Текст книги "Дворец Посейдона"
Автор книги: Томас Тимайер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)
Часть 2
На глубине
22
Спустя две недели
Ставрос Никомедес торопливо поднимался по лестнице роскошной виллы своего деда. Перепрыгивая через ступени, он пронесся мимо ошарашенного швейцара, распахнувшего перед ним парадную дверь, мимо застывшего с изумленным видом домоправителя и слуги со щеткой в руках, на второй этаж. Дело, с которым он явился, не терпело никаких отлагательств. Эхо его шагов разносилось по пустынным переходам и покоям, пока он почти бегом приближался к кабинету почтенного патриарха.
Ставрос не известил старика о своем приходе, но знал, что примерно в это время Архитас усаживается за свой письменный стол, чтобы просмотреть свежие выпуски газет. Именно о газетах он и собирался поговорить с дедом. Подмышкой у него был зажат номер французской «Ле Фигаро» с набранным крупным, словно кричащим шрифтом заголовком на первой полосе.
У дверей кабинета молодому человеку преградил дорогу личный слуга деда, исполнявший обязанности телохранителя.
– Вам туда нельзя, господин Никомедес.
– Я должен увидеть его немедленно! Это срочно.
– Ваш дедушка занят делами.
– Я тоже по делу чрезвычайной важности. Пропустите меня, иначе я буду вынужден применить силу. Немедленно!
Слуга, напустив на себя важный вид, возразил:
– Это исключено! Вам следовало заранее договориться о встрече с моим господином. Подайте запрос в письменном виде. На этот счет у меня самые строгие указания…
Пропустив слова слуги мимо ушей, Ставрос попытался оттереть его плечом и проскользнуть в дверь. Он уже взялся было за дверную ручку, когда тяжелая лапища схватила его за плечо.
– Не делайте глупостей, господин Никомедес! – проговорил слуга. – Ведь я легко могу…
Ставрос молниеносно развернулся, и его увесистый кулак с хрустом врезался в скулу слуги. Глаза ретивого телохранителя закатились, он отшатнулся к стене и сполз на пол, растянувшись у порога кабинета, который так бдительно охранял. Больше не обращая на него внимания, Ставрос толкнул дверь и ворвался в кабинет деда.
Так и есть – старик сидит за письменным столом со стаканом чая в одной руке и газетой в другой. Больше того – патриарх ввиду раннего времени еще не вполне одет. Внук с удивлением увидел бледные тощие ноги старика, длинные черные носки и поддерживающие их резинки. Брюки патриарха, аккуратно сложенные, висели рядом с ним на спинке стула.
На какой-то миг старик опешил, но тут же взял себя в руки и сурово нахмурился.
– Ты что позволяешь себе, мальчишка? Как ты посмел ворваться сюда без доклада?
– Мне срочно нужно поговорить с тобой. Я не могу ждать!
– Где Давид?
– Давид? Этот твой цепной пес? Он, кажется, решил немного вздремнуть.
Ставрос прикрыл за собой дверь.
– Вздремнуть? Что это значит?
– У него небольшой отдых. Мне пришлось позаботиться, чтобы нам не мешали поговорить.
На лице старика чередовались выражения гнева и испуга. Он не ожидал от своего внука такой прыти.
– Чего ты хочешь?
– Ты знал, что Папастратос умер?
– Кто такой Папастратос?
– Не валяй дурака! – вспылил Ставрос. – Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю. О Христосе Папастратосе, декане факультета морской техники Политехникума. Он был другом Александра Ливаноса и одним из тех немногих, кто сохранял верность ему до самой смерти. Я высоко ценил этого человека и незадолго до его смерти виделся с ним. Он был в добром здравии и наслаждался жизнью.
Старик схватил свои брюки и оделся.
– От чего умер этот твой Папастратос?
– Причина смерти достоверно не установлена. Его сердце просто перестало биться.
Старик пожал плечами.
– Прискорбно. Но все мы день ото дня не становимся моложе, а в последние недели стояла такая жара…
Ставрос выпятил челюсть.
– А это что может означать? – Он бросил французскую газету на стол перед дедом. Заголовок гласил: «По всей Франции разыскивается неизвестный – убийца полицейского».
На мгновение в глазах патриарха мелькнул страх.
– И что, по-твоему, это значит?
– Я получил известия от Гумбольдта из Парижа. Он сообщает, что едва спасся от покушения на свою жизнь и жизни его спутников. Описание того, кто его преследовал, в точности соответствует описанию внешности убийцы конного жандарма, приведенное в статье в «Фигаро». Сначала Папастратос, потом Гумбольдт… не думаю, что это простое совпадение.
Старик продолжал молчать.
– Ты что-нибудь знаешь о покушении в Париже?
Архитас откинулся назад. Некоторое время в кабинете царила глубокая тишина. Наконец старик проговорил:
– Разумеется.
– Я хочу знать, что происходит.
Старик вздохнул.
– Вообще-то, мы, твой отец и я, не хотели втягивать тебя в это дело. Мы хотели сохранить все в тайне.
– Поздно. Мы уже по уши в этой проблеме. Семья – это главное, разве не это ты без конца повторял? Посмотрим, действительно ли ты так думаешь.
Архитас возмущенно сверкнул глазами, однако совладал с собой.
– Хорошо. Тогда посмотрим, сможешь ли ты принять правду такой, как она есть. Человек, который упоминается в газетной статье, – ассасин, профессиональный убийца. Я нанял его, чтобы устранить Гумбольдта, так как не желаю, чтобы тот копался в делах, которые его не касаются.
– Что?! – Ставрос не мог поверить ушам. – То есть, ты хочешь, чтобы его убили?
– Если он умрет, виноват в этом будешь ты. Ты, и больше никто.
Его указательный палец, подрагивая, повис в воздухе.
– Я просил тебя отозвать этого ученого и прервать его поиски, но ты не пожелал меня услышать.
– А Папастратос?
Старик дернул костлявым плечом.
Ставросу почудилось, что земля у него под ногами разверзлась. Теперь стало окончательно ясно – его дед утратил разум.
– Но почему? Я ничего не понимаю…
Глава семьи выдвинул ящик письменного стола и вынул оттуда старое письмо.
– Пришло время доказать, мой мальчик, готов ли ты владеть семейными тайнами и распоряжаться ими, как зрелый мужчина.
Ставрос недоуменно вскинул взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Наше проклятие!
Старик словно выплюнул эти слова.
– Угрозу, висящую над нашей семьей уже многие годы, словно нож гильотины. И не только над нами, но и над многими честными афинянами.
– Ничего не понимаю…
– Тогда прочитай вот это.
Старик протянул внуку письмо.
Ставрос с волнением развернул лист бумаги, потертый на сгибах. Письмо, очевидно, было написано несколько лет назад и побывало во многих руках. Чернила кое-где расплылись под действием влаги. Он попытался разобрать написанное, но света в затемненном кабинете не хватало. Тогда он направился к окну и отдернул штору.
Когда же Ставросу удалось прочесть все от первой до последней строчки, его глаза расширились от ужаса. Он потрясенно уставился на деда.
– Это… я просто не могу поверить!
– Придется. Это письмо попало ко мне пять лет назад, и с тех пор не было дня, чтобы я не перечитывал его. – Старик откашлялся. – Сначала я решил, что это фальшивка. Глупая шутка или происки конкурентов, однако теперь я убежден, что письмо подлинное, а все написанное в нем – чистая правда.
– Но как такое возможно? Человек, написавший это, уже много лет мертв.
– У тебя есть доказательства?
Ставрос удивился.
– Что ты имеешь в виду?
– Только то, что все мы заблуждались. Здесь ясно сказано, что его главная цель – уничтожить нас и все, что имеет к нам какое-либо отношение. Он намерен истребить нашу семью и наши корабли один за другим. Именно это и начало сейчас происходить. Он пишет, что будет мстить до тех пор, пока не сотрет весь наш род с лица земли.
Ставрос тяжело опустился на стул у письменного стола. В голове все смешалось настолько, что мысль о наемном убийце отступила на задний план.
– Расскажи мне об этом, – попросил он. – Все как есть.
Старик опустил морщинистые веки.
– Нет. Я поклялся никогда больше не произносить имени этого человека.
– Но…
– Ты разве уже забыл о корабле, который эта дьявольская махина утащила на дно? Пятнадцать наших лучших моряков нашли могилу в пучине! Я до сих пор вижу во сне их мужественные лица!
– Это был несчастный случай, – возразил Ставрос. – Прискорбно, но на море такое время от времени случается. Но как автор письма мог прийти к мысли, что мы как-то связаны со всем этим?
Старик пожал плечами.
– Понятия не имею. Да меня это и не интересует. Важно то, что он верит в это и угрожает нам смертью. И не только семье Никомедесов, а всем, кто в прошлом не сумел оценить его гениальное, как он считает, творение. Краикосам, Ксеносам, Галанисам – практически всем крупным афинским судовладельцам. Нам пришлось собрать их вместе, чтобы посоветоваться, как быть, и на тайном совещании мы приняли ряд важных решений.
Казалось, Ставрос лишился дара речи. Если бы он знал, что происходит в действительности, разве он стал бы втягивать Гумбольдта в это дело!
– Значит, нет никакого морского чудовища, и все эти россказни – чистейшая ложь?
– О нет, мой дорогой, оно все-таки существует. Но это не животное из плоти и крови. – Голос старика дрогнул. – Этот человек, чье имя я не желаю называть, своим ужасным творением бросил вызов самому Всевышнему. Он создал нечто, чего не должно быть в принципе, совершив преступление против природы. Нечто такое, что теперь упорно преследует нас. Серия кораблекрушений – его рук дело, я в этом абсолютно убежден. Но англичане положат этому конец. Они расправятся с морским призраком. Мы предложили британскому Адмиралтейству целое состояние, и восемь бронированных линейных кораблей в ближайшие несколько недель направятся в район Кикладских островов и освободят нас от этой чумы раз и навсегда! – Сильный приступ кашля вновь сотряс изможденное тело старика.
Ставрос молчал, глубоко подавленный. Письмо в его руке казалось тяжелым, как свинец.
– Но я все равно не понимаю, как ему удалось уцелеть во время того взрыва! Сколько времени прошло с тех пор?
– Десять лет.
– Десять лет… – Ставрос с сомнением покачал головой. – Ни один человек не способен так долго скрываться. Как ему это удалось? И откуда у него это могущественное «нечто», как ты выражаешься, способное утащить на дно целый пароход? – Он на миг задумался, затем его лицо просветлело. – А что, если дело вовсе не в нем? Что, если за этими событиями все-таки стоят наши конкуренты? Допустим, кому-то сильно не по душе наше превосходство в Эгейском море и на ближневосточных маршрутах? Тебе это не приходило в голову?
– Слишком много «если». – Архитас пристукнул ладонью по столу. – Ты думаешь, я не задавал себе эти же вопросы? Но, в конечном счете, это ничего не меняет. Кто-то угрожает нам лично, губит наших людей и топит наши суда. И этот кто-то жестоко заплатит за свои действия! Точка.
Ставрос судорожно сглотнул.
– А чем я могу помочь?
– Отзови господина Гумбольдта. Сообщи ему, что разрываешь контракт. Только так ты сможешь спасти его жизнь!
– Но ведь не исключено, что он наткнется на какие-то факты, которые нам пригодятся…
– Ты плохо меня слушал. Сейчас мы все держим под контролем. Любое постороннее вмешательство крайне нежелательно. Твой ученый способен только взбаламутить воду и, что намного хуже, заставить врага насторожиться. Представь, что будет, если он узнает о наших планах! Тогда все громадные усилия пойдут прахом. Словом, я хочу знать: ты готов выполнить мое требование или нет?
Ставрос поднялся и начал расхаживать по кабинету. Сотни мыслей одновременно терзали его, голова гудела, как растревоженный улей.
– Мне нужно время, чтобы все это переварить, – проговорил он спустя несколько минут. – Слишком много информации. Я должен все как следует обдумать. И хотя я не могу одобрить того, что ты сделал, я понимаю тебя. Возможно, на твоем месте я поступил бы точно так же. Я сообщу тебе о своем решении.
– Хорошо. Но поспеши! Каждый лишний день может стать для твоего ученого последним.
– Решено. Но остается одна проблема. Даже если я приму решение о прекращении поисков, сообщить об этом Гумбольдту будет непросто. В последний раз мы обменялись телеграммами пять дней назад.
Брови старика взлетели вверх.
– Вот как? Где же он?
– Отплыл из Гавра на корабле, следующем в Средиземное море. Насколько я понял, он собирается совершить ряд глубоководных погружений в Эгейском море. Однако он не стал уточнять, куда именно направляется корабль и о каких таких погружениях идет речь. Но после всего, что я узнал от тебя, я начинаю опасаться, что и Гумбольдт, в свою очередь, до чего-то докопался.
Старик резко откинулся в своем кресле. Лицо его залила синеватая бледность.
– Значит, от нас больше ничего не зависит.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я пытался отозвать наемника. Но он тоже исчез. Ровно пять дней назад.
23
«Калипсо» плясала на волнах как бутылочная пробка. Труба парохода, на которой сверкала начищенной латунью паровая сирена, извергала густые клубы черного угольного дыма. Дым длинным шлейфом тянулся за кормой. Нос судна то поднимался, то опускался, когда оно проваливалось во впадины между волнами. Настил главной палубы скрипел и стонал. Соленые брызги, подхваченные ветром, жгли кожу. Ветер и солнце не давали замерзнуть, но пропитанная влагой одежда никак не просыхала.
А как славно все начиналось!
Переход из Гавра через Бискайский залив: к берегам Португалии выдался на удивление спокойным. Погода стояла солнечная, на море царил штиль. Но вскоре после того как «Калипсо» миновала Гибралтарский пролив, начался шторм. Ветер посвежел, гребни волн поднялись на полутораметровую высоту, пароход начал раскачиваться с борта на борт.
Оскар чувствовал себя хуже некуда. Казалось, он один страдает от морской болезни. В желудке у него было совершенно пусто, но ему постоянно чудилось, что все его внутренности ежеминутно переворачиваются. Ладно, для закаленных моряков волны и качка – дело привычное, но Шарлотта?
Он не знал, чем она сейчас занимается. Скорее всего, сидит на нижней палубе с Океанией и с помощью лингафона болтает с ней о всяких глупостях. Обе девушки поставили себе цель: научить Вилму произносить хотя бы несколько слов. Нелепая затея! Киви умела издавать огромное количество разнообразных звуков, но в том, что она способна подражать человеческой речи, Оскар сильно сомневался. Во всяком случае, Гумбольдт пробовал, и у него ничего не вышло.
Еще больше занимал Оскара тот факт, что обе юные дамы мгновенно сдружились. Он-то предполагал, что у них немало поводов для соперничества, однако ошибся – между девушками установились мир и согласие во всем. Хотя эта привязанность может оказаться показной, и мир вместе с согласием мигом закончатся, едва все они ступят на твердую землю. Так или иначе, но понять мотивы поведения молодых спутниц он не мог – не хватало опыта…
Опять корабль тяжело перевалился с боку на бок, и новый спазм скрутил желудок юноши. Зажав рот рукой, Оскар бросился к фальшборту – но не успел – его вырвало прямо на палубу. Он закашлялся, хватая ртом воздух, смешанный с водяной пылью.
Внезапно неподалеку раздался гнусный смешок.
– Да, парень, грязным делом ты тут занят! – произнес кто-то по-французски.
Оскар, не поняв ни слова, обернулся. Позади торчали трое матросов, глазея на его мучения.
– Тебя что, сынок, всегда так выворачивает?
Оскар вытер рот тыльной стороной ладони и недоуменно развел руками.
– Мне очень жаль, – проговорил он. – Я вас не понимаю. Я не знаю французского.
Матросы снова засмеялись. Заводила, небритый парень со здоровенными красными ручищами, указал на палубу.
– Вытирай! – скомандовал он.
Оскар пожал плечами и миролюбиво улыбнулся.
– Я ничего не понимаю.
Здоровяк насупился.
– Ты законченный кретин! Ну-ка вытри палубу!
Он шагнул вперед и толкнул Оскара так, что тот потерял равновесие, поскользнулся и упал.
Испуганный и ничего не понимающий, Оскар уставился на троих взрослых мужчин, которые чего-то от него добивались.
– Что вам нужно? – спросил он.
Нетерпеливым жестом здоровяк ткнул в палубу и изобразил, что моет ее. Оскар нахмурился.
– Я должен вымыть? Но ведь следующая волна смоет все за борт.
Мужчина в угрожающей позе навис над ним. Его облик и манера поведения внезапно напомнили Оскару кровопийцу Берингера.
– Хорошо, если вы настаиваете. Я сейчас принесу тряпку и ведро.
Он попытался подняться на ноги, но заводила удержал его новым толчком.
– Никаких ведер! – скомандовал он. – Ты должен все сделать руками, или я всыплю тебе так, что будешь помнить до гроба!
Все трое злорадно расхохотались.
– Он требует, чтобы ты все убрал вручную. – К ним присоединился еще один матрос – стройный и мускулистый мужчина лет сорока с лицом, словно выдубленным солнцем и ветрами за годы, проведенные в море.
– Чтобы я… Как вы сказали?
– Убрал палубу руками, иначе он влепит тебе парочку оплеух.
Мужчина говорил по-немецки с сильным французским акцентом, но вполне отчетливо.
Оскар оценивающе взглянул на матросов. Похоже, сейчас эти парни вовсе не были расположены шутить. Черт! Ну почему ему все время попадаются на пути подобные типы?
– Хорошо, – он кивнул. – Если это доставит вам удовольствие…
Он уже собрался было взяться за дело, но матрос, появившийся последним, вдруг проговорил по-немецки:
– Ты же не станешь этого делать, правда?
– Разве у меня есть выбор?
Мужчина перекинулся парой слов с зачинщиком стычки, однако тот набычился и упрямо проговорил:
– Нет, ему все-таки придется убрать!
В голосе мускулистого матроса появились резкие интонации. Он перешел на французский:
– Оставь его в покое. Пусть идет.
– А то что?
– Пожалеешь об этом.
Оскар с удивлением следил за разговором мужчин, и хоть не понимал ни слова, чувствовал, что назревает ссора. Должно быть, мускулистый матрос вступился за него. Атмосфера заметно накалилась. Наконец здоровяк попытался оттолкнуть мускулистого своей лапищей в сторону, но тот неуловимым движением поймал противника за вытянутую руку, рванул на себя и коротким толчком в затылок заставил его рухнуть ничком на палубу. Там здоровяк и остался лежать, издавая глухие стоны.
Все произошло так быстро, что никто не успел вмешаться. Мускулистый придавил шею противника коленом и заломил его руку за спину. После чего что-то прошептал ему на ухо. Зачинщик кивнул. От боли его лоб покрылся каплями пота.
– Пусть катится отсюда, да поживее! – прохрипел он, багровея с каждой секундой. Его приятели мгновенно исчезли за одной из надстроек.
– И оставь паренька в покое, – добавил мускулистый. – Раз и навсегда. Понял?
Здоровяк через силу кивнул:
– Понял…
Спаситель Оскара убрал колено с затылка своей жертвы и позволил ей встать. Матрос потер шею и затрусил прочь, как побитая хозяином собака.
Мускулистый выпрямился и отряхнул руки, одна из которых была затянута в черную перчатку.
– Они тебя больше не побеспокоят, – сказал он. – А если попробуют, обращайся ко мне. Меня зовут Клеман Расто. Я второй механик на этой посудине.
Клеман протянул ту руку, что была в перчатке, и Оскар с удовольствием пожал ее и вскочил на ноги.
– Оскар Вегенер. Спасибо за выручку.
– Не стоит благодарности.
– Что с вашей рукой?
– Это? Старый ожог, еще с тех времен, когда я работал кочегаром. Сущая чепуха. – Клеман тут же указал в сторону скрывшихся матросов. – И прими совет: теперь тебе не стоит разгуливать по этому кораблю в одиночестве. Можешь нарваться на неприятности.
– Чертово стадо баранов! – выругался Оскар. – С такими людьми мне хватало неприятностей и у себя дома в Берлине. Вот уж никогда бы не подумал, что такое может приключиться на корабле!
– Не стоит на них обижаться, – сказал Клеман. – Матросы в этом экипаже – отчаянные головы. Иногда им требуется слегка сбросить пар. Тебе не повезло: ты немец, а они терпеть не могут немцев.
– Почему?
– О, старая история. Франко-прусская война. Многие из них участвовали в ней. Кое-кто даже потерял близких.
– Но ведь с тех пор прошло больше двадцати лет!
– Такие раны вообще никогда не заживают.
– Откуда вы так хорошо знаете немецкий?
Клеман улыбнулся.
– Я долго прожил в Кольмаре, в Эльзасе. Там практически все одинаково владеют обоими языками. Но меня всегда тянуло в море, и однажды я собрал свои пожитки и перебрался в Гавр. С тех пор я объездил почти весь мир. Но довольно нам болтать: твой хозяин хочет тебя видеть.
– Герр Гумбольдт?
– Именно.
– Он не сказал, что ему нужно?
Клеман покачал головой.
– Только то, что у него для тебя какая-то новость. Идем же, мы и без того потеряли кучу времени. Я провожу тебя к нему.
24
Гумбольдт поджидал Оскара в штурманской рубке. Полки, тянувшиеся здесь вдоль переборок, были забиты мореходными картами, атласами, инженерными схемами и чертежами судна. За иллюминаторами открывалась мрачная панорама бушующего моря.
Доставив Оскара сюда, Клеман хлопнул его на прощанье по плечу и исчез. Проводив взглядом нового друга, юноша прикинул, следует ли рассказать Гумбольдту о происшествии на палубе, но решил не делать этого. Не в его привычках заниматься доносами, хотя сейчас он мог бы сделать это с полным правом.
– Ты здесь – вот и отлично! – Гумбольдт ободряюще улыбнулся. – Как поживает твоя морская болезнь?
– Не сказать, чтобы хорошо.
– Ну, унывать не стоит. Скоро мы снова окажемся в спокойных водах. Я решил, что тебе, должно быть, будет интересно узнать, что мы с мсье Ипполитом намерены завтра совершить первое погружение на «Наутилусе».
– Завтра? Это просто здорово!
Гумбольдт кивнул.
– Хотя батисфера уже прошла ряд испытаний, но лишь в прибрежных водах. Это так сказать, ее первое серьезное погружение в открытом море.
– Значит, мы уже у цели?
– Почти. Иди-ка сюда, я покажу тебе наше место на карте.
На длинном столе в центре рубки была расстелена большая навигационная карта, закрепленная с краев особыми зажимами. Гумбольдт постучал пальцем по одному из ее участков.
– Как тебе известно, мы уже оставили позади Мальту и пересекли Ионическое море. – Он провел пальцем прямую линию, как бы заново прокладывая курс «Калипсо». – Из-за шторма мы продвигаемся не так быстро, как планировали, но это несущественно. Завтра в это же время мы покинем Ионическое море и пройдем через пролив Китира. Капитан утверждает, что когда мы минуем пролив, море станет спокойнее. Затем мы совершим первое погружение – вот здесь.
Ученый указал на небольшой остров западнее выхода из пролива.
– Антикитира, – прочитал его название Оскар.
– Именно, – подтвердил Гумбольдт. – Остров расположен в интересующей нас области, но все еще довольно далеко от места последнего крупного кораблекрушения. Ты не хотел бы заняться документированием хода погружения?
– Почему бы и нет. Я рад любому делу, если оно отвлечет меня от чертовой морской болезни. Что именно придется делать?
– Довольно и того, что ты точно зафиксируешь все этапы, включая точное время, и набросаешь парочку эскизов. Если хочешь, можешь даже…
Прежде чем ученый успел закончить фразу, дверь в рубку с шумом распахнулась. На пороге стояла Шарлотта. Ее щеки пылали румянцем, а глаза сверкали от возбуждения.
– Оскар, – воскликнула он, переводя дух. – Кажется, у нас получилось!
– Что получилось?
– Вилма… Она… Она говорит!
– Ты это серьезно?
Девушка глубоко вздохнула.
– Вы сами должны это увидеть. И услышать!
Оскар и Гумбольдт переглянулись. Затем ученый пожал плечами.
– Идем. Думаю, мы сможем продолжить наш разговор чуть позже.
Покинув рубку, все трое спустились по трапу в подпалубное помещение и направились в сторону кают, предназначавшихся для женщин.
Гул судовых машин приглушенно доносился даже сюда. «Калипсо» была одним из самых современных кораблей, бороздивших Мировой океан. Он был оснащен акустической системой дальнего обнаружения других судов, новейшей паровой турбиной и современными электрическими системами управления. Но в том, что касалось комфорта, он мало отличался от других судов такого класса. Каюты были тесными и не слишком удобными, с умывальником и душевой кабиной, расположенной прямо в каюте. Оскар ненавидел тесноту, несмотря на то, что большую часть жизни провел в тесных каморках и лачугах, и вдобавок тосковал по твердой почве под ногами. А здесь, в узких коридорчиках и переходах, только рифленые стальные листы пола пружинили под ногами, и эхом отдавался каждый шаг.
Через несколько минут они были на месте. Гумбольдт остановился перед дверью каюты и постучал.
– Войдите! – донеслось изнутри.
Океания и Элиза встретили их широкими улыбками. Вилма стояла на столе, заваленном инструментами, проводами, измерительными приборами и прочими техническими приспособлениями. На спине птицы было закреплено нечто, напоминающее с виду ранец с торчащим из него коротким стержнем. Ранец крепился на крыльях парой кожаных ремешков и эластичными резиновыми ленточками.
– Проходите и поплотнее закройте дверь! – крикнула Шарлотта. – Вилма слегка нервничает. Не дай бог, спрыгнет со стола и скроется в недрах корабля. Вы же знаете, как она умеет бегать!
Оскар прикрыл дверь и уставился на странную конструкцию на спине птицы. Гумбольдт подошел поближе, наклонился и принялся разглядывать Вилму, время от времени бросая недоверчивые взгляды на детали, громоздившиеся на всем свободном пространстве стола.
– Вы, случайно, не мой лингафон использовали, предварительно разобрав его до основания?
– Всего лишь тот прибор, что мы возили с собой в Перу. Но ты, дядя, и сам говорил, что он безнадежно устарел. Мы немного изменили конструкцию – так, чтобы она соответствовала размерам и весу птицы. Другой прибор, новый, благополучно пребывает в рабочем состоянии.
Девушка указала на кожаный кофр, покоившийся на полке.
– Ну что ж, тогда это меняет дело, – со вздохом облегчения заметил ученый.
– Поскольку Вилма располагает не слишком обширным словарным запасом, нам понадобились лишь несколько блоков, – продолжила Шарлотта. – Правда, высоковольтная катушка все-таки оказалась чуть-чуть великовата, но как знать, может, наша киви со временем еще расширит свой словарь.
Девушка поднесла птице немного корма на ладони. Та мигом все склевала.
Оскар с отвращением взглянул на неопределенного цвета гранулы в жестяной банке.
– Я все никак не спрошу: чем это вы все время пичкаете Вилму? Выглядит просто отвратительно.
– Специальный корм. – Шарлотта дала птице еще одну гранулу. – Смесь из сушеной моркови, овсяных хлопьев и пчелиного маточного молочка.
– Пчелиное молочко? Это еще что за зелье?
– Вещество, которым медоносные пчелы вскармливают свою матку, – пояснил Гумбольдт. – Высококонцентрированная смесь жиров, белков, минералов и микроэлементов.
– И что за польза от такого корма?
– Он способствует развитию интеллекта. Мы убедились, что такое питание оказывает стимулирующее воздействие на те участки мозга, которые ответственны за речь. Не желаешь попробовать?
– Нет уж, спасибо.
Обе девушки засмеялись.
Ученый установил стул посреди каюты.
– Ну что ж, давайте попробуем.
Шарлотта проверила, хорошо ли закреплен прибор, а затем включила его. Раздался короткий звуковой сигнал, вспыхнула зеленая лампочка.
– Порядок, – сказала Шарлотта. – Теперь можете поговорить с Вилмой.
Ученый значительно откашлялся.
– Вилма? Ты меня понимаешь? Я – Гумбольдт.
Птица внезапно прекратила клевать корм и уставилась прямо в глаза ученого. В свете лампы ее глазки-пуговки красновато светились.
– Да, – прозвучал из прибора металлический голос. – Большая черная птица… Я хорошо понимать.
У Гумбольдта глаза полезли на лоб.
– Ну и дела… – развел он руками. – Вы слышали?
– Еще бы, – ответил Оскар.
– Но ведь это просто поразительно!
Гумбольдт приблизился к птице, которая ни на секунду не спускала с него глаз.
– Дай мне немного корма, – прозвучал голос из раструба.
Шарлотта протянула дяде банку, и Гумбольдт вынул оттуда две гранулы.
– Гляди, Вилма. Сколько гранул у меня в руке?
– Две.
– Хочешь их получить?
– Да. Вилма хотеть. – Длинный клюв слегка приоткрылся. – Вилма голодный.
Гумбольдт отдал птице обе гранулы и тут же обратился к девушкам:
– У меня нет слов! Вам удалось то, в чем я терпел поражение за поражением. Как вы этого добились?
– Возможно, твоя ошибка состояла в том, что ты принимал за основу строй нашего языка, – сказала Шарлотта. – Но любой из человеческих языков слишком сложен для животного. Вилма все воспринимает как строго определенные сигналы, она не в состоянии оперировать образами и понимать иронию. Она как совсем маленький ребенок – ограничена непосредственным опытом. Поэтому при калибровке звуковой катушки мы действовали от противного: ставили перед Вилмой всевозможные задачи и записывали то, как она на это реагирует. Убедившись, что записан весь ее звуковой «репертуар», мы занялись подбором равнозначных понятий в человеческой речи. После этого оставалось как можно компактнее перенести запись на звуковую катушку… и все!
Голос Шарлотты зазвенел от гордости.
– Океания сама собрала всю схему. Это была колоссальная работа – можешь представить, как трудно было разместить все узлы в таком маленьком объеме. Но мы хотели, чтобы Вилма могла свободно бегать повсюду. – Она указала на второй лингафон. – Кроме того, мы снабдили оба прибора передающим и приемным устройствами, так что теперь возможна беспроводная связь между ними. Может пригодиться, если Вилма снова заберется в какой-нибудь закоулок.
Гумбольдт протянул Вилме ладонь с еще одной гранулой корма.
– Мало, – пискнул раструб громкоговорителя. – Вилма больше!
– Я поражен, – покачал головой ученый. – Это изобретение может открыть новую эру – эру взаимопонимания между людьми и животными. – Его глаза загорелись. – Представьте, какие перспективы тут открываются! Возможно, когда-нибудь нам даже удастся понять, что думают животные. И я бы совсем не прочь поэкспериментировать с Вилмой, прежде чем заняться подготовкой к завтрашнему погружению. Могу я взять ее ненадолго на свое попечение?
– Она к твоим услугам. – Шарлотта снова рассмеялась. – Пока у тебя достаточно корма в кармане, она будет как шелковая.
Оскар не знал, что и сказать. У него кружилась голова – не то от энтузиазма, царившего в этой каюте, не то снова дала себя знать морская болезнь. А может так подействовал на него запах гранул, которыми пичкали Вилму.
В любом случае, ему требовался глоток свежего воздуха, иначе его желудок снова устроит революцию…
