Текст книги "Война (СИ)"

Автор книги: Тимур Машуков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 39

В очередной раз получив весьма чувствительный тычок в бок, я раздражённо отбросил меч в сторону. Верный клинок возмущённо звякнул, ударившись о мраморную плитку пола тренировочного зала. Черкасский невозмутимо указал острием своего оружия на мой меч и сделал приглашающий жест. Но я отрицательно качнул головой. Сегодня явно был не мой день, как впрочем, и вся последняя неделя.

– Увольте меня, Олег Гаврилович, вы же видите, что я ни на что не годен…

– Я вижу, Ваше Величество, что ваши мысли далеки от этого места, и это не есть хорошо. Вы должны уметь в любой ситуации…

– Да-да-да, уметь взять себя в руки, сражаться так, словно каждый бой – последний, и всё в таком духе!.. Я это слышу от вас так часто, что вызубрил и могу рассказать всё без запинки, разбуженный среди ночи. Вот только у каждого своё предназначение – воин должен оттачивать своё мастерство, а я… Я – не воин! Вы этого ещё не поняли? Я не воин! И возможно, вам стоит уделить больше внимания дрессуре моей стражи, чтобы мне не приходилось задумываться о собственной безопасности!

Ускорив шаг, я вышел из зала, так и не отважившись взглянуть в глаза Черкасского. Я чувствовал, нет, я знал, что я был несправедлив, что мои слова были напоены ядом, который отравлял мою душу.

После этого провального финского похода я понимал, что некого винить, кроме самого себя. Но злоба поднявшаяся во мне, перешла в ожесточённость и желание сделать виноватыми всех вокруг. Я срывался на близких, на министрах, на каждом, кто имел несчастье оказаться в непосредственной близости от меня. Я словно ожидал обвинений в свой адрес и торопился предвосхитить их, напасть первым, не дать никому возможности высказать вслух то, что думал сам.

Я – никудышный муж, на примере моего брака можно учить других, как не надо строить семейную жизнь.

Я – никудышный брат, в ответ на возмущения сестёр, что после этого похода со мной стало невозможно нормально разговаривать, я язвительно им сообщил, что им давно пора подумать о новом браке и велел министрам заняться этим вопросом. А я ведь знаю, насколько болезненна для них эта тема после чудесного спасения из лап извращенцев.

Я оказался плохим сыном – не сумел отомстить за расправу над родными родителями, даже не разузнал правды о ней, а приемной, любившую меня, позволил закрыться в каменном мешке, похоронив себя заживо. И даже не навещал её, находя всё новые и новые предлоги для отмены визитов, потому что всё труднее было смотреть в её чистые глаза и не опускать своих…

И вряд ли меня можно было назвать хорошим отцом, вся моя заслуга перед детьми была только в их появлении на свет. При этом я даже не мог признать дочерей, лицемерно называя их племянницами даже в собственных мыслях…

Почему всё складывается не в мою пользу? Ведь я всё время старался поступать правильно, я надеялся, что я – на стороне хороших парней, что бы это ни значило! Бессонными ночами, когда я размышлял о своей судьбе, я успокаивал себя тем, что оказался не таким уж плохим императором, хотя и не был к этому готов. И вот – этот грёбанный поход! Я доверился своей интуиции, которая оказалась такой же насквозь лживой, как и я сам! Я не слушал умных людей, советовавших повременить, дождаться проверки сведений, не ставить под удар всё одним необдуманным решением. Но где там – меня же вела судьба! Мне же хотелось войти в историю как спасителю империи, как талантливому и прозорливому полководцу!..

Не в силах сдерживаться, я громко выругался вслух, заставив сопровождавших меня гвардейцев безмолвно переглянуться. Ох, уж эти взгляды! В последнее время мне в каждом чудилась скрытая насмешка, презрение, понимание, что император на деле оказался слабаком и глупцом. А настоящим героем был Громов.

Судорожно сжав зубы, я изо всех сил толкнул тяжёлую дверь приёмной. Испуганно дернувшись, мой секретарь вскочил и поспешно опустил глаза. Вот кто умеет держать нос по ветру! Моментально просчитал, что сейчас лучше не встречаться со мной взглядами.

– Вызови ко мне князя Долгорукого. И живее!

С грохотом захлопнув за собой дверь своего кабинета, я схватился за хрустальный кувшин. С некоторых пор его содержимое сменилось с воды на вино. Только после пары глотков ненависть и злоба, стальной проволокой сжимавшие мои внутренности, чуть ослабляли свою хватку. Не прошло и десяти минут, как в дверь осторожно постучали. И это тоже безумно меня бесило – раньше Сергей Иванович, зная, что я его жду, зашёл бы без излишних церемоний. Но теперь и он обращался со мной, точно с истеричной барышней. Или – но об этом я предпочитал не думать – как с опасным умалишенным…

– Войдите уже! – крикнул я, не сумев скрыть раздражения в голосе. И добавил чуть тише:

– И прикройте за собой плотнее дверь.

Разговор предстоял щепетильный, мне не хотелось допускать возможность того, что кто-то услышит хотя бы его часть.

Пока Долгорукий устраивался в кресле напротив меня, я внимательно смотрел на него. Жизнь при дворце уже научила меня, что безоговорочно доверять нельзя никому: здесь правят бал лицемерие и расчет. Но был уверен, что именно на расчёте и строился наш с ним союз. После официального оглашения нашей помолвки с его дочерью у него появились весомые причины помочь мне удержаться на троне. А что касалось Громова… О причинах нелюбви министра внутренних дел к бывшему канцлеру я мог только догадываться. Но факт был налицо – Сергей Иванович так же болезненно относился к опальному князю, как и я.

– Ваше Величество, тянуть далее нельзя. – сразу взял он быка за рога. – В народе волнения, и, что хуже всего, они затронули и армию. Всё громче звучат вопросы – почему героя самого грандиозного сражения последних десятилетий обошли с наградой? Более всего ропщут те, кто лично видел последствия атаки на бобруйский гарнизон, представители жителей городка и солдат, что стояли тогда плечом к плечу с Громовым, просят вашей аудиенции… Что вы намерены делать?

Я поморщился и долил себе вина. Не обращая внимания на лёгкую укоризну во взгляде Долгорукого, выпил залпом и снова наполнил стакан. Затем поинтересовался:

– Как он?

Князь правильно понял меня и пожал плечами.

– А чего можно ждать от Громова? Очередное чудо. По уверениям лекарей, он идёт на поправку. Хотя, когда его доставили в столицу, чудом казалось уже то, что он дотянул до этого… Кто знал, что при таких травмах, при полном магическом истощении, после сильнейшего перенапряжения он сумеет восстановиться? Это невозможно, но это же Громов…

– Громов, Громов… Проклятый Громов! Заноза в заднице! Насколько всё было проще, если бы он сдох!!! О, мы устроили бы пышные похороны, мы чествовали бы героя, возвели бы ему памятник! И пусть бы детишки возлагали цветы, поэты исторгали слезливые оды… А что теперь? Чего он захочет? На волне всенародной любви вернуть своё положение при дворе?! Или того хуже, решит сам занять престол? Стоит ему…

Тут я замолчал, осознав, что сам чуть не выдал самую грязную тайну, что мы делили с Громовым на двоих – о моём происхождении. Вот что постоянно вертелось в моей голове, вот что не давало покоя. Почему мою ошибку исправлять довелось именно тому, в чьих руках было такое грозное оружие против меня? Это злая насмешка судьбы!

Раньше мне казалось, извлеки он этот секрет на свет Божий, я с немалым облегчением откажусь от престола, скину груз ответственности, скроюсь в кубанской глубинке, где некогда нашёл приют настоящий Алексей и где он был по-настоящему счастлив со своими книгами… Но сейчас я не видел смысла врать самому себе. Да, я привык к власти, к тому, что мне не нужно считать копейки от стипендии до стипендии, что в моём распоряжении целая империя, что красивые девушки готовы по одному мановению пальца прыгать в мою кровать… И кто бы в здравом уме отказался от такой жизни? Кем я был раньше – простым студентом со смутными жизненными перспективами? И вот кем я стал. Готов ли я отказаться от всего этого? Нет, я буду до последнего цепляться за своё положение! А Громов – это угроза не только мне, он легко может поломать судьбу моих детей! Что станется с ними, если станет известно, что они – не Романовы?

Поняв, что молчание затянулось, я взглянул на Долгорукого.

– Для начала – проследите, чтобы во всех летописях, во всех официальных документах было указано, что объединенную армию Европы обратила в бегство императорская армия…

– Ваше Величество, но вам же известно, что вся заслуга нашей армии в том, что они лишь преследовали бросившихся в бегство…

– Это неважно! В конце концов, Громов – по-прежнему подданный Российской империи! А это значит, те силы, что он собрал – тоже часть императорской армии!

Я злорадно смотрел на министра, а видел перед собой лицо проклятого канцлера. Историю пишут победители?! Как бы не так, её пишут под диктовку сильных мира сего в угоду их воле. И значит, будет так, как решу я, пока я ещё император!

– И поскольку наш герой чувствует себя удовлетворительно, предлагаю назначить дату официального приёма всех отличившихся в том сражении. Велите подготовить приказы о награждении всех офицеров… Придумайте сами, какой орден им вручить в данных обстоятельствах. Быть может, стоит учредить новый? Что касается солдат – выдать денежную сумму и памятные медали…

Сергей Иванович пристально смотрел на меня, словно пытаясь прочитать мои мысли, затем осторожно спросил:

– Так а что будем делать с награждением самого Громова?

Я с деланным изумлением поднял бровь:

– А какие вы видите варианты? Я считаю, что его нужно наградить наравне с остальными офицерами. Земель у него достаточно, средств тоже, титул есть… Да и не за награды же он сражался, в самом деле! Он защищал отчизну, он выполнял свой долг. И если мы решим платить ему за это, то скорее унизим… Такие подвиги свершаются бескорыстно, не так ли?

Затем я вкрадчиво продолжил:

– Несомненно, мы устно выразим ему свою безмерную благодарность… Надеюсь, что участие в этом приёме не ухудшит его здоровье, которое ещё очень слабо. Было бы безмерно грустно, если бы все эти чествования и чрезмерные волнения подорвали его ослабленное травмами здоровье, вы не находите? Ведь он мог бы вернуться к государственной службе, вновь занять должность канцлера…

Я заметил, как тень набежала на лицо министра и удовлетворённо кивнул. Да, я последний мерзавец, но я, в конце концов, защищаю свою семью! И волен использовать ради этого любые средства. Вряд ли Долгорукого устроит такая перспектива – вновь стать всего лишь третьим лицом в государстве, уступить власть старому недругу, которого приходилось столько лет терпеть. И если я правильно всё рассчитал, то он найдёт возможность обезопасить себя, а значит, сам того не подозревая, укрепит моё положение на престоле.

Глава 40

Потянулись тягостные дни. Я принял решение, а дальше уже принялись за работу, засучив рукава, различные ведомства. Военные штабы спешно готовили списки тех, кого необходимо было представить к награде; канцелярские писцы ловкими пальцами, усеянными чернильными пятнами, выводили замысловатые завитушки на богатой, лощеной бумаге, украшенной изображением двуглавого орла, оформляя эксклюзивные пригласительные билеты на Императорский приём; работники Монетного Двора день и ночь трудились над изготовлением сотен памятных медалей, которые, по моему замыслу, должны были быть не только почётным наградным знаком, но и ещё приносить пользу владельцу. Каждый заветный кругляшок лучшие придворные маги превращали в довольно сильные защитные артефакты. В этом была своя извращённая логика – особый подарок от императора, не сумевшего уберечь подданных от тяжкого испытания…

На самом деле, сражением при Бобруйске война, естественно, не закончилась. Но оно стало отправной точкой нашей победы. Дух противника был сломлен, и оправиться от этого Союз Европейских Государств, образованный чуть ли не накануне коварного нападения, уже не смог. Мы взяли не количеством нашей армии, а качеством. Увидев, на что способен всего лишь один человек, один русский воин, наши враги ужаснулись. Их отступление по всем фронтам по факту было банальным бегством. Но убежать от русского солдата, обозленного годами вялотекущих конфликтов, взаимных подозрений, оскорблений, коротких стычек, было попросту невозможно. Масла в огонь добавило и стремление императорской армии реабилитироваться за вынужденное опоздание. Истинного его виновника они не то, что наказать, даже озвучить его имя вслух не могли, и от того с удвоенной яростью бросались в бой против разрозненных сил противника, неумолимо преследуя его по пятам, заходя всё дальше и дальше на чужую территорию, безжалостно уничтожая всё на своём пути.

В приёмной Министерства Иностранных дел было тесно от различных делегаций, сначала послы недружественных нам стран пытались качать права, кричали о недопустимости подобной жестокости, намекали на скорое возмездие… Но чем дальше продвигались наши силы, тем сильнее менялся тон их заявлений. Подсчитывая убытки, зарубежные финансисты в ужасе хватались за голову: там, где они рассчитывали на огромную прибыль, обнаружились такие потери, от которых придётся оправляться годами. Что бы мы не говорили о возвышенных причинах войн, непреложной истиной остаётся одно – миром правит капитал. И вскоре под давлением обстоятельств, а точнее, тех, кто вложил огромные средства в эту компанию и потерял всё, Европейский союз вынужден был признать полное поражение. Началась другая война – дипломатическая. Проигравшие озвучивали условия капитуляции, победители отметали их и выдвигали свои. Здесь я устранился, полностью положившись на специалистов, возглавляемых князем Долгоруким. Один раз я уже взял на себя ответственность, поступил вопреки здравому смыслу – и до сих пор не мог нормально спать по ночам, изнывая от горького разочарования и осознания собственной глупости. Второй раз подобной ошибки я не допущу. Не добавляло мне спокойствия и то, что происходило в моей стране, практически у самых дворцовых стен.

Несмотря на все мои усилия нивелировать значение участия Громова в защите Бобруйска, а если уж быть честным, то в одержании победы вообще, слухи о его невероятном противостоянии огромным силам противника росли и ширились. Уже, затаив дыхание, шептались о том, что в одиночку он простоял не три дня, как было на самом деле, а все пять, и что, дескать, потом, когда подоспела на подмогу армия, он возглавил её и преследовал бегущих, карающим мечом возмездия пройдясь по враждебным территориям. И лишь убедившись в том, что угроза империи устранена окончательно и бесповоротно, он вернулся в свое поместье. Мне оставалось лишь, сжав кулаки в бессильной злобе, наблюдать за тем, как на моих глазах рождалась легенда. Легенда, которая, по моему убеждению, переживёт и меня, и самого Громова, и наших детей…

И всё чаще слышались недоуменные вопросы – отчего же героя, совершившего такой колоссальный подвиг, до сих пор не удостоил визитом император? Почему продолжается опала князя, который чуть ли не ценой собственной жизни вырвал победу и уж явно этим искупил любые свои прегрешения перед троном? У меня не было на это ответа, который можно было бы произнести вслух. Я понимал, что, будь на месте Громова другой человек, я бы уже непременно навестил его, выразил благодарность, поинтересовался здоровьем. Но я не мог, просто физически не мог пересилить себя и отправиться в дом к тому, в чьих руках была моя судьба. И я малодушно надеялся на пресловутый приём – в торжественной атмосфере должно было легче вести непринужденную беседу, вручив, наконец, прилюдно подготовленную награду, чтобы снять все неудобные вопросы. Официальное приглашение было отправлено в поместье Громовых, но ответа пока не последовало.

Учитывая напряжённую обстановку в столице, подготовку предстоящего празднества провели в рекордные сроки. И вот настал долгожданный день. Суета во дворце началась уже с раннего утра, вышколенные придворные лакеи бесшумно носились по коридорам с озабоченным видом, смахивая несуществующую пыль, расставляя свежие цветы в изящных вазах. На Дворцовой площади были слышны звуки молотков – там устанавливали огромные деревянные столы и лавки, своего часа дожидались пузатые бочки с квасом и вином. Из кухонных помещений распространялись такие ароматы, что было совершенно невозможно сосредоточиться на делах.

Я бросил взгляд на алую бархатную подушку, на которой покоилась внушительная, массивная орденская цепь из чистейшего золота, украшенная множеством бриллиантов и рубинов. Сам орден представлял собой лучистую звезду, за которой виднелись скрещённые мечи, а в центре находилось изображение святого Илии. Эту награду Капитул императорских орденов подготовил по моему распоряжению для князя Громова. Поразмыслив после моего разговора с Долгоруким, я осознал, что было бы огромной ошибкой пойти на столь жёсткую конфронтацию с Владимиром Алексеевичем. Уравняв его с простыми офицерами, я просто унизил бы его прилюдно, возможно, вынудив на ответный шаг. А как бы он мог отомстить мне за такое явное оскорбление? Проверять это я не имел ни малейшего желания.

Учреждая новый орден, я вспомнил о святом Илии, который в моём мире являлся покровителем десантников. А ведь тот чудесный и таинственный способ, с помощью которого Громов сумел так быстро добраться до Бобруйска, можно было с полным правом назвать десантированием с воздуха! Так и родился орден святого Илии, и сегодня он впервые будет вручён отличившемуся князю.

Отведя взгляд от переливающегося драгоценным блеском ордена, я услышал осторожный стук в дверь, затем она деликатно приоткрылась ровно настолько, чтобы мой секретарь смог просунуть в образовавшуюся щель голову.

– Ваше Величество, прибывают первые гости! Вас ожидают…

Глубоко вздохнув, я нацепил привычную бесстрастную маску и приготовился к участию в очередном спектакле.

– Уже иду…

Одним из первых явился генерал Голицын, ради этого приёма ему пришлось спешно возвращаться из новообразованного Польского княжества. По итогам дипломатических переговоров территория Речи Посполитой отошла Российской империи, как и большая часть Прибалтики. Понимая, что навести порядок на этих землях, населённых людьми, выращенными ненависти к русскому народу, будет нелёгкой задачей, я назначил Василия Андреевича генерал-губернатором этой области. Умеющий находить общий язык с простым людом, обладающий железными нервами и крепкой хваткой, привыкший к строгой армейской дисциплине, он показался мне идеальным кандидатом. Хотя, для самого генерала это оказалось полной неожиданностью. Сегодня о его назначении будет объявлено официально, хотя все условия были уже обсуждены с ним приватно. И сейчас, наблюдая, как он курсирует по залу, громогласно приветствуя старых знакомцев, учтиво раскланиваясь с присутствующими дамами, находит для каждого нужные слова, я понимал, что в этот раз не ошибся.

Произнеся заготовленную речь, я с тревогой оглядывал зал. Несмотря на оживление и праздничный блеск, чувствовалось какое-то напряжение. Казалось, все присутствующие скрывают нетерпеливое ожидание чего-то важного. Поманив обер-церемониймейстера, я вполголоса поинтересовался:

– Князь Владимир Алексеевич Громов прибыл?

Тот мучительно покраснел, отвёл глаза и промямлил:

– Никак нет, Ваше Величество… Боюсь…

Я нетерпеливо поторопил его, чувствуя подвох:

– Говори уже, в чем дело!

Тот собрался с духом и выпалил:

– Князь передал с нарочным записку…

– Где она?!

Обер-церемониймейстер зачастил, чувствуя, что гнев охватывает меня:

– Дело в том, что посланник князя передал мне письмо в присутствии Великой княжны, Елизаветы Александровны. Она его забрала, прочитала и сказала, что сама вам всё передаст…

В этот момент на его лице отразилось огромное облегчение:

– Вот и она, Ваше Величество! Позвольте мне… Мне ещё нужно…

– Хорошо, свободен.

Я внимательно следил за тем, как ко мне пробирается сестра, рассыпая ослепительные улыбки и отвечая на многочисленные приветствия. И только мне было видно, что за её напускной любезностью кроется напряжение. Что же такого написал Громов?!

Наконец, она добралась до меня и рухнула в кресло, энергично обмахиваясь веером, украшенным изображениями ярких диковинных птиц. Это был подарок Анны, привезённый из Японии, служивший предметом зависти многих придворных дам.

– О-ох, как я отвыкла от таких мероприятий! Как это утомительно…

– Лиза, не надо долгих вступлений! Что передал Громов? Где письмо?

Я требовательно протянул руку. Она стремительно побледнела, громко щелкнула веером, сложив его, и оглянулась вокруг. Убедившись, что никто не вслушивается в нашу беседу, она умоляющим тоном зашептала:

– Алёша, только не гневайся, я уверена, что это какое-то нелепое недоразумение! Я совершенно не понимаю, почему он так написал, но должна, слышишь, должна быть причина! Веская причина!

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак, я медленно вздохнул, считая про себя до десяти… Потом немного расслабился и прошипел, глядя в широко распахнутые глаза Лизы:

– Письмо!

– Вот…

Пока я пробегал взглядом строчки, скачущие то вверх, то вниз, будто отображая настроение пишущего, она нервно сжимала тонкие руки, закусывала губу, бросала быстрые взгляды по сторонам. М-да, действительно, отвыкла сестрёнка от светской жизни, и куда подевалась привычная выдержка? Я медленно сложил листок и произнёс:

– Ты права, это явно недоразумение. Я с этим разберусь.

Завершил приём я очередной речью, в которой выразил сожаление о том, что главный герой сегодняшнего дня так и не смог прибыть во дворец по причине ухудшившегося состояния здоровья, огласил решение о его награждении орденом и продемонстрировал его… Пока отточенные, гладкие фразы сами собой срывались с моего языка, в голове шла лихорадочная работа мысли. Откуда могло стать известно старому князю о моем первоначальном желании не выделять особо его заслуги и уравнять с простыми офицерами?! Разговор с Долгоруким вёлся с глазу на глаз, и если я не поведал о нём Громову, то это мог сделать только Сергей Иванович… И я ещё думал, что сумел переиграть старого дипломата?! Скорее, это он решил моими руками устранить вероятного конкурента. Каким образом он донёс информацию до Громова, не столь важно, важен результат. Я перебирал в уме пропитанные желчью и разочарованием строки послания Владимира Алексеевича. Если кратко изложить суть, то он презрительно швырял мне в лицо «возмутительную подачку» и отказывался впредь иметь что-то общее с императорским двором, где его посмели столь грубо унизить. И вскользь упоминал даже возможность того, что готов покинуть пределы страны, коль здесь не в чести такие ценности, как верность и надёжность…

Что ж, хоть и косвенная, но моя вина в этом была. Продиктованные озлобленностью и страхом, слова сорвались с моего языка, а значит, разгребать последствия придётся мне. Пора брать себя в руки и как-то успокаивать старого упрямца.

Своё решение я начал воплощать в жизнь сразу же на следующий день после приёма. Осторожно подбирая выражения, составил ответное письмо Громову, призвав на помощь всё, чему обучился за годы жизни при дворце. Выразил недоумение тем, что князь увидел ситуацию несколько не в том свете, приложил указ о пожаловании ему ордена, выразил надежду, что он пересмотрит свои решения… Потребовалось немало времени, тонны бумаги, литры чернил и все мои дипломатические качества, чтобы в длительной переписке убедить-таки упрямца явиться во дворец. Тогда мне это казалось хорошей идеей…

Громов по старой привычке внесся во дворец, словно порыв злого Северного ветра. Когда он стремительно шагал по коридорам дворца, вокруг, будто круги по воде, понеслись возбуждённые шепотки. Несмотря на измождённый внешний вид, от него веяло мощной энергией, казалось, что в Зимний залетела шаровая молния. Следом за Владимиром Алексеевичем едва поспевал его сын, Павел, бросавший извиняющиеся взгляды по сторонам.

– Владимир Алексеевич, я рад, что вы нашли в себе силы, чтобы явиться ко двору…

– Я осознал, Алексей Александрович, что иначе вы изведете все запасы гербовой бумаги на послания мне!

Я бросил взгляд на распахнутую дверь, ведущую в приёмную, где уже собралась любопытствующая толпа.

– Оставьте нас!

Захлопнувшаяся дверь отсекла разом все посторонние звуки. Я смотрел на Громова. Выглядел он неважно, кожа так плотно обтянута череп, что казалось, кости скоро её прорвут, во всех движениях ощущалась лихорадочная горячность, в глубоко впавших глазах сверкали недобрые огоньки. Не в силах усидеть на месте, он вскочил, навис над моим столом, сверля меня взглядом.

– Давайте проясним все раз и навсегда, Алексей Александрович!

Моё отчество он произнёс с лёгкой заминкой, ухмыльнувшись при этом, и я понял, что так он напоминает мне о нашей общей тайне.

– Я не намерен играть в ваши игры! Мне не нужны ваши побрякушки! Я не наёмник, мне не нужна плата! Все, что я делал – я делал из долга перед отчизной, не перед императором! Увы, моя судьба крепко связана с вашей, это мой крест – исправлять то, что умудряетесь сотворить вы, Романовы!..

– Отец! Как ты можешь???

Потрясённый Павел подскочил, схватив Владимира Алексеевича за руку. Посмотрел на меня:

– Простите его, Алексей Александрович, он ещё плохо себя чувствует, это всё горячка…

В этот момент раздался стук в дверь, чуть разрядивший обстановку. Принесли чай. Я про себя горячо поблагодарил того, кто догадался о дать распоряжение его приготовить. Пока нахмуренный Громов – старший нехотя отхлебывал травяной напиток, поддавшись на уговоры сына, но жалуясь на горечь и непривычный вкус, я собирался с духом.

– Владимир Алексеевич, мне искренне жаль, что вы так настроены. Поверьте, что я испытываю лишь безмерную благодарность…

Громов глянул на меня и обратился к сыну:

– Павлуша, ступай, вели подать карету, мы уезжаем, я пока перемолвлюсь парой слов наедине с Его Величеством… Да не беспокойся, всё будет хорошо!

Дождавшись, пока тот выйдет, князь подошёл ко мне, с громким стуком поставил чашку на стол, наклонился ко мне и свистящим шёпотом произнёс:

– А ты повзрослел, финский щенок, научился гладко врать, не краснея, как прежде! Я знаю, чего ты боишься – только я верен своему слову. Я поклялся, что твое происхождение останется тайной, своему другу, Александру… И значит, она сойдёт со мной в могилу. Живи, маленький финн, но помни – на страже Российской империи всегда стояли Громовы, и мы начеку! Откуда бы ни исходила опасность для империи: из-за ее пределов или из самого её сердца!

С этими словами он двинулся к выходу, приоткрыл дверь, обернулся:

– Честь имею, Ваше Величество! Надеюсь, больше наши пути не пересекутся. И кстати, чаек ваш – изрядная дрянь!

Громыхнув так, что в кабинете задрожали стекла, он покинул его.

Это были последние слова князя Владимира Алексеевича Громова, что прозвучали во дворце. Спустя пару дней из его поместья пришла скорбная для империи весть – старый князь скончался.