Текст книги "Песни"

Автор книги: Тимур Шаов

Письмо израильскому другу

 
Что, Мишаня, записной израильтянин,
Подкормился, отдохнул от наших пьянок?
А за груздями в наш лесок тебя не тянет?
А за грудями пышнотелых поселянок?
А у нас, Мишаня, кризис, прямо горе,
Отощали, обнищали совершенно.
Экономика – мертвей, чем ваше море,
И на душе моей, Мишаня, не кошерно!
 

 
А хорошо, небось, пойти на Иордан,
И под смоковницей, стыдливой, как невеста,
Пивко открыть и смачно закурить,
И ощутить семитство, как блаженство!
 

 
Мы паникуем, прячем доллары в исподнем,
Я затарился крупой, мукой и луком.
Пишут – завтра будет лучше, чем сегодня,
Только уже не верю им, подлюкам.
Мы все терпим, тянем лямку и не спорим,
Только блеем, точно агнец пред закланьем.
А они нас реформируют под корень,
Словно спутав обрезанье с отрезаньем.
 

 
А хорошо на Мёртвом море в жаркий день
Нажраться так, чтоб все туристы ужаснулись,
Свою ермолку лихо сдвинуть набекрень
И спеть: «Шумел камыш, деревья гнулись».
А-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй…
 

 
Пишешь, многое тебя там раздражает.
Жизнь – не сахар и у вас, тут нет секрета.
Правда, наш-то сахар снова дорожает,
Ну и бог с ним – меньше будет диабета.
Нравы те же здесь, точней – паденье нравов:
Не читаем, пьём, злословим, ждём потопа,
Повсеместно правит бал, под крики «браво»,
Поп-культура, некультурная, как попа.
 

 
А хорошо гулять среди душистых трав
И, оглядев пейзаж библейский, умилиться,
Сказать жене, что «таки Понтий был не прав.
Ну не сошлись во взглядах, что же горячиться».
 

 
Пишешь, вы для местных – русские, славяне,
Только, кто вы – лучше знаете вы сами.
Для ментов в Москве я тоже – басурманин,
Но я ж не путаю Отечество с ментами.
 

 
И не драться ж с дураками кочергою,
Я тебе сейчас толкую про другое:
Что, конечно, неприятно быть изгоем,
Но это лучше, чем быть геем или гоем!
 

 
А хорошо бы мне зайти в ваш кабачок,
Махнуть, как флагом, ярким шекелем гарсону
И заказать родимое харчо,
Пельмени и стопарик самогона!
 

 
В общем – жди, приеду, будем веселиться.
Поживу чуток, покуда не прогонишь.
Привезу тебе родной земли в тряпице
И бюстгальтер той Матрёшки, ну ты помнишь.
 

 
Даже если ты, милок, пойдёшь в хасиды,
А я муллою стану с жидкими усами,
Мы ж, при встрече, треснем водки за Россию
И закусим, Мишка, салом с огурцами!
 

 
А хорошо там, где нас нет, там хорошо!
И, значит, надо жить там, где мы есть, Мишаня.
Я, кстати, визу получил – процесс пошёл.
Привет жене-казачке, до свиданья.
А-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй-яй…
 

По классике тоскуя…

(Allegro con spirito)

 
Будет краткой увертюра —
Я скажу вам это сразу:
Музыкальная культура
Принакрылась медным тазом.
Не нужны были стране советской
Ни Слонимский, ни Пендерецкий,
Не нужны теперь стране российской
Ни Пендерецкий, ни Слонимский…
Дети тухлую попсятину жуют,
На классическую музыку плюют.
 

 
Но есть на свете извращенцы —
Они считают, вольнодумцы,
Что Анданте или Скерцо
Лучше глупой умца-умцы.
Говорят чудилы эти,
Что есть на свете Доницетти
И Скарлатти есть на свете:
«Вы послушайте их, дети!»
О душе нашей пекутся,
Всё надеются на чудо,
Но смеётся умца-умца
И фигачит отовсюду.
 

 
Я купил бы детям флейту и гобой,
Чтоб росли, засранцы, с чистою душой.
Но не слушают злодеи,
Ни Вольфганга Амадея,
Ни Бетховена, ни Глюка,
Говорят, что это мука,
Говорят, что это скука и отстой!
А я хотел купить им флейту и гобой,
Чтоб росли детишки с чистою душой,
Чтобы на склоне лет я в гамаке дремал,
А моих детей дуэт для дедушки лабал.
 

 
Кто теперь играть возьмётся
Пасакалью и мазурку?
Подлецы – консерваторцы
В кабаках играют «Мурку».
Кто раскроет партитуру?
Кто раздует жар сердец?
В наше время скрипка – дура,
«Стратокастер» – молодец!
 

 
А помнишь, у Бетховена
«Второй концерт», дружок?
Там есть одна хреновина —
Любимый мой кусок.
Там скрипочки – тири-рим, тири-рим;
Рояль – ла ба да ба да ба да!
Опять скрипочки – тири-рим, тири-рим;
Рояль – ла ба да ба да ба да!
Ну, правда же – красиво,
Ну правда ж – высший класс!
Огромное спасибо
Бетховену от нас!
 

 
Дети ходят на кумиров поглазеть,
На концертах у кумиров поборзеть.
Но тинейджерские вопли,
Восхищение и сопли
Обусловлены политикой родных телеканалов
И больших радиостанций,
И дай Бог им всем здоровья,
Зарабатывают деньги,
Только совесть надо всё-таки иметь!
 

 
Дайте Грига, Бога ради!
Дайте, дайте нам Скарлатти!
Но отвечают злые дяди,
Что Скарлатти не в формате,
Что у Грига низкий рейтинг,
Что он нудный, право слово,
Так что будем слушать,
Дети, композитора Крутого!
 

 
А принёс бы дядям Штраус новый вальс,
А ему б сказали: «Милый, много вас!
За эфир сперва, папаша, проплати,
А потом уж си-бемоль свою крути!»
 

 
Должно же быть что-то святое,
Прекрасное и не Крутое.
Но искусство не замучить, не убить.
Гендель жил, Гендель жив,
Гендель будет жить!
 

 
Я поставлю детям Баха,
Я им Моцарта поставлю.
Я с ремнём в руке к искусству
Приобщиться их заставлю!
Станут взрослыми ребятки
И спасибо скажут папке.
Бить по попке тоже важно,
Чтоб растить нормальных граждан!
 

Пора, мой друг, пора! (М.Плешкову)

 
Как-то с кумом мы пошли спортом заниматься:
Шахматишки погонять, пешки да ладьи.
Ну, а без водки как ходить, как рокироваться?
В каждом виде спорта есть правила свои.
 

 
Если, скажем, бильярд – хорошо под пиво.
Если покер или преф – это под коньяк.
В нарды лучше под вино. В шашки? В шашки есть альтернатива:
Можно под зелёный чай, а можно просто так.
 

 
В ладейном окончании допили мы бутыль.
Вот тут бы на ничью – и почивать.
Но у кума агрессивный, бескомпромиссный стиль:
«Ещё пузырь давай!» И с матом шаховать!
 

 
А с утра внутри меня кто-то постучался.
Так настойчиво: «Тук, тук!». Я говорю: «Кто там?» —
«Это я, твой организм. Что, опять нажрался?
Будешь с печенью своей разбираться сам!»
 

 
Это ж полный гран-батман, пред-идиотизм!
Ладно там, жена ворчит: мол, не пей, дебил!
Но чтобы собственный, родной, близкий, личный организм,
Словно Каин, словно Брут, в спину нож вонзил!?
 

 
Получается, я – пас.
Я уволился в запас.
Я хлебаю хлебный квас,
Газировку пью.
Тёплый плед, камин, клистир,
В девять тридцать – рыбий жир.
Почитал «Войну и мир» —
И баюшки-баю.
 

 
Эх, соратники мои, наперсники разврата!
Полно, братья, водку жрать да скакать козлом.
Как говаривал Платон, ученик Сократа,
Старость ловит нас и бьёт по башке веслом!
 

 
Раньше было: выпьешь литр – и красив, как Чацкий,
Остроумный разговор, желчен и умён.
А нынче: выпьешь чуть – и «Сам дурак!» И разговор такой дурацкий,
И кругом все дураки, и очень клонит в сон.
 

 
Или встретишься с кентом,
А он кричит: «Ну, щас бухнём!
Щас мы стариной тряхнём!
Смочим потроха!»
Экий, братец, ты блажной.
Выпьем скромно, по одной.
И не тряси ты стариной —
Сыпется труха!
 

 
Да, разрушен Парфенон, и ты его осколок.
И вакханки разбрелись, и сатир издох.
Щас наш бог не Дионис, а гастроэнтеролог.
В жертву требует бухло… Кровожадный бог!
 

 
– А помнишь, в восемьдесят втором:
Ящик рома впятером?
– Да… Но пили водку, а не ром.
И пивко – вдогон.
– Да… А в две тысячи втором…
– Вот тогда был точно ром!
– Ой! Что-то колет под ребром.
Дай-ка спазмалгон.
 

 
Но, конечно, если вдруг Родина прикажет,
Если надо поучить нашу молодежь,
Выпьем ящик, выпьем три. И без закуски даже!
Потому что опыт есть. А опыт не пропьёшь!
 

 
А пока что будем жить тихо, наслаждаться.
Как говорится, дом, жена… Ну, и не скучай.
– Кум, а кум, ты заходи, милый, спортом заниматься!
Будем в шашки мы играть под зелёный чай!
 

Посвящение жене

 
Я хочу каждый раз в свои горы, как странник домой, возвращаться
И бродить, по камням и по тропам к лугам золотистым подняться.
Под скалой из ручья зачерпнуть ледяного лекарства хочу я.
Этот дар исцеляет меня, утоляет меня и врачует.
 

 
Я хочу на рассвете под шум водопада счастливым проснуться
И запястий твоих благодарно губами коснуться.
Остывает зола, ночь, бледнея, ползет к завершенью.
Воздается хвала, остается любовь в утешенье.
 

 
Я хочу вместе с горным орлом к поднебесной подняться свободе,
Ведь душа – это хрупкая птица, живущая только в полете.
И пускай в мире больше кипящей смолы, чем цветущей сирени!
Я сильнее судьбы – я твои обнимаю колени.
 

 
Наступает в горах золотая пора листопада.
Все меняется вновь, остается любовь как награда…
 

Послание к варягам

 
Ой, кругом облом,
Надо бить челом.
По болотам в дальний путь,
Медовухи взяв на грудь,
Доедем как-нибудь.
 

 
Что у нас, ребята,
Деется в стране?
Кто бы взял и внятно
Объяснил бы мне.
Страшно, непонятно,
Весело зато,
Скажем деликатно:
Хрен его знает что.
 

 
Бизнес кипешует,
Не поймёт никак,
Кто кого крышует,
У кого общак.
И кто там в группе риска,
Надо бы решить,
Чтоб могли по списку
Сухари сушить.
 

 
А ты играй, гармонь моя!
Обживают наши люди дальние края.
Притормозите слегонца,
Лондон не резиновый, все не поместятся.
 

 
Жизнь у нас лихая,
Наперекосяк,
Мужики бухают,
Бабы голосят.
Что ж ты, милка, ноешь?
Ежели припрут,
Хошь не хошь – удвоишь
Валовой продукт.
 

 
Газ нам отключили,
Вырубили свет.
Мы пишем при лучине:
«Спасибо, жалоб нет».
Они тепло отключат
И водопровод
И удивляются: «Живучий
Вверенный народ!
Дай им свет, тепло и газ —
Сразу забузят,
С населением у нас
Цацкаться нельзя,
Если что – расстрел на месте,
Приговор потом».
Очень строгий шпрехшталмейстер
В нашем шапито.
 

 
А девки встали в хоровод.
В чистом поле две коровы и нефтепровод,
А нефть полезней молока,
Значит, всё – амбец коровам… Диалектика.
 

 
Наше положение
В целом не Бог весть,
Но здравоохренение
Худо-бедно есть.
Может, ну нас к Богу?
Может, без реформ?
Может, нас не трогать,
Мы и так помрём!
 

 
Что-то как-то где-то
В целом не того,
Но хотя, вообще-то,
Ежели чего,
Если уж по правде,
Прямо так в глаза,
Мы же – Бога ради,
Да мы же только за.
 

 
Нам стакан и бутерброд,
Ничего опричь —
Можно смирный наш народ
Резать или стричь.
Нам положено по ГОСТу,
Надо ж ты, гляди,
На райцентр два погоста,
На село один.
 

 
Поля, быльём поросшие,
Церковки без креста,
Места у нас хорошие,
Всё лобные места.
Велика, богата Русь,
Да едва жива…
Рюрик, Трувор, Синеус,
Выручай, братва!
 

 
Ой, кругом облом,
Надо бить челом.
По болотам в дальний путь,
Медовухи взяв на грудь,
Доедм как-нибудь.
Доедем как-нибудь.
Доедем как-нибудь.
 

Пробки в Москве

 
Движение молекул в воздушной среде,
Движение капель в идущем дожде,
Движение червя и полёт мотылька,
Движение катящегося колобка,
И ласточек в небе кружение…
В движении жизнь, в движении!
 

 
Чуть-чуть проехали – и встали.
И через час – ещё чуть-чуть.
Ну что, челюскинцы, застряли?
Бесславно наш окончен путь!
 

 
Большой занозою в пространстве
Торчит Садовое кольцо,
И оскоплённый ветер странствий
Угарно веет нам в лицо.
 

 
Стоят Каширка и Варшавка,
И не вращается Земля,
И мент торчит, как бородавка,
Бессильным жезлом шевеля.
 

 
Вот дама с грустными очами,
Ей на работу позарез!
У бабы не было печали —
Купила баба мерседес.
 

 
Стоят лендроверы, стоят лендкрузеры —
Как их унизили, как их обузили!
А в разных прочих опелях томимся мы,
Нас тьмы и тьмы, нас тьмы, и тьмы, и тьмы!..
 

 
И мусульманин, и крещёный,
Мы здесь застряли навсегда.
Кипит наш разум возмущённый,
Как в радиаторе вода.
 

 
Кого винить: дороги, власти,
Себя, судьбу, свой драндулет?
Вербализуя наши страсти,
Мы кроем матом белый свет.
 

 
Летят над миром эти звуки,
И бедный Пушкин на Тверской
Печально слышит слово «суки»,
Поникнув гордой головой.
 

 
Ты, голубок, лети к моей любимой-суженой
И передай ей, что, мол, жив я и здоров,
Чтоб не ждала меня к обеду, да и к ужину
И что, даст Бог, вернусь до холодов.
 

 
А нам лететь бы на просторах
Прекрасной родины своей
Без перекрёстков, светофоров
И, ради Бога, без людей.
 

 
Но бредит радио в машине,
Что корабли стоят во льдах,
Что караван застрял в пустыне
И самолёты в облаках.
 

 
Застряли камушки в печёнке,
Застряли мысли в голове.
Я – лягушонка в коробчонке,
Хечбэк, затерянный в Москве.
 

 
Повешу завтра на гараж замки чугунные
И выйду в город, как простой абориген.
Не зря ж товарищ Каганович в годы трудные
Для нас, козлов, построил метрополитен!
Не зря ж товарищ Каганович в годы трудные
Для нас, козлов, построил метрополитен!
 

Радостная песнь чукчи

 
Весело бегут олени,
Снег искрится – красота!
К снегу примерзают тени,
Замерзает мерзлота.
Вдалеке пасётся стадо,
Нарты едут под уклон.
Чукче многого не надо —
Был бы «Челси» чемпион!
 

 
Наш начальник лыжи смазал
На Туманный Альбион
С избирательским наказом,
Чтоб был «Челси» чемпион.
Королева Лизавета
Скажет: «Рома – молодца!»
Нам пошлёт она приветы,
Мы ей – шубу из песца.
 

 
Под английским флаго
Холмик ледяной —
Вот моя ранга,
Вот мой дом родной.
 

 
Еду, еду к своей милой,
Дома не был я три дня.
– Как сыграли с «Астон Виллой»? —
Спросит жинка у меня.
Мы косяк шаману дали,
С духами общался он.
Духи твёрдо обещали:
Будет «Челси» чемпион!
 

 
Однако!.. Однако!.. Однако!.. Однако!..
 

 
Как освоит наш шеф
Нефтяной богатый шельф
На Чукотке.
Купит «Болтон», «Арсенал»
И мадридский «Реал»
Для Чукотки.
 

 
Только в тундре снег, и кроме
Тундры, снега – ничего.
Ой, дай Бог здоровья Роме
И компании его!
Здесь у нас не только «Челси» —
Супермаркет есть один!
Я зашёл туда, погрелся —
Шибко нужный магазин!
 

 
Жинка, мать-старуха
Да детишек рой —
Вот моя мишпуха,
Вот мой дом родной.
 

 
Ой, Чукотка ты, Чукотка,
Ой, поклон тебе, поклон.
Будет день, и будет водка,
Будет «Челси» чемпион.
Вымирает наше племя —
Шибко любим самогон,
Но даже если вымрем все мы,
Будет «Челси» чемпион!
 

 
Жаль, начальник сделал ноги,
Но это, в общем, не беда:
Если аплатил налоги,
Можешь дёргать хоть куда!
Труд тяжёлый, край суровый,
Не скопил я миллион.
Есть ус китовый, хрен моржовый —
И будет «Челси» чемпион!
 

 
Оле-оле-оле-олени
Бегут, отбрасывая тени…
 

Развивая Фоменко

 
Бедный Нестор при коптящей при лучине
Глазки портил – летопись писал.
Он был старенький, по этой по причине
Всё напутал, перепутал, переврал.
Но мы-то ушлые потомки:
Больше знаем, глубже бурим.
В исторической науке
Всё иначе запендюрим.
 

 
Основал Москву не Долгорукий,
Даже не Лужков, что, в общем, странно.
Основали Рем и Ромул – внуки
Японского кагана Чингисхана.
Был такой Чингис, каган японский,
Его варвары прозвали Брахмапутрой,
Он же Александр Македонский,
Он же Ярослав и он же Мудрый.
 

 
В древнем скифском городе Париже
Жили персы, а точней булгары,
Ну, они же турки и они же
Не вполне разумные хазары.
Ромул с Ремом, они же Дир с Аскольдом,
Мстили им за Игоря, за брата.
Битва шла на поле Куликовом,
На месте современного Арбата.
 

 
Дали жару половецкой братии —
Их метелили, покуда не убили.
В память о сражении на Арбате
Казино «Метелица» воздвигли.
В Ярославле плачет Ярославна.
В Николаеве рыдает Николавна.
С топонимикой историю раскрутим.
Вот в Путивле правил кто? Збудем.
 

 
Что вы мне суёте Геродота,
Вы ещё мне суньте Гумилёва!
Ведь понятно даже идиоту,
Что Грозный – сын Лжедмитрия Донского.
Кстати, Грозный не был грозным и в помине,
Просто надевал он бесовское платье
И пугал бояр на Хэллоуине,
А те смеялись: «Ну, ты грозный, батя!»
 

 
Видел я кинжал на старой фреске
И понял, Америку черкесы открывали —
«Попокатепетль» по-черкесcки
Означает «Нас сюда не звали».
Не могли построить египтяне
Пирамиды – это труд великий,
Так могли пахать лишь молдаване
Или, в крайнем случае, таджики.
 

 
Казанова был казанским ханом
И держал гарем голов за триста.
Был он ханом, только не был хамом
И любил всех трепетно и чисто.
Жаль, гарема не хватало,
Парень был такой —
Вечно мало…, вечно мало…
Вечно молодой!
 

 
Галилей родился в Галилее —
Была такая местность на Кубани.
Казаки – это ж древние евреи,
Предки современного Мишани.
Государство древнее Урарту,
Ежели сейчас взглянуть на карту,
Образовалось из Урюпинска и Тарту,
А ур-каган – это правитель из Урарту.
 

 
Не было Нерона никакого,
И Батыя не было, наверно,
И вообще – что произошло до Горбачёва,
В целом очень всё недостоверно.
Нас историки считают дураками,
Археологи всегда надуть готовы.
Шампольон-то свой Розеттский камень,
Небось, купил на рынке в Бирюлёво.
 

 
История – не хрен за рубль двадцать,
Истории нужна переоценка,
Так считали Фукидид и Тацит,
Они же – историки Носовский и Фоменко.
 

Разговор с Богом в переполненном троллейбусе

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Я в троллейбусе убогом
Разговариваю с Богом.
Вдавлен в хмурую толпу я,
Как портянка в сапоги.
Говорю я Богу: «Отче,
Огради меня от прочих,
Оттоптали ноги, руки,
Тело, душу и мозги».
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Мне под дых ширяют метко,
Бьют локтём в грудную клетку,
А большущая брюнетка
Пышным бюстом тычет в рот.
Говорю я ей публично:
«Дама, это неприлично!
И совсем неэротично,
Титьки ваши – третий сорт».
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Люди едут не молившись
И почти не похмелившись,
Друг на друга навалившись,
В сердце свой бодун храня.
И меня они не любят,
Этим душу свою губят.
Но лишь бы ты меня любила,
Остальное всё – фигня!
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Говорю я людям строго:
«Не давите мне на ногу,
Обратитесь лучше к Богу,
Бог – не фраер, Бог простит!»
А людей, видать, достало:
Богохульствуют устало,
Говорят: «Закрой хлебало,
Бога-душу раскудрыть».
 

 
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Все мы люди и, конечно,
Все доедем до конечной.
Все мы выйдем на конечной,
Аккурат у райских врат,
И Господь нас спросит: «Дети,
Чем прославились на свете?»
Что мы Господу ответим —
Тем, что пьём по три ведра?
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Где кареты, дамы, балы,
Беломраморные залы,
Пётр Ильич, Фёдор Михалыч,
Где «бонжур, пардон, мерси»?
Нам осталось только бденье
На троллейбусном сиденье,
А из прочих развлечений —
Мэйсон, Джина и Си-Си.
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

 
Но мы довольны, и блудим мы,
Иногда ещё едим мы.
Не портвейном же единым
Вся душа полна у нас!
Нет, мы всё же мазохисты,
Дураки и пессимисты.
Все заслужим мы тернистый
Не венец, но унитаз.
 

 
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
 

Разговор с критиком

 
Он пришёл с лицом убийцы,
С видом злого кровопийцы,
Он сказал, что он мой критик
И доброжелатель мой,
Что ему, мол, штиль мой низкий —
Эстетически неблизкий,
Я фуфло, а он – Белинский,
Весь неистовый такой.
 

 
Возмущался, что я грязно,
Своевольно, безобразно
Слово гадкое – «оргазм»
Безнаказанно пою.
«Ты ж не просто песни лепишь —
В нашу нравственность ты метишь!
За оргазм ты ответишь,
Гадом буду, зуб даю!»
 

 
Я пристыженно заохал,
Стал прощения просить.
Сам подумал: «Дело плохо,
Этот может укусить».
Распалился он безмерно,
Оскорбить меня хотел.
«Ты вообще нудист, наверно!
А ещё очки надел!
Нет, спеть бы про палатку и костёр,
Про то, как нам не страшен дождик хмурый!
Но ты засел, как вредоносный солитёр
Во чреве исстрадавшейся культуры!»
 

 
Культуры —
Мультуры,
Куль-куль-куль-куль,
Муль-муль-муль-муль.
 

 
Вреден я, не отпираюсь.
Утопил Му-Му я, каюсь.
Всё скажу, во всём сознаюсь,
Только не вели казнить.
Это я бомбил Балканы,
Я замучил Корвалана,
И Александра Мирзаяна
Я планировал убить.
 

 
А как выпью политуру,
Так сажусь писать халтуру.
Постамент родной культуры
Я царапаю гвоздём.
Клеветник и очернитель,
Юных девушек растлитель,
И вообще я – врач-вредитель,
Приходите на приём!
 

 
Если есть где рай для бардов —
Я туда не попаду.
Если есть где ад для бардов,
То гореть мне в том аду.
А в раю стоят палатки,
Всё халявное кругом:
Чай густой, а уксус сладкий,
И все песни лишь о том, что:
 

 
Да здравствуют палатки и костёр,
Наш строй гуманный, развитой туризм,
Ведёт народ к победам ля минор.
Всё остальное – ревизионизм.
 

 
И разгневанный радетель
За чужую добродетель
На меня за песни эти
Епитимью наложил:
«Ты обязан, хоть ты тресни,
Написать сто двадцать песен
О туризме и о лесе,
Кровью всё – взамен чернил».
 

 
Думал я: «Достал, постылый!
Чо те надо-то, мужик?
Серафим ты шестикрылый,
Ну вырви грешный мой язык!»
Слушал я, ушами хлопал,
А когда совсем устал,
То сказал я громко: «Жопа!»
Тут он в обморок упал.
 

 
Но с тех пор в душе покоя нет,
И от переживания такого
Как-то мне приснился Афанасий Фет,
Бьющий Иван Семёныча Баркова.
 

 
Он лупил его кастетом,
Приговаривал при этом:
«Я пришёл к тебе с приветом
Рассказать, что солнце встало,
Что воспитанным поэтам
Выражаться не пристало».
А Барков просил прощенья,
Сжёг поэму про Луку.
Вот такое вот знаменье
Мне приснилось, дураку.
 

 
Но я песню написал назло врагам,
Как одна возлюбленная пара
У костра, в палатке, под гитару
Получила пламенный оргазм.
 

Разговор с поэтом

 
Что, сынку, одолели ляхи?
Чего так горестно кряхтишь?
Как там анапест, амфибрахий?
По роже вижу: не ахти.
Ну что ты ноешь: «Денег нету!» —
Ты ж, брат, творения венец.
Налью я как поэт – поэту,
Найди хотя бы огурец.
 

 
Тебе рубля не копят строчки,
Ты что-то, друг, совсем раскис.
И к свежевымытой сорочке
Тебе бы свежие носки.
Не плачь ты, что жена-лягушка
Рога наставила с другим.
Гони жену, сказал же Пушкин:
«Поэт, ты – царь, живи один».
 

 
Взнесись главою непокорной
Хотя бы выше нужника,
Хотя б на метр над уборной,
На средний уровень – пока.
Восстань, поэт, и виждь, и внемли,
Побрейся, да не пей с утра.
Займись ты рифмой, в самом деле!
Поэт ты или хрен с бугра?!
 

 
Поэт в России – неимущий,
Всю жизнь больше, чем поэт:
Еще он истопник иль грузчик —
Убогий, в общем, элемент.
Поэт, он хрупкий, он истерик,
Но!.. Накладно нынче быковать:
Пойди, повесься в «Англетере» —
Не хватит денег номер снять!
 

 
Хотишь иметь златые горы
И реки, полные вина,
Иди ты, милый, в сутенеры,
Не лезь в поэты, старина!
 

 
Ты прав, паскудная эпоха,
И век серебряный прошёл.
Пора писать поэму «Плохо!»
Взамен поэмы «Хорошо!».
Помрёшь – и поп не перекрестит,
Всплакнут соседи над тобой,
Мол, эх, погиб поэт, невольник чести,
Пал, оклеветанный женой.
 

 
Ой вы сени, мои сени,
Сени новые мои.
Ой, поэты вы, хреновые, хреновые!
 

 
А в общем, плюнь, глянь – солнце светит,
Глянь – ящерки в траве, цветы.
Ты ж не один поэт на свете,
Есть и бездарнее, чем ты.
Про творчество и чудотворство
Арапа мне не заправляй.
При чём тут Бог, скажи уж просто:
«Мол, буду должен, наливай!»