Текст книги "Приключения Перигрина Пикля"

Автор книги: Тобайас Джордж Смоллет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 67 страниц)

Глава LXXVII

Он старается примириться со своей возлюбленной и упрекает ее дядю, который отказывает ему от дома

Раздираемый этими противоречивыми чувствами, он вернулся домой в портшезе; и в то время как он рассуждал сам с собой, надлежит ли ему отказаться от преследования и постараться изгнать ее образ из своего сердца или немедленно пойти и принести извинение разгневанной возлюбленной и предложить свою руку, чтобы загладить преступление, слуга подал ему пакет, доставленный в дом рассыльным. Едва увидав адрес, написанный рукой Эмилии, он угадал, что находится в пакете, и, с тревожным нетерпением сломав печать, обнаружил подаренные им ей драгоценности, которые были вложены в записку, составленную в таких выражениях:

«Чтобы не было у меня причин упрекать себя за то, что я сохранила хотя бы малейшее воспоминание о негодяе, которого равно презираю и ненавижу, пользуюсь случаем возвратить эти бессильные орудия его гнусного покушения на честь Эмилии».

Горечь этого язвительного послания столь усилила и воспламенила его раздражение, что он грыз себе ногти, пока кровь из-под них не выступила, и даже плакал от злости. Он клялся отомстить ее высокомерной добродетели и поносил себя за то, что поторопился с признанием, сделанным прежде, чем окончательно созрел его план; и тут же взирал на ее поведение с уважением и благоговением и склонялся перед непреодолимей силой ее очарования. Короче говоря, грудь его разрывали противоречивые страсти; любовь, стыд и раскаяние состязались с тщеславием, честолюбием и жаждой мести, и неизвестно, кому досталась бы победа, если бы не вмешалось упрямое желание и не побудило его к примирению с оскорбленной красавицей.

Под влиянием этого побуждения он отправился после полудня в дом ее дяди, питая некоторые надежды на ту радость, какая неизбежно сопутствует примирению нежных и чувствительных влюбленных. Хотя сознание вины приводило его в тягостное замешательство, тем не менее он был слишком уверен в своих достоинствах и ловкости, чтобы не надеяться на прощение; а к тому времени, когда он подошел к дому олдермена, у него уже была готова весьма хитроумная и трогательная речь, которую он намеревался произнести в свою защиту, возлагая вину за свое поведение на необузданную свою страсть, возбужденную бургундским, коим он злоупотребил. Но ему не представился случай воспользоваться объяснением, заранее придуманным. Эмилия, подозревая, что он сделает такого рода попытку с целью вернуть ее благосклонность, ушла из дому якобы в гости, оповестив предварительно дядю о своем намерении избегать общества Перигрина вследствие двусмысленного его поведения, которое она, по ее словам, наблюдала вчера вечером в маскараде. Она предпочла намекнуть о своих подозрениях в такой туманной форме, чтобы не сообщать со всеми подробностями о бесчестном умысле молодого человека, так как это сообщение могло разжечь гнев родственников и навлечь опасность, возбудив вражду и жажду мести.

Обманувшись в надежде увидеть ее, наш искатель приключений осведомился, дома ли старый джентльмен, который, по мнению Перигрина, находился под его влиянием и готов был принять извинения, в случае если бы сообщение молодой леди восстановило его против нашего героя. Но и тут он потерпел разочарование, так как дядя уехал обедать за город, а жена его была нездорова. Итак, он не мог найти предлог остаться в доме вплоть до возвращения его очаровательницы. Будучи, однако, искушенным в хитрости, он отпустил свою карету и занял комнату в таверне, обращенную окнами к воротам купца; здесь он намеревался оставаться на страже вплоть до ее возвращения. Этот план он привел в исполнение с несокрушимым упорством, но ему не сопутствовал ожидаемый успех.

Эмилия, чья предусмотрительность была столь же зорка, сколь и похвальна, предвидя, что его плодовитое воображение грозит ей опасностью, вошла в дом через черный ход, о котором понятия не имел ее поклонник; а ее дядя вернулся домой в такой поздний час, что Перигрин уже не мог добиваться свидания, не нарушая правил приличия.

Наутро он не преминул снова явиться, и, когда, согласно распоряжению его возлюбленной, ему сообщили об ее отсутствии, он добился свидания с хозяином дома, который принял его с холодной учтивостью, дав ему понять, что осведомлен о неудовольствии племянницы. Тогда Перигрин с простодушным видом заявил олдермену, что тот, если судить по его поведению, является поверенным мисс Эмилии, у которой он пришел просить прощения за нанесенное оскорбление; если его к ней допустят, ему удастся доказать, что преступление его не было умышленным, или хотя бы принести такие извинения, которые вполне загладят вину.

На эти слова купец без всяких уверток и церемоний отвечал, что, хотя ему неизвестна природа нанесенного оскорбления, однако оно, несомненно, было весьма серьезным, если могло до такой степени восстановить его племянницу против человека, к которому она до сей поры относилась с величайшим уважением. Он признался, что она заявила о своем намерении отказаться навсегда от знакомства с Перигрином, и, конечно, у нее были для этого основания; и он не желает способствовать примирению, если Перигрин не уполномочит его повести речь о браке, каковой, полагает он, является единственным средством доказать искренность нашего героя и получить прощение Эмилии.

Гордость Перигрина была возмущена этим прямым и грубым заявлением, в котором он увидел результат сговора между молодой леди и ее дядей с целью извлечь выгоду из его страсти. Поэтому он, не скрывая своего отвращения, ответил, что не находит никакой нужды в посреднике для улаживания размолвки между ним и Эмилией и добивается только возможности оправдаться лично.

Купец откровенно заметил, что, так как племянница выразила настойчивое желание избегать общества Перигрина, он отнюдь не намерен стеснять ее свободу, а затем дал ему понять, что чрезвычайно занят.

Наш герой вознегодовал на такое высокомерное обращение. – Я ошибался, – сказал он, – думая найти благовоспитанность по сю сторону Темпл-Бара; но разрешите вам сказать, сэр, что, если я не удостоюсь свидания с мисс Гантлит, мне придется заключить, что вы, преследуя какие-то свои недобрые цели, действительно стесняете ее свободу.

– Сэр, – ответил старый джентльмен, – можете выводить любые заключения, какие придутся вам по вкусу, но будьте добры, предоставьте мне право быть хозяином в моем собственном доме.

С этими словами он весьма учтиво указал ему на дверь, а наш влюбленный, не доверяя своей сдержанности и опасаясь встретить еще более оскорбительное обхождение там, где личная храбрость могла только усугубить его унижение, удалился в бешенстве, с которым не в силах был справиться, и на прощание сказал, что, если бы преклонный возраст не служил хозяину дома защитой, он покарал бы его за дерзость,

Глава LXXVIII

Он замышляет дерзкий план, в результате которого попадает в незавидное положение, усугубляющее его разочарование

Лишившись, таким образом, возможности встречаться со своей возлюбленной, он попытался вернуть ее расположение с помощью самых почтительных и трогательных посланий, которые ухитрялся ей препровождать; но когда эти усилия не принесли никаких плодов, желание его перешло в нетерпеливую страсть, граничившую с безумием, и он решил поставить на карту свою жизнь, состояние и доброе имя, только бы не отступать от бесчестных намерений. В самом деле, чувство негодования было у него так же глубоко, как и любовь, и обе эти страсти настойчиво и громко требовали удовлетворения. В надежде найти способ ее похитить, он нанял людей, оповещавших его об ее выходах из дому; но ее осмотрительность разрушила этот замысел, ибо она ждала подобных поступков от такого человека, как он, и вела себя соответственно.

Сбитый с толку ее осторожностью и проницательностью, он изменил свой план. Под предлогом, будто его вызвали домой по важному делу, он выехал из Лондона и, заняв комнату в доме одного фермера, расположенном близ дороги, по которой она непременно должна была проехать на обратном пути к матери, прервал общение со всеми людьми, кроме своего камердинера и Пайпса, получивших приказ рыскать по окрестностям, разведывать в каждом доме и наводить справки о каждой карете, появляющейся на этой проезжей дороге, с целью задержать в пути его Аманду.

По прошествии недели, проведенной в засаде, камердинер известил его, что он и его товарищ разведчик заметили карету, запряженную шестеркой, мчавшуюся им навстречу, после чего оба надвинули шляпы на глаза, чтобы не быть узнанными в том случае, если их увидят, и, притаившись за живой изгородью, обнаружили в проехавшей мимо карете скромно одетого молодого человека и леди в маске, ростом, фигурой и осанкой походившую на Эмилию; и что Пайпс последовал за ними издали, тогда как сам он вернулся, чтобы передать эту весть.

Перигрин едва дал ему договорить. Он бросился в конюшню, где его лошадь стояла всегда под седлом, и, нимало не сомневаясь в том, что упомянутая леди – его возлюбленная, которую сопровождает один из клерков ее дяди, мгновенно вскочил в седло и помчался галопом в погоню за каретой; проехав около двух миль, он узнал от Пайпса, что она остановилась у соседней гостиницы. Хотя страсть побуждала его немедленно войти в комнату Эмилии, он внял уговорам своего тайного советчика, который возражал против столь опрометчивого шага, говоря, что немыслимо осуществить его замысел и увезти ее насильно из гостиницы, находящейся в густо населенной деревне, жители которой не преминут встать на ее защиту. Поэтому Пайпс предложил ему подстеречь карету на каком-нибудь отдаленном и пустынном участке дороги, где они могут достигнуть своей цели без труда и опасности. Приняв этот совет, наш искатель приключений приказал Пайпсу следить за гостиницей, чтобы Эмилия не ускользнула каким-нибудь другим путем, в то время как сам он и его камердинер, стараясь никому не попадаться на глаза, поехали по пустынной тропе и, выбрав место, подходящее для их целей, поместились в засаде. Здесь они провели добрый час, не видя кареты и не получая вестей от своего часового. Наконец, юноша, будучи не в силах справиться со своим нетерпением, приказал камердинеру оставаться на посту, а сам поскакал назад, к своему верному слуге, который заверил его, что путешественники еще не снялись с якоря и не тронулись в путь.

Несмотря на это сообщение, у Пикля вспыхнули такие тревожные подозрения, что он не мог совладать с собой и, подойдя к воротам, осведомился о путешественниках, которые недавно прибыли в карете, запряженной шестеркой. Хозяин гостиницы, очень недовольный поведением этих пассажиров, не счел нужным соблюдать данные ему приказания; вопреки им он сказал напрямик, что карета здесь не остановилась, но, въехав в одни ворота, выехала в другие, с целью обмануть тех, кто ее преследовал, о чем он узнал со слов джентльмена, который настойчиво требовал, чтобы избранное им направление было скрыто от всех, кто вздумает расспрашивать об их путешествии.

– Что касается до меня, мистер, – продолжал сей сердобольный трактирщик, – то я полагаю, что они ничуть не лучше, чем кажутся, иначе им нечего было бы так бояться, что их догонят. Черт возьми, подумал я, увидав, как им не терпится поскорей уехать, будь я проклят, если это не какой-нибудь лондонский подмастерье, удирающий с дочерью своего хозяина. Но кто бы он там ни был, ясно одно: нисколько он не похож на джентльмена, потому что, потребовав от меня такой услуги, он, однако, не потрудился опустить руку в карман или спросить: «Не хотите ли выпить, любезный?» Впрочем, это не касается до его спешки, и человек может иной раз ошибиться в своих заключениях.

По всей вероятности, словоохотливый хозяин гостиницы сослужил бы службу нашему путешественнику, если бы Перигрин дал ему договорить до конца; но наш стремительный юноша, не желая слушать дальнейшие его замечания, прервал его в самом начале речи, нетерпеливо спросив, по какой дороге они поехали; получив ответ трактирщика, он пришпорил лошадь, приказав Пайпсу уведомить камердинера об избранном им пути, чтобы они могли присоединиться к нему без промедления.

Рассказ трактирщика о поведении путешественников укрепил его первоначальные подозрения. Он не щадил коня и, всецело поглощенный желанием увидеть Эмилию в своей власти, не обратил внимания на то, что дорога, по которой он ехал, ведет отнюдь не к жилищу миссис Гантлит. Камердинер был вовсе незнаком с этой частью графства, а что касается до мистера Пайпса, то подобные соображения были совершенно несвойственны природе его ума.

Добрых десять миль проехал наш герой, когда, наконец, посчастливилось ему увидеть на расстоянии мили карету, поднимающуюся на холм; удвоив свои старания, он стал с каждой минутой нагонять экипаж и подъехал к нему так близко, что мог уже разглядеть леди и ее провожатого, которые, высунувшись из окна, озирались и поочередно окликали кучера, казалось умоляя его погонять лошадей.

Будучи, так сказать, у входа в гавань, он пересек дорогу, как вдруг лошадь его, попав в колею, споткнулась, а он, перекувырнувшись через голову, отлетел на несколько ярдов. Так как лошадь получила при падении вывих плеча, он лишился возможности сорвать плод, который почти держал в руках; слуг своих он оставил далеко позади, а если бы они и находились за его спиной и подали ему другого коня, лошади у них были неважные, и, стало быть, у него все равно не оставалось бы надежды догнать беглецов, которые столь удачно воспользовались этой катастрофой, что карета в одно мгновение скрылась из виду.

Легко можно угадать, как вел себя молодой человек с таким нравом, как у Перигрина, очутившись в столь незавидном положении. Он громко возопил, но мольбы его отнюдь не отличались покорностью. С невероятной быстротой он побежал назад, навстречу своему камердинеру, которого тотчас же заставил спешиться, занял его место и пустил в ход хлыст и шпоры, предварительно приказав швейцарцу следовать за ним на другом мерине и поручив хромого гунтера заботам Пайпса.

Распорядившись таким манером, наш искатель приключений продолжал преследование со всем присущим ему упорством и, проехав некоторое расстояние, узнал от одного крестьянина, что карета свернула на другую дорогу и, по его разумению, опередила их примерно на три мили, хотя, по всей вероятности, лошади скоро выбьются из сил, так как казались совсем измученными, когда поравнялись с его домом. Ободренный этим известием, Перигрин стремительно продолжал путь; однако ему не удалось увидеть карету, пока не начали сгущаться ночные тени, да и тогда она только мелькнула перед его глазами: сумерки поглотили экипаж, едва успел Перигрин его разглядеть. Короче говоря, он не отказывался от погони вплоть до наступления ночи и, не ведая о местонахождении предмета своих поисков, завернул в уединенную харчевню с целью получить какие-нибудь сведения, как вдруг, к великой своей радости, заметил стоявшую в стороне карету и загнанных лошадей во дворе. Не сомневаясь в том, что цель его усилий, наконец, достигнута, он тотчас же спешился и, подбежав с пистолетом в руке к кучеру, повелительным тоном потребовал, чтобы тот под страхом смерти проводил его в спальню леди.

Возница, устрашенный этими грозными словами, отвечал с большим смирением, что ему неизвестно, куда удалились его пассажиры, так как с ним расплатились и от услуг его отказались, потому что он не мог везти их всю ночь, не дав передышки лошадям. Но он обещал пойти за лакеем, который проводит нашего героя в их комнату. С этим поручением он и был послан, тогда как наш герой оставался на страже у ворот вплоть до прибытия своего камердинера, который до возвращения кучера сменил его на караульном посту. Тогда молодой джентльмен, возмущенный медлительностью своего посланца, ворвался в дом и бегал из комнаты в комнату, угрожая отомстить всем обитателям дома; но он не встретил ни души, пока не поднялся на чердак, где увидел хозяина харчевни и его жену, лежащих в постели. Эта робкая чета, узрев при свете тростниковой свечи на камине незнакомца, с грозным видом ворвавшегося к ним в спальню, была охвачена ужасом и жалостно стала молить, чтобы он ради Христа пощадил их жизнь, а взамен взял все их имущество.

Перигрин, слыша эту мольбу и видя их лежащими в постели, понял, что они принимают его за грабителя и не ведают цели его прихода; он рассеял их опасения, объяснив им причину своего визита, и потребовал, чтобы муж встал и помог ему в его поисках.

Получив такое подкрепление, он обыскал все уголки в гостинице и, наконец, узнал от конюха в конюшне, к бесконечному своему огорчению, что джентльмен и леди, прибывшие в карете, немедленно наняли почтовых лошадей до деревни, находящейся на расстоянии пятнадцати миль, и отправились в путь, даже не закусив. Наш герой, взбешенный неудачей, тотчас вскочил в седло и со своим спутником поскакал по той же дороге, твердо решив скорее умереть, чем отказаться от своего замысла. С трех часов пополудни он успел к тому времени проехать свыше тридцати миль; лошади были изнурены и сделали этот перегон с таким трудом, что наступило уже утро, когда Перигрин прибыл к месту своего назначения; там он не только не нашел беглецов, но узнал, что лица, соответствующие его описанию, здесь не проезжали и, по всей вероятности, отправились в противоположную сторону, предварительно дав конюху неверные сведения с целью направить преследователей на ложный путь. Эта догадка подкреплялась сделанным им впервые наблюдением, что они значительно уклонились в сторону от той дороги, которая должна была привести их к дому матери Эмилии; эти соображения окончательно лишили его того самообладания, какое он до сей поры сохранял. В бешенстве и безумии он вращал белками, пена выступила у него на губах, он топал ногами, осыпал проклятьями самого себя и весь род людской и готов был скакать неведомо куда на той же лошади, которая чуть дышала от усталости, не найди его наперсник способа успокоить и образумить его, указав на то, в каком состоянии находятся бедные животные, и посоветовав ему нанять свежих лошадей и ехать на почтовых до деревни, расположенной неподалеку от дома миссис Гантлит, где они не преминут перехватить ее дочь, если опередят ее в пути.

Перигрин не только одобрил этот разумный совет, но и последовал ему. Лошади были оставлены на попечение хозяина гостиницы, а Пайпсу даны инструкции в случае, если он явится разыскивать своего господина; подали пару выносливых меринов, и Перигрин со своим лакеем снова отправился в путь, следуя указаниям форейтора, который вызвался быть их проводником. Первый перегон приближался к концу, когда они заметили карету, только что остановившуюся перед гостиницей, где они намеревались переменить лошадей. Тогда наш искатель приключений, одержимый предчувствием, пустил коня своего во весь опор и в тот момент, когда путешественники выходили из экипажа, приблизился к ним и мог убедиться в том, что это те самые лица, которых он так долго преследовал.

Воодушевленный этим открытием, он галопом въехал во двор, и леди со своим спутником едва успели запереть дверь комнаты, куда удалились с великой поспешностью, тогда как преследователь убедился в том, что добыча находится теперь в его руках. Отнюдь, впрочем, не желая полагаться на удачу, он поместился на лестнице, по которой они поднялись к себе в комнату, и, послав привет молодой леди, попросил о свидании, угрожая в противном случае пренебречь всякими церемониями и добиться милости, в которой она ему отказывает. Слуга, передав его поручение через замочную скважину, вернулся с ответом, что она не отступит от принятого ею решения и скорее погибнет, чем подчинится его воле. Наш искатель приключений, не потрудившись возразить на эти слова, взбежал по лестнице, забарабанил в дверь, требуя, чтобы еговпустили, и услыхал от спутника нимфы, что мушкет заряжен и что было бы куда лучше, если бы Перигрин не вынуждал его проливать кровь в защиту особы, признавшей его своим защитником.

– Законы этой страны, – сказал он, – не могут распутать узы, нас связывающие, и посему я намерен защищать ее как свою собственность; итак, лучше вам отказаться от бесплодной попытки и подумать о своей безопасности, ибо, клянусь богом, меня создавшим, я выстрелю в вас из этого ружья, как только вы сунете нос в дверь, и кровь ваша да падет на вашу голову!

Таких угроз со стороны клерка было бы достаточно для Пикля, чтобы взять штурмом крепость, даже если бы им не сопутствовало сообщение о том, что Эмилия удостоила отдать свою руку столь презренному сопернику. Это известие придало крылья его возмущенью, он заколотил ногами в дверь с такой силой, что дверь распахнулась, и он вошел, держа в руке пистолет со взведенным курком. При его появлении противник, вместо того чтобы стрелять из мушкета, попятился с явным изумлением и испугом, восклицая:

– Господи Иисусе! Сэр, да вы совсем не тот! И вы спутали нас с кем-то!

Не успел Перигрин ответить на такое приветствие, как леди рванулась к нему и, сняв маску, открыла лицо, которое он доселе никогда не видывал. Если верить древним мифам, голова Горгоны производила молниеносное и потрясающее впечатление, но все же не такое, какое произвела эта физиономия на изумленного юношу. Взор его, словно прикованный волшебной силой, не мог оторваться от незнакомого лица, ноги как бы приросли к полу, и, неподвижно простояв в течение нескольких минут, он рухнул наземь, пораженный приступом отчаяния и разочарования. Следовавший за ним по пятам швейцарец, увидав своего господина в таком состоянии, поднял его и, положив на кровать в соседней комнате, тотчас и не колеблясь пустил ему кровь, так как всегда имел при себе ящик с ланцетами на случай какого-нибудь дорожного происшествия. Этой предусмотрительности наш герой, по всей вероятности, был обязан жизнью. Благодаря весьма обильному кровопусканию он пришел в себя, но усталость, в соединении с пережитым им неистовым возбуждением, породила в крови опасную лихорадку, и прошло несколько дней, прежде чем врач, вызванный из ближайшего городка, мог поручиться за его жизнь.