Текст книги "Без жалости"

Автор книги: Том Клэнси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 57 страниц)

– И это все, что вы знаете? Келли посмотрел детективу в глаза.

– Да. Боюсь, это мало вам поможет.

Дуглас подождал несколько секунд, прежде чем продолжить. То, что могло стать счастливым случаем в этом важном расследовании, не получилось, и потому наступила его очередь снова лгать, начиная с правды, чтобы ложь больше походила на правду.

– В западной части города орудуют двое грабителей. Двое чернокожих, среднего роста, и это все, что нам о них известно. Они вооружены обрезами. Они нападают на людей, приезжающих купить наркотики, и особенно на тех, кто приезжает из пригородов. Не исключено, что большинство ограблений даже проходит мимо нас, потому что ограбленные не хотят сообщать о цели своего приезда в эту часть города. Нам известно, что грабители совершили уже два убийства. Это может стать третьим.

– Это все? – спросил Розен.

– Ограбление и убийство – серьезные преступления, доктор.

– Но тут всего лишь несчастный случай!

– Это смотря как посмотреть, – возразил Дуглас, снова поворачиваясь к свидетелю. – Мистер Келли, вы, должно быть, видели что-то. Чем вы там занимались, черт побери? Может быть, мисс Мадден хотела купить что-нибудь…

– Нет!

– Послушайте, все кончено. Она мертва. Вы можете теперь рассказать мне обо всем. Мне нужно знать об этом.

– Я ведь уже сказал вам, она была связана с этой бандой торговцев наркотиками, а я – вам это может показаться глупым, – но я ничего не знаю о наркотиках. – Правда, скоро узнаю, и очень многое, подумал Келли.

Оставшись один, наедине с собой, Келли спокойно рассматривал потолок, глядя на белую поверхность, как на экран в кинотеатре.

Начать с того, что полиция ошибается, сказал себе Келли. Он не знал, каким образом это стало ему известно, но он знал, и этого было достаточно. Это были не грабители, это были люди, которых так боялась Пэм.

Все происшедшее совпадало с тем, что говорила ему Пэм. Они проделывали такое и раньше. Он допустил, что его заметили – дважды. Собственная вина по-прежнему мучила Келли, но теперь все осталось в прошлом и он не мог ничего изменить. Все совершенные им ошибки были уже совершены, и исправить их было нельзя. Те, кто убили Пэм, все еще были живы, и если они совершили это дважды, то не остановятся на этом и сделают снова. Но не это занимало его ум, скрытое бесстрастной маской и холодным взглядом, уставившимся в потолок.

О'кей, думал он. О'кей. Им никогда не встречался кто-то вроде меня.

Мне нужно быстрее выздороветь и войти в форму, сказал себе старший боцман Джон Терренс Келли.

Раны были тяжелыми, но он выжил. Он знал каждый шаг предстоящего ему процесса. Выздоровление будет болезненным, но он выполнит все, что ему скажут, даже постарается сделать это лучше, чем от него ожидают, чтобы им гордились. Затем начнется по-настоящему трудная часть подготовки. Бег, плавание, упражнения с тяжестями. Потом стрелковая подготовка. Наконец, психологическая тренировка – но она уже началась, понял он…

О нет. Даже в своих самых страшных кошмарах они не встречали никого подобного мне.

Кличка, полученная им во Вьетнаме, всплыла из глубины памяти.

Змея.

Келли нажал кнопку, прикрепленную к его подушке. Не прошло и двух минут, как в палату вошла медсестра О'Тул.

– Я проголодался, – сказал он ей.

* * *

– Надеюсь, мне больше никогда не придется делать подобного, – уже не в первый раз сказал Дуглас своему лейтенанту.

– Как все прошло?

– Начать с того, что этот профессор может обратиться в департамент с официальной жалобой. Мне кажется, я сумел его успокоить, но с такими людьми трудно быть уверенным.

– Келли что-нибудь известно?

– Ничего, что могло бы нам пригодиться, – ответил Дуглас. – Он все еще не пришел в себя от шока после ранения, операции и тому подобного, так что говорит не очень связно. Но он не видел лиц нападавших на него – черт побери, если бы он видел, то принял бы какие-то меры. Я даже показал ему фотографию, надеялся, что мне удастся немного встряхнуть его. Беднягу чуть не хватил удар. Доктор прямо-таки обезумел. Я совсем не горжусь своим поведением, Эм. Никому нельзя показывать такой снимок.

– Включая нас. Том, включая нас. – Лейтенант Эммет Райан поднял голову от толстой пачки фотографий, половина которых была сделана на месте, половина – в лаборатории судебно-медицинского эксперта. То, что он увидел, вызвало у него отвращение, несмотря на многие годы работы в полиции, особенно потому, что это преступление было совершено не в приступе безумия или порыве страсти. Нет, это было сделано людьми с холодным рассудком. – Я говорил с Фрэнком. Этот Келли – хороший парень. Он помог Фрэнку в расследовании дела Гудинга. Келли не связан ни с кем. Врачи говорят, что он чист, не принимает наркотиков.

– Что-нибудь о девушке? – Дуглас промолчал о том, что это мог быть тот счастливый случай, в котором они так нуждались. Если бы только Келли обратился к ним вместо Аллена, которому ничего не было известно о ведущемся ими расследовании. Но Келли позвонил Аллену, и теперь их лучший потенциальный источник информации мертв.

– Мы получили распечатку. Памела Мадден. Арестовывалась в Чикаго, Атланте и Новом Орлеане за проституцию, но ни разу дело не передавалось в суд, ни разу не отбывала срок. Судьи всякий раз просто отпускали ее. Преступление без жертвы, верно?

Сержант молча выругался, проклиная идиотов в судейских париках.

– Конечно, Эд, никаких жертв, вот потому-то мы сейчас не ближе к этим людям, чем шесть лет назад, ведь так? Нам нужно больше полицейских, – произнес Дуглас, повторяя очевидную истину.

– Для поисков убийц уличной проститутки? – спросил лейтенант. – Мэр пришел в ужас от фотографии, но ему уже сказали, кем она была, и примерно через неделю все будет как раньше. Ты думаешь, нам удастся что-то сделать за неделю. Том?

– Ты мог бы рассказать ему…

– Нет. – Райан покачал головой. – Он проболтается. Ты когда-нибудь знал политика, умеющего молчать? У них есть свой человек в полицейском департаменте. Том. Тебе нужны люди? Скажи мне, где их взять, этих людей, на которых мы можем положиться?

– Я знаю, Эм, – согласился Дуглас. – Но мы топчемся на месте.

– Может быть, к нам поступит какая-нибудь информация из отдела наркотиков.

– Да уж, – презрительно фыркнул Дуглас.

– Значит, Келли ничем не может нам помочь?

– Ничем. Этот кретин смотрел в другую сторону.

– Тогда закончи расследование как обычно, чтобы все выглядело как надо, и оставь его. Судебно-медицинские данные еще не поступили. Может быть, в них будет что-нибудь интересное.

– Слушаюсь, сэр, – ответил Дуглас. Как это часто происходит в полицейской работе, ты ждешь удачного случая, везения, ошибок, которые совершит противная сторона. Они не делают много ошибок, но рано или поздно ошибки будут, надеялись оба детектива. Вот только обычно приходилось ждать их слишком долго.

Лейтенант Райан посмотрел на фотографии.

– Они здорово позабавились с ней. Как и с предыдущей девушкой.

* * *

– Я рад, что у тебя появился аппетит.

Келли поднял голову от почти пустой тарелки.

– Коп был прав, Сэм. Все кончено. Мне нужно выздороветь, нужно сконцентрировать на чем-то свой интерес, правда?

– Что ты собираешься предпринять?

– Не знаю. Черт возьми, я всегда могу вернуться обратно на флот или куда-нибудь еще.

– Тебе необходимо разобраться со своим горем, Джон, – сказал Сэм, садясь на стул рядом с кроватью.

– Я знаю, как это сделать. Не забудь, мне уже пришлось этим заниматься. – Он посмотрел на Сэма. – Да, между прочим, – что ты рассказал обо мне полиции?

– Как мы с тобой встретились и все такое. Почему ты спрашиваешь?

– То, чем я там занимался, – это секрет, Сэм. – Келли удалось смущенно улыбнуться. – Части, в которой я служил, официально не существовало. Того, чем мы занимались, – как тебе сказать – не происходило в действительности. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

– Они не спрашивали об этом. К тому же ты и сам мало что рассказал мне, – ответил хирург озадаченно, и его изумило облегчение на лице пациента.

– Полиции меня рекомендовал один знакомый морской офицер, главным образом чтобы помочь им подготовить легких водолазов. Полиции известно лишь то, что мне позволили сказать им. Вообще-то это не то, чем я занимался на самом деле, но звучит здорово.

– Вот и хорошо.

– Я не успел поблагодарить тебя за такую прекрасную заботу. Розен встал и подошел к двери, но остановился в трех футах от нее и повернулся к Келли:

– Ты думаешь, что сумел обмануть меня?

– Вряд ли, Сэм, – осторожно отозвался Келли.

– Джон, я провел всю свою проклятую жизнь, возвращая вот этими руками здоровье людям. Ты вынужден держаться в стороне от людей, не можешь проявлять истинные человеческие чувства, потому что, изменившись, потеряешь чувство цели, утратишь концентрацию. Я никому в жизни не причинил боли. Ты понимаешь меня?

– Да, сэр, понимаю.

– Итак, что ты собираешься предпринять?

– Ты не должен знать этого, Сэм.

– Я хочу помочь тебе, Джон. Честное слово, хочу, – произнес Розен, искренне изумляясь собственным словам. – Она нравилась и мне.

. – Да, я знаю.

– Так чем я могу помочь? – спросил хирург. Он боялся, что Келли попросит о такой помощи, для которой он не годен, но еще больше боялся того, что даст согласие на это.

– Сделай так, чтобы я выздоровел поскорее.

Глава 9
Работа

Было почти жестоко следить за происходящим, подумала Сэнди. Самым странным было то, что он оказался таким хорошим пациентом. Он не ныл, не ворчал и не жаловался. Он делал то, что ему говорили. Во всех физиотерапевтах скрывается жилка садиста. Без нее им не обойтись, потому что их работа состоит в том, чтобы заставлять людей делать чуть больше того, на что они способны, – подобно спортивным тренерам, – а их конечная цель заключается в том, чтобы помочь им. Однако при этом хороший физиотерапевт вынужден принуждать своих пациентов, ободрять слабых и подстегивать сильных, убеждать и стыдить, и все во имя здоровья. Это означало, что хороший физиотерапевт получал удовольствие от страданий и боли других, и О'Тул не смогла бы сделать это. Но она увидела, что Келли ведет себя не так, как другие пациенты. Он делал все, что от него ожидали, и, когда физиотерапевт требовал прибавить, Келли прибавлял, и так продолжалось уже довольно долго. Наконец терапевт понял, что ему не удастся сломить этого пациента, он утратил веру в результат своих усилий и забеспокоился.

– Начинайте сбавлять обороты, – посоветовал он.

– Почему? – спросил Келли, тяжело дыша.

– Ваш пульс сто девяносто пять. – Физиотерапевт не добавил, что на этом уровне он оставался в течение пяти минут.

– А каков рекорд?

– Ноль, – ответил физиотерапевт без тени улыбки. Келли засмеялся, посмотрел на него и сбавил скорость вращения педалей на велотренажере, постепенно замедляя ее в течение двух минут, пока не остановился с очевидной неохотой.

– Я пришла, чтобы забрать его в палату, – заявила О'Тул.

– Отлично, забирайте, пока он что-нибудь не сломал.

Келли сошел с седла велосипеда и вытер лицо полотенцем, довольный тем, что Сэнди не привезла с собой кресло-каталку или что-нибудь иное, не менее унизительное.

– Чем обязан такой чести, мадам?

– Мне поручили присматривать за вами, – ответила Сэнди. – Вы что, пытаетесь продемонстрировать свою силу?

Келли чувствовал себя немного возбужденным, но тут же посерьезнел.

– Миссис О'Тул, мне предписано выбросить из головы все свои неприятности, верно? Для этого я пользуюсь упражнениями. Я не могу бегать с рукой, прибинтованной к груди, не могу отжиматься одной рукой и не могу поднимать тяжести. Зато могу ездить на велосипеде. Вы не возражаете?

– С вами не поспоришь. Нет, не возражаю. – Она указала на дверь. В хлопотливой анонимности коридора она сказала:

– Мне очень жаль вашу подругу.

– Спасибо, мадам. – Он повернул голову, испытывая легкое головокружение после нагрузки. Они шли среди множества людей, спешащих в обоих направлениях. – В вооруженных силах для этого существуют ритуалы. Горн, флаг, солдаты с винтовками. Мужчины к этому привыкают. Такая процедура помогает вам верить, что все это имело какое-то значение. Ты все еще испытываешь боль, но это все-таки способ попрощаться. Мы научились иметь с этим дело. Но то, что случилось с вами, – это нечто другое, и то, что только что произошло со мной, тоже другое. Так как вы поступили? Еще больше ушли в работу?

– Получила звание магистра. Стала медсестрой. Преподаю. Беспокоюсь о пациентах. – В этом состоит теперь моя жизнь, подумала она.

– По крайней мере вам не нужно беспокоиться обо мне. Я знаю, на что способен.

– И на что же вы способны?

– На многое, – произнес Келли с тенью улыбки, которая тут же погасла. – Как у меня дела?

– Очень хорошо.

Все прошло далеко не так гладко, и оба знали об этом. Доналд Мадден прилетел в Балтимор за телом своей дочери, которое ему передали в отделе судебно-медицинского эксперта. Он оставил жену дома и отказался встречаться с кем бы то ни было, несмотря на просьбы Сары Розен. Он не проявил никакого желания говорить с любовником и сообщил об этом по телефону. Сэнди знала об этом заявлении отца Пэм, но ни один из медиков не передал этого Келли. Это просто стало всего лишь последней печальной главой в короткой и безрадостной жизни Пэм, и пациенту знать об этом было не обязательно. Келли спросил об организации похорон, и оба сказали ему, что он все равно не сможет выйти из больницы. Келли выслушал их и промолчал, удивив этим медсестру.

Его левое плечо все еще находилось в тугой повязке, и он наверняка испытывал боль, медсестра знала это. И она и другие замечали, как у него болезненно подергивалось лицо, особенно когда подходило время принять новую дозу обезболивающего, но Келли не относился к тем, кто жалуются на что-то. Даже сейчас, все еще тяжело дыша после убийственных тридцати минут на велотренажере, он старался идти побыстрее, охлаждая себя, подобно тренированному атлету.

– Зачем эта демонстрация? – спросила она.

– Не знаю. Неужели на все должна быть причина? Простоя так сделан, Сэнди.

– Видите ли, ваши ноги длиннее моих. Нельзя ли идти помедленнее?

– Конечно. – Келли сбавил шаг, и они подошли к лифту. – Сколько таких девушек – как Пэм, я имею в виду?

– Слишком много. – Она не знала сколько именно, хотя их было достаточно много, чтобы выделить из общего числа пациентов, чтобы заметить их существование.

– Кто им помогает?

Медсестра нажала на кнопку лифта.

– Никто. Сейчас формируют программу борьбы с наркоманией, однако главные проблемы, насилие над детьми и его последствия – для этого создан новый термин – «бихевиористское расстройство», – не привлекают внимания. Если ты вор, существуют программы. Если грубо обращаешься с детьми, тоже есть программы, однако девушки – парии общества. Никто не делает для них чего-то заметного. Только церковные группы проявляют к ним какой-то интерес. Вот если бы кто-то сказал, что это – болезнь, тогда, может быть, на них обратили бы внимание.

– А это болезнь?

– Джон, я не врач, а всего лишь медсестра, да и к тому же это выходит за пределы моей компетенции. Я ухаживаю за пациентами, перенесшими операции. Ну хорошо, мы разговаривали за ленчем, и мне кое-что стало известно. Просто поразительно, сколько их погибает. Излишние дозы наркотиков, случайно это или намеренно, кто знает? Или они встречают жестокого мужчину, или их сутенеры обращаются с ними слишком круто, и тогда они оказываются здесь, а их физическое состояние бывает недостаточно удовлетворительным, и многие умирают. Гепатит от инфицированных игл, пневмония, прибавь к ним тяжелую травму – и это становится смертельным. Но разве кто-то собирается что-то предпринять для них? – О'Тул посмотрела в пол, когда лифт остановился. – Молодые люди не должны умирать такой смертью.

– Да. – Келли посторонился, уступая ей путь к выходу из лифта.

– Но вы – пациент, – возразила она.

– Зато вы – леди, – ответил он. – Извините, но так уж я воспитан.

Кто этот парень? – спросила себя Сэнди. Она ухаживала, разумеется, не только за этим пациентом, но профессор приказал ей – ну, если не приказал, то «предложил», а «предложение» профессора Розена всегда звучит весьма убедительно, особенно с тех пор, как она начала испытывать уважение к нему как к другу и советчику, – обеспечить за этим Келли специальный уход. Это не было сводничеством, как она заподозрила сначала. Он все еще был слишком слаб, слишком страдал – но страдала и она, хотя отказывалась признать это. Какой странный мужчина. Во многом похож на Тима, но гораздо сдержанней. Необычная комбинация мягкости и жесткости. Она не забыла того, что видела на прошлой неделе, но теперь это прошло, и он даже не намекнул на происшедшее. Он относился к ней с уважением, ни разу не отзывался с одобрением о ее фигуре, как это делали многие пациенты (и на что она делала вид, что возражает). Он был так несчастен и одновременно так целеустремлен. Его отчаянные усилия поскорее восстановить силы. Его внешняя жесткость. Как примирить это с его несовместимо хорошими манерами?

– Когда меня выпишут? – спросил Келли шутливым тоном – хотя недостаточно шутливым.

– Через неделю, – сказала О'Тул, ведя его от лифта. – Завтра снимем повязку.

– Вот как? Сэм ничего не говорил об этом. Значит, я снова смогу пользоваться левой рукой?

– Будет очень больно, – предупредила его медсестра.

– Черт возьми, Сэнди, мне уже сейчас больно, – ухмыльнулся Келли. – Надо начинать привыкать к боли.

– Ложитесь, – распорядилась сестра. Прежде чем он успел возразить, она сунула ему в рот термометр и принялась считать пульс. Затем измерила кровяное давление. Цифры, записанные в его карточке, гласили: температура – 36, 9, пульс – 64, кровяное давление – 105/60. Две последние цифры казались особенно странными. Что бы она ни говорила о пациенте, он быстро обретал форму. Интересно, почему он так торопится?

Еще одна неделя, подумал Келли, когда медсестра ушла. Надо успеть разработать эту чертову руку.

* * *

– Итак, что вы узнали для нас? – спросил Максуэлл.

– Хорошие новости и плохие, – ответил Грир. – Хорошие заключаются в том, что у противника очень мало регулярных наземных войск на расстоянии реагирования от цели. Среди них три батальона войск безопасности. Два готовятся к переброске на юг. Один только что вернулся из Первого корпуса. Он понес большие потери и сейчас переформируется. Обычное пополнение и перевооружение. У них мало тяжелого оружия. Механизированные части находятся далеко оттуда.

– А плохие? – произнес адмирал Подулски.

– Неужели еще нужно говорить? Вдоль побережья размещено столько зенитных батарей, что своим огнем они в состоянии закрыть все небо. Батареи зенитных ракет СА-2 вот здесь, здесь и, наверно, здесь. Для самолетов этот район слишком опасен, Каз, Для вертолетов? Одна или две спасательных птички – да, конечно, они могут попытаться, но переброска значительных сил будет рискованной, весьма рискованной. Мы ведь обсуждали все это, когда готовили операцию «Кингпин», помнишь?

– Но сейчас цель всего в тридцати милях от берега.

– Пятнадцать или двадцать минут на вертолете, летящем по прямой, чего только на таком отрезке вьетнамцы не смогут сделать, Каз. Я сам просмотрел оборонительные карты. Лучший маршрут, который мне удалось проложить, – это твой район, Каз, но я тоже кое-что знаю, верно? – займет двадцать пять минут, и мне не хотелось бы лететь по нему днем.

– Мы можем использовать тяжелые бомбардировщики Б-52, чтобы пробить коридор, – предложил Подулски. Он никогда не отличался особой тонкостью при разработке операций.

– Я думал, ты хочешь, чтобы мы не привлекали внимания к этой операции, – заметил Грир. – Послушай, по-настоящему плохие новости заключаются в том, что никто не проявляет особого энтузиазма к этой операции. «Кингпин» потерпел неудачу…

– Это не наша вина! – возразил Подулски.

– Я знаю это, Каз, – терпеливо заметил Грир. Подулски всегда был страстным защитником.

– Она должна быть осуществима, – проворчал Каз. Все трое склонились над разведывательными фотоснимками. Это была отличная подборка – два снимка со спутников, два с SR-71 «Блэкбердз» и три совсем недавних перспективных фотографии, сделанные с низколетящих беспилотных «Охотников за буйволами». По форме лагерь был квадратным, ну просто идеальный квадрат, со стороной в двести метров, несомненно в точном соответствии с каким-то руководством, полученным от Восточного блока, с рекомендациями о том, как строить надежно защищенные лагеря для военнопленных. В каждом углу возвышалась сторожевая вышка – итого четыре вышки десятиметровой высоты. Над каждой вышкой была крыша из кровельного железа, чтобы дождь не заливал легкие пулеметы РП устаревшего советского образца, что состояли на вооружении армии Северного Вьетнама. Внутри изгороди из колючей проволоки находились три больших здания и два поменьше. По мнению адмиралов, в одном из больших зданий и были заключены двадцать американских офицеров званием от подполковника и выше, потому что это был специальный лагерь.

Впервые внимание Грира привлекли фотоснимки, сделанные «Охотником за буйволами». На одном, особенно четком, было видно лицо полковника Робина Закариаса, летчика ВВС США. Его истребитель-бомбардировщик F-105G «Дикая ласка» был сбит восемь месяцев назад. Из Вьетнама поступило сообщение, что он и второй пилот, специалист по вооружению и электронным системам, оба погибли. Была опубликована даже фотография его тела.

Этот лагерь с кодовым названием «Сендер грин», известным не более чем пятидесяти мужчинам и женщинам, был расположен отдельно от знаменитого «Ханойского Хилтона», в котором бывали американские граждане. Там теперь находились почти все американские военнопленные после эффектного, но неудачного рейда операции «Кингпин» на лагерь в Сонг-Тай. Укрытый от посторонних глаз, расположенный в месте, где никто не стал бы его искать, лагерь «Сендер грин» казался зловещим. Он ни разу не упоминался ни в печати, ни в секретных донесениях. Каким бы ни был исход войны, Америка хотела получить обратно своих летчиков. Здесь же находился лагерь, само существование которого означало, что некоторые из них никогда не вернутся домой. Статистика американских потерь демонстрировала странную и зловещую особенность: летчики с высоким воинским званием гибли, судя по сообщениям вьетнамцев, гораздо чаще, чем младшие офицеры. Было известно, что противник обладает отличными источниками разведывательной информации, многие из которых находились в рядах американских «сторонников мира», что вьетнамцы вели досье на старших американских офицеров, в которых указывалось, кто они, что они знают, какие другие задания исполняли. Можно было допустить, что таких офицеров удерживают в особом месте и знания, которыми они владеют, используются вьетнамцами как средство давления на русских. Знания пленных офицеров в сфере специальных стратегических интересов обменивались – по-видимому – на продолжающуюся поддержку русских в этой затянувшейся войне, особенно теперь, когда в новой атмосфере разрядки многие требовали ее окончания. Так много интриг развивалось вокруг американских военнопленных.

– Смелый, – выдохнул Максуэлл. На трех увеличенных отпечатках было видно лицо американца, каждый раз смотревшего в объектив камеры. На последнем снимке запечатлелось движение одного из охранников, замахнувшегося прикладом автомата в спину американца. Лицо американца не вызывало сомнений – это был полковник Закариас.

– А вот этот парень – русский, – сказал Казимир Подулски, постукивая пальцем по фотографиям, сделанным с беспилотного самолета. Действительно, мундир офицера не вызывал сомнений.

Они знали, о чем думает Каз. Сын бывшего польского посла в США, унаследовавший титул графа, потомок древнего рода, когда-то воевавшего на стороне короля Яна Собеского, его семья вместе с остальным польским дворянством была уничтожена по одну сторону демаркационной линии нацистами, а по другую сторону – русскими в Катыньском лесу, где два его брата погибли после короткой и безнадежной войны на два фронта. В 1941 году, в тот самый день, когда он закончил Принстонский университет, Подулски вступил в американский военно-морской флот в качестве летчика, приняв новую страну и новую профессию. Каждой из них он служил к гордостью и бесстрашием. И яростью. А теперь все это обострилось еще больше, потому что в скором времени ему грозила отставка. Грир видел причину. Поразительно изящные руки адмирала были изуродованы артритом. Как он ни пытался скрыть это, после очередного физического осмотра его навсегда уволят из флота, и Каз станет делить годы отставки с мыслями о мертвом сыне и с женой, живущей на депрессантах, после карьеры, которую он будет, по-видимому, считать неудавшейся, несмотря на все награды и адмиральское звание.

– Мы должны найти способ, – сказал Подулски. – Если мы не найдем его, то никогда больше не увидим этих людей. Ты знаешь, кто может оказаться среди них, Голландец? Пит Фрэнсис, Хэвдс Осборн.

– Пит был у меня летчиком, когда я командовал авианосцем «Энтерпрайз», – кивнул Максуэлл. Оба посмотрели на Грира.

– Я согласен с вашей оценкой назначения лагеря. Не скрою, у меня были сомнения. Закариас, Фрэнсис и Осборн – все это офицеры, к которым у них большой интерес. – Полковник ВВС провел несколько лет в Омахе и служил там в группе выбора целей для стратегического оружия. Его знания самых секретных планов Америки были энциклопедическими. Два морских офицера владели не менее важной информацией, и, хотя каждый из них был смелым, преданным и готовым отрицать, скрывать и обманывать, они были всего лишь людьми, а воля людей небеспредельна, тогда как у противника было время. – Послушайте, если хотите, я могу попытаться поднять этот вопрос в некоторых кругах, но не питаю особых надежд.

– Если мы не сделаем этого, мы нарушим доверие остальных! – Подулски ударил кулаком по столу. Но у Каза время было тоже ограничено. Обнаружение этого лагеря, спасение военнопленных – все это сделает абсолютно ясным, что Северный Вьетнам публично лгал. Это может подорвать переговоры о мирном урегулировании в такой степени, что Никсону не останется ничего другого, как принять еще один оперативный план, подготовленный большой группой специалистов Пентагона: вторжение на территорию Северного Вьетнама. Это будет самая американская из всех военных операций: комбинированная атака всех родов войск, не имеющая прецедента по размаху, дерзости и потенциальному риску: воздушно-десантная дивизия высаживается прямо в центре Ханоя, дивизия морской пехоты захватывает приморские плацдармы по обеим сторонам Хайфона, удары с воздуха в центре, поддержанные всем, что имелось в распоряжении Америки, с целью нанесения одного мощного сокрушительного удара, попытки одержать победу над Северным Вьетнамом путем захвата всего политического руководства этой страны. Этот план, кодовое название которого менялось ежемесячно – сейчас оно было «Сертэн коронет», – стал святым Граалем [5]5
  Святой Грааль – в западноевропейских средневековых легендах таинственный сосуд, ради приближения к которому и приобщения его благим действиям рыцари совершают свои подвиги. Обычно считалось, что это чаша с кровью Иисуса Христа.


[Закрыть]мести для всех военных, на протяжении шести лет наблюдавших за тем, как их страна совершала ошибку за ошибкой, за ее колебааниями и нерешительностью, отчего расточительно тратились жизни ее детей.

– Ты думаешь, я этого не знаю? Осборн работал со мной в Сьютленде. Я сопровождал священника, когда он доставил эту проклятую телеграмму, понимаешь? Я на твоей стороне, не забывай этого. – В отличие от Каза и Голландца Грир знал, что операция «Сертэн коронет» никогда не выйдет за пределы штабного учения. Ее просто нельзя было провести без одобрения Конгресса, а из Конгресса такая информация расходится слишком быстро. Эта операция была возможна в 1966 или 67-м, может быть, даже в 1968 году, но сейчас она была просто немыслима. В отличие от операции с «Сендер грин», которая была достаточно реальна.

– Сбавь обороты, Каз, – посоветовал Максуэлл.

– Слушаюсь, сэр.

Грир перевел взгляд на рельефную карту.

– Ты знаешь, вы, морские летуны, мыслите несколько ограниченно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Максуэлл. Грир указал на красную линию, подходящую от прибрежного города почти к самым воротам лагеря. На снимках, сделанных прямо сверху, это выглядело хорошей дорогой, даже с асфальтовым покрытием.

– Силы реагирования расположены вот здесь, здесь и здесь. А вот это дорога, она почти все время идет вдоль реки. Повсюду здесь размещены зенитные батареи, их поддерживает дорога, но, вы знаете, при соответствующем снаряжении зенитные орудия не представляют опасности.

– Но ведь это вторжение, – заметил Подулски.

– А высадка двух воздушно-десантных рот – не вторжение?

– Я всегда говорил, что ты умница, Джеймс, – сказал Максуэлл. – Ты знаешь, это место находится как раз там, где сбили моего сына. Этот парень из группы морских коммандос отправился за ним и спас его прямо вот здесь, – постучал по карте пальцем адмирал.

– У нас есть кто-то, знакомый с районом и бывавший здесь? – спросил Грир. – Это поможет проведению операции. Где он сейчас?

* * *

– Привет, Сара, – Келли указал на кресло. Ему показалось, что за время, пока он ее не видел, она постарела.

– Я захожу к тебе уже третий раз, Джон. Во время двух первых визитов ты спал.

– Да, последнее время я много сплю. Все в порядке, – заверил ее Келли. – Сэм навещает меня два раза в день. – Он уже чувствовал себя неловко. Труднее всего говорить с друзьями, сказал себе Келли.

– Видишь ли, у нас было так много работы в лаборатории, – быстро начала Сара. – Джон, я хотела сказать тебе, как мне жаль, что я попросила тебя приехать в город. Я могла бы послать тебя куда-нибудь в другое место. Ей было совсем необязательно встречаться с Мадж. В Аннаполисе есть прекрасный практикующий врач… – Она неловко замолчала.

Она чувствует себя виноватой, подумал Келли.

– Ты ни в чем не провинилась, Сара, – сказал он. – Ты так хорошо к ней относилась. Если бы ее мать относилась к ней так же, может быть…

Но Сара словно не слышала его.

– Я должна была назначить ей более поздний срок. Если бы день встречи был другим…

В этом она права, подумал Келли. Все это переменные величины. Что если? Что, если бы он выбрал другой квартал для стоянки машины? Что, если бы Билл не заметил их? Что, если бы я не поехал совсем и позволил ублюдку просто заниматься своим делом? Другой день, другая неделя? Что, если бы произошло много других вещей? Прошлое случилось, потому что сотня маленьких случайных событий совпали таким образом, что оно произошло точно так, в именно такой последовательности, и, хотя так просто воспринимать удачные результаты, остается лишь неистовствовать по поводу неудач. Что, если бы он выбрал другой маршрут от продуктового склада? Что, если бы он не заметил Пэм на обочине дороги и не подобрал ее? Что, если бы он не заметил таблеток? Что, если бы он остался к этому равнодушен или был бы настолько возмущен, что бросил бы ее? Была бы она жива теперь? Если бы ее отец проявил больше участия и она не убежала из дома, они никогда бы не встретились. Хорошо это или плохо?