Текст книги "Жизнь на Марсе: Кровь, пули и Blue Stratos (ЛП)"

Автор книги: Том Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

– Подштанники? Это как трусики? – лицо Криса внезапно просветлело, и он воскликнул: – Панталоны! Французские трусики! Панталоны идут в бюро де-ла-будуар! Убийственно возбуждающе звучит.

Сэм почувствовал, как силы покидают его. Слушать такое он был не в состоянии. Он направился в столовую и, к своему облегчению, обнаружил, что там практически никого нет. Унылый ряд пирожков и булочек, желтеющих за грязным стеклом, его не привлекал, поэтому он просунул пятипенсовую монету в автомат с напитками и нажал кнопку. Автомат забулькал, как бродяга, которого сейчас вырвет, и срыгнул в крошечный бумажный стаканчик немного тепленькой коричневой жидкости. Сэм посмотрел на мутную жижу и с тоской подумал о каппучино с пенкой, густом насыщенном американо, сливочном латте.

Никогда не думал, что настанет день, когда я буду скучать по кофейням Старбакс, подумал он.

Его организму вдруг страшно захотелось большую жирную порцию фраппучино, густо покрытого карамельным сиропом, со стекающими сливками.

Будете что-нибудь есть, сэр?

Я возьму чиабатта с цыпленком с соусом песто. Нет, сделайте с ветчиной, томатом и поджаренным сыром моцарелла. И одно из тех больших толстых печений с кусочками молочного шоколада внутри.

– Испортишь зубы, вот что.

Рядом с ним возникла Энни, и только тогда он понял, что сыплет бесконечный поток сахара в свой еле теплый кофе.

– А если сахар их не испортит, на это всегда есть Шеф, – сказал Сэм, вспоминая, как Коупер отплевывал отколотые кусочки своих зубов в комнате забытых вещей.

Энни непонимающе нахмурилась, но Сэм только отмахнулся.

– Не обращай внимания, Энни. Я просто забиваю себе ерундой голову. Говорю тебе, интеллектуальный уровень этого отделения колеблется где-то между "Бино" и "Отдыхом на природе^[14]". Исключая присутствующих, само собой.

– Ну конечно же. Не возражаешь, если я возьму стул?

– Чувствуй себя, как дома.

Энни уселась рядом с ним. – Выглядишь так, будто на твоих плечах заботы обо всем мире.

– Это определенно так и должно чувствоваться.

– Не хочешь поговорить, Сэм? Ты собирался мне что-то сказать вчера ночью, когда мы были в "Arms". Что-то важное.

Сэм кивнул, покачал головой, затем пожал плечами.

– Что такое, Сэм? Не хочешь рассказать?

– Не сейчас, Энни. В смысле, не прямо сейчас, не здесь. И не в этом проклятом "Railway Arms", со всеми этими косящимися на нас недоумками.

– Тогда нам нужно поискать какое-нибудь другое место, да? Какое-нибудь более уединенное. В смысле, если тебе нужно рассказать что-то особенное.

Дверь столовой с грохотом открылась, и в нее зашли двое полицейских в униформе, давящихся от смеха над какой-то грязной шуткой. Сэм вздохнул. Энни потянулась и накрыла его руку своей.

– Если ты еще не заметил, – тихо произнесла она, – я пытаюсь заставить тебя пригласить меня на свидание.

– А если ты ему не по душе, милая, то я в следующий четверг свободен, – вклинился один из придурков в униформе, а его приятель оскалил на это зубы и заржал, как осел.

Сэм вытянул свою руку из-под ладони Энни и в один глоток допил оставшийся кофе.

– На вкус, как дерьмо, – он сплюнул и вытер рот салфеткой. – В этом месте ничего не знают о чашке достойного кофе. Эй, вы! – он злобно стрельнул глазами в полицейских в форме. – Кто-нибудь из вас знает, что такое каппучино? А? Знаете что, даю пятерку любому из вас, кто хотя бы сможет правильно по буквам сказать "каппучино".

– За пятерку согласен, – откликнулся полисмен с ослиными зубами. – Прямо сейчас. Еще раз – что сказать?

– Каппучино.

– Легко. Х-а-п-о-

– "Бино" и "Кошмарный Отдых на Природе"! – воскликнул Сэм, отшвыривая в сторону смятый стаканчик от кофе и вылетая прочь.

– Ну, оно же ведь на Х начинается, да? – крикнул ему вслед полицейский.

Сэм выскочил в коридор и остановился. Он подождал, пока Энни его нагонит, что она, в конечном итоге и сделала.

– Это место... – сказал он ей.

– Не давай ему сбить себя с толку, Сэм.

– Я не даю. Правда, не даю. Ну вообще-то, да. Стараюсь не давать. Но даже так, Энни – это место!

– Если уж такая слезливая цыпа, как я, может освоиться здесь, не съехав с катушек, то, я уверена, что такой большой волосатый мускулистый мужчина, как ты, должен справиться, – улыбнулась ему Энни. – Ты думаешь, я принимаю близко к сердцу все то дерьмо, которое меня каждый день окружает, когда я прихожу сюда? Думаешь, я реагирую каждый раз, когда получаю глупый комментарий в свой адрес, или когда мне задирают юбку, или оставляют презервативы у меня на столе.

– Презервативы? Господи, Энни! Если это Рэй опять взялся за старое...

– Сэм, шш.

– Я серьезно, Энни, я заставлю его отвечать, будь он проклят. Я запихну его обратно в униформу и отправлю обратно в патруль, как...

Но Энни заставила его умолкнуть, прижав палец к его губам.

– Ты не слушаешь, так ведь? – мягко спросила она. – Я выжила здесь, потому что держала голову ясной. Я это я, и неважно, что говорит шеф, или Рэй, или Крис, или кто еще, не забывай об этом ни на секунду. Я в своем уме, Сэм. И я хочу, чтобы ты был тоже.

Нехотя, поколебавшись, она убрала палец с губ Сэма.

– Если я в здравом уме, – сказал Сэм, глядя ей в глаза, – а порою это "если" весьма сомнительно – но если я в здравом уме, Энни, я знаю, кого за это благодарить.

Сэм обнаружил, что лицо Энни всего в нескольких сантиметрах от его собственного. Не сводя с него глаз, она осторожно покусывала нижнюю губу.

– Давай поговорим, Сэм – только ты и я, – прошептала она.

– Да. Давай. Только не здесь.

– Нет. В другой раз.

– В другой раз... Всегда другой раз.

– Не будь таким, Сэм, – вздохнула Энни. – Все хорошее приходит к тем, кто ждет.

– К тем, кто ждет... – произнес он, не дыша. – Да. Так они считают.

Он очень осторожно поднял руку и коснулся рукава ее жакета. Он медленно провел пальцами по ее руке, легко скользя по рукаву из дешевого полиэстера, пока не добрался до теплой кожи на ее запястье.

– Ну, тогда, – вздохнула Энни. – Может, свидание?

Он почувствовал, как ее рука уютно скользнула в его, как переплелись их пальцы, почувствовал мягкое пожатие.

А потом совершенно неожиданно он выдернул свою руку и сделал шаг назад. Энни нахмурилась.

– Прости, – сказал Сэм. – Я не хочу, чтобы еще какие-нибудь мгновения между нами были разрушены этим местом. Ты... Ты для меня слишком много значишь.

Он увидел, как ее лицо залило краской, и она отвела на секунду глаза, смущаясь, но все же будучи польщенной. Ему нравилось видеть такую ее реакцию.

– Ну же, – сказал он. – Давай вернемся к работе, пока горилла не обнаружил, что мы уроки прогуливаем, и не начал ломать прутья в клетке.

Сэм поборол желание снова взять ее за руку. Вместо этого он открыл дверь, чтобы пропустить ее вперед. Она улыбнулась, больше глазами, чем губами, и пошла первой. Они молча вернулись в Отдел уголовного розыска.

– Мы с пустыми руками, Шеф, – объявил Рэй. – Мы перекопали все архивы – Министерство внутренних дел, МИ-5, все, что угодно – и ни намека на эту Чтотутам Красных Рук. Пшик.

Угрюмый и нахмуренный, Джин сидел за столом, откинувшись на спинку кресла, нейлоновая рубашка растянулась по его бочкообразной груди и круглому животу. Сэм, Энни, Рэй и Крис – все столпились в его кабинете.

– Нигде никаких записей о них? – спросил Джин. Рэй помотал головой. – А мы можем быть полностью уверены, что они вообще существуют? Откуда мы знаем, что это не просто плод грязного воображения Коупера?

– Я думаю, Фракция Красных Рук вполне реальна, – сказал Сэм. – Их там достаточно для того, чтобы держать Майкла и Кайт Дири на мушке. Дири обеспечивают оружием ИРА – они знают, на что могут рассчитывать, если начнут сливать оружие кому-то еще. Чем бы ни была Фракция Красных Рук, она достаточно велика и достаточно устрашающа для того, чтобы принуждать Дири играть на себя. Они не были бы так напуганы Коупером, будь он просто помешанным клоуном, работающим сам по себе. Без сомнений, они не начали бы выкладывать винтовки и семтекс кому попало без охренительно хорошей причины.

– Или охренительно плохой, – сказала Энни.

– И что это должно означать, Бренда? – спросил Джин.

– Это значит, что Дири не поддаются на открытые угрозы, Шеф. Это само собой. Никто не помыкает ИРА. Но что, если у ФКР есть власть над Дири по каким-то личным причинам – что-то, ради чего они будут рисковать собственной жизнью? Что если у Фракции Красных Рук содержится член их семьи или что-то подобное?

– Коупер сказал Дири что-то про "няньку", – сказал Сэм. – Он мог упоминать заложника.

Джин поразмыслил, выпил еще порцию скотча и сказал: – Итак, у нас есть приток нелегального оружия и семтекса из-за Ирландского моря. У нас не одна, а две террористических организации, и обе хотят выколотить Фреда Бассета^[15] из большинства из нас – плюс, возможно, дело о похищении. И все, с кем мне предстоит работать – это вы четверо. – Он достал еще скотча. – И вас удивляет, почему вместо чая мне требуется алкоголь.

– Шеф, я тут подумала, – сказала Энни. И, торопливо, прежде чем Джин, Крис или Рэй успеют отпустить едкое замечание, она сказала: – Эта Фракция Красных Рук. Знаете, о чем они мне напомнили? О Баадер-Майнхоф^[16].

– Тебе не стоит думать о них, грязная ты кобыла, – хихикнул Рэй. Но уловив взгляд Джина, он понял, что мужланские замечания сейчас никто не оценит, и заткнулся. – Простите, Шеф.

Энни продолжила: – Банда Баадер-Майнхоф. Террористы из Германии, Шеф. Левые анархисты или что-то вроде.

– Они утверждали, что многие высокопоставленные нацисты избежали правосудия после войны и укрылись на высокооплачиваемых должностях в сфере финансов и промышленности, – сказал Сэм. – Поэтому они решили свергнуть полностью все правительство.

– Они выкрикивали вздор такого же типа, как и Бретт Коупер, – сказала Энни, – про свержение строя, называли полицейских фашистами.

– Фига себе! Фашистами? Полицейских? – возмутился Крис, выглядя неподдельно уязвленным. – Но мы хорошие ребята.

– В зависимости от того, с чьей стороны забора ты стоишь, – сказал Рэй.

– Я думаю, Энни близка к истине, – сказал Сэм. – Если ФКР нацелена на революцию, они выбрали верное время. В стране бардак. Стачки, забастовки, подскочившая инфляция. Кто хочет подготовить народное восстание, найдет широкую поддержку.

– Восстание? – озабоченно нахмурился Крис. – Революция? Да ну, перестаньте! Этого здесь не сможет произойти.

– Может, и нет, – сказал Сэм, – но это не мешает им попытаться.

– Похищение, – Джин задумчиво заглядывал в стакан со скотчем. – Взрывы. Убийства. – Он допил и потянулся за добавкой. – Мы должны задавить этих психов в зародыше. Нам хватит за глаза иметь дело с ИРА, кроме того, они первыми начали. Я не принимаю этих фрице-вдохновенных, красноруких адольфоприспешников, тащущих повсюду гусиным шагом свои коммунистические задницы в кожаных штанишках.

– Шеф, твой расизм смущает, – заметил Сэм.

– Твой бы должен тоже во всей этой суматохе, – заорал Джин. – Я хочу раздавить это сборище Красных Рук. Растоптать. Как насекомых.

Он жадно допил свой скотч и сильно хлопнул пустым стаканом о стол, заставив Криса подпрыгнуть.

– Погнали, – рявкнул он. – Наводчики. Их имена. Вы не арестуете преступников, весь день слоняясь по моему кабинету и играя в карманный бильярд. Рэй, бери Криса, поставьте наблюдение за жилищем Дири. Прилепитесь к ним, как клеем намазанные – я хочу знать все, куда они ходят, с кем встречаются.

– Будет сделано, Шеф, – сказал Рэй, дурашливо отдавая салют, и они с Крисом вышли за дверь.

– Энни!

– Да, Шеф?

– Доставай пылесос. Наш Отдел чертовски засран.

Обменявшись с Сэмом понимающими взглядами, Энни сказала, – "Да, Шеф," – и отправилась к своему столу. Сэм почти уже последовал за ней, когда Джин сказал ему придержать лошадей.

– Мы с тобой отправляемся перекинуться словцом с Бреттом Коупером еще раз, – сказал он, с готовностью разминая кисти рук. – Хочу узнать, кого же из родных и близких Дири они удерживают.

– С Коупером ты зря теряешь время, – сказал Сэм. – Угрозами от него ничего не добиться.

– Кто-нибудь что-нибудь говорил про угрозы?

– Шеф, ты видел, какой он. Он ожидает от нас издевательского отношения. Поэтому он и ФКР хотят развалить страну. Он фанатик. Он лучше мученически умрет, чем что-нибудь нам расскажет.

– А еще он наш главный наводчик, – сказал Джин, – и я не намереваюсь давать ему томиться в ожидании в полицейской камере, когда мы могли бы его использовать. Дири вывели нас на Коупера, теперь Коупер может вывести на Этусамуюхрень Красных Рук. Мы отслеживаем звенья в цепочке, Сэм – или так, или все отсиживаем наши задницы в ожидании, когда начнут взрываться бомбы.

Сэм последовал за Джином из кабинета по коридору в сторону камер.

– Он не хочет говорить, Шеф.

– Я использую свое скрытое обаяние.

– Плохой способ получить от него информацию.

– В прошлом это удивительно срабатывало.

– Тут другое. Может, его могла бы расколоть Энни.

Джин как вкопаный остановился в коридоре, уставился на Сэма и сказал: – Не давай своему джентльменскому отростку вставать на пути полицейскому образу мыслей, Сэм.

– Не знаю, о чем ты.

– Знаешь, конечно. Мы здесь не в игру играем. Если мы не начнем закручивать гайки в этой ситуации, люди станут умирать, Сэм. Невинные люди – семьи, дети, пушистые зайчики, скачущие в магазин за своей еженедельной морковкой – во имя какой-то дурацкой революции их всех разнесут на кусочки ублюдки, подобные Коуперу. Последнее, о чем ты мог бы думать – как увеличить свои шансы разок перепихнуться с констеблем с сиськами.

– Это несправедливо, Шеф, я имел в виду...

– Я знаю, что ты имел в виду. Ты хочешь, чтобы я увидел твою потенциальную зазнобу в действии. Ты хочешь, чтобы я налепил золотую звезду на ее не слишком роскошные груди в награду за хорошее поведение, и ты будешь еще на шаг ближе к содержимому ее трусиков. Вот о чем ты думаешь. Тогда как я, Сэм, думаю про работу, которую необходимо делать. Думаю о долге, который на меня возложен. Я думаю о том, как остановить бойню – на моих улицах, на моем участке, прямо у меня под носом. Так что на текущий момент, Сэмми, зашей свои штаны и начинай действовать как коп. Понимаешь меня?

Джин резко развернулся и зашагал в сторону камер, по пути крича дежурному сержанту открыть дверь Коупера. Сержант подскочил и отпер тяжелую дверь камеры. В ту же секунду у него отвисла челюсть.

Джин заглянул в камеру и через несколько мгновений ровно и без эмоций произнес: – Ну бляха-муха.

– Что? – сказал Сэм. – Шеф, что там?

Он рванулся вперед, сунулся в открытую дверь и заглянул в камеру. Бретт Коупер лежал лицом вверх в луже свертывающейся крови, глаза открыты и смотрят в никуда, левое запястье располосовано. Он воспользовался большим осколком своих джон-ленноновских очков, вонзив его в плоть чуть ниже ладони и глубоко протащив вдоль всей руки почти до локтя. Артерия была разрезана по всей длине, как кусок резинового шланга.

– Мученик дела, – сказал Джин. – Он не обманывал.

– Он все еще улыбается, – сказал Сэм, глядя на самодовольную ухмылку, застывшую на бледных губах Коупера.

– Верный до последнего. Как все фанатики.

– Нужно быть очень самоотверженным, чтобы шантажировать ИРА.

Потом они заметили последний поступок Бретта Коупера перед смертью: предсмертную записку, финальное политическое выступление. Под маленьким зарешеченным окном, высоко на стене камеры, на покрашенной кирпичной кладке предумышленно был оставлен красный отпечаток ладони. Под ним, также кровью, были криво намазаны обтекающие буквы Ф и К. Р была написана неразборчиво и сходила на нет. Он рухнул, так и не завершив ее. Но это значения не имело. Его цель была достигнута, мученическая смерть исполнена – и, в своем роде, Коупер ускользнул из лап закона навсегда.

ГЛАВА 8

ЗАСТАВКА

Сэм видел сон – но на этот раз он знал, что это сон.

Из-за завесы густой темноты он шел по полу, выложенному черно-белой плиткой, которая простиралась до бесконечности во всех направлениях. Над ним нависало темное, гнетущее небо, освещаемое тут и там тусклым светом утомленных звезд. Кругом тишина. Кругом молчание.

Сэм остановился, медленно огляделся и выкрикнул: – Если что-то должно случиться, пусть уже случается.

Его голос унесся в бесконечность и затерялся там.

– Давай же, давай. Хочешь мне что-то показать? Ну так покажи.

Если подсознание и слышало его, знака оно не подало.

– Что это будет-то, а? Еще больше куч из щебня? Еще одна чертова ТАРДИС? Ну, выкладывай.

Он раскинул руки в широком жесте, говорящем "вот он я – делай, что хочешь".

Единственным ему ответом были тишина, окружавший его мрак и одинокое мерцание звезд.

– Хочешь, чтобы я подождал? Отлично. Я подожду.

Он сцепил руки за спиной и начал шагать взад-вперед. Глядя вниз на плиточный пол, он приостановился, наклонил голову и прищурился. Теперь, если внимательнее присмотреться, узор не казался таким уж черно-белым, скорее, серым. Передвигаясь, он обнаружил наборы параллельных полос, лежащих по диагонали к сетке пола. Все это казалось удивительно знакомым. Он и раньше видел похожий ряд сеток и линий – но ассоциации, вызванные ими, не сулили ничего хорошего.

Смерть, подумал он. Отчаяние. Забвение.

На самом пределе слышимости играла музыка. Военный оркестр. Поднапрягшись, Сэм различил знакомую мелодию "Боже, храни Королеву".

– Что это? – окликнул он свое подсознание. – Хочешь, чтобы я встал по стойке смирно и отсалютовал?

Национальный гимн тянул к своему величавому завершению. Потом послышался мужской голос, будто за тысячи световых лет отсюда: – Би-Би-Си заканчивает работу на этот вечер. Благодарим за внимание, пожалуйста, не забудьте выключить телеприемник.

Тут же из ниоткуда возник новый звук. Это был непрерывный свист – нечеловеческий, ровный, мертвый – как одиночная незатухающая нота, играемая на дешевом электрооргане.

– Окончание работы, – пробормотал Сэм. – Ты об этом говоришь? Все программы завершены? Больше ничего не будет? – Он помотал головой и решительно встал, возвысив голос и завопив: – Это еще не окончание работы, слышишь меня? Во мне еще осталось очень много телепрограмм. Я не выключаю свой приемник, пока что нет. Приемник Сэма Тайлера включен.

Как гневный отклик, раздался внезапный грохот, заставивший Сэма развернуться на месте. Он увидел что-то похожее на рухнувший топчан, лежавший в куче в нескольких метрах справа от него. Осторожно подкравшись, он подтолкнул его носком ботинка. Он был безопасен; никаких очевидных мин-ловушек. Но кто может – кто на самом деле может быть уверенным в чем-то во сне?

Он поднял предмет. Это была тонкий деревянный мольберт. К нему была прикреплена маленькая школьная доска, на которой недавно начали игру в крестики-нолики – сетка из девяти квадратов, одинокий нолик, одинокий крестик.

При виде этого Сэм тотчас же вспомнил, где он раньше видел этот серо-белый узор на полу. Доска. Крестики-нолики. Сетки и линии. Разлинованные квадраты.

– Ясно, – сказал он, роняя из рук мольберт и школьную доску. – Это ведь ты, да? Конечно, ты, – он повысил голос. – Покажись. Давай. Ты закончила этот спектакль, теперь давай поговорим лицом к лицу.

Опять тишина.

– Ты зря теряешь время, если думаешь, что выводишь меня из себя, маленькая ты дрянь! Я по горло сыт твоими проклятыми головоломками. Так давай продолжим. Покажись. Покажись, говорю!

И тогда она так и сделала – беззвучно выскочила на свет божий.

Невзирая на браваду, Сэм вдруг почувствовал, как у него перехватило горло и вдоль позвоночника пробежала ледяная нервная дрожь, при виде маленькой девочки с молочно-белым лицом, внезапно возникшей перед ним. Она преследовала его с той самой аварии в 2006 году. Она пробралась в его кому, возникнув откуда-то из нечистых мрачных подвалов души, улыбаясь как Мона Лиза, призывая Сэма, снова и снова, сдаться, умереть, позволить уйти из хрупкого объятия жизни и разрешить смерти захлестнуть его. Она вошла в его разум через телевизионный экран, появившись, как призрак из телезаставки, мертвый сигнал оповещения, что сообщений больше нет, только пустота. И даже сейчас, в глубинах его снов, она окружила себя теми же пустыми символами: серые и белые плитки, полосы по диагонали, мольберт, школьная доска, расбросанные по углам нолик и крестик.

Реквизит был тот же, но теперь, когда кома закончилась, и Сэм оказался в мире 1973 года насовсем, Девочка с Заставки тоже изменилась. Прошлая была в ярко-красном платье и с ободком на голове. Теперь же она была в черном – траурно-черном – и с большими каплями слез, нарисованными на щеках. Также изменилась и зеленая кукла с лицом клоуна, которую она всегда сжимала в руках. Теперь кукла была с ног до головы замотана в грязные, испещренные кровью бинты, как больничный пациент в дурацких комедиях.

– Что-то с ним не так, – сказала девочка, печально разглядывая куклу. – Он упал с полки и теперь весь переломанный.

Девочка начала петь своему перебинтованному малышу колыбельную:

Бедный кукленок,

Что ж ты не рад,

Он прыгал и упал,

И прямо в ад попал,

И плачет, и плачет, как глупая неженка.

У нее за спиной всплыла вверх черная луковица размером с человеческую голову. Через пару метров она остановилась, подпрыгивая и раскачиваясь на конце веревочки, привязанной к запястью девочки. Теперь Сэм увидел, что это был черный, как смоль, наполненный гелием шарик, будто рекламный сувенир, принесенный домой со смертельной ярмарки.

– В этот раз ты это сделал, Сэм, – сказала девочка, поднимая на него бесконечно печальные глаза. – Ты все бросил. Теперь назад не уйти. Все сломано. Все мертво. Ты бедный кукленок. Ты очень не рад. Ведь ты прыгнул, и упал, и прямо в ад...

Сэм оборвал ее на полуслове, схватив деревянный мольберт и доску и с силой швырнув их на плиточный пол. Хрупкие деревянные ножки мольберта раскололись.

– Всегда ломаешь вещи, да, Сэм? – сказала девочка.

– Я хочу, чтобы ты убралась из моей жизни, – сказал Сэм, тыча в нее пальцем. Он расправил плечи и уставился на нее.

– Но у тебя нет жизни, Сэм.

– Конечно есть. Больше, чем когда-либо. И я не позволю тебе вплыть в нее, строя из себя короля джунглей.

– Пытаешься звучать круто, Сэм? Пытаешься звучать, как он?

– Я не пытаюсь звучать как кто-нибудь. Это говорю я, понятно тебе? Я говорю, что у тебя были шансы на успех со мной. Ты с самого начала была поблизости, заставляя меня сдаться и умереть. Но я победил тебя. Я победил тебя.

– Но ты же меня не победил, Сэм. Ты мертв. Ты умер.

– Открой глаза, крыса ты злобная! – заорал на нее Сэм, разглядев за маскировкой и представлением девочки страшную реальность, полыхающую в ней. – Я все еще здесь, видишь? Я все еще здесь! Так что забирай свою доску, и игрушки, и свои жалкие намеки и проваливай в ту мерзкую выгребную яму подсознания, откуда ты вылезла.

– Твоя бедная мать, – мягко произнесла девочка.

– Моя мать не имеет к тебе никакого отношения.

– Она вынуждена жить с тем, что ты сделал.

– Я сделал то, что должен был.

– Она все время спрашивает себя: "Могла ли я что-то сделать? Могла ли я что-то сделать?"

– Я знаю, что ты делаешь, коварная маленькая сучка, и это не сработает, слышишь?

– Она винит себя, Сэм. Она никогда не перестанет винить себя. Ты разбил ее бедное сердце.

– Я знаю, кто ты такая, – сказал Сэм, стараясь говорить низким, сдержанным голосом. – Я знаю, что ты делаешь. Ты только так можешь управлять, да – воткнуть нож и повернуть его? Чувство вины. Раскаяние. Страх. Это все, с чем ты можешь работать. Но видишь? Я не слушаю. Я не слушаю!

– Она не заслужила разбитое сердце, Сэм. Только не твоя старая бедная мама.

– Я сказал, проваливай! – рявкнул Сэм и резко развернулся – и тут же снова натолкнулся на Девочку с Заставки, стоящую прямо напротив него. Он вскрикнул и отпрыгнул.

– И потом, еще бедняжка Майя, – сказала она. – Думаешь, ее это тоже не затронуло, твое самоубийство? Вы с ней были так близки, Сэм. Как ее могло не ранить то, что ты сделал?

Майя. Майя Рой. Имя из прошлого – или, скорее, из будущего. Это с Майей он был в 2006 году, они оба работали вместе и жили вместе, их отношения прогибались от натяжения, от того, что они никогда не были порознь. Деля рабочий кабинет, деля дом, деля постель, деля напряжение, и скуку, и огорчения жизни в уголовном розыске, они истрепали свои чувства, пока не осталось ничего, кроме голых нервов и пререканий. Сэм и Майя в итоге ощущали себя, как сокамерники, а не любовники, круглосуточно находящиеся взаперти вместе, и напряжение их работы к чертям разбило все то, что связывало их.

– Даже если ты не думал о маме, ты должен был подумать о бедняжке Майе, Сэм, – сказала девочка. – Ты должен был о ней задуматься, прежде, чем сделать то, что ты сделал. Прежде, чем прыгнуть.

– Я думал о Майе, – ответил Сэм. – Я только о Майе и думал, когда эта проклятая машина врезалась в меня в 2006 и перенесла сюда в первый раз. Я знал, что между нами все кончено – или почти все, черт бы побрал. Я не хотел увидеть конец всему. Я не хотел верить, что я точно такой же, как все остальные копы, которых я знаю, с их неудавшимися браками и загубленной семейной жизнью. Мне хотелось верить, что работа нас не разлучит. Мне хотелось верить, что у нас с Майей есть что-то сильнее этого.

– Может быть, Майя тоже хотела верить в это.

– Нет. Она знала, что все кончено. По крайней мере, она потом сделала это. Она меня бросила, пока я был в госпитале, без сознания. Она пришла к моей постели, я ее слышал, как она сказала, что все кончено. Она… черт, подожди-ка, тебе восемь лет. Какого ж хрена ты можешь знать об отношениях?

Покачивая больную куклу на руках, Девочка с Заставки очень мягко произнесла: – Мне не восемь лет, Сэм. Я очень, очень старая.

– У нас с Майей все в прошлом, – сказал Сэм, защищаясь. – Я не хотел ранить ее или кого-то еще, вернувшись сюда. Я просто... просто хотел найти...

– Энни.

– Да. И много чего еще. Но больше всего Энни.

– Хочешь, чтобы она была твоей девушкой?

Девочка с Заставки протянула это слово практически издеваясь: дееевушкой.

– Тебе-то какое дело, маленькая мерзавка? – огрызнулся Сэм. – Ты всего лишь жалкая выдумка, крутящаяся у меня в голове и пытающаяся заставить меня сдаться.

Она, безусловно, существовала – и она здорово справлялась с работой. Сэм уже чувствовал, как семена сомнения пускают в нем корни. Правильно ли он поступил, вернувшись обратно сюда? Есть ли, в самом деле, какое-то будущее у него и Энни? Если он постарается построить между ними отношения, если они станут настоящей парой, если они съедутся и начнут вести совместное хозяйство – не будет ли это просто грустной перепевкой его жизни с Майей? Встанет ли между ними работа? Сделают ли они те же ошибки, постигнут ли их те же неудачи? Есть ли шансы, что их совместная жизнь не обречена с самого начала?

– Нет. Нет, мы не обречены, – убежденно произнес Сэм. – Не в этот раз. В это раз я собираюсь играть по правилам. Я вернулся в 1973 не без причины. Я не собираюсь упускать это все.

– Упускать это все, – эхом откликнулась Девочка с Заставки. – Ты упустил это, когда прыгнул, Сэм. Теперь ничего не вернется. Все сломано. Все мертво.

– Убирайся из моей головы, маленькая дрянь. Предупреждаю тебя.

Черный шарик зловеще подскакивал над ее головой, девичий голос нараспев звучал, как колокольный бой: все сломано – все мертво – все сломано – все мертво.

– Проваливай и больше не приходи!

Все сломано – все мертво – все сло...

Монотонный голос обратился в непрерывный телефонный звонок. Сэм обнаружил, что сжался в ногах своего матраса, запутавшись в сетке из влажных простыней. Секунду он сидел, уставившись во тьму, телефон надрывно звенел. Потом он распутал простыни, на цыпочках прошел по полу и подобрался к телефону, который сразу же перестал звонить.

– Черт!

Он поднял трубку и набрал 1471 – а потом вспомнил, где он, что этот номер пока еще за много лет в будущем, а это по-прежнему проклятое средневековье. Он швырнул телефон.

Потрогав лоб, он обнаружил, что весь в испарине, поэтому двинулся в маленькую ванную, чтобы ополоснуться. Из зеркала на него пристально глядело лицо, бледное, с ввалившимися глазами, как у человека с больничной койки.

– Я прошел через больничные койки, – сказал он своему отражению. – Теперь время жить. Жить по-настоящему.

Плеснув в лицо холодной водой, он вдруг понял, что думает об Энни, пытаясь стереть из памяти жуткий сон. Он до глубины души желал, чтобы она сегодня была с ним здесь, чтобы он смог увидеть ее свернувшейся в клубочек и крепко спящей в его постели, когда он вернется в комнату.

Взглянув на время, он увидел, что уже почти три часа ночи, слишком рано звонить ей.

Хотя это она, подумал он, только что пыталась дозвониться до меня.

Он тотчас же почувствовал уверенность, что так все и было. С внезапным приливом возбуждения он выскочил из ванной и снял трубку, набирая номер Энни и с надеждой вслушиваясь в телефонные гудки.

– Ты же знал, что это я, да? – сказала она, подняв трубку. – Ты ясновидящий или как?

– Мне не нужно быть ясновидящим, – сказал Сэм. – Я всегда могу сказать, когда звонишь ты. Звонок всегда звучит приятнее.

– Это самый коварный подкат, который я слышала за последние годы. Ты брал уроки у Рэя?

– Давай не будем про Рэя. Как ты, Энни? Не спится?

– Не могу надолго уснуть. Не могу успокоиться. Кошмары.

– О чем, Энни? Ты их помнишь?

– Разные. Обрывки всего.

– Там есть маленькая девочка? С куклой и шариком?

– Нет, – сказала Энни. – Не знаю. Просто бессмысленная ерунда, Сэм, не могу вспомнить, что происходит. Я помню только, какие чувства оно вызывает – действительно грустные, как будто я потерялась и далеко от дома. Я знаю, это звучит по-ребячески.

– Это вовсе не звучит по-ребячески, – сказал Сэм. – Поверь мне.

– Мне это не нравится, – продолжила Энни. – Я просыпаюсь перепуганной. – Она засмеялась. – Я работаю в Отделе уголовного розыска, мой образ жизни – арест преступников, мой шеф – Джин Хант, а для меня страшнее всего – какие-то глупые сны, которые я даже не помню. Меня сны так не пугали с тех пор, как я была ребенком, Сэм. Вот почему я позвонила тебе. Просто хотелось услышать твой голос.

– Я рад твоему звонку, Энни. Мне нужно тебя увидеть. Прямо сейчас. Нам нужно поговорить.

– Ну так давай, Сэм. Вместо того чтобы говорить о том, что нужно поговорить, давай поговорим на самом деле.

– Хорошая мысль, – улыбнулся Сэм.

– Никуда не уходи, я приду, – сказала Энни.

– Нет, не ты, – сказал Сэм. – Я иду к тебе.

Он не мог позволить ей увидеть свою жилье таким – это же абсолютный свинарник.

– Не могу позволить тебе увидеть мое жилье, Сэм, – сказала Энни. – Абсолютный свинарник.

– Ну тогда мы просто созданы друг для друга.