Текст книги "Песни"

Автор книги: Тимур Шаов

Ралли

 
Прям с утра заморосило, ворон мокнет на сосне —
Ничего паршивей нет размокшей глины.
Плюс механику явился Ари Ватанен во сне.
«Не к добру, – сказал механик, – снятся финны».
 

 
Экипаж настроен бодро, суеверьям вопреки,
И не слабо, между прочим, стартовали.
Все они в обычной жизни – мужики как мужики,
И чего они находят в этих ралли?
 

 
И берут они трассу штурмом, хорошо, когда рядом свой:
Человек человеку штурман – или рулевой.
Хорошо, когда ты в команде, в поле воин, да не один.
«Тридцать, левый, два – трамплин».
 

 
Как боярин на «Субаре», резво входим в поворот,
Семь секунд на третьем допе отыграли.
Еще полный бак адреналина, и посмотрим, чья возьмёт.
Это дело для упрямых – это ралли.
 

 
А живя неторопливо, жизнь не сделаешь длинней,
Жизнь нам всем в конце концов устроит «уши».
Здесь не ждут свою фортуну, здесь гоняются за ней —
Веселей машины бить, чем бить баклуши.
 

 
По дороге зимней скучной, по дороге летней пыльной,
По весенним по ухабам, по осенней по грязи
Мчатся люди – ты храни их, добрый Бог автомобильный,
К беспокойным домочадцам аккуратно довези.
 

 
Время самый быстрый гонщик, время пулею летит,
Насладись минутой краткого успеха.
Не успеешь чиркнуть спичкой – глядь, а день уже прожит,
Не успеешь стартовать – уже доехал.
 

 
Бал окончен, кони в стойлах, лагерь чествует своих,
А на лагерь смотрят звёзды молчаливо.
Звёзды видят группу граждан – на всю голову больных,
И уставших, и нетрезвых, и счастливых.
 

Рассказ брачного агента, бывшего евнуха

 
Я с детских лет кочевал по пустыням,
Рос я, как дикий сорняк.
Жил я в шатрах бедуин бедуином,
Кушал мочёный кзяк.
Но напало на нас иноземное воинство,
Застали врасплох на заре.
Мне отрубили мужское достоинство
И евнухо взяли в гарем.
 

 
Правил нами забияка,
Лев пустынь, орёл-гуляка
Шахиншах Махмуд аль-Вахар
Ас-Сабах-ибн-Дауд.
Я был евнухом примерным,
Жёнам – тварям нежны, нервным,
Шестерил, скакал, как серна,
Надрывался, как верблюд.
 

 
Эти гады Шахрезады,
Крепкогруды, крутозады,
Веселились до упаду
На изысканный манер.
А я, как лампа Аладдина,
Доставал халву и вина
И махал им опахалом,
Словно кондиционер.
 

 
Чтоб повысить их культуру,
Фирдоуси им читал,
Обучал их маникюру,
Ночью пяточки чесал.
Депилировал им ноги
И интимные места.
Мне кричали: «Эй, убогий,
Сбацай танец живота!»
 

 
Ай, как паршиво!
Несправедливо!
 

 
Шах был крепкая порода,
От заката до восхода
Триста жён по два захода
Умудрялся полюбить,
А потом, винца затрескать
И ходить, кричать, что, дескать,
Он – сатрап, восточный деспот,
Взял привычку морду бить.
 

 
Жёны спорили всё время,
Кто любимая в гареме,
И мордашки друг у дружки
Расцарапывали в кровь.
Но для шаха всех милее,
Всех румяней и белее
Был его великий визирь:
Что поделаешь, любовь!
 

 
Говорил мне шах, бывало,
Накурившись анаши:
«Ты, Хасанка, славный малый,
Может, чо тебе пришить?»
Так года мои летели,
Жил я хуже ишака,
А мог бы петь, как Фаринелли,
Играть в театре Виктюка.
 

 
Взял бы гитару,
Ушёл бы в Сахару.
 

 
Вдруг восстали против шаха
Угнетённые феллахи,
Посылают шаха на фиг,
Объявляют шаху мат.
Нет для черни больше счастья —
Свергнуть древнюю династью,
На обломках самовластья
Написать: «Здесь был Ахмат!».
 

 
Шах просёк, что дело худо,
Взял сокровища, паскуда,
Сел на старого верблюда
И умчался в пять утра.
Жёны – в крик, мол, овдовели!
Ах вы, глупые газели,
Лето красное пропели,
А теперь плясать пора!
 

 
Я сейчас открыл агентство,
Поставляю жён, подруг.
Если вам нужна невеста,
У меня их триста штук.
Триста птичек ровным счетом,
Лучше не найти жены.
Если всех берёте оптом,
Скидка сразу полцены.
 

Романс биржевого брокера

 
День угасает… Что ж, привычная утрата.
Воспоминания туманят мне чело.
Брожу как странник на развалинах заката
И ворошу несвязных мыслей барахло.
 

 
Закрыта биржа, я один вдали от дома.
Я ошибался, я страдал, горел, мечтал.
Зачем вчера я сбросил акции «Газпрома»?
Зачем сегодня я «Норникель» покупал?
 

 
Испортил сальдо я платёжного баланса,
И вот теперь признаться я хочу
Высоким слогом русского романса,
Что я баран. Теперь я плачу, но плачу.
 

 
Вчера мне снились голубые фишки,
Обвал на рынке, хаос, царство тьмы,
И будто я в ободранном пальтишке
Несу плакат «Мы не рабы, рабы не мы!»
 

 
И как писал покойный ныне Марк Аврелий —
«Вложили не туда – и прогорели».
 

 
Китайцы крепят свой юань,
С учётной ставкой дело дрянь,
И в Штатах кризис, и в Европе нестабильно.
Кричит Япония «Банзай!»,
А ты лобзай меня, лобзай.
Ты холодна… Как наше счастье волатильно…
 

 
Любимая, зачем нам столько денег?
Безнравственно так день и ночь алкать.
Ты мне сказала, что я жалкий неврастеник,
Что мне не акции – картошку продавать.
 

 
За что, за что тобой я так унижен.
По мне уж лучше пуля иль петля,
Уж лучше крах на азиатских биржах,
Уж лучше девальвация рубля.
 

 
Да, чувства наши в состояньи бокового тренда,
И коридор для роста небольшой.
Что жизнь? Лишь долгосрочная аренда,
А платим мы бессмертною душой.
 

 
Я вижу: вдалеке стоят церквушки,
И манит чистота и белизна,
Но мой верблюд застрял в игольном ушке,
А голова моя «Норникелем» полна.
 

 
Я соберу тебе душистой земляники.
Любимая, оставь открытой дверь.
Я завтра прикуплю «Газпром», продам «Норникель»,
И всё у нас наладится, поверь.
 

Романс о Женщине

 
Она прошла с открытыми плечами
И в декольте, глубоком, как овраг.
И все вокруг мгновенно замолчали,
И заторчали, и сказали «Ах!».
Ах, каблучки, ах, чёрные колготки!
Весь этот хитрый женский антураж!
Так не бывает, это всё от водки!
Иль от жары привиделся мираж…
 

 
Какая женщина по городу идёт!
С другой планеты к нам заброшена, наверно.
Кому-то ж эта женщина даёт…
Свою любовь даёт, конечно, свою верность!
 

 
Я шёл за ней униженным барбосом,
С проезжей частью путал тротуар…
И всё вздыхал своим сопливым носом
Волшебный аромат «Мажи-нуар».
Табун окрестных импотентов в круг собрался,
Им будет долго сниться эта грудь.
И даже мент на цыпочки поднялся,
Чтоб в декольте поглубже заглянуть.
 

 
Какая женщина наш посетила дом!
Какая женщина на нас бросает взоры!
Фотограф щёлкает, мы щёлкаем мурлом,
А вылетают только мухоморы.
 

 
Я шёл за ней, как шёл Петрарка за Лаурой,
И, как Орфей за Эвридикой шёл,
И вдруг она – о чудо! – обернулась
И ласково сказала: «Слышь, козёл!
Ты что, чудак на букву „М“, за мною ходишь?
Сглотни слюну, расслабься, Бармалей,
Я вижу по штанам, чего-то хочешь.
Сто баксов за ночь – буду я твоей!»
 

 
Прошу тебя, Господь, ну, помоги!
Пошли сто баксов в виде Божьей благодати.
Куплю тогда жене я сапоги —
Ещё на шлюх я доллары не тратил!
 

Романс – посвящение автомобилю ВАЗ-2109

 
Я приеду к тебе на «девятке»,
Под знакомые окна твои.
И цвести будут розы на грядке,
И курдючные петь соловьи.
Пусть урчит потихоньку «девятка»,
Пусть напомнят мне дальнюю даль
Твои руки, и тёплые пятки,
И глаза цвета «мокрый асфальт».
 

 
Люблю я тебя, ну почти как себя,
К тебе поднимусь, нас обоих любя.
Куплю коньяку и сосиски,
И рыбки куплю твоей киске,
И с будущим тестем махры покурю,
И бензонасос я ему подарю.
А будущей тёще – попроще,
Нельзя баловать свою тёщу!
 

 
Ах, «девятка», ты птица «девятка»,
С птицей «тройкой» тебя не сравнить!
Так же с птицей «шестёркой», «семёркой», «восьмёркой»…
Нарисуем права – будем жить!
Пусть умчит нас крутая машина
От эпических этих страстей,
Ты увидишь, какой я мужчина —
Эротических пять скоростей!
 

 
Тут внезапно возник у меня конкурент,
Я и сам не пойму – то ли вор, то ли мент.
И эта нахальная харя
Приехала к ней на «Феррари».
Купил ананасы и виски,
Купил осетра твоей киске,
А тестю, скотина, купил пианино,
На хрена же «Стейнвей» пожилому мужчине!
И шубу песцовую тёще,
И тёща – в подпол, и не ропщет.
 

 
Приобрёл он тебя с потрохами,
В Монте-Карло повёз отдыхать,
И ругаю дурными словами
Я его непричастную мать.
Как могла, нашу клятву нарушив,
Пренебречь удивительным мной!
В мою чистую нежную душу
Харкнуть алчной своею слюной!
 

 
Любил я её, как себя самоё,
Но злое жульё умыкнуло её
Туда, где стриптиз и рулетка,
Где «Баунти» падают с ветки,
Где есть в телевизоре «Пал» и «Секам»,
Где землю – крестьянам, вино – босякам.
Мораль этой басни, ребятки, —
Уже не престижны «девятки».
 

Романс ревнивца

 
Жестокой ревностью томим,
В командировке я влачился
И думал: «Вдруг она с другим?»,
Стонал и тихо матерился.
 

 
С ней неизвестный мне Другой,
Безнравственный и аморальный.
Она ему: «Мой дорогой!»
А он кайфует, конь педальный!
 

 
Сбивая пепел на ковёр,
Нальёт себе неторопливо…
Небось, какой-нибудь майор,
Или актёришка смазливый…
 

 
Её обнимет, паразит,
Она прильнёт к нему со стоном,
А от него, небось, разит
Густым мужским одеколоном.
 

 
Он ей целует плечи и уста
И обнимает прочие места.
И нагло получает наслажденье
В моём порнографическом виденье.
 

 
Какой ужасной будет месть!
Я крови жажду! Страсть Господня!
Он попирает мою честь,
По дому шастая в исподнем.
 

 
Он мою водку выпьет всю
И балыком моим закусит,
Потом ей скажет: «Усю-сю!»
Она ответит: «Муси-пуси!»
 

 
И вот они ложатся спать,
Он вновь надушится в сортире,
Потом, включив «Полёт Валькирий»,
Рога мне будет удлинять.
 

 
Я не пойму никак:
Зачем ей этот бабник?
Он глуп наверняка ведь
И чёрств, как тульский пряник.
Он ей там наплетёт,
Что луну с небес достанет,
А пол не подметёт,
Утюг чинить не станет.
 

 
Рукав не засучит,
Не вымоет посуду
И вряд ли отличит
Гуно от Букстехуде.
 

 
И этот циник и позёр,
Ей скажет, выходя из ванной:
«Ну, что же, где твой Командор?
Где его носит, Донна Анна?»
 

 
Вот тут-то появляюсь я
Весь в белом или в светло-сером,
Красивый, грозный, как судья,
С большим железным револьвером.
 

 
Он закричит, что он здесь ни при чём,
И тут же притворится кирпичом.
Сперва его, потом её, кокотку.
И выйду в ночь, забрав зубную щётку…
 

 
Мне мой психолог прописал
Клистир для снятья напряженья
И тем немного обуздал
Моё больное воображенье.
 

 
Дурных фантазий больше нет.
Я рад. И всё же, для страховки,
Куплю, ребята, пистолет
И отменю командировки.
 

Рыбалка

 
Эх, рыбалка! Вот оно, мужское счастье!
День на сборы: взяли водку, взяли снасти.
Надоела жизнь московская дурная!
В глушь! В Саратов! Волга, Волга – мать родная!
 

 
Наши жены нас напутствовали как бы:
«Ой, смотрите, не дай бог, там будут бабы!»
Женский разум! Чтобы бабы на рыбалке?!
Это нонсенс! Там из баб одни русалки.
 

 
Рыбак с рыбаком
Погожим деньком.
Помашет жена плавником!
 

 
Назывался наш корабль «Владимир Путин».
Нас боялись все плавсредства на маршруте.
Ведь не крикнешь: «Эй, на „Путине“, с дороги!»
Шутка, что ли? За такое вырвут ноги.
 

 
Я не местный, но рыбачить я умею.
Я любитель не слабей Хемингуэя.
Шкалик водки – и ловлю, как Сабанеев.
Нас на лодке пять таких Хемингуэев.
 

 
Рыбак рыбака
Не любит слегка.
Нас много, и на всех одна река.
 

 
А ночью львы приснились мне
И мальчик маленький, салага.
Он называл меня Сантьяго,
И рыба шла на глубине.
 

 
Пили мало. Даже Мишка не напился.
Ящик шнапса? Так он на солнце испарился.
И вообще мы малопьющие ребята,
Но стопарик под ушицу – это свято.
 

 
Подцепить бы рыбу-меч, и с ней сразиться.
Но попадались окуньки, лещи, плотвица.
Я был лучший – взял сома длиною с руку.
Плюс поймал я просто вот такую…
Не, вот такую…
Просто ВОТ ТАКУЮ щуку!
 

 
Рыбак рыбаку
Заварит чайку,
А сам отхлебнёт коньяку.
 

 
И было так в рассветный час:
Поймал я рыбку золотую.
Сказал ей сразу, напрямую,
Что водка кончилась у нас.
 

 
Вдруг напали сомалийские пираты.
Мы орали: «Ё-ё…! Вы откуда тут, ребяты?»
Но мы отбились, мы стреляли из нагана.
Но мы ошиблись, то была рыбоохрана.
 

 
На прощанье надо в реку (есть примета)
Кинуть деньги, но закончились монеты.
Так что за борт капитана мы швырнули,
Чтоб вернуться снова в следующем июле.
И поехали домой!
 

 
Рыбак с рыбаком,
Кунак с кунаком,
Земляк с земляком,
Моряк с моряком,
Синяк под хмельком,
Босяк босяком,
Петрович молчком,
Андрюха бочком,
Маркуша с матком,
Мишаня ползком…
Ну, хватит!
В Москву прямиком.
 

Свободная частица

 
Ты знаешь, Петя, я зауважал науку.
Сейчас такое злое время на дворе,
Страна не та уже давно, а скорость звука
Всё та же, что при батюшке царе.
 

 
Ах, как печально… На пеньке сидит ворона.
Пришли лопахины и вырубили сад.
Из вечных ценностей – один закон Кулона,
Да площадь круга всё ещё пи-эр-квадрат.
 

 
Народ стал счастлив, с непривычки мается.
Стабильность – кушай тюрю и толстей.
А вот Вселенная тихонько расширяется,
Причём без разрешения властей.
 

 
А нам бы взять в пример природу,
А нам бы возлюбить свободу.
Растёт сознательность и крепнет рубль,
И лишь мозги одни идут на убыль.
 

 
Все девять муз, рождённых Мнемозиной,
Удавлены верёвкой бельевой.
Жива лишь муза телевидения – это мужчина,
Но с женским торсом и ослиной головой.
 

 
Певица N пришла со свежим кавалером,
Актёр Счастливцев бросил пятую жену…
Какая ширь, масштаб Шекспира и Гомера —
Испытываешь гордость за страну.
 

 
Какой гламур, какие глянцевые лица!
Летит сквозь них элементарная частица,
Летит, как нож сквозь тесто,
Как сквозь пустое место.
Пустому месту не пристало пузыриться.
 

 
Эх, нам бы воспарить, как птицы,
Эх, нам бы взять пример с частицы!
Она свободна, жаль, её не видно —
Как гражданину это мне обидно.
 

 
Народ не в курсе, что на свете есть нейтрино
И дуализм корпускулярно-волновой.
Всем правит бог стяжательства – мужчина
С хорошим галстуком и волчьей головой.
 

 
А всё давно уже описано в скрижалях,
Забыли мы ветхозаветную мораль:
Во многих деньгах, Петя, многие печали,
Умножая деньги, умножаешь и печаль.
 

 
А сам я, грешный, тоже – деятель культуры.
Алкаю денег, как все слабые натуры.
Мне стыдно, что алкаю,
И с горя я лакаю,
И пересчитываю, весь в слезах, купюры.
 

 
Мне б самому открыть чего-нибудь такое,
Ну – хоть закон переливания из порожнего в пустое.
Но курица не птица,
Я тоже не Капица,
Лежу, коплю в себе энергию покоя.
 

 
Хоть ты, частица, проявляй упрямство.
Давай, залётная, пронзай пространство!
Мы не способны: тюря есть, и ладно.
Как гражданину это мне досадно.
 

 
Летит нейтрино сквозь рогатки и препоны,
И за Можай его, нейтрино, не зашлют.
Закон Кулона не объявишь вне закона,
Ну разве что через Басманный суд.
 

 
Эх, федералы, упразднили инквизицию,
А ей бы поработать над страной,
Мы привлечём Джордано Бруно в оппозицию
За неимением оппозиции иной.
 

 
А по закону, Петя, третьему Ньютона,
Чем больше давят нас, тем крепче оборона.
Да здравствует наука!
Плесни за скорость звука,
За Менделеева плесни и Клапейрона.
 

 
И пусть цена потугам нашим три копейки,
Меняйте гимн, закон, устой, устав, уклад,
Но площадь круга ныне, присно и вовеки,
Упрямо, всем назло – пи-эр-квадрат.
 

 
Эх, нам бы воспарить, как птицы,
Эх, нам бы взять пример с частицы…
Она свободна! Жаль, её не видно —
Как гражданину это мне обидно.
 

Северная серенада

 
Во Флоренции нынче тепло,
И в Вероне, наверное, солнце.
И веронцы, надувшись вина,
К сеньоритам идут под балкон.
Им с балконов платочки летят,
И поют молодые веронцы
О большой итальянской любви
Макаронным своим тенорком.
 

 
А у нас холода. Я стою
Под балконом твоим, сеньорита.
Минус двадцать, а я без кальсон
Серенаду пою при луне.
Трудно петь без кальсон на ветру,
И закончится все простатитом.
Но просто ты там мелькнула в окне,
Разбудила надежду во мне.
 

 
Холодает. Буду краток.
Я к тому же без перчаток.
В общем, так: люблю тебя я, да и точка.
В нашем климате бывает,
Что любовь не вызревает.
Так не дай замерзнуть нежному росточку!
 

 
О себе пять слов буквально:
Я нормальный, не скандальный,
Романтичный, незлобивый, не упрямый.
Мало пью, курю полпачки,
Но ни дачи нет, ни тачки.
Жить у вас согласен даже с твоей мамой.
 

 
Выходи уже, давай!
На дворе не месяц май!
Кинь платочек мне с балкона,
Ми аморе белла донна!
 

 
Как вы любите нас доводить
До кипенья, до тряски, до жара.
Поморозить, помариновать,
Потомить, поиграть, потерзать.
Но ведь я же не белый медведь,
Не Папанин и не Чилингаров!
Я ж могу задубеть, околеть,
Так сказать, долго жить приказать.
 

 
Ну, короче, дело к ночи,
Между прочим, зябко очень,
И Москва – не Сочи, климат тут суровый.
Нету мочи, что ж ты хочешь,
Зайчик, выйди на балкончик,
Кинь платочек, и, желательно – пуховый.
 

 
На балконе шорох слышен —
Это мама твоя вышла.
– Буэна сэра, ночь-то лунная какая! —
И ответила мне мама
Непарламентски, но прямо
(Кой-какие выраженья опускаю):
 

 
– Петушок-петушок, трам-тарарам гребешок,
Что ж так сладко поёшь, людям спать не даёшь?
Трам-тарарам головушка, трах-тарарах бородушка,
Шо ж так сладко поешь, людям спать не даешь??
Ста н'франт а те-е-е,
Ста н'фрах-тарарах а те!!
 

 
(Проигрыш мандолина – аккордеон
«O sole mio», плавно переходящая в «…там, в степи глухой, замерзал ямщик…»)
 

 
Тут не просто поёт человек,
Тут вершится вселенская драма.
Тут столкнулись сегодня любовь
И стихия один на один.
И плевать, что соседи кричат,
И милицию вызвала мама.
Человек может все претерпеть
И принять… Только холодно, блин.
 

 
Воронок приедет споро,
Тормознет возле забора,
Подойдет ко мне орёл в бронежилете.
Козырнёт: «Сержант Метелин.
Это хто тут? Вы тут пели?
Мы по жалобе гражданки Капулетти».
 

 
Заберёт меня начальник
И посадит в обезьянник.
Слава Богу! Вот у них и отогреюсь.
Но я вернусь, презрев препоны,
Подлечусь, куплю кальсоны
И спою о том, как жду, люблю, надеюсь.
 

 
Нет повести печальнее, простите,
Чем повесть о любви и простатите…
 

Сказки нашего времени

 
Здравствуй, дружок, любишь сказки сопливые?
Видишь, луна путешествует по небу?
Если ты вдруг оторвёшься от пива,
Я, так и быть, расскажу тебе что-нибудь.
 

 
Снесла яйцо додельница Пеструшка.
Дед с бабой били – не разбили, ну – калеки!
А мышка, по профессии норушка,
Хвостом махнула, и яйцо – салям алейкум!
Вот плачут дед и баба, но напрасно —
Всё предначертано, яйцо должно разбиться.
Зло порождает зло в наш век ужасный.
Ты хочешь знать, чем эта сказка завершится?
Старуху ту Раскольников зарубит,
И не со зла причём, так по сюжету надо.
Старик же, пьянством горе усугубив,
Эрцгерцога застрелит Фердинанда.
 

 
Что ты скривился, не нравится сказочка?
Что, недостаточно лихо закручена?
Да, нелегко угодить тебе, лапочка,
Читал бы свой комикс, капризное чучело!
 

 
Я тут ему всё о трансцедентальном,
О фатализме, о жизни, о мистике.
Нет, блин, он хочет покруче, завально,
Круто и клёво, в кайфовой стилистике.
 

 
Хочешь покруче? Ну, ладно – получишь!
 

 
Вот было у крестьянина три сына,
Все трое – дураки, что характерно.
Атос, Портос и младший – Буратино,
Принцессу встретили, и кончилось всё скверно!
Они вложили ей, на всякий случай,
Прям под матрац горошину. Тротила.
И от дворца остался только ключик,
Который сныкала безумная Тортилла.
Её царевич отловил и долго мучил.
Кричал: «Зачем тебе такие уши, бабка?»
Потом убил, сварил и съел, а ейный ключик
У Дуремара поменял на центнер мака.
 

 
Царевич жил с лягушкой, как с женою, —
Декомпенсированный извращенец,
На сивом мерине катался, параноик,
Любил других лягушек, многоженец.
Но сивый мерин обернулся Сивкой-Буркой
И человечьим голосом взмолился:
«Не ешь меня, болван, я болен чумкой!»
И тут же на берёзе удавился.
Вот это триллер, прям до слёз, такие страсти!
Мне самому понравилось чего-то!
Раз наша жизнь покруче, чем блокбастер,
Должны быть сказки посильней, чем «Фауст» Гёте!
 

 
Займемся мифотворчеством а-ля Альфред Хичкок!
Детишкам каку хочется, а цаца им не впрок.
Танцуй, Дюймовочка, хип-хоп, и будет всё тип-топ!
Кто против, кто? Да дед Пихто и Агния Барто!
 

 
По городу ходила нетрезвая Годзилла,
Трёх кошек задавила и семерых козлят,
А бедные Степашки, да Хрюшки-Чебурашки
Со страхом эту сказочку глядят.
 

 
Гляжу с тоской, дружок, на ваше поколенье:
Все ждут метафизической халявы.
Сезам откроется по щучьему веленью…
А накось-выкуси! О, времена! О, нравы!
Пришёл Кинг-Конг, Русалочка убита.
Сменили амплуа герои сказок:
Старик Хоттабыч – предводитель ваххабитов,
Добрыня водку возит на «КАМАЗах».
Боюсь, закончится всё неинтеллигентно,
Как в басне той, про птицу и лисицу:
Ворону как-то Бог послал, послал конкретно,
Прям вместе с сыром, и с лисой, и с баснописцем.
 

 
Течёт мёд-пиво по усам, а в рот всё не спешит,
Придумай сказочку ты сам, меня уже тошнит.
К примеру, как завёл чувак котяру в сапогах,
И сразу он зажил ништяк, весь в бабах и гринах.
 

 
У леса, на опушке, снесла яйцо старушка,
А мы его купили и съели, наконец,
Теперь мы всем колхозом больны сальмонеллёзом,
Вот тут и сказочке конец, кто скушал – не жилец.
 

 
Ой, папа плачет! Есть для папы сказка:
«Вот жили-были Дума с Президентом.
И жили они в радости и ласке,
И померли они одномоментно…»
 

Славно!

 
Славно дело делать, братцы,
А не делать – и подавно.
Спать, гулять, скучать, слоняться,
Просто жить – довольно славно.
Славно пить, болеть с похмелья
И картошку есть руками,
Не читая ни Коэльо,
Ни Харуки Мураками.
 

 
Славно то, что есть желанья
И подруги наши с нами —
Эти чудные создания,
Что питаются деньгами.
Славно петь, когда внимают,
И смотреть, признайся, славно,
Как они чулки снимают
Очень медленно и плавно.
 

 
А как славно газетки читать
Музицировать, а лучше лабать.
Не заморачиваться завтрашним днём —
Да гори оно всё синим огнём!
И с хорошими водиться людьми
В интервале с десяти до семи,
А потом дремать в обнимку с котом
И видеть сны о том, как славно кругом!
Славно!
 

 
Мы всё скачем, как гнедые,
Подгоняемые плетью.
А мы ж уже не молодые —
Помним прошлое столетье.
Ухайдокала работа —
Ну, понятно – не двужильный,
Но в перспективе есть суббота —
Позвони мне на мобильный.
 

 
Будут рёбрышки бараньи,
Будет пиво разной масти,
И, с орлиным клекотаньем,
Будем воблу рвать на части.
Славно раскатать губу до пола
И болеть за наших снова —
Наслаждение футболом
Даже выше полового.
 

 
А как славно, к примеру, лежать,
На домашних беззлобно брюзжать.
Ароматного достать табака
И культурного ваять дурака.
Приобщаться к благородным стихам,
Предаваться благородным грехам.
И опять вставать с больной головой
И острее ощущать, что живой!
Славно!
 

 
На Ковчег не приглашают —
Нету мест для голодранцев
Как нам плыть – за нас решают.
Не пойти ли в вольтерьянцы?
И, заламывая руки,
Над судьбой страны рыдая,
Говорить: «Сгубили, суки!»
С понтом дела Чаадаев.
 

 
Жаль полно дегенератов,
Портят жизнь всяким вздором.
На таких людей, ребята,
Очень славно класть с прибором!
Славно всё на этом свете!
Да, забыл сказать о главном —
Если папу любят дети
Это, право, очень славно!
Славно!