вы мне скажете, что это то, что я должен сделать. Я сделаю всё, что угодно, всё, что вы скажете. Как, чёрт возьми, я смогу смотреть в лицо остальным, если всё это турне будет отозвано лишь потому, что я что-то сказал? Я не хотел вызвать всё это”. Я предложил, что Джон должен попробовать объяснить, а не сказать прессе, что ему жаль. Брайан Эпстайн нарушил своё собственное правило, откровенно предупредив Джона, что существует самое настоящее опасение покушения на его жизнь, если настроение фанатичных проповедников Америки не улучшится. Он сказал: “Я скорее отменю концерты, чем стану так рисковать, Джон. И я возьму на себя ответственность и скажу Джорджу, Полу и Ринго”.

Когда пришло время для пресс-конференции, мы собрали остальных трёх и пошли в мой номер. Мы обнаружили его набитым людьми, камерами, светящимся оборудованием и другими атрибутами прессы. В моё отсутствие стол, за которым должны были сидеть битлы, был сдвинут назад к стене, чтобы вместить всех людей, и за ним оставалось место достаточное лишь для того, чтобы четвёрка ребят протиснулась на свои места. Эта пресс-конференция с самого начала не была похожа ни на одну из тех, что ребята давали за те шесть лет, что я был с ними. Джон, выглядевший бледным и напуганным, чуть не отпрянул перед первым шквалом вспышек фотографов. Затем он начал своё длинное извилистое объяснение, запинаясь на каждом предложении, иногда смотря прямо в телевизионные камеры, но в основном опустив глаза на стол: “Послушайте, я не говорил, что ‘Битлз’ лучше, чем Бог или Иисус. Я сказал ‘Битлз’, потому что мне легче говорить о ‘Битлз’. Я мог бы сказать ‘телевидение’ или ‘кино’, ‘автомобили’, или что угодно популярное, и всё бы на этом закончилось. На мои взгляды на христианство непосредственно повлиял ‘Заговор в пасху’ Хью Джей Скофилда. Предпологается, что весть Иисуса была искажена его учениками и извращена по многим корыстным причинам его последователями”.

Пока всё хорошо. Затем начались вопросы. “Каким было твоё собственное религиозное происхождение, Джон?” “Просто что Вы пытались донести своими комментариями, сэр?” “Господин Леннон, Вы верите в Бога?” “Вы сожалеете о своём высказывании, касавшемся Христа?” Джон никогда не ладил со словами, когда дело касалось официальных речей. Где-то между его мозгом и его языком то, что он хотел сказать, путалось, и когда слова вываливались из его рта, они имели меньше смысла, чем он хотел. Если бы он мог превратить своё чикагское заявление в текст какой-нибудь песни, всё было бы по-другому. Джон вкладывал намного больший смысл в стихи, которые он сочинял, чем в слова, которые произносил. И его стихи оказывали большее воздействие, чем его слова. В Чикаго он запинался, иногда терял свою мысль, и ему не хватало воздействия, чтобы убедить эту комнату, полную реалистичных людей мира новостей. “Я не против Бога, не против Иисуса и не против религии. Я не говорил, что мы более великие или лучше. Я верю, что то, что люди называют Богом, это нечто внутри всех нас. Я верю, что то, что говорили Иисус, Мохаммед, Будда и все остальные, было правильным, просто неправильными оказались переводы. Из того, что я прочёл или наблюдал, христианство просто кажется мне исчезающим, теряющим понимание”.

Вопросы стали мучительно повторяться, и Джон пытался перефразировать единственный ответ разными способами, которые, как он надеялся, журналисты посчитают более удовлетворительными. Время от времени к нему на помощь приходил Пол, добавляя весомости и второй голос ответам Джона. Один парень спросил: “Вы правда считаете, что христианство исчезает?” В разговор вступил Пол: “И мы сокрушаемся, что это так, знаете ли, вот в чём суть”. Джон был доведён до отчаяния: “Мне жаль, что я сказал это, правда. Я совсем не хотел, чтобы это стало чем-то отвратительным анти-религиозным”. Один репортёр спросил: “Чему вы приписываете вашу огромную популярность?” Ринго привнёс шутливый момент в эту необычно серьёзную пресс-конференцию, ответив: “Спросите об этом у Тони Бэрроу”. Когда Джону сказали, что один ди-джей из Алабамы потребовал прямого извинения, он ответил: “Он может получить его. Если он расстроен и действительно имеет в виду это, тогда мне жаль. Я извиняюсь перед ним”. “Мне жаль”, адресованное одному человеку, не было достаточным для некоторых инквизиторов от прессы, а Джон никогда не выступил с извинением перед всеми, что – как мы с ним согласились – было необходимым на этой беспрецедентной пресс-конференции Джона. Вслед за этой объяснительной речью Джона, которая продолжалась около 20 минут, имели место быть несколько церемониальных костров в Алабаме и в других местах библейского пояса, в то время как другие были отменены.

На уведомительной встрече с представителями наших американских агентов и организатором концертов в Чикаго было достигнуто соглашение, что мы должны дать серию из 15 концертов, как и планировалось. Джон сказал прессе: “Мы по прежнему с нетерпением ожидаем нашего турне. Мы могли бы спрятаться в Англии и сказать, что мы не приедем”. При закрытых дверях Джон быстро пришёл в норму; старая добрая устойчивость Леннона сменила краткую демонстрацию раскаяния, и он описал костровых протестующих, как “ди-джеев среднего возраста, сжигавших кипу альбомных обложек перед публикой, состоящей из 12-летних”. После просмотра по телевизору одной из церемоний сожжения альбомов, Пол сказал: “Это были фанатики. Было ужасно видеть на их лицах ненависть”.

На третий день турне мы наткнулись на крохотную группу головорезов из Ку-клукс-клана, которые участвовали в демонстрации в районе вашингтонского стадиона ‘Коламбия’. Через четыре дня после этого возле ‘Мид-саут-колизеум’ в Мемфисе мы столкнулись с полудюжиной клановцев, подстрекавших толпу фанатиков вопить непристойности в сторону нашего транспорта-того-дня, грузовика ‘Уэллс карго’, когда мы прибыли на первое из двух выступлений. Это была самая напряжённая дата нашего турне. Все мы осознавали, что если Джон как-нибудь пострадает от рук протестующих, то это место является самым вероятным, где это может случиться. Во время второго выступления кто-то кинул из толпы петарду – “вишнёвую бомбу”, как называют её американцы – которая взорвалась с громким звуком рядом со сценой. Наши головы инстинктивно повернулись в сторону лица Джона, и то же самое сделала троица остальных ребят на сцене. Мы испугались, что какой-нибудь снайпер сделал роковой выстрел в Джона, и мы увидим, как он мешком падает на землю. К счастью, этот страх оказался необоснованным – или, более точно, преждевременным в свете события, которое случилось через 14 лет.

10 Конец Пути

В тот осенний вечер, когда битлы играли последний концерт своего американского турне 1966 года в Кэндлстик-парке в Сан-Франциско, со стороны залива дул сильный тихоокеанский ветер. Я стоял посреди этого большого и слегка обветшалого бейсбольного поля незадолго до того, как самые последние 25 тысяч фанатов начали гуськом наполнять двуярусные трибуны, для того, чтобы стать последними, кто увидит великолепную четвёрку в полноценном концерте. Я про себя заметил, где расположены мачты с громкоговорителями на каждой из сторон временной сцены. Я планировал записать это выступление, и мне нужно было решить, где следует расположиться для получения звучания наилучшего качества на моём плачевно низкокачественном записывающем устройстве. Суть заключалась в простом держании микрофона вверху в воздухе и надежде, что я смогу записать достаточно сбалансированный звук со сцены на мой примитивный кассетный магнитофон ‘Филипс’. Как правило, всё для чего мне он был мне нужен, это запись речевых интервью с битлами различных журналистов, пока мы были в дороге, и в вопросах качества звучания это большая разница с попыткой записать целый концерт в бейсбольном парке. Я и понятия не имел, как между голосами и инструментами может возникнуть плохой баланс, и будут ли вообще слышны достаточно отчётливо для записи “репризы” ребят между песнями. Если бы во время этого вечера усилился ветер, то я бы рисковал вместе с музыкой ‘Битлз’ подхватить также и звук каждого его порыва. Как бы то ни было, окончательная запись предназначалась не для каких-нибудь коммерческих целей, а лишь для Пола, чтобы остаться в качестве его личного сувенира с этого выступления.

Не было никаких официальных объявлений, что это станет самым последним появлением ‘Битлз’ на сцене перед толпой заплативших клиентов, но возле ребят витала радостная атмосфера ‘конца-их-срока’, ведь это был конец особенно трудного, травмирующего и полного стрессов мирового турне. Все мы с нетерпением ожидали возвращения домой к семьям и друзьям. Кэндлстик-парк был тем, что глава американского турне Айра любил называть одной из наших работ ‘влетел-и-вылетел’ – прилёт с предыдущего выступления в Лос-Анжелеса и вновь вылет сразу после концерта, без остановки на ночь в Сан-Франциско. По причинам безопасности наша поездка из аэропорта к месту выступления протекала на нанятом в частном порядке автобусе. Все, включая главных исполнителей разогрева ‘Сёркл’ и ‘Ронеттс’, плюс путешествующие с нами люди прессы, набились в это далеко-не-роскошное транспортное средство и слушали предупреждение Айры, что в парке собралась особенно большая толпа. Вероятно, этот сильно изношенный автобус являлся последним типом транспорта, в котором они ожидали увидеть битлов. Во время этой поездки Пол спросил меня, со мной ли мой кассетный записывающий магнитофон. В турне я брал его с собой везде, чтобы можно было проиграть материал интервью и пресс-конференций дома журналистам, которые не были в поездке. Я также использовал его для ведения своей собственной записи того, что происходит. “Сделай мне запись этого последнего концерта сегодня вечером, ладно?” – спросил Пол. Помню, я задавался вопросом, что я должен увидеть в этой необычной просьбе. Никто из ребят никогда не просил меня записать сувенирную плёнку на предыдущих концертах. Пол уже смирился с тем, что остальные будут иметь перевес голосов в вопросе о будущих концертных турне? Он безропотно принял тот факт, что Сан-Франциско является концом пути? Или он лишь хочет, чтобы эта плёнка напоминала ему конкретно об этом турне? Или хочет проиграть её своей подруге Джейн Эшер, как только они встретятся после разлуки в его новом лондонском дому в Сент-Джон’с-Вуде? Когда мы прибыли в Кэндлстик-парк, мы услышали, как местное радио Кей-Уай-Эй передаёт детали нашего перемещения по воздуху. Неудивительно, что там ожидали нашего прибытия большое собрание фанатов!

Когда мы достигли парка, идея с автобусом привела к неожиданным последствиям. Мы ехали через обширную и всё ещё пустынную автомобильную стоянку к определённому въезду, не привлекая никакого внимания небольших групп болтающих между собой фанатов, которые едва удостоили нас взглядом. К несчастью, человека, который должен был отпереть нам входные ворота, нигде не было видно. Постепенно небольшие скопления девушек окружили наш автобус, пока мы ждали с работающим двигателем. В крнце концов, кто-то заметил битла: “Это Пол! Это Пол!” У нас было два варианта: оставаться на месте и позволить в мгновение ока вырасти толпе или уехать и покружить по парку. Впоследствии Бесс Коулмэн сказала мне, что она и несколько других журналистов в автобусе по-настоящему испугались, что растущая толпа фанатов перевернёт автобус. Айра быстро принял решение: “Мы не можем здесь оставаться. Если эти дети начнут забираться на автобус, кто-нибудь пострадает”. Когда мы отъезжали, несколько фанатов забрались в свои старые автомобили с откидным верхом, а остальные следовали за нашим автобусом пешком, пока мы долго кружили по парку, лавируя между преследующими нас машинами и избегая группки возбуждённых фанатов на ногах. Никто не контролировал этот всё более растущий поток человеческого и транспортного траффика, и нашему шофёру пришлось несколько раз резко затормозить, чтобы предотвратить столкновение. Наконец мы заметили неистово махавшего нам человека у ворот, через которые мы должны были въехать в Парк, и опасная нервирующая гонка настоящих-а-не-игрушечных автомобилей подошла к концу. Этот случай остался в памяти Пола и вдохновил его на сумасшедшую гонку между автобусом и машиной в ‘Волшебном таинственном путешествии’, которое мы сняли в следующем году на аэродроме Вест-Маллинга в Кенте.

В восемь часов, когда на Кэндлстик-парк довольно неожиданно спустилась ночь, началось выступление ‘Битлз’. Хотя я не питал особых иллюзий относительно своих шансов сделать блестящую запись концерта, одно обстоятельство было в мою пользу – большое расстояние между сценой и трибунами в этом месте. Благодаря этому – думая я – я, возможно, смогу записать звучание со сцены без слишком большого просачивания непрекращающихся воплей и визгов фанатов со стороны трибун. Помог также тот факт, что это было выступление на открытом воздухе. В закрытом помещении было бы невозможно записать звучание музыки, не подхватив большого шума толпы. Когда последние исполнители разогрева сошли со сцены, я вышел на поле перед ребятами. Когда Джон, Пол, Джордж и Ринго бежали по траве, с трибун поднялся одобрительный рёв, а когда они наспех настраивали на сцене инструменты, каждый аккорд, который они брали, вызывал ещё больший рёв. Один американский ди-джей из нашей путешествующей компании, которому я не дал записать более ранний концерт турне, увидел, что я держу свой микрофон высоко в воздухе, и повторил мне мои собственные слова предупреждения: “По распоряжению Брайана Эпстайна не должно быть никаких записей выступлений. Пожалуйста, выключите”. Приложив палец к своим губам, я показал ему замолчать, так как не хотел посторонних голосов на своей ‘официальной’ записи концерта. На сцене один из ребят прокричал “Привет”, чтобы проверить свой микрофон, и в следующий момент группа энергично взялась за песню ‘Музыка рок-н-ролла’ Чака Берри.

Для того, чтобы переплюнуть идею Пола сделать сувенирную запись этого концерта, Джон взял с собой на сцену камеру и щёлкал ей напропалую лица остальной троицы между песнями. Также он сделал несколько снимков самого себя, держа камеру на вытянутой руке. В какой-то момент Пол упомянул холодный ветер, дующий в парке, заметив, что он “немного прохладный”. Не считая нескольких ремарок, добавленных просто потому, что это был конец турне, на протяжении большей части битлы представляли свои песни точно так же, как они делали это на протяжении последних трёх лет. Я сравнивал записи их первых американских концертов в Вашингтоне и Нью-Йорке с той, что я сделал в Сан-Франциско, и зачарованно заметил, что ребята использовали почти идентичные слова, обращаясь к публике между песнями. Пока эти репризы работают, зачем их менять? В те дни в портативных кассетных магнитофонах использовалась стандартная плёнка, которая была продолжительностью в 60 минут, по 30 на каждую сторону. Первая сторона моей плёнки закончилась вскоре после того, как Пол начал петь ‘Длинная высокая Салли’, последний номер программы. Интересно, что в этот вечер он чуть не забыл золотое правило никогда не говорить “Доброй ночи” публике, потому что, если бы все поняли, что это конец выступления, они бы оставили свои места и ринулись блокировать путь нашего бегства! Пол оборвал сам себя, сказав “До…” и кинулся исполнять песню. Как обычно, ‘Длинная высокая Салли’ являлась знаком нашей компании, включая прессу, прокладывать себе путь назад к ожидающему автобусу, чтобы мы смогли тронуться в тот момент, когда четверо обливающихся потом ребят заберутся внутрь и присоединятся к нам – как всегда, под аккомпанемент бурных аплодисментов всех нас! Не считая абсурда на стоянке перед концертом, это был самый обычный вечер, хотя одна местная газета и описала его, как ‘СУМАСШЕДШИЙ ДОМ НА БЕЙСБОЛЬНОМ СТАДИОНЕ’.

Когда мы оказались на борту нашего чартерного самолёта для последнего перелёта в этом турне – вдоль калифорнийского берега из Сан-Франциско назад в Лос-Анжелес – в соседнее кресло рядом со мной опустился Джордж и сказал: “Ну, вот и всё. Я больше не битл”. Он не имел в виду, что уходит из группы, а лишь то, что он и остальные трое могут отмахнуться от всех трудностей битломании и сконцентрироваться на серьёзном создании музыки в студиях звукозаписи. Джордж признался мне, что последней каплей стали угрозы американских религиозных фанатиков убить Джона. Когда я спросил его, что он на самом деле думает о церемониальных кострах, уничтожавших битловские альбомы в библейском поясе, он ухмыльнулся и сказал: “Ну, им приходилось покупать эти альбомы, чтобы они могли их сжечь!”

Джон крикнул мне через проход: “Где Эппи? Он там был сегодня?” Я сказал, что не видел Брайана на выступлении и не думаю, что он в Сан-Франциско, но что он, несомненно, снова присоединится к нам в Лос-Анжелесе. Правда была в том, что чемодан Эпстайна, содержавший в себе солидный запас наличных, – около 20 тысяч долларов, как мне сказали – кипу очень личных документов, включая контракты на концерты ‘Битлз’, а также бутылку незаконно приобретённого барбитурата ‘Секонал’ был украден у него, пока он уходил на обед в отель ‘Беверли хиллз’. С помощью своего нью-йоркского друга и делового партнёра Нэта Вайсса, у которого тот же парень в то же самое время тоже что-то украл, Эпстайн предпринимал последние отчаянные попытки выследить своё имущество, прежде чем мы покинем Америку. Он сообщил мне по секрету, что среди пропавших вещей было несколько весьма щепетильных личных документов, и больше всего он боялся, что их мог украсть потенциальный шантажист или что они могли быть ему переданы. Эпстайн сказал мне: “Если ты вдруг обнаружишь, что пресса что-то пронюхала, то ради Бога, сообщи мне сразу же и никому не говори ни слова”. В конечном счёте, эти двое и в самом деле получили требования шантажиста с угрозой, что запрещённое владение наркотиками Брайана станет известно властям, прессе или и тем и другим. Боязнь скандала гораздо больше заботила Эпстайна, чем потеря наличных, потому что часть грязи, выкопанной из этих документов, могла повредить имиджу ‘Битлз’. Эпстайн всегда скрывал свои ошибки и проступки, потому что он считал, что если он вызовет о себе дурную славу, то часть её прольётся и на его подопечных. Через какое-то время вор, бывший возлюбленный Брайана, был арестован, и чемодан Брайана вернулся к нему в Лондон. Бутылка ‘Секонала’ был пуста.

В аэропорту Сан-Франциско, когда наш самолёт приготовился взлететь, над верхушкой моего сиденья возникла голова Пола, сидевшего за мной: “У тебя есть что-нибудь на плёнке?” Я передал ему кассетный магнитофон: “У меня всё, вот только плёнка закончилась посреди ‘Длинной высокой Салли’”. Он спросил, оставлял ли я магнитофон работать между номерами, чтобы записать все объявления и импровизированные ремарки ребят. Пол был явно вне себя от радости, что у него есть такой уникальный сувенир того, что окажется историческим вечером – прощальное выступление на сцене великолепной четвёрки. В Лондоне я сделал единственную копию для своей личной коллекции и хранил эту концертную кассету под замком, а ключ в ящике моего стола в офисе, а оригинал передал Полу. Спустя годы моя запись из Кэндлстик-парка появилась на публике в виде пиратского альбома. Если вы слышали пиратскую версию этого последнего концерта, которая заканчивается во время ‘Длинной высокой Салли’, то она происходит или из экземпляра Пола или моего, но мы так никогда и не узнали, кто этот музыкальный вор!

Те из нас, кто путешествовал с битлами, помнят мировое турне 1966 года в основном из-за шокирующих событий в Токио и Маниле вкупе с шумом после ‘более популярны, чем Иисус’. Эти жуткие эпизоды оставили в тени все остальные события, но в течение пары часов после смущающей пресс-конференции Джона в чикагском отеле ‘Астор Тауэрс’ группа успела отпрыгать на сцене в режиме ‘шоу-должно-продолжаться’ в ‘Международном амфитеатре’ в Чикаго первое из двух знаменито успешных выступлений. Целиком положительная реакция публики приободрила ребят, которые боялись, что сильно возмутившее многих высказывание Джона могло изменить отношение к группе американских битловских людей, не только религиозных групп библейского пояса. Ребят, одетых в новые замечательные костюмы тёмно-зелёного цвета и светло-серые рубашки – которые дебютировали в Токио – приветствовали громогласные крики и вопли чикагских фанатов. Во время раннего выступления кто-то случайно отключил штепсельную вилку усилителя Джорджа, поэтому он стоял, бренча на бесшумной гитаре. Пока дорожные менеджеры пытались отследить неполадку, Джон в своих оранжевых ‘бабушкиных’ очках станцевал экспромтом, шаркая ботинками под импровизированный аккомпанемент Ринго на ударных. Джон увидел связь между этим отключением вилки и эпизодом ‘более популярны, чем Иисус’, настаивая, что никто из сценических рабочих не мог сделать это случайно. Мы пытались убедить его в обратном, но, очевидно, что это кошмар продолжал жить в его голове, что бы мы там ни говорили. Группа продолжила следовать своей новой моде 1966 года в отношении более яркой сценической одежды, одевшись на своих следующих выступлениях в Детройте в свои недавно представленные светло-серые в тонкую розовую полоску костюмы. Отважные фанаты из Детройта сразу после второго концерта поняли, что мы поедем оттуда в Кливленд по дороге. Наш автобус сопровождали автомобили с открытым верхом и оставались с нами долгое время во время этой четырёхчасовой поездки поздно ночью.

Одно из самых безумных выступлений прошло на ‘Муниципальном стадионе’ в Кливленде, где толпа вышла из-под контроля, прорвалась через полутораметровую защитную ограду и захватила поле во время песни ‘Путешественница-однодневка’. Безнадёжно превзойдённая числом и ошеломлённая местная полиция просто-напросто сдалась и стояла в сторонке, в то время как орды фанатов захватили сцену и травяную зону ‘безопасности’ вокруг неё. Ребята ринулись в свою временную гримёрную – фургон-автоприцеп, стоявший позади сцены – и концерт был остановлен на 30 минут, пока подкрепления местных охранников и полиции восстанавливали порядок. В конце этого выступления дорожному менеджеру Мэлу Эвансу пришлось останавливать фанатов, желавших украсть инструменты ребят со сцены в качестве сувениров. Проливной дождь в Цинциннати 20 августа привёл к отмене выступления на стадионе ‘Кросли Филд’, – это случилось в первый и единственный раз за годы гастролей ‘Битлз’. Решение отложить выступление ребят было принято, когда Мэла, подключавшего вилку к мокрому усилителю, отбросило на метр в сторону. Нам сообщили, что прикосновение к любому промокшему под дождём сценическому электрооборудованию может стать смертельным, поэтому у Эпстайна не было другого выбора, кроме как отозвать концерт. Обязательство группы перед фанатами из Цинциннати было выполнено с помощью спешно спланированного нового выступления в обеденное время следующего дня. К тому моменту место выступления оказалось достаточно высохшим, чтобы электрическое оборудование было относительно безопасным.

Одним заметным нововведением, которое я представил во время этого турне, была отдельная ‘младшая’ пресс-конференция в моём номере на 28-м этаже в отеле ‘Уорвик’ в Нью-Йорке 22 августа, накануне нашего концерта на стадионе ‘Шей’. У меня было две причины: это уменьшало количество непрофессионалов и победителей юношеских соревнований на основной пресс-конференции и в то же самое время фанаты могли увидеть в этом дополнительном событии славный жест доброй воли со стороны Джона, Пола, Джорджа и Ринго. Не был допущен никто старше 18 лет, и вместо этого битлам задавали вопросы 150 подростков, включая слушателей радио У-Эм-Си-Эй и членов местного фан-клуба ‘Битлз’. Мне бы хотелось сказать, что у этих подростков возникали более интеллигентные вопросы, чем у взрослых, но это не так. Большинство юных девушек прощупывало Пола относительно его длительных и широко освещаемых отношений с английской актрисой Джейн Эшер. Одну интересовали волосы Джона:

Вопрос: Джон, когда ты последний раз ходил в парикмахерскую?

Ответ: Я не был у настоящего парикмахера несколько лет. Когда мы в пути, то мои волосы часто стрижёт Джордж, а когда я дома, это делает Син.

В Сиэттле журналисты спрашивали Пола о слухе, что он вот-вот женится. По городу прошла молва, что туда должна прилететь Джейн, чтобы присоединиться к Полу. Говорили, что уже заказан свадебный пирог, а в одном местном отеле забронирован номер для новобрачных. Один репортёр сказал: “Господин Маккартни, Вы не могли бы подтвердить или опровергнуть слухи, что Вы планируете этим вечером жениться здесь на Джейн Эшер”. Сначала подыгрывая, Пол широко ухмыльнулся и сказал: “Ага, это произойдёт сегодня вечером!” Затем более серьёзно добавил: “Нет, насколько мне известно, она не прилетает сегодня вечером. Я действительно надеюсь, что это неправда. Сегодня вечером я отправляюсь в Лос-Анжелес, поэтому если Джейн прилетит сюда, то я её даже не увижу и оставлю её жениться в одиночку!”

В относительно серьёзном настроении в одном глубоком интервью с живущей в Нью-Йорке английской журналисткой Бесс Коулмэн – которая делала отчёты о турне для американского журнала ‘Жизнь подростков’ и ряда радиостанций – Пол рассказывал о том, как битлы изменились за два года со времени их первого визита в США. К Бесс, которая работала в лондонском пресс-офисе ‘ЭМИ рекордз’ во время старта ‘Битлз’ в 1962 году, а позже сопровождала группу в концертном турне 1964 года по США в качестве помощника пресс-атташе, относились как к старому другу. Пол напомнил ей, что битлы перешли в своим ранним профессиональным выступлениям почти непосредственно из школ: “В 1964 году в моральном плане мы были по-прежнему юными и были неспособны справиться с тем, что являлись битлами. Мы все были только что из Ливерпуля, и нам казалось, мы постоянно должны доказывать, что мы настолько же хороши, как и кто угодно другой. Люди смеялись и глумились над нами, потому что у нас были длинные волосы, и как только у нас появлялась возможность уколоть в ответ, мы так и делали. Сейчас мы понимаем, что это было глупо”. Согласно Полу, хотя вопросы на пресс-конференциях оставались банальными и бессодержательными, средний уровень интервью один-на-один во время гастрольных лет постепенно рос: “В 1964 году нам задавали так много идиотских вопросов, что мы просто давали идиотские ответы. Теперь же люди осознают, что мы не просто идиотское сборище лохматых людей. Они задают нам серьёзные вопросы о нашей музыке и наших взглядах на другие темы. Сейчас мы чувствуем, что нас приняли, как довольно интеллигентных человеческих существ. Это главное изменение произошло потому, что все мы повзрослели. Теперь мы понимаем, что не являемся величайшим событием в истории. Мы были такими новичками в этом бизнесе в 1964 году, что когда люди продолжали говорить нам это, мы им поверили”.