Текст книги "Песни"

Автор книги: Тимур Шаов

Не ори на жену!

 
Не ори на жену, баран! Не ори!
Ты не строй домострой, самодур, не дури!
 

 
Наградил тебя случай
Прекрасной женой,
Так не бейся в падучей,
Не брызгай слюной.
 

 
Не ори на жену, баран, не ори!
 

 
Ты опять заявился домой бухой.
Ну, на кой ты ей нужен такой? Ну, на кой?
 

 
За ней ухаживал когда-то невысокий студент,
Она его не оценила – он теперь президент.
Ей и так тяжело —
Так закрой же хайло.
 

 
Вот же гнусная натура!
Где же, брат, твоя культура?
Сам ты крыса, сам ты дура
С пулею в башке.
Корчишь интеллектуала,
Любишь Пруста и Шагала,
А орёшь, как вышибала
В грязном кабаке.
 

 
Кто тебя приголубит,
Кто к сердцу прижмёт?
Кто накормит, напоит
И сопли утрёт?
Кто спасает тебя от тоски?
Кто стирает трусы и носки?
Ты кайфово живёшь!
Так чего ж ты орёшь?!
 

 
Ты живёшь, как какой-нибудь шейх или шах.
Шахрезада твоя тянет дом, как ишак.
Ну-ка, влезь-ка в её шкуру:
Посиди на цепи,
Поработай-ка рабыней,
Паранджу нацепи.
Что, не хочешь, братан?
Так закрой свой фонтан!
 

 
Ведь она же – как цветок, как прелестный лепесток,
Как чудесный, как прелестный, удивительный цветок.
Ведь она же, блин, цветок!
Ведь она ж, блин, лепесток!
Блин, чудесный, блин, прелестный…
А ты кактус, блин, браток!
 

 
Даже если она неправа, не ори,
А тихонечко так укори, пожури (ну, типа):
«Ты, родная, так прекрасна,
В целом мире лучше нет,
Но ты проехала на красный,
Ты заехала в кювет,
Поцарапала машину…
Осторожней, мой свет!»
 

 
И скажи ты ей: «Лапуся,
Я тобою так горжуся.
Мы пойдем с тобою в спальню,
Встретим новую зарю.
Ты увидишь, что напрасно
Ты считала секс ужасным.
Ты увидишь: он прекрасный…
Я его тебе дарю!»
 

 
Нет, конечно, не все мужики – дикари,
Но практически все, хоть чуть-чуть, – упыри.
Я на себя как только в зеркало с утра посмотрю,
Так сам себе я в сотый раз со стыдом говорю:
«Не ори на жену,
Не ори на жену,
Не ори, не ори, не ори, не ори
Не ори на жену, баран, не ори!»
Э-э-э-е-й!
 

Не ходи!

 
Иван Иваныч Иванов
Был поразительно здоров.
Он вкусно ел и сладко пил,
И не пьянел, подлец.
Он был железный, как утюг;
Его жена в кругу подруг
Притворно жаловалась им:
«А мой-то – жеребец».
 

 
Вдруг с ним случился анекдот —
Чего-то вспучило живот,
А врач, молоденький такой,
Обследовать послал.
Да ты возьми – назначь пурген,
Так нет – давай УЗИ, рентген.
«Обмен…» – какой там, хрен, обмен!
Капусты пережрал.
 

 
Но вот анализы несут,
А результаты – страшный суд,
А там болезней миллиён —
Не прочитать без слёз,
А там гастрит и гепатит,
И камни в почках, и бронхит,
И не нашли только рахит
И эндометриоз.
 

 
От таких вестей он стал ужасно нервный,
Аппетит пропал, и по ночам не спится,
На детей кричит, назвал супругу стервой,
Не идёт гулять, лежит и матерится.
 

 
(А ведь говорили же ему)
 

 
– Ой, не ходи, Иван Иваныч, по врачам —
Будешь спать, Иван Иваныч, по ночам.
Ты, Иван Иваныч, лиха не буди —
Не ходи, Иван Иваныч, не ходи.
 

 
Ведь он здоровый был такой,
Ведь он подковы гнул рукой.
Тут держится за левый бок,
Ох, печень, мол, болит.
Иван Иваныч, дорогой,
Так печень справа, мой родной.
Но он не слышит, всё твердит,
Какой он инвалид.
 

 
Лежит, и нет на нём лица,
Лежит – прислушивается:
Где там кольнёт, где там стрельнёт
То в грудь, то в потроха.
С женой не спит: «Не тронь, – твердит, —
У меня – хламидиозный уретрит,
В аптеку лучше бы пошла
За кружкой Эсмарха».
 

 
Да, у Иван Иваныча,
Ох, нехорошая моча.
С такой мочой непросто жить
И банк не даст кредит.
Лежит он бледный сам собой,
Не спит и слушает прибой,
Как в его почках та моча
По камушкам шумит.
 

 
Даже новости ему смотреть противно,
Не следит за напряжённостью момента,
Вот лежит он, социально неактивный,
(и даже)
не ходил голосовать за президента.
(представляете?)
 

 
Он худел, он хирел
И никто ему по-дружески не спел:
 

 
– Ой, не ходи, Иван Иваныч, по врачам —
Будешь спать, Иван Иваныч, по ночам.
Ты, Иван Иваныч, лиха не буди —
Не ходи, Иван Иваныч, не ходи.
 

 
Ввалились щеки, взгляд погас —
Ну просто Гоголь в смертный час.
Уже приехали братья
И тёща из Орла.
Уже послали за попом,
Помыли пол, прибрали дом,
Жена купила чёрный тюль —
Завесить зеркала.
 

 
Тут из поликлиники звонят,
«Прощенья просим, – говорят —
Чужой вам дали результат,
Анализ-то – не Ваш.
У Вас всё в норме, как с куста:
Слюна густа, а кровь чиста,
Мочу так даже можно пить,
Здоров, мол, и шабаш!»
 

 
Тут Иван Иваныч молча встал с постели,
Выпил водку, что на пОминки купили,
Взял ружьё, сказал: «А что, и в самом деле,
Не сходить ли к доктору?» – Едва его скрутили.
 

 
(и хором спели)
 

 
– Ой, не ходи, Иван Иваныч, по врачам —
Будешь спать, Иван Иваныч, по ночам.
Ты, Иван Иваныч, лиха не буди —
Не ходи, Иван Иваныч, не ходи.
 

 
Мы ж все такие, срамота.
Бывает, спросишь у кента:
«Как здоровье, дорогой?»
Он отвечает так:
«Пока не знаю, не скажу,
Вот завтра к доктору схожу,
Он мне и накукует срок».
Да ты сдурел, чувак.
 

 
А не ходил бы ты туды —
Так ведь недолго до беды,
Не парься, братец, пей вино
И кушай карася,
Люби жену свою, живи,
А все анализы порви.
Ведь если много будешь знать,
То не состаришься.
 

Немного о себе

 
Я сам собой ну просто жутко недоволен.
Живу сумбурно, трачу жизнь на ерунду.
Я мягкотел, слабохарактерен, безволен.
Мне говорят: «Пойдем, гульнём!» – и я иду.
 

 
Я раздражителен, забывчив и небрежен.
Лабильна психика. Сомнительна мораль.
В быту капризен и физически изнежен,
Аж прямо в зеркале себя бывает жаль.
 

 
Не человек, а просто чмо на постном масле.
Не то чтоб нуден, но до тошноты ворчлив.
И не сказать, чтоб трусоват, но так, опаслив.
Не то чтоб жаден, но уж очень бережлив.
 

 
Нет, я всегда подам калеке Христа ради,
Но если так, без умиления, взглянуть,
Я не тяну не то что на Махатму Ганди,
Я и на дедушку Мазая не тяну.
 

 
Сплю я долго и со вкусом,
Сплю, пока не ляжет мрак.
По ночам хожу, как вурдалак.
 

 
Я мог бы стать Вольтером,
Вот гадом буду я,
Но нет во мне
Усердия.
 

 
Я мог бы стать Шопеном,
Музычку бы кропал,
Не был бы гадом,
Точно б стал.
 

 
Лежит нечитанный Платон, Бах недослушан,
А я сижу, смотрю футбол и пиво пью.
С остервененьем бью проклятые баклуши
И с отвращением читаю жизнь мою.
 

 
Я бросил Родину, карьеру эскулапа —
Теперь горланю, как заевший патефон.
Худые ручки тянут дети: «Папа! Папа!»,
А папе некогда: зараза, занят он.
 

 
В семье я деспот: очень нудный, твердолобый,
С утра домашним отравляю бытие.
Но хоть, спасибо, нету месячных, а то бы
Совсем труба моей зашуганной семье.
 

 
Закомплексован весь, я недоволен мною,
Во всем себя виню и до того дошло —
Я маюсь экзистенциальною виною
За первородный грех, аж вспомнить тяжело.
 

 
Пью, курю, смотрю на женщин,
Правда – только лишь смотрю.
Посмотрю,
и снова пью-курю.
 

 
Где-то дымят заводы,
И я лежу, дымлю.
Очень себя я
Не люблю.
 

 
Я не красив, как Путин,
Даже не так умён.
Ах, отчего же
Я – не он.
 

 
Могу бездарно просадить любую сумму,
И мне мой друг доброжелательно сказал:
«С твоими данными тебе пора в Госдуму.
Иди, укрась собой народный наш хурал!»
 

 
В парла-парла-парламенте
Итак уже аншлаг.
Точнее говоря —
«Аншлаг! Аншлаг!»
 

 
Ну что тут скажешь, вот такая я каналья.
Теперь – о главном: о тебе, любовь моя.
Хочу сказать: «Спасибо, милая, родная,
Что ты живешь с такою гнидою как я».
 

 
Тебя должны канонизировать при жизни
За твои муки, за любовь и за труды.
Я тоже стану человеком, только свистни,
Прям с понедельника. Нет, лучше со среды.
 

Ночной свистун

 
Свистит, свистит, зараза, под окошком,
Ну нету Любки, что ж ты, тварь, свистишь?
Свежо, впотьмах свалилась с крыши кошка,
Деревья гнутся, да шумит камыш.
А чтой-то ночь зловещая такая?
Блуждают на погосте огоньки,
В такую ночь обычно самураи
Канают на границу у реки.
 

 
Трубу прорвало, из подвала пахнет гнилью,
Свистит влюблённый третий час подряд.
В такую ночь, чтоб сказку сделать былью,
Был Зимний на гоп-стоп братвою взят.
Жужжит в стакане пьяненькая муха,
Я соль рассыпал, видно быть беде.
В такую ночь ван Гог отрезал ухо,
А Грозный треснул сына по балде.
 

 
Пошла муха на базар и купила самовар,
Приходите, черти, я вас пивом угощу!
Чёрт заглянет на часок, он не низок, не высок,
Здравствуй, паранойя, я твой тонкий колосок!
 

 
Бурчит с экрана футуролог злобный:
«Увы вам, люди, бьют уже часы!»
Смесь Иоанна, Нострадамуса и Глобы,
Апокалипсисом пугает, сукин сын:
«Падёт Звезда Полынь, грядёт разруха,
И брат у брата увёдет жену,
И Пятачок зарежет Винни Пуха.
Конец эпохи, все пойдем ко дну!»
 

 
Вот так живёшь, гребёшь деньгу лопатой,
Тут трубный зов – и всё коту под хвост,
Мол, Страшный Суд, звоните адвокату,
С вещичками на выход, в полный рост!
А этот все свистит, на гульках твоя Люба.
Убогий жребий брошенных мужчин!
Что он Гекубе, что ему Гекуба?
Пошёл бы, лучше, выдавил прыщи.
 

 
Баю-баюшки-баю, спать ложись, мать твою!
Хочешь, милый мальчик, я те песенку спою?
Завтра будет день опять, ночью, мальчик, надо спать.
Приходи к нам, Фредди Крюгер, нашу детку покачать!
 

 
Печаль светла, но нет императива,
Чего свистишь, уже написан «Капитал».
Швырять столы в окно, конечно, некрасиво,
Но я швырну так, чтобы наповал.
Луна желтушная измучена циррозом,
Свингует на трубе Архангел Гавриил,
А выше – Бог, терзаемый вопросом:
Какого чёрта он все это сотворил?
 

 
Искажено пространство, место, время,
Бомжей в подъезде примешь за волхвов:
«Шолом-Алейхем, как погода в Вифлееме?
Что нужно вам в стране бессонных свистунов?»
 

 
Но с кем вы, мастера ночного свиста?
Какая сила остановит вас?
Пойду голосовать за коммунистов —
При них хоть ночью будет
При них хоть ночью будет
При них хоть ночью будет
Комендантский час.
 

Нужные слова

 
Ты божественно прекрасен,
Ты искрящийся родник,
Ты и сложен, ты и ясен —
Щедрый русский наш язык.
Ты ушей моих услада,
И душа тобой жива.
Ты подскажешь, если надо,
Очень точные слова…
 

 
А вот твердит с экрана важно
Некий мутный господин:
Мол, за Россию, за наших граждан
Мы же жизнь отдадим.
И в глаза его, косые
От привычного вранья,
Прям от имени России
Так ему отвечу я:
 

 
«Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, дорогой!
Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, мой родной!»
 

 
Прости меня ты, мать-культура,
И вы простите, господа.
Молчи, моя самоцензура!
Нет, в жопу, в жопу, прям туда!
 

 
Может, здесь гордиться нечем,
Но се – язык родных осин,
И дубов родных наречье,
Лексикон родных дубин.
 

 
Вот бухой водопроводчик,
Удивляясь: «Где течет?»,
Мне всю ванну раскурочил
И потребовал расчет.
 

 
А что же я? Пригладив чубчик
И поправивши пенсне,
Мямлю: «Как же так, голубчик?
А где ж теперь помыться мне?»
Он глядит, не понимая,
Он и видит-то едва.
И скажу ему тогда я,
И скажу ему тогда я
Эти нужные слова:
 

 
«Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, дорогой!
Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, мой родной!»
 

 
Тут он откажется едва ли,
Он мои доводы поймет.
И он пойдет, куда послали,
И, я так думаю, дойдет.
 

 
Кто-то скажет: «Да… Сорвался
На арготический язык.
Так даже Блок не выражался,
Хоть и пьющий был мужик».
 

 
Губит нас интеллигентность —
Ахиллесова пята,
Гуманизм, политкорректность,
Мягкотелость, доброта.
 

 
Вот пока вы тут сидите,
Всех нас грабит шантрапа.
А мы что им: «Битте-дритте»,
«Миль пардон», «Пуркуа па»…
Всё гребет, не зная меры,
Группа жадных россиян.
Что сказал бы им, к примеру,
Мудрый Игорь Губерман?
 

 
«Идите… дорогие!
Идите… поскорей!
Идите… дорогие!
Идите… поскорей!»
 

 
Ну и привет! Желаю счастья!
Вот все, что я хотел сказать.
Теперь, я знаю, в вашей власти
Меня презреньем наказать.
 

 
Но если враг коварный снова
Придет к нам наши нивы жечь,
Ответим мы ему сурово
Словами, острыми, как меч:
 

 
«Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, дорогой!
Идите в жопу, мой хороший,
Идите в жопу, дорогой!»
 

О большом и малом начальстве

 
В широких больших лимузинах
Большое начальство плывёт.
Плывёт с благосклонною миной
И любит свой добрый народ.
Солидно, небрежно, вальяжно
Харизма течет из ушей
На головы преданных граждан,
Их жён, стариков, малышей.
 

 
Большое начальство глобально,
Его грандиозны труды,
Оно как бы нематериально,
По типу далёкой звезды.
Большое начальство первично
И нам в ощущеньях дано,
Оно, как яйцо, гармонично,
Как крест, чудотворно оно.
 

 
А мелкий начальник карьеры в начале
Пока изучает, чего где урвать.
Он злой, осторожный, он смотрит тревожно:
К кому б присосаться, кого б ободрать?
 

 
Чем мельче начальник, тем дело печальней,
Тем больше доставит он всяческих мук.
Голодный и жадный, он не травоядный,
Он мелкий, но хищный, он – крыса Пасюк.
 

 
Амбиции, позы, разносы, угрозы…
«Аз есмь Иван Грозный, гляди, как я крут!»
Кусают, шакалы, за все, что попало,
Ударишь – посадят, убьёшь – не поймут.
 

 
В больших и красивых коттеджах
Большое начальство живет,
Большое семейство содержит,
Большого омара жуёт.
Бывает, в своих лимузинах
По родине вдруг зашуршит,
Следит за уборкой озимых,
За выплавкой стали следит.
 

 
В проблемы деревни вникает,
Курирует взлёты ракет,
Не справишься – обматюкает
И даст вместо денег совет.
Потом обращается к людям,
К людям, понимаешь, своим:
«Я думаю, что мы обсудим,
И я, понимаешь, решим».
 

 
У мелкого босса под шкурой – философ,
Мол, все преходяще: и кресло, и чин.
«Конечно, я – гений, но, вдруг, не оценят,
Сократа ж погнали пинком из Афин!»
 

 
Урвать, пока в силе, пока не побили,
А что, от природы, что ль, милостей ждать?
И в каждую шляпу на лапу, на лапу.
Почем нынче, кстати, родимая мать?
 

 
Глядит бесновато на нашего брата,
Как на новые врата бодливый баран.
Шумлив без причины, спесив не по чину,
Мол, вы – дурачины, а я – Талейран.
 

 
И в каждой шаражке, в любой заваляшке
Есть свой небольшой Карабас-Барабас.
И вся эта шобла, как чудище – обло,
Огромно, стозевно и лаяй на нас.
 

 
Различных калибров начальство
Растет, как Батыева рать.
Эх, матерь-заступница, сжалься!
Куды ж его столько девать?
Его ареалы – безбрежны,
Его аппетиты крупны,
Оно, как судьба, неизбежно…
И некуда бечь, пацаны,
И некуда бечь, пацаны,
И некуда бечь, пацаны.
 

О вреде пьянства

 
Как-то было дело… Античною порою
Пьяные ахейцы штурмовали Трою.
Копьями махали – море по колено!
Сверху в них плевала пьяная Елена.
 

 
Пьяные троянцы защищали стену,
Если бы не принцип, пропили б Елену.
Лишь одна Кассандра, трезвая троянка,
Сразу им сказала: «Вас погубит пьянка».
 

 
Первым в эту Трою Одиссей ворвался,
А после залил бельма и двадцать лет скитался.
Те, кто выжил в битвах, долго пировали,
Но позже от цирроза все поумирали.
 

 
Видишь сам ты, старина,
Что все беды от вина.
Ой ты, печень, наша печень,
Жаль, одна ты нам дана.
 

 
Чёрт залез на потолок,
Ты не бойся, паренёк,
Это белая горячка
К нам зашла на огонёк.
 

 
Ты – маньячка, я – маньяк,
Ты пьёшь водку, я – коньяк,
Ты – портвейн, а я – сухое,
Мы не встретимся никак!
 

 
Вот тоже было дело… Будучи поддаты,
Штурмовали Зимний красные солдаты.
Красные матросы с красными носами
Пели «Варшавянку» злыми голосами.
 

 
В Зимнем тоже пьянка выдалась неслабо —
Трансвестит Керенский нарядился бабой.
Лишь один непьющий октябрист Родзянко
Говорил с трибуны: «Вас погубит пьянка».
 

 
Дальше покатилось всеобщее веселье —
До сих пор колбасит тяжкое похмелье.
Господа и дамы, прекращайте пьянку,
А не то ведь снова грянем «Варшавянку».
 

 
Пьют Париж и Ереван,
Пьют Нью-Йорк и Магадан.
Да когда ж они напьются,
Пролетарии всех стран!
 

 
Родила царица в ночь
То ли сына, то ли дочь —
Вот урок для гимназисток,
Алкашей гоните прочь.
 

 
А другая родила
Нам двуглавого орла,
Этот герб для нас годится —
Из горла и в два ствола.
 

 
Здравствуй, дедушка-цирроз,
Ты в подарок нам принёс
«Сирепар», «Эссенциале»,
Всякой дряни целый воз.
 

 
Боролись с пьянством сгоряча,
Много пили первача
За Егора Кузьмича
И Михаил Сергеича.
 

 
Айли-люли-ай-люли,
На последние рубли
Пью за мир, за гуманизм
И за трезвость всей Земли.
 

О кризисе древнегреческой государственности

 
На сияющем Олимпе боги правят Ойкуменой,
Пьют «Метаксу», интригуют, паству мирную пасут,
Правосудие свершают да гребут металл презренный,
Ибо боги тоже люди – всяку выгоду блюдут.
 

 
Если Зевс кого прищучит, иль с работы снимет, строгий,
Знают – это понарошку, полно молнии метать!
Без работы не оставит, мы ж свои, мы ж, братцы, боги,
Мы по статусу бессмертны, не горшки ж нам обжигать!
 

 
Бог войны оружье продал, меч – данайцам, щит – троянцам,
А себе купил Акрополь, колесницу класса «люкс»,
Зевс, конечно, рассердился, погрозил сурово пальцем
И фельдмаршалу присвоил звание «фельдмаршал-плюс».
 

 
Будет, будет гармоничным мир честной, квасной, античный,
Главный бог у нас отличный, так помолимся ему!
Нас ведёт его харизма в светлый мир феодализма,
По Элладе бродит призрак, нам сей призрак ни к чему!
 

 
Люди смертные страдают от святого разгильдяйства,
Там – нектар не поделили, здесь – гражданская война…
У нас ведь, если глуп бог плодородья – кризис сельского хозяйства:
Некому оливу заломати, люли-люли, нет зерна!
 

 
В Эмпиреях мат и склоки – у богов свои причуды,
У людей – покой и воля, счастье сдали про запас!
Боги вниз смотрели б чаще: как там эти твари – люди…
Отвлекают от раздумий – как нам обустроить нас!
 

 
Все хотят стать Громовержцем, Громовержец – Бог в Законе!
Зевс дряхлеет, номинально он пока еще Отец,
Людям выдают за Зевса изваянье в Парфеноне,
Но протопопствует сурово аввакумствующий жрец!
 

 
Вы скажите, Зевса ради,
Кто в Элладе не внакладе —
Лишь купцы, жрецы, да дяди,
Да нами выбранная знать,
Да мздоимцы возле трона,
Все похерили законы!
Правды нет, клянусь хитоном,
Век Эллады не видать!
Вон слепой Гомер лабает,
Что не видит, прославляет,
Кровь течёт, собака лает,
Караван идёт без слов!
Артемиды и хароны,
Геры, геи, посейдоны —
Все ведь к нарциссизму склонны,
В общем, сумерки богов!
Кто потворствует покорно,
Кто юродствует позорно.
Эрос псевдоним взял – Порнос,
Щас он с козами живёт!
За пристрастье к онанизму
Был подвергнут остракизму,
По Элладе бродит призрак,
Бахус пьёт, Гефест куёт…
Скуй нам, милый, серп да вилы,
Да подковки для кобылы,
Да оградку для могилы —
Будем счастливы вполне!
Бедным людям много ль надо —
Чтоб хорошая ограда!
Эх, Эллада ты, Эллада,
Трое сбоку – ваших нет!
Эх, дубинушка, ухнем, да сама пойдёт!
Эх, кудрявая, ухнем, да сама пойдёт!
Все будет очень хорошо, процесс давным-давно пошёл,
Над нами солнышко встаёт, процесс сам по себе идёт,
Кого-то убивают где-то, и это скверная примета,
Мужчины голубого цвета, и это скверная примета.
Жаль, что денег нет, денег нет, денег нет,
Денег нет, не стойте над душой,
Пройдет десять лет, 20 лет, 30 лет, 40 лет, все будет хорошо!
Все будет просто хорошо!
Все будет дико хорошо!
Хорошо! Хорошо! Хорошо!
 

О народной любви

 
В наш город въехал странный хиппи на хромом ишаке.
Носили вербу, в небе ни облачка.
Он призывал нас к любви на арамейском языке,
А все решили: косит под дурачка.
Ему сказали: «Братан, твои призывы смешны,
Не до любви, у нас программа своя:
Идет перформанс под названьем „Возрожденье страны“.
Часть вторая. „Патетическая“».
 

 
Он посмотрел программу «Время», прочитал «КоммерсантЪ»,
Он ужаснулся и печально сказал:
«Водить вас надо по пустыне лет еще пятьдесят,
Пока не вымрут все, кто голосовал!».
Потом зашли мы с ним в кабак, повечеряли слегка,
И я автограф у него попросил.
Он написал губной помадой на стене кабака:
«Мене, мене, текел, упарсин».
 

 
Он пел нам «Битлов»:
Мол, «all you need is love».
Какая «love», чувак, щас «all yours need is money».
Эх, хвост-чешуя!
Вот вопрос бытия:
Кого любить? Живёшь, как ёжик в тумане.
 

 
Мы любим сильных людей, мы любим жёстких вождей,
Мы ловим кайф, когда нас бьют по башке.
Такая наша стезя, иначе с нами нельзя —
У нас в крови тоска по твёрдой руке.
«Интеллигенция и власть» – задача очень трудна:
То ли кусать сапог, то ли лизать.
Любовь к искусству у монархов так бывает странна!
Барма и Постник, берегите глаза!
 

 
И по какому, блин, каналу нам объявят каюк?
Переключать уже устала рука!
Я в ожиданьи лучшей жизни тихо горькую пью
И от испуга не пьянею никак.
И кто бы дал бы совет, и кто бы дал бы ответ!
Я неизвестностью такой возмущён:
«Уже настала тирания или пока ещё нет?!
А если нет, тогда я выпью ещё!»
 

 
Любовь, пишут, зла – полюбишь козла.
Козла, скажу я вам, любите сами!
Пусть будет вождь суров,
Пусть Петров, Иванов, хоть кто!
Тут главное, братва, чтоб не Сусанин!
 

 
Делай дело, двигай телом, эй, лови-ка момент!
Пушкин – это наше всё, а Путин – наш президент!
Журавли, пролетая, не жалеют ни о ком!
Выдвигайте меня, люди, прямо в Центризбирком!
Генералам – слава!
Либералам – слава!
Слава тем, кто слева!
Слава тем, кто справа!
Губернаторам несладко, а кому сейчас легко!
Дядя Вася вместо пива пьёт кефир и молоко!
 

 
Да, ваш батька крутой, а наш батька круче.
В огороде бузина, а в Киеве Кучма.
Витя любит Мумий-тролля, а я Леннона люблю.
Нету времени подраться, цигель-цигель-ай-лю-лю.
Террористы боятся ходить в сортир.
На развалинах России мы построим новый мир.
Это что за остановка, Византия или Рим?
А с перрона отвечают: «Виходи, поговорим».
Вся держава, как невеста,
Очень хочет стать женой.
Все же очень интересно,
Что же будет со страной?
 

 
Эх, мать-перемать, будем петь и плясать,
И пить, и любить народ наш буйный!
Любовь – это сон и, как сказал Соломон:
«И это пройдёт», а он мужик был умный.
 

О пользе и вреде снобизма

 
На диване я, как древний грек на травке,
Разбавляю, как Сократ, водой портвейн,
Генри Миллера читаю, Джойса, Кафку,
И снобизм свой занюханный лелею.
Денег нет, в стране – бардак, в воде – холера,
На душе – ненужные сомненья.
Лишь портвейн да музыка Малера
Успокаивают мне пищеваренье.
 

 
Богу, братцы, – Богово, ну а снобу – снобово!
 

 
Вот сосед – прикинулся банкиром,
Пьёт «Клико», к валютным ездит дамам.
Правда, Сартра путает с сортиром,
А ван Гога путает с ван Даммом.
И ничуть ему от этого не грустно,
Взял цыган, и на извозчике – к актрисам…
Он не сноб, он просто счастлив безыскусно,
Как ребёнок тихо счастлив, что пописал.
 

 
Засветло встанем, тянем-потянем,
Дедка, бабка, внучка, Жучка, котофей —
Вытянуть не можем.
 

 
Размышляя об эстетике Матисса,
Погружаюсь в свой экзистенциализм,
Я бы тоже, может, дернул по актрисам,
Да мешают только бедность и снобизм.
Мой снобизм – он как лучик путеводный,
Помогает воспринять судьбу, как должно.
Мол, художник – он обязан быть голодным,
Он худой, но гордый, он – художник!
 

 
Вот другой сосед, – тот люмпен неприличный,
Бедный Йорик, жертва пьяного зачатья.
Для него Бодлер с борделем идентичны,
Ну а Рэмбо и Рембо – родные братья.
Да пускай шумит, не зря же он напился!
Пусть ругает президента «педерастом»,
Лишь бы он в подъезде не мочился,
Да не лез бы к управленью государством!
 

 
Горлица вьётся, песнь раздаётся:
«А не лепо ли бяше нам, братья…».
Да ни фига не лепо!
 

 
Нувориши тихо хавают омаров,
Маргиналы хлещут горькую заразу:
«Мы, конечно, круче Занзибара!»
Государственный снобизм сродни маразму.
Ой вы, гой еси, бояре с государем!
Гой еси вы, вместе с вашим аппаратом!
Доиграетесь – глядишь, приедет барин,
Он рассудит – кто был большим демократом.
 

 
Давеча прочел в одной я книге,
Там сказал кому-то раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим только фиги!»
Я вперед смотрю – там тоже фиги. Скверно.
Пушкин умер, на жнивье – туман да иней,
Из деревни слышно рэповую песню,
Над седой усталою страны равниной
Гордо реет непонятный буревестник.
 

 
Засветло встанем,
Песню затянем:
«Тирли-тирли я гуляла молода,
Пока не помёрла…»