Текст книги "Венера туберкулеза"

Автор книги: Тимофей Фрязинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

10. Аквариум судьбы

Павлин поздно понял свою ошибку, очередная пассия, студентка первого курса строительного вуза Даша, после двух первых теплых свиданий начала выкладывать прочными кирпичами холода стену в их отношениях сразу после того, как ощутила с его стороны ожидания и требования. Или же несоответствие планов и надежд 28-ти летнего мальчугана и женской реальности нарисовались ему нарастающим разрывом. Надежда – это как потенциальное разочарование, так и потенциальное чудо, все зависит от веры и любви. Знакомство длилось уже две недели, завязалось при помощи системы SMS-сообщений, Павлин специально для этого купил использованный сотовый телефон на Митинском рынке. Мобильник сильно борохлил при разговорах, но для коротеньких текстовых сообщений подходил нормально. В компьютерной базе данных плавают тысячи телефонных номеров тех молодых людей, которые желают выйти на близкого человека, Павлин особо не утруждал себя выбором и ответил на первое приглянувшееся резюме. «Симпатичная брюнетка, рост, вес, ищу интимных отношений, Даша». Первые его SMS-пике оказались неудачными, слишком грубое обращение вызвало у девушки реакцию отторжения, она настойчиво попросила Павлина больше не писать ей никогда, но юноше понравился ее тон, он выждал некоторое время, купил себе новый телефонный контракт с новым номером и, наученный опытом, повел новую беседу более осторожно. На этот раз студентка, не подозревавшая, что переписывается с тем же хамом, проявила интерес, и они решили встретиться, чтобы посмотреть друг на друга в живую. За час до начала занятий вечернего отделения Павлин подъехал к ее институту, туда же прибыла и Даша, разговор протек выдержано и поверхностно.

– Я, – поделилась своими впечатлениями девчонка, – на выходных ходила с папой на охоту, он у меня охотник, и застрелила двух уток.

– А, я, – парировал юноша, – на выходных работал.

За все время общения они даже не посмотрели друг другу в глаза, ничего не предвещало бури, но когда Павлин сел в вагон метро, то на его телефон от Даши пошли совершенно неожиданные сообщения:

– Зайка, моя, Павлинчик, я по тебе скучаю на этой отвратительной лекции по математике. Ты даже не представляешь то, как я тебя хочу.

Резкий переход от посредственной беседы к словам любви не насторожил пылкого донжуана, он быстро поднялся в своих глазах до неба и поплыл. Начались постоянные созвоны по мобильному и домашнему телефонам, за пять дней Павлин истратил на связь тысячи рублей, девушка жила в Орехово-Зуево. Окраска бесед по взаимоинициативе приобрела практический смысл.

– Если ты меня хочешь, – утверждал он, – то давай скорее встретимся снова. Я тоже тебя хочу.

– Давай, – отвечала она.

Предстоящая встреча мусолилась ими в подробностях, несколько дней и наконец-то произошла на ВДНХ. Несмотря на холодную погоду, Даша приехала в короткой юбочке и модных чулках, молодые люди два часа страстно целовались на лавочке, девушка пообещала ему большее. Третье свидание изменило настроение Павлина, предвкушающего скорую развязку событий, Даша не уделила ему должного внимание, ее постоянно отвлекали чьи-то SMS-сообщения, она не слушала и не слышал паренька. Лил дождь. Павлин приехал с ночной смены, не поспав, раздражительность в такие моменты бьет ключом, вдруг возникшие жизненные обстоятельства не позволяли свежей парочке найти консенсус для той долгожданной, более важной ступеньки отношений, которую она ему обещала.

– В четверг я буду гулять с подругой, – говорила Даша.

– А как же я?

– Не знаю.

Они разъехались каждый по своим направлениям. Неопределенность отношений мучила паренька, всю дорогу домой Павлина коробила холодность девушки, так резко наступившая после ласк на лавочке ВДНХ, он ждал от нее большего трепета и чувственности к своей персоне и, не получив их, решил пойти на провокацию.

– Я на тебя обиделся, – написал Павиан по SMS-почте и стал уверенно ждать извинений и теплых слов.

– На обиженных воду возят, – гласил мнгновенный ответ, – и сексом с ними не занимаются.

– Я ехал к тебе, хотел увидеться, а с твоей стороны – пустота, – ему так понравилось быть зайчиком и лапусиком.

– Не надо обвинять – если что не нравится, я не держу.

Такого поворота Павлин не ожидал. Его мечта рушилась, еще несколько дней назад он ощущал себя любимым и законно не предполагал иного, однако, женщины бывают непредсказуемы.

– Что, – скрывая страх, спрашивал он, – встречаться больше не будем?

– Если ты не хочешь, давай не будем.

– Нет. Я хочу с тобой встречаться, – услышала драгоценные слова Даша.

Не оборвавшись, их роман получил возможность для продолжения, но строить прогнозы в такого рода делах, занятие бессмысленное, хотя и заманчивое. Заманчивостью легких отношений елозили Павлина варианты знакомства в мобильной сети, он, несмотря на загруженный график работы и изнуряющие ночные дежурства, уже не мог спокойно заснуть. Мучавшая мальчугана неудовлетворенность была плодом его воспаленного рассудка. Кредо судьбы. Неудовлетворенность – это жизненный диагноз, больной человек всю жизнь не будет рад окружающей действительности и уверен, что достоин лучшего. Ему всегда и всего мало, ему надо большего, его данность – ущербна. Хотя всего лишь надо научиться быть счастливым тем, что есть здесь и сейчас, Павлин пытался получить удовлетворение своего внутреннего мира от чужих, незнакомых людей. Даша не давалась, он опять окунается в среду озабоченных владельцев сотовых. Тем более, виртуальное знакомство придавало даме некую загадочность, которую он не мог встретить в своем реальном окружении. Женщина может быть любой, но она не может быть не загадочной. Сначала он узнавал ее координаты, потом слышал голос, затем шли томительные надежды и ожидания счастья, но в этот раз Павлин быстро нашел общий язык с некой девушкой, ищущей, как и все здесь, интимные отношения. У нее была квартира в центре города. Он стремительно приезжает на станцию метро «Таганская», ждет ее среди еще десятка таких же ожидающих кого-то людей, но мадмуазель не появляется. Жесткость лишает его рассудка. Молодой ловелас начинает судорожно обзванивать другие примеченные номера из обильного списка.

– Вы извините, пожалуйста, – говорит ему женский голос на другом конце виртуального провода, – я случайно дала объявление, я уже не хочу ничего, мне ничего не надо, – она волновалась и оправдывалась.

Парень набирает номер нового поиска. «Хочу секса, приезжай на машине, тел.» Но автомобиля у него не было, Павлин опять ощутил свою несостоятельность.

– Была бы машина, – подумал он, – я бы сейчас вообще не парился ни о чем.

Машина – это всего лишь робот, слуга, подчиняющийся человеку, такой же, как тысячи других удобных достижений цивилизации, джакузи, солярии, интернет, сотовые. Техника не более чем корректно, как доктор, облегчает наши страдания на Земле и не влияет на человечество до тех пор, пока сам человек на ее поле не начинает резких движений. Машина не виновата, что она в руках у больного. Сотовый телефон – это всего лишь управляемая в руках человека машина, вещь очень полезная и совершенно безвредная то тех пор, пока человек не включит его и не наберет номер службы знакомств, где наиболее популярным рейтингом пользуется трафик «Хочу познакомиться для секса». Оба абонента хотят трахаться и им безразлично то, с кем это делать. Вот она, здесь базируется современная Содом и Гоморра. Павлин обламывался, впереди – бессонная ночь на дежурстве, ему было беспокойно, но утром он вместо того, чтобы ехать отдохнуть, прозванивает Дашу, настойчиво просит свидания, едет к ней в Орехово-Зуево на электричке полтора часа, потом полтора часа они едут вместе обратно в Москву, еще час путь от вокзала до дома, итого в дороге он уже был пять часов, впереди – долгожданный интим, после ночной работы. Похоть сделала Павлина стойким. Наконец-то они вошли в квартиру, в пакетике лежало вино и шоколадные конфеты, из комнаты выскакивает бабка лет под 90 с испуганным искаженным лицом и трясущимися руками:

– Павлин! Павлин!..Что делать?.. Он – умер…

Старуха плачет, парень утверждал своей избраннице, что живет один, перед ней с порога предстает нечто мрачное, не обращая внимания на незнакомого человека, горе продолжает литься на людей, готовящихся к удовольствию:

– Что же делать?… Умер… умер… ы…ы…

Бабуля протягивает внучку записку от его матери. «Умер Петр. Помогите похоронить». Петр – второй муж матери Павлина, они виделись еще месяц назад, а теперь его нет. В самый неподходящий момент. Уходить старуха не собирается, переживания доводят ее до истерики, Павлин кое-как уводит родственницу в самую дальнюю комнату и вожделенно подступается к Даше.

– Кто это? Я ее боюсь… Я не буду при ней, – раскованность Даши сменилась напряженностью, только что рядом умер человек.

В комнате раздаются редкие рыдания, ухажер по плотнее прикрывает дверь, полчаса психологической борьбы заканчиваются его победой, она решается отдаться, позволяет себя раздеть, но интимный инструмент мужчины не срабатывает, опечаленную, он провожает Дашу до института, а на обратном пути без отягчающих его до селе раздумий включает свой крайний вариант. Человеческие планы есть болевые точки человческих ущербностей. Некая Тамара, с которой Павлин уже целую неделю имел опыт небольших телефонных переговоров после знакомства в SMS-чате, жила в одном с ним районе, удобно, но как раз светиться в месте своего жительства сексуально неудовлетворенным, он очень и очень не хотел, поэтому врал ей, что обитает на противоположном конце Москвы. Такие орудуют на стороне. Мегаполисы растворяют личность человека, в деревнях, где все на виду, все все про всех знают, преступлений, разврата и грязи много меньше, ибо у людей совесть есть там, где им приходится считаться с мнением окружающих. В деревне с негодяем перестанут здороваться на улице, и он останется один, в многомиллионной Москве отвратительные поступки не несут осуждения общества, ибо постоянного общества вокруг человека нет. Все мелькают.

– Алло, Тамара, это Павлин. Давай сегодня встретимся. Я приеду к тебе через час.

Сексуальный маньяк знал, что у девушки есть место для встречи, этот вопрос он всегда узнавал в первую очередь, во-вторых, с дамой обсуждались животные подробности.

– Я симпатичная полная девушка, – убеждала его Тамара по телефону в течение всей недели, – в сексе мне нравится все. Очень люблю оральные ласки делать мужчине.

– Я тоже это люблю, – отвечал Павлин, чье распаленное воображение рождало многое.

Друг друга они еще не видели ни разу, она – студентка, он – служащий, но необходимость у них была одна, поэтому и состоялась эта встреча. Тамара подошла первой:

– Вы никого не ждете?

– А, вы Тамара?

– Да.

Она была очень толстая, но Павлин это сейчас не волновало.

– Пойдем, прогуляемся, – предложила девушка.

Конечно, ей хотелось быть увиденной с мужчиной. Быть замеченным в родном Районе с такой обширной мадмуазелью парниша не пожелал:

– Я, вообще-то, для другого сюда приехал.

– Я на первом свидании не могу.

– Как так? Ты же час назад дала согласие.

– Я пошутила.

– Ни фига себе шуточки, – он чувствовал свое превосходство над ней и был неумолим, – я с другого конца Москвы ехал. Пошли. Время нет.

– Ладно, пошли.

Через 45 минут Павлин наконец-то оказался в постели с женщиной, ему очень понравилось то, что она выполняла все его желания, только над заведомо не привлекательной особой он смог почувствовать себя мужчиной. Его давно мучил комплекс. «Все уже давно директорами работают в моем возрасте и по штуке долларов получают, – часто думал он, – а я оказался не способен; все люди как люди, а у меня ничего нет, поэтому я нафиг не нужен никому». О своих эмоциональных угрызениях он никому не говорил, тем более первой встречной, насытившаяся плоть отдыхала, Тамара включила разговор:

– А у тебя высшее образование есть?

– Нет, а зачем оно мне?

– Как зачем? С ним, например, ты сможешь стать директором…

Павлин был приследуем. Рождая эмоции, человек становится их заложником. Контроль потерян. SOS! Возбуждаясь, он заряжается и начинает скакать между полюсами магнита Земли в поле других носителей эмоций, теряя свободу и подчиняясь радио-волнам страстей. Одержимый чувствами маньяк самого себя. На Земле люди – всего лишь инопланетяне, странники, изгнаники из райской среды, восстановить благополучие которой здесь мы безуспешно пытаемся прогрессивной гонкой за комфортами и поисками в сфере искусств. Земля – это зона строгого режима, с казармами и каторжными работами, с вертухаями и администрацией, с человеколюбием и продажностью. Временное место жительства. Плацкартный вагон. Человек имеет эмоциональную слабость привязываться к попутчикам и декорациям, которые останутся здесь навсегда, переживать из-за них, искать, терять, вертеться, крутиться, доказывать, спорить, воевать, страдать, болеть и умирать.

11. Груз

Маршрутка, нас 8 человек, мы едем в ночной клуб «Космопорт» на транс-вечеринку, из выходных в выходные мистерии проходят в нескольких точках Москвы. Актовый зал средней образовательной школы с легкой руки ее оборотистого директора по ночам модернизируется в колоссальный шабаш. Конспирация не позволяет выставить на вход неоновую вывеску и развесить рекламные плакаты у станции метро. Красочный мир видений прячется за неприметной железной дверью. У каждого из нас в кармане заготовлена порция наркотика, исключительно галлюциногенные препараты. Грибы. В древние языческие времена их употребляли только шаманы и другие персонажи, ответственные за связь с космосом, сейчас о грибосах говорят в курилках на переменах между уроками. Развитие цивилизации через расширение сознания. Волшебный психоделический псилоцибин. Первый раз был самым незабываемым. Улица, люди, машины превратились в какую-то единую декорацию, картонную картинку, не связанный со мной ничем мир, где я ощущал себя беспрепятственным космонавтом вне законов этого пространства и времени; район стал просто поверхностью, причем, однозначно, живой, мультфильмом, где я был не героем, не режиссером, не статичным участником, а сторонним непричастным наблюдателем. Возвысился. Невесомость души. Прогулка в шапке-невидимке. Такое не забыть. Это лучшее, что дали пережить мне грибы. Потом бывало много хуже. Расплата за нетрудовой путь к познанию неизбежна, она много хуже ожиданий. Полночь, очередь в кассу, пестро одетая публика а-ля карнавал, покупаем билеты, отходим за угол, каждый достает бумажный сверток, вожделенно развертывает его и жрет содержимую требуху. Не знал бы, что это, посчитал бы за мусор. Старшие товарищи показали нам, где растут эти чудодейственные поганки и как они выглядят. Когда грибы попадают в желудок, что будет через 30 минут – неизвестно, но точно что-то будет. Что-то новое, необычное, доселе невиданное и впредь неповторимое.

– Ради этого стоит жить, – утверждал Мельница.

Я съел минимум, штук 30, но и этого достаточно, чтобы неплохо улететь из предсказуемой реальности. Мы еще сидели в баре, когда в башке стала рождаться дикая хрень. В зале громко играл какой-то ди-джей.

– Неплохо было бы, – начал я о том, что первое пришло в голову, – услышать сегодня музыкальную композицию, созданную из выстрелов дробовика и звуков, ритмично издаваемых африканскими танцорами с трещотками.

– И эротическое шоу с жидким йогуртом в презервативах, – вставил Мельница.

– Ты бы стал пить йогурт из презерватива, если бы в нем плавали кусочки грибов? Твоих любимых грибов?

– Презервативы, снятые концов с африканских танцоров?

– Йогурт из грибов мы можем поставлять в Голландию. Грибы сибирские, технологии – немецкие. «Данон».

– Усовершенствованная упаковка-гандон.

– А на этикетке изобразим африканских танцоров. Лейбл.

Я порылся в сумке и выудил оттуда русский йогурт:

– Съедим?

– Оставь на утро. Тебе чего-то сейчас не хватает?

– Вроде, нет. Все очень хорошо. Но со звуками настоящих дробовиков на заднем плане я чувствовал бы себя более вдумчиво.

Меня уже несколько раз медленно глючило. Сумка была набита противоречивой едой, наступало ощущение, что огуречный рассол все мне там залил, дно промокло и с него вот-вот начнет капать. Я порылся в сумке, вытащил оттуда пакет с солеными огурцами, но он опять оказался невредимым. Вскоре дно сумки опять было мокрым.

– Ты за десять минут его уже третий раз достаешь, щупаешь и убираешь обратно. Что-то потерял? Расскажи нам, в чем дело?

– Мне кажется, что огурцы протекли.

– В мозгах у тебя протекло.

В подтверждении правильности этих слов, я изобразил пару раскрепощенных гримас. Мне нравилось то, что у меня протекли мозги. Это нравиться всем, кто ради таких ощущений принимает наркоту. Кто-то предложил покинуть бар. Танц-пол бомбился музоном. И мы нехило попали под эту атаку. С радостью. Я улавливал множество различных звуков, и каждый из них оформлял определенным телодвижением. Ноги дико хуячили в пол, башка тряслась, руки хаотично разметались в стороны, фигура рассекала все свободные участки площадки, кружась в каком-то архискоростном бальном танце. Плюс неестественный громкий смех. Нечеловеческое ржание. И таких, как я здесь было несколько сот. Месиво дрыгающихся фигур. Все под кайфом. Трава, грибы, таблетки, элэсдэ, водка. Безостановочно танцевали часа два, потом я подвалил к первому встречному с уверенностью в том, что он меня поймет. Под психостимуляторами все понимают всех, ибо в каждом каждый понимает что-то свое.

– Любой псих может уйти из лечебницы на выходные, закинуться дрянью, его подружка случайно захватит с собой кухонный нож, чувак крезанется, отберет у нее лезвуху и начнет резать всех подряд, – паренек был серьезен и очень внимательно меня слушал, я попросил его не смотреть в мои глаза, – В такт музыке. Не все и поймут сначала, в чем дело. Может быть, так и надо. Шоу. Или чей-то фриковский прибамбас, костюмчик, одевают же некоторые медицинские халаты и распираторы. Чтобы по-ярче выглядеть. В надеждах на достойную оценку. И таких сумасшедших с ножами может прибыть целая гоп-компания. Массовая резня в ночном клубе. Наркоманы перерезали друг друга из-за дозы дешевого стимулятора. Газеты и не такое написать могут. И фотографии каких-нибудь ублюдков с бешенными глазами и дикими оскалами.

Это не так уж и весело, особенно, когда ты сам находишься на дискотеке, куда после трудного дня съехался весь торчковый сброд Москвы, области и самые отморозки из Питера и провинции. На транс вечеринах трезвый взгляд – неуместная редкость. Здесь собираются только наркоманы. Специфика такая. Специализация. Если большинство еще более менее держит себя в руках, то человек 10-15 гоняли совершенно невменяемые. Абсолютно. Такие есть на каждом пати. Готовые для дурки. Огромные зрачки, резкие движения, бессмысленные высказывания, чудовищные выкрики с того света. Полнейшая психушка. Буйное отделение. В одном из клубов я видел реалный психоз. Телка, видимо, обожралась LSD, начались глюки, она стала визжать и падать на пол. Ее поднимают, она вырывается и опять грохается о землю. Отмахивается от чего-то. Несет какую-то ахинею. Опять пронзительно визжит. Всполошился весь бар. Кошмарная сцена долго стояла перед моими глазами. Это был нелюдь, хотя все приезжают сюда за мечтой.

– Бумага обожралась, – с пониманием пронеслось по толпе.

Я был рядом и почувствовал ее страх. Очень неприятная энергия. Бабу срочно надо было вывести на улицу, атмосферу сменить. Она же была далеко не в клубе, и улицы для нее тоже вряд ли существовало. Неподчиненный никаким правилам мир. Ей вызвали скорую. От обкислоченного человека можно ожидать всего, чего угодно. А когда таких сдвинутых полный клуб – это настоящий хаос. Хотя, конечно, для самих кислотников, данное привычно и кажется нормой. Пару сотен обдолбанных чуваков. Зубодробильный музон. И водка в баре. Всех хорошо прет. Конфликтов нет. Кайф. Рай это или ад? А без музыки? Что бы все они начали делать без музыки? Триста перекошенных рыл вне человеческих законов. Там, за гранью реальности этой ночью оказался Мельница.

– Ладно, стреляйте в меня, – сказал он под утро с обреченностью и тоской в глазах, – ну стреляйте же!

Последние несколько часов с ним творилось временное, но серьезное, помешательство из области паранои. Это были далеко не шутки. Мельница уже длительное время чего-то боялся, но не мог нам внятно объяснить причину своих страхов. Ужас, не сходящий с его лица, говорил о серьезности той ситуации, в которой оказался парень, съевший 200 грибов.

– Выпей водку, – говорил ему я, – полегчает.

Стопка продолжала стоять перед ним нетронутой. Мельница посмотрел на меня еще более недоверчиво. Оставлять его в покое было нельзя, он сразу направлялся к охраннику и пытался объяснить ему, что попал в серьезную беду.

– Меня заманили в этот клуб и хотят здесь убить, – испуганно говорил Мельница администратору, когда я встрял в их беседу.

Лицо администратора выражало настороженность и недовольство. Я успокоил служащего клуба, отвел Мельницу за стол, мы установили возле него сменное дежурство.

– Его нельзя оставлять одного, – говорил Египет.

Мельница услышал наши слова и заплакал.

– Может не надо, – сквозь слезы он стал нас упрашивать о чем-то, – зачем вам это?

На нас стали коситься. Администратор теперь обращал в нашу сторону больше внимания, чем в отношении других снующих туда-сюда людей.

– Мельница! Ты заебал. Что с тобой? Что тебя так пугает? Ничего страшного не происходит. Это твой загон. Все нормально.

– Вам то может быть и нормально, а меня то тю-тю.

Он опять погружался в себя и ни в коей мере не хотел выдавать своих мыслей. А мысли его были воспалены. Часа четыре подряд его держало в напряжении обоснованное сотнями доказательств, рожденных в его больном мозгу, предположение, что мы, наркоманы с темными связями в уголовном мире, привезли его в клуб для того, чтобы убить из-за квартиры, которую он как раз в это самое время покупал. Стопка водки, от которой он отказывался, несомненно, была отравленной. В каждом нашем слове, в каждом движении Мельница находил подтверждение своей бредовой теории.

– Мельница, – говорил я ему, – перестань бояться. Тебе нечего здесь боятся. У нас же пол Района знакомых с пушками.

Я назвал ему несколько знатных имен. Он сжался.

– Ага, – подумал Мельница, – если на счет моей квартиры еще и бандиты подвязаны, то вопрос о моей жизни решен. Эти так просто прощать меня не будут.

– Простите меня хоть вы, – жалобно начал он.

– Да, за что?

Мельница заплакал, я почувствовал себя виноватым. Наверное, не специалисту лучше с ним вообще ни о чем не говорить. Передо мной сидел безумец. Безумие – это складный мир, выстроенный в мозгу, параллельная реальность, филигранность которой сопоставима с настоящим, однако, в отличии от настоящего, существующего вне нас, безумие – не более, чем проект работы мозга человека. Гениальность и ничтожество в одном флаконе. Сумасшедшие мысли тревожат без передыха, и ничего с этим не поделаешь. Это как встроенная программа. С тех самых пор за Мельницей стали следить неизвестные, после каждой вечеринки все больше и больше.

– Черт, – иногда он выдавал мысли в слух, – опять этот оранжевый «Москвич».

Когда человеку кажется, что за ним следят, но он не знает, кто именно это делает, то рождается предположение, что на их стороне может быть любой. Теория заговора. За человеком могут следить, его могут пытаться уничтожить, с ним могут избегать общаться. Отщипываются те куски реальности, которые можно поставить на внутренние рельсы, чтобы смотреть на мир по накатанной. Многие, если не все беды людей, живут лишь в их сознании. Заговоры обязательно существуют, если в них верить. Верят в них те, кто допускает, что Землей руководят люди, хотя как люди могут руководить здесь чем-то, если ни один человек не знает того, что с ним будет завтра. Однажды я вышел вечером на прогулку и, руководствуя свои действия, не планировал, что на следующий день проснусь в своей кровати, а под глазом будет стоять здоровенный синячина. Я совершенно не помнил, как он у меня появился, меня штормило и я блевал в унитаз водой, которой тщетно пытался подавить сушняк. Скотина.

– Ты набычил на каких-то телок, с ними был парень, он тебя и отхерачил. На плешке. Я подбежал, вроде все замялось. Потом ты на лавочке спал, я тебя еле до дома донес. На ступеньки тоже завалился, – мы пили вчера по барам с Кирпичом, и он, в отличие от меня, помнил все.

Ненавижу себя. Ненавижу. Ведь все так было хорошо. Я стал чувствовать себя действительно серьезным настоящим человеком, без дерьма. А тут такую гадость выдал. Пальто и джинсы валялись грязными, боты насквозь мокрые. Фу. Фрагментик резюме. Ощущение собственного позорного поведения секли душу. Слаб я, слаб. Урод. Я – урод. Маму расстроил. Она так надеялась, что я повзрослел, что больше не повторится пьянок, заблеванной одежды, драк, исчезновений из дома в неопределенном направлении на несколько суток, резких потерь аппетита. А тут, опять волнения.

– Ну, сколько можно!.. Сдохнешь когда-нибудь под забором.

И сдохну. Если не изменю этот мир, изменив себя. Если не умеешь тормозить, не садись за руль вообще. Я ни один раз зарекался бросить притрагиваться к спиртному. Ну его на хуй! Как попаду под разлив, так все – пиздец. Че делаю – не помню, а на следующий день меня ждут только сожаления о том, что долбанул первую рюмочку. Так и умрешь в бессознанке. Бессознанка – это когда себя не контролируешь, когда ты – это не ты, когда ты – это тварь, безответственная даже за себя самого, иначе в луже я бы не валялся. Трезвое ясное сознание достойно уважения, замутненность – это слабость, иногда приятная, ведь напряжение всегда снимается с кайфом, однако восстановить былую силу не так уж и легко, как ее разрядить. А разрядился я за те праздники порядочно. Сначала был «Космопрот», затем пьянка, теперь, хотя суп еле влез в меня, я, одев чистую одежу, поехал мутить телок. Узбек, с которым мы уже не однократно снимали баб и приводили их на его хату, звал меня на проституток. Сложно отказаться. Денег у него много. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями. И проблем тоже много.

– Стресс постоянный, нервы. У нас все вокруг бабок крутиться. Напряженно. Чувствуешь себя каким-то вымогателем. Снимаюсь водкой.

И воздастся вам за дела ваши. Однажды Узбек познакомился по работе с продавщицей, она в чем-то там по законам проштрафилась, и стала его любовницей. Трахнулись, она стала клянчить из него деньги. Чувствует, где маслом помазано. Ей надо все чаще и все больше. Денег, конечно. Девочка переходит все границы.

– Узбек, я заняла денег, купила себе новый сотовый, надо отдать.

Такие отношения стали ему в тягость, Узбек посылает ее подальше. Коварство женщин не знает границ. Начинается шантаж.

– Узбек, я записала на сотовый наши некоторые разговоры, где ты о деньгах говоришь. Пойду, отдам записи своему дяде, он в ФСБ работает, скажу, что ты меня обидел. Мне кажется, нам нельзя расставаться. Я так тебя люблю.

Продавщица – одинокая мать. А шантаж – это обоюдомерзкое предприятие. И он – коррупционер-взяточник, и она – сука. Заложники своих ничтожеств. Столкнулись, как в море корабли. Ощущают ли люди отвращение к себе, когда совершают гадости? Рано или поздно – да. Когда с ним делают тоже самое. Жизнь расставляет все по своим местам. И лучше понять это тогда, когда можно еще что-то исправить, чем лежа на смертном одре, когда остается только ужасаться всему, что натворил, и подыхать уродом. Хотя все может развернуться так, что даже одуматься не успеешь.

– Человека сбили…

И в воздухе что-то вздрогнуло. Лица испуганно очнулись и прильнули к замерзшим окнам. Во мраке будничного вечера, на темном асфальте Щелковского шоссе, неподвижно лежал человек. Нищая, зеленая куртка задралась, и голое тело на морозной земле пугало итогом. Двое вокруг человека не суетились, поток машин медленно проезжал мимо. Гонишь себе, гонишь, магнитола, новые чехлы на сиденьях, а тут – бах – мощный сигнал реальности глушит все остальные волны в твоем мозгу. Смерть рядом. Хотя бы на миг яснее этого ничего нет, и его сразу хочется затмить обыденностью. Мы забываемся мечтами о модном платье сезона весна/осень 2005, мы загружаемся знаниями новых компьютерных программ, мы зачитываемся газетой «Окна», мы забиваем свою жизнь тысячами других фетишей – всем, вокруг чего крутится наш планетарный мегаполис. Фабрика желаний. Лишь бы не думать о страшном конце. Но ведь если есть финиш, значит, есть судья, который когда-то дал каждому из нас старт в этом марафоне по лабиринтам судьбы. Только при помощи нанотехнологий в нем удалось наконец-то установить первый рекламный баннер. «Мнемонирование зерен вечной судьбы». Нить Ариадны предоставляется каждому, кто готов рискнуть во тьме найти любовь. Индустрия фетишей – это путь по освещенному тротуару, где все лучшие места уже скуплены другими. Итог все равно неизменен – смерть – цель, к которой нас приведет любая беговая дорожка, но вернуться и пройти другим путем уже будет не возможно. Твой выбор – это поступок, и он – безвозвратен. Направо пойдешь – ничего не найдешь, налево пойдешь – сам пропадешь, прямо пойдешь – коня потеряешь. Другого такого случая может больше не представиться, поэтому только решительность позволит тебе сделать шаг в неизвестность, где ты будешь первым. Первопроходцы никогда не знали, что их ждет впереди, и получали за свою смелость все, что попадалось на пути. Случайность мощнее ожиданий. Несколько лет назад мы жрали в столовке на «Бауманской», это был полубомжатник для простых работяг с дешевой и сомнительной хавкой, в кругах студенческой бедноты района известной, как «Три коня». Смерть везде. Мужик зашел сюда пообедать, кость застряла где-то в горле, мы безуспешно пытались ее вытащить, он все равно умер на кафельном полу. Рядом осталась стоять его одинокая жена. Пол часа назад они строили какие-то планы. Непредсказуемость – это стиль жизни, которому нас учит смерть. Лучшие моменты жизни случаются внезапно. Авантюристы в почете у Бога, ведь самых потрясающих успехов добиваются именно они. Фортуна улыбается тем, кто, доверяясь ей, сжигает за собой все мосты. Когда есть, куда отступать, человек всегда будет цепляться за жизнь и капитулировать перед смертью, бежать, бросая самое бесценное, друзей, родных, честь, совесть, мужество; когда ты решаешь для себя, что терять в этой жизни больше нечего, страх смерти проходит, и позиции не сдаются. Жизнь – это смерть. Страх смерти – это страх жизни. Он, страх смерти, единственный и многовековой рабовладелец человеческих сердец, основным инстинктом рулит нами в самых ответственных моментах, и мы, подчиняясь ему, поворачиваем на тропинку, идущую в обход, кустами, прячась, ползком, дрожа, на цыпочках, вместо того, чтобы идти по жизни прямо, с гордо поднятой головой и чередой геройских подвигов за спиной, тем более, что смерть, слепая к раскладам материального мира, вездесущая, безостановочно ведет интимный диалог исключительно с твоей душой, и посему нередко представая третьим лицам вопиющей случайностью.