Текст книги "Песни"

Автор книги: Тимур Шаов

Случай в Кремле

 
Догадал же чёрт родиться мне в семье интеллигентов.
Жалость, сострадание впитал я с молоком.
Вы будете смеяться: мне так жалко президента!
Работа-то собачья, и нет сочувствия ни в ком.
 

 
А власть? Что власть? Химера! Цена ей – три копейки.
Ведь пашешь, как верблюд, ведь пашешь, как галерный раб.
Ни выйти прогуляться, ни выпить на скамейке,
С мужиками не гульнуть, не говоря про баб.
 

 
Торчишь на страже мира, демократии, прогресса,
Теряешь зубы, волосы… И нервы на нуле.
Молчат правозащитники и западная пресса,
А он, как узник совести, сидит в своём Кремле!
 

 
Хоть не был никогда я диссидентом,
Хе-хей!
А тут решил: молчать нехорошо!
Я смастерил плакат «Свободу президенту!»
И с ним на площадь Красную пошёл.
И встал.
 

 
Встал аккурат напротив Спасской башни.
Хе-хей!
Прекрасный, словно Мартин Лютер Кинг.
Не то, чтоб я дурной, не то, чтоб я бесстрашный,
Но жалко ж человека, мужики!
 

 
Страна у нас казённая —
Подходит сразу мент.
И зыркает глазёнками,
И просит документ.
Старания ментовского
Сверх меру у него.
– Я вроде не похож на Ходорковского?
– Ну, мало ли чего!
 

 
Тара-ру-рач-тач-тач-комендатура…
Действительно, а мало ли чего!
 

 
Берут меня опричники и прямо в Кремль заводят.
Ну, думаю: на дыбу; всё – допрыгался, бунтарь.
Но вроде не в подвал ведут. Ведут в хоромы вроде!
И ахнуть не успел – передо мною государь!
 

 
Здорово, – молвит, – удалец! – обнял меня за плечи.
– Ты прав. Непросто быть главой всея моя Руси!
Я тут несу огонь, как Прометей, а все клюют мне печень.
И заступился ты один. Теперь – что хошь, проси.
 

 
Хошь, министром будешь, или генералом?
Хе-хей!
Или послом в одной из тёплых стран?
А хочешь, подарю именье за Уралом.
К нему ещё три тыщи душ крестьян?
 

 
Тара-ру-рач-тач-тач-номенклатура…
И денег дам, прям сколько унесёшь!
 

 
Я говорю: «Мне не нужны лампасы, даже лычки.
Именье тоже ни к чему. И власть мне не нужна.
Вот ежели б моей жене такие ж черевички,
Какие носит Ваша достославная жена…»
 

 
Он улыбнулся, говорит: «Не, супруга заругает.
Бери мои. А что? Иль я не я всея Руси?».
Гляжу, снимает туфель он. Гляжу, второй снимает!
И говорит: «От всей души! Мол, заслужил. Носи!»
 

 
Он нажимает кнопочку – заходит референт
И раскрывает папочку, вручает документ:
Что, мол, за храбрость молодецкую такой-то фармазон
Туфлями президентскими почётно награждён.
И вензелёк красивый, и подпись, и печать.
Я говорю: «Служу России!» А что я мог сказать?
 

 
Тара-ру-рач-тач-тач-табулатура…
Он вышел провожать меня в носках!
 

 
Я счас как эти туфли надеваю,
С ним чувствую кармическую связь:
Все мысли о стране, сижу, переживаю…
А как сниму их, так на всё накласть!
 

 
Жаль, размерчик маловат – я в них хромаю.
Звонили из музея: мол, продай.
Я сыну их отдам – пусть носит, не снимая:
Вдруг станет человеком, раздолбай!
 

 
В Кремле всю ночь горит, горит окошко…
Отдохнул бы, что ли, хоть немножко.
 

Снежный человек

(пероначальный вариант)

 
Полюбии люди горы, как осатанели.
Едут в Альпы, лезут в Анды, прутся в Пиренеи.
Гималаи истоптали, по Тибету рыщут,
Накурившися гашиша, Шамбалу все ищут.
 

 
Рерих-Мерих, я не знаю, на Эверест не лазил,
Но чудес, как и барашков, больше на Кавказе.
Как-то, будучи нетрезвым, я в горах слонялся
И со снежным человеком мирно повстречался.
 

 
Хоть и рожей он не вышел, но парень очень милый
Чуть похож на помесь Шварцнегера с гориллой
Мы с ним сели на пенечек, хлопнули по рюмке
За знакомство, за природу, за любовь к науке.
 

 
Таси-баси тоси-боси также трали-вали
Очень славно посидели, мило поболтали
Жаловался – выпить не с кем – кабаны да туры,
Только хрюкают и гадят, никакой культуры!
 

 
Тяжело ему без женщин, снежных женщин мало.
Говорит, что плоть бунтует, а рука устала.
Спрашивал про нашу жизнь – что такое город?
Правда ли, что умер Сталин, кто такой Киркоров?
 

 
Он питается дарами фауны и флоры
От жратвы однообразной у него запоры
Провели мы change, что значит – сделали обмены:
Он меня снабдил женьшенем, я его – пургеном.
 

 
На ученых обижался: тычут в меня пальцем,
Обзовут то обезьяной, то неандертальцем.
Не терплю, говорит, ученых – огурцов моченых,
На носу, говорит, вертел я всех твоих ученых.
 

 
Вы должны гордиться мною, я – загадка века
Я, кричал он, гоминоид, не путать с гомосеком.
Под конец совсем нажрался: рыл себе могилу,
Почему-то пел «Катюшу» и «Хава нагилу».
 

 
Мы плясали с ним лезгинку, обнявшись по-братски,
Как-никак – мы оба лица национальности кавказской.
Он кричал: «На эту глушь я молодость угрохал!
Забери меня отсюда, друг ты мой, Тимоха!»
 

 
Я забрал его в поселок, он привык, не ноет.
Мужики его прозвали «Вася-гуманоид».
Сейчас работает завскладом, даже начал бриться.
Приезжайте, девки, в гости, хочет он жениться.
 

Советское танго

 
Ах, время, советское время!
Как вспомнишь – и в сердце тепло,
И чешешь задумчиво темя:
Куда ж это время ушло?
Нас утро встречало прохладой,
Вставала со славой страна.
Чего ж нм ещё было надо,
Какого, простите, рожна?!
На рубль можно было напиться,
Проехать в метро за пятак,
А в небе сияли зарницы,
Мигал коммунизма маяк.
И были мы все гуманисты,
И злоба была нам чужда,
И даже кинематографисты
Любили друг друга тогда.
 

 
Шик, блеск, рай!
Мир, труд, май!
 

 
И женщины граждан рожали,
И Ленин им путь озарял.
Потом этих граждан сажали,
Сажали и тех, кто сажал.
И были мы центром Вселенной,
И строили мы на века.
С трибуны махали нам члены
Такого родного ЦК.
Капуста, картошка и сало,
Любовь, комсомол и весна!
Чего ж нам, козлам, не хватало?
Какая пропала страна!
Мы шило сменили на мыло,
Тюрьму променяв на бардак.
Зачем нам чужая текила?!
У нас был прекрасный шмурдяк.
Зачем нам чужая текила?!
У нас был прекрасный шмурдяк.
 

Строим новую страну

 
Старый мир пошел ко дну,
Строим новую страну.
Впечатленье, что друг друга жадно ловим на блесну.
Нынче вовсе не грешно
Въехать по уши в говно,
Все равно к морали нашей мы принюхались давно.
 

 
Мы, совки и голытьба,
Давим из себя раба.
Навыдавливали столько – трудно стало разгребать.
Как обычно, на Руси
Все немного гой еси.
Как же так! Весь мир кормили, а теперь – у всех соси!
 

 
Англосаксы в нас плюют,
Японцы денег не дают.
Кто сказал «не надо денег»? Дайте Родину мою!
А немец-перец-колбаса
Скушал в супе волоса,
Помни Чудские озера, помни брянские леса.
 

 
Но мы-то сами хороши,
Все мы пашем от души.
Кто на свете всех кайфовей, светло зеркальце, скажи.
Продавай, братан, корову,
Покупай мотоциклет,
И проверим, правда ли, что хорошо там, где нас нет.
 

 
То низы у нас плохи,
То верхи все – лопухи,
Но Третий Рим спасут не гуси, а только третьи петухи!
Заболел отец родной,
Треснем, братцы, по одной.
Полстраны бухнет за здравье, полстраны – за упокой.
 

 
Но как же, все-таки, страна,
Эта дивная страна?
Много в ней лесов с полями, только толку ни хрена.
Все кричат: «Наш дом – тюрьма!»
Чацких стало просто тьма,
Жаль, у них сплошное горе и почти нема ума.
 

 
Пешка здесь важней ферзя.
Говорят, так жить нельзя.
Как нельзя, ведь в ней живем же, тихо-вяло окрейзя.
Мы с товарищем, как встарь,
Заливаем грусть-печаль.
Он слепой, а я незрячий, с оптимизмом смотрим вдаль.
 

 
Песни сей мораль проста:
Нет морали ни черта,
В общем, было бы здоровье, остальное – суета
 

Султан Брунея

 
Жизнь идёт – прорабы строят,
Парикмахеры стригут,
Дети спят, шахтёры роют,
Заключённые бегут.
Каждый свято исполняет
Предначертанную роль,
Энтропия возрастает,
Дорожает алкоголь.
 

 
И лишь султан Брунея,
Простой султан Брунея,
Не думает, почём коньяк,
От праздности болея.
Слышь ты, султан Брунея,
Давай-ка жить дружнее,
Меняй-ка свою нефть
На наш портвейн,
Клянусь, не пожалеешь!
 

 
Кто-то в гольф играет в клубе,
Кто-то ходит босяком,
Кто-то свежих устриц любит,
Кто – картошечку с лучком.
Бог воздал, тут всё понятно,
Разделил: что – им, что – нам.
Всё должно быть адекватно,
Зад – соответствовать штанам.
 

 
К примеру, князь Монако,
Обычный князь Монако,
Не будет хавать «Uncle Ben's» —
Он не дурак, однако.
Послушай, князь Монако,
А мы живем в бараках, но!
Твоей княгине до моей жены —
Как до Пекина раком.
 

 
У меня пропала тяга
К беспонтовому труду,
В туалете есть бумага —
Я в писатели пойду.
Стану совестью народа,
Буду деньги загребать,
Буду платно год от года
За Отечество страдать.
 

 
И только Пушкин,
Кучерявый Пушкин,
Всем видом бронзовым дает понять,
Что нам цена – одна полушка.
Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Большие платят гонорары,
Уж лучше я продам штаны,
Куплю себе гитару.
 

Суррогаты

 
Мир увечен, мир непрочен,
Все сменяют суррогаты.
Вместо кошки – тамагочи,
Вместо мужика – вибратор.
И наращивают люди
Анаболические мышцы,
Силиконовые груди
И пластические лица.
Вместо неба – планетарий,
Вместо чая – чай в пакете.
И до чего же низко пали:
Водку делают из нефти.
И живем, как в катакомбах:
Вместо пищи – концентраты,
Вместо шахмат – «Мортал-комбат».
А я мортал того комбата!
 

 
Милая моя, и ты не натуральная блондинка,
Да и у меня из кожезаменителя ботинки.
Видно, никуда не деться от искусственного хлама,
Будем целый день сидеть, смотреть поганую рекламу:
«Свежее дыханье облегчает наше пониманье,
Тухлое дыханье затрудняет наше пониманье,
Отсутствие дыханья прекращает наше пониманье».
Нет уже желанья понимать про ваше пониманье.
 

 
Суррогатное искусство
Лезет с жутким постоянством,
И глядишь в окошко грустно
На рублёвое пространство.
Ведь не музыка, а слёзы,
Но поют, поют, хоть тресни,
Инкубаторские звезды
Нам конвейерные песни.
До чего ж мы любим, чтобы
Бижутерия сияла!
Вместо девушек – секс-бомбы,
Вместо фильмов – сериалы!
А на работу – как на плаху,
От рассвета до заката.
Вместо «здрасьте» – «иди на фиг»,
Вместо денег – зарплата.
 

 
Милая моя, смотри, как звёздочки сверкают ярко!
Стану пастухом, а ты устроишься простой дояркой.
Как Жан-Жак Руссо, мы будем жить в гармонии с природой,
Бегать без трусов и пить одну колодезную воду.
Милая моя, землица нас накормит и напоит,
Милая моя, зачем прокладки, «Бленд-а-мед» и «Комет»?
Что же ты ругаешься, ведь мы еще не уезжаем.
Милая, расслабься, ну давай хотя бы помечтаем!..
 

 
Крыша едет у соседа:
Как жену зовут, не помнит.
Ему компьютер – собеседник,
Собутыльник и любовник.
Суррогатное общенье,
Суррогатное леченье,
И это, в общем, не имеет
Суррогатного значенья.
Нагло врет псевдоцелитель,
Клянчит денег псевдонищий.
Вместо спонсора – грабитель,
Вместо доктора – могильщик.
Много глупостей на свете,
Но по мне – всего отвратней,
Что водку делают из нефти,
А вместо мужика – вибратор.
 

Твой муж – гаишник

 
Ты чиста, словно ангел, ты умна, словно бес,
Красивее, чем новый крутой «Мерседес».
Даже Клаудия Шиффер, в сравненьи с тобой – «Запорожец».
Ты, наверно, особа дворянских кровей,
Ты плывёшь королевской походкой своей,
Сквозь густую толпу под восторженный шёпот прохожих.
Твоя кожа – как бархат, глаза – бирюза,
Твои губы – как спелые вишни.
Всё в тебе хорошо, это факт,
Но твой муж – гаишник!
 

 
Я влюблён как мальчишка, как сопливый пацан,
Я балдею, свидетель – Всевышний!
Ты достойна любви – это факт,
Но твой муж – гаишник!
 

 
У него есть фуражка, у него галифе,
Его жезл производит тормозящий эффект,
Он – звезда автострады, он – злой повелитель мигалки.
Он, как хитрый волшебник, своей палкой взмахнёт,
И несёт ему деньги проезжий народ.
Неужели ты любишь его за полосатую палку?
Я отбил бы тебя, я пришёл бы в твой дом,
Показал бы, кто здесь третий лишний.
Я увёз бы тебя, я увёз бы,
Но твой муж – гаишник!
 

 
Я продал бы квартиру, гараж и жену,
И махнули б с тобою в Париж мы.
До Парижа не так далеко,
Но твой муж – гаишник!
 

 
Я по правилам езжу, я пристёгнут ремнём,
Не иду на обгон и не пью за рулём,
Но он штрафует меня, он находит придирки любые.
Он штрафует меня день за днём, там и тут,
И, поди, докажи то, что ты не верблюд,
Он штрафует меня лишь за то, что тебя полюбил я.
Я простил бы тебе все былые грехи,
Злой характер и то, что храпишь ты.
Всё простил бы тебе, но не то,
Что твой муж – гаишник.
 

 
И твой отец – гаишник,
И твой дед – гаишник,
И твой брат – гаишник,
И твой кум – гаишник,
Деверь твой – гаишник,
И будет сын – гаишник,
Да я и сам – гаишник,
Я давно гаишник.
Я в душе гаишник.
 

Твой муж – ГИБэДэДэшник

 
Ты чиста, словно ангел, ты умна, словно бес,
Красивее, чем новый крутой «Мерседес».
Даже Клаудия Шиффер, в сравненьи с тобой – «Запорожец».
Ты, наверно, особа дворянских кровей,
Ты плывёшь королевской походкой своей,
Сквозь густую толпу под восторженный шёпот прохожих.
Твоя кожа, как бархат, глаза – бирюза,
Твои губы вкуснее черешни.
Всё в тебе хорошо, это факт,
Но твой муж – ГИБэДэДэшник!
 

 
И гордился б тобой пресловутый «Playboy»,
Ты блестишь красотою нездешней.
Ты достойна любви – это факт,
Но твой муж – ГИБэДэДэшник!
 

 
У него есть фуражка, у него галифе,
Его жезл производит тормозящий эффект,
Он – звезда автострады, он – злой повелитель мигалки.
Он, как хитрый волшебник, своей палкой взмахнёт,
И несёт ему деньги проезжий народ,
Неужели ты любишь его за полосатую палку?
Я пришёл бы к вам в дом, отобрал его жезл,
И влупил этой палкой в лобешник,
Но боюсь, он меня не поймёт
Он же, гад, ГИБэДэДэшник!
 

 
Был бы он эМЧээСник, пожарник, лесник,
ЦээРУшник или ФээСБэшник —
Мы нашли бы с ним общий язык.
Но он, блин, ГИБэДэДэшник!
 

 
Я по правилам езжу, я пристёгнут ремнём,
Не иду на обгон и не пью за рулём,
Но он штрафует меня, он находит придирки любые.
Он штрафует меня день за днём там и тут,
И, поди, докажи то, что ты не верблюд,
Он штрафует меня лишь за то, что тебя полюбил я.
Я простил бы тебе все былые грехи,
То, что на ночь чеснок вечно ешь ты.
Всё простил бы тебе, но не то,
Что твой муж – ГИБэДэДэшник.
 

 
Твой отец – ГИБэДэДэшник,
И твой дед – ГИБэДэДэшник,
И твой кум – ГИБэДэДэшник,
И деверь твой – ГИБэДэДэшник,
И будет сын – ГИБэДэДэшник,
И будет внук – ГИБэДэДэшник,
Да я и сам – ГИБэДэДэшник.
 

Тевтонская песня

 
Я читаю «Нойес Дойчланд» десять раз на дню.
Всяко-разные германцы-иностранцы
Задурили, басурмане, голову мою.
Решено: иду на крайность,
Поменять пора ментальность,
Заодно национальность заменю.
 

 
Всенародно заявляю, что я немец.
«Хенде хох! Цурюк! Нихт шиссен! Ауфштейн!»
Я совковой жизни скидываю бремя,
Сердце рвется в милый край – Шлезвиг-Гольштейн!
 

 
Нужно что нам, злым тевтонам? Утречком пивка,
В магазин иду, как Зигфрид за Граалем.
Да, стране необходима твердая рука.
Продавщице крикнул: «Матка! Бистро курка, млеко, яйка!»
Тут какой-то ветеран мне дал пинка.
 

 
Ну-ка, милая, мне шнапсу наливай-ка,
Да бегом давай, доспехи мне зашей!
Мне жена кричит: «Я – чайка, мол, я – чайка!»
«А я Зигфрид!» – отвечаю, – «Нихт ферштейн!»
 

 
Вдоль по штрассе вместе с фройляйн выйду погулять.
«Гутен морген, чуваки! Иду вот в кирху.
Нет же, в кирхе не киряют, ловят благодать.
Нам, арийцам важно крайне не вести себя, как швайне —
Это должен каждый бюргер понимать!»
 

 
Говорят, что немцы спят, когда напьются,
На фига тогда мне ваша Пруссия!
Если Пруссия – то место, где все прутся,
Так это здесь, где вместе с вами прусь и я!
 

 
Вир зинд геборн дас мерхен сделать былью,
Преодолеть ди шпере унд ди вайт.
Вернунфт нам дал стальные флюгельхенде,
А вместо херца – аузенбордмотор!
 

Телевизор

 
В голове моей заноза, я сказал бы даже – шиза,
И печаль неясной тенью на чело моё легла.
Лишь один вопрос волнует – кто придумал телевизор?!
А точней – какая сволочь нам его изобрела?
 

 
И вот сижу я, чистый зомби, у проклятого экрана.
Если я лишусь хоть на день фильмов или новостей,
У меня начнутся ломки хуже, чем у наркомана.
Дайте дозу! Хоть рекламу, хоть погоду, хоть хоккей!
 

 
Я сижу, смотрю и плачу. Вижу лица дорогие —
Бэтмен, Дракула, Киркоров, Штирлиц, Путин, Мимино.
Нам, гагарам, не по кайфу развлечения другие.
Нам и эти не по кайфу – но иного не дано.
 

 
Телевизор ежедневно объясняет мне как лоху,
Что всему дана оценка, что вопрос уже решён,
Что, к примеру, экстремизм – это однозначно плохо,
А к примеру, Пугачёва – однозначно хорошо!
 

 
А на дворе мороз, а на дворе жара,
А я сижу как пень у телевизора.
Смотрю такую дрянь, люблю такую шваль,
А я-то думал, я умней – очень жаль!
 

 
А мне бы жизнью наслаждаться, побродить по лесу мне бы —
Человек рождён для счастья, для гармонии рождён.
Верю, милый дядя Ваня, мы узрим в алмазах небо —
Чёрта с два! Взамен алмазов плоский «Сони тринитрон».
 

 
Прав был пьяный Заратустра: умер Бог от инфлюэнцы.
Новый пастырь – телевизор, он пасёт электорат,
Чтобы, блин, не забывали, кто вас кормит, иждивенцы!
Чтобы, блин, не расслаблялись по дороге в райский сад.
 

 
Мне плеснут каких-то фильмов, словно отрубей в корыто —
Комбикорм из сериалов, поп-кумиров и ток-шоу.
Я сожру, блаженно хрюкну, а мне напомнят деловито,
Что экстремизм – это плохо, Пугачёва – хорошо.
 

 
Ой, ратуйте, люди добры! Ой, спасайте! Ой, на помощь!
Ну, вот эти новости зачем мне?! Не обманут, так соврут!
Если на одном канале скажут: «Тыква – это овощ»,
То другой канал ответит: «Врёте, тыква – это фрукт!»
 

 
А у людей – июль, а у людей – февраль,
У них чего-то нет и им чего-то жаль,
Они увлечены прекрасною игрой,
Ну, а моя судьба – диван и геморрой.
 

 
Я боюсь из дома выйти – в новостях опять сказали:
Там аварии и взрывы, там кругом война идёт,
Бродят киллеры шальные с сумасшедшими глазами,
Злой чечен ползёт на берег, добрый мент добычу ждёт.
 

 
И не производит мыслей замутнённое сознанье,
По экрану кровь струится, тётки ходят голышом.
Я сижу в углу дивана и твержу как заклинанье:
«Экстремизм – это плохо, Пугачёва – хорошо!»
 

 
Дни идут, экран мерцает, потихоньку крыша едет,
В кинескоп ему кричу я: «Чтоб ты треснул! Чтоб ты сдох!»
Он в ответ мне спел глумливо: «Хочешь, я убью соседей?»
А потом сказал: «В Поволжье от нуля до минус трёх».
 

 
А когда на той неделе эти фидеры сгорели
Я очнулся, оглянулся – вижу комнату свою,
Вижу – новые обои, вижу – дети повзрослели,
И супруга мне сказала: «С возвращением в семью!»
 

«Товарищи учёные» 30 лет спустя

 
Товарищи учёные! Из книги Судеб следует,
Что все там будем: бедный ли, богатый – всё равно.
На бедность вы не сетуйте – наука жертв требует?
Вот вами же и жертвуют с наукой заодно.
 

 
Страна-то нетипичная, страна неординарная,
У нас любое действие всегда нолю равно.
Системы – бессистемные, стандарты – нестандартные,
Пространство – неэвклидово, хрен знает, чьё оно.
 

 
Здесь эффективно действует один закон неписаный:
Закон Большого Кукиша, дословно он гласит,
Что тело, погружённое в дерьмо по саму лысину,
Должно лежать не булькая и денег не просить.
 

 
Ну как мы бросились не споря смело в рыночное море:
«Мы хотим плыть на просторе! Эй, страна, руби концы!»
А теперь сидим на вантах, делим гранты по талантам,
Дети капитана Гранта, Джорджа Сороса птенцы.
 

 
Мозги одновалентные всегда дрейфуют поверху,
Там издают энциклики, шумят, руководят.
Вам ваше дело по-сердцу, им ваше дело по-фигу.
Такой вот получается постылый постулат.
 

 
А вы, бедняги, просите Его Превосходительство:
«Кормилец, дай нам денюжку, дабавь хоть медный грош!»
«Конечно же, берите же, – вам говорит правительство.
А вы ему: „Так нету же!“ Оно вам: „Так ото ж…“»
 

 
Когда с интеллигентскими химерами покончите,
Вернетесь вы в исконный наш, крестьянский наш уклад:
Курятничек в кладовочке, коровка на балкончике,
А под балконом грядочки – здесь будет город-сад.
 

 
Такая вот редукция… Но, прежде чем откланяться,
Я кратко резюмирую сегодняшний базар:
«Товарищи учёные! Мы все в глубокой заднице.
Спасибо за внимание, окончен семинар.»
 

Транзитный поезд через Украину

 
Наш плацкартный вагончик полон граждан унылых.
Пахнет рыбой, носками, табаком, грязным полом.
Проводник неопрятный, с покосившимся рылом,
Продаёт жидкий чай по цене «пепси-колы».
У него жизнь плохая, у него язва ноет,
И жена изменяет, и пусто в карманах.
Он весь мир ненавидит, и вагон он не моет,
И сортир закрывает, и плюёт нам в стаканы.
Вот наш поезд подходит к украинской границе.
Вот мелькают уже самостийные паны,
Самостийные хаты, самостийные лица,
Незалежный кабан спит в грязи иностранной.
 

 
Заходят бравые ребята,
Таможенник и пограничник.
У них большие автоматы
И маленькая зарплата.
Законность олицетворяя,
Сержант в моих пожитках шарит,
А я в глазах его читаю:
«Шо, москали? Попались, твари!»
 

 
Это мы, москали, его сало поели,
Это мы не даём ему нефти и газа,
И в Крыму шухарили на прошлой неделе,
И за это москаль должен быть им наказан.
Я от нервного стресса стал весь жовто-блакитный.
Что там в сумке моей? Вот трусы, вот котлеты.
Да какое оружье? Это ж нож перочинный!
Да какая валюта! И рублей даже нету!
Это – презервативы, мне жена положила.
А в аптечке таблетки. Да какие колёса!
Да какое «экстази», небесная сила!
Просто слаб животом – вот и взял от поноса.
 

 
А помнится, была держава —
Шугались ляхи и тевтоны.
И всякая пся крев дрожала,
Завидя наши эскадроны.
Нас жизнь задами развернула,
Судьба-злодейка развела.
Ох, как ты ж мене пидманула,
Ох, как ты ж мене пидвела!
 

 
Слушьте, пан офицер, я ведь, правда, хороший,
Уважаю галушки и Тараса Шевченко.
Я бы вам заплатил, да откель в мене гроши?
Тильки стал працювать, не зробив и малэнько.
Я ведь свой, шо ж ты тычешь в меня автоматом?
Да вы что, одурели, паны, хлопцы, ребята?
Да берите вы флот! Да вступайте вы в НАТО!
Но меня отпустите до родимой до хаты.
И вот еду я дальше, нервным тиком страдая,
Жутким стрессом придавлен до холодного пота,
И дивлюсь я на нибо тай думку гадаю:
Чому же я, сокил, не летел самолетом?