Текст книги "Последний шаман Цитруса (СИ)"

Автор книги: Тим Вернер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава 18. Расклад

Рэй вышел из палаты. А потом по коридору, через холл – и на улицу. Под рыжие лучи Медузы.

Понять, кто из них всех больше сошел с ума, он никак не мог.

Сейчас бы с Ивом поговорить, с настоящим Ивом, а не с нарисованной Мистом десяткой. Чтобы тот ответил. Тот бы быстро определил, кто свихнулся.

А сам с собой Рэй и так прекрасно умел беседовать. Ему никакие пирамиды для этого не нужны. Но чем дальше беседовал – тем больше путался.

“Еще раз”, – сказал он себе.

Есть факт: буря повернула. Есть мальчик, который утверждает, что это сделал. Так уверенно утверждает, что Рэй склонен его поддержать. И есть Мист, который категорически отрицает все, что связано с Заком. А где тот холодный и расчетливый человек, которой перепроверит все вероятности, даже самые невероятные? Куда он пропал? Сейчас Мист больше похож на папу-Джонса – его что-то напугало, и он это что-то пытается оттолкнуть подальше. Убрать с глаз долой.

И Рэй никак не может понять, что именно такое страшное, что Мист шарахается, а Рэй в упор не видит.

Но что-то происходит, и Мист от этого не в себе. А у Зака есть план. Пусть безумный, но хоть какой-то план.

Пускай пробует. И посмотрим, что будет дальше.

Рэй не позволит засунуть ребенка в карцер. А уж сам Зак не позволит отправить его куда-нибудь еще. Останется здесь. Пусть изучает бури.

“Делегируем бури Заку, Ким, – подумал Рэй, – хочешь ты того или нет”.

Конечно, Рэй боялся. Но не Миста, как предположил Зак. Он боялся за Миста. Он уже очень давно за него боялся. И наверное, слишком активно взялся оберегать, выполняя все прихоти.

Ну, а что с ним было делать? Он не подпускал к себе больше никого. Не бросать же его было, поломанного.

***

В его теле переломалась половина костей, а он открыл глаза уже на следующий день.

Рэй, сидящий у койки, в очередной раз потянулся к капельнице – дать еще дозу болеутоляющего, но Мист неожиданно уставился на него мутным от боли взглядом и твердо сказал:

– Нет.

И голос, в отличие от взгляда, у него был необычайно чистый, четкий, ровный. Папин голос. Будто он предыдущие двенадцать часов распевку какую-нибудь делал и горло прочищал, а не в отключке валялся.

А потом прояснился и взгляд.

– Нет? – переспросил Рэй.

– Я невнятно сказал? – все так же ровно уточнил Мист.

– Очень внятно, Ким, – заверил Рэй, – просто глупость.

– Никакой обезболки, – твердо заявил Мист. – Мешает думать.

Закрыл глаза и замер, и Рэй подумал было, что он отключился, но через мгновение понял: Ким прислушивается к своему телу. И заметил, как тот пытается пошевелить пальцами на руках. И те понемногу начинают его слушаться. Ким выдохнул, открыл глаза, глянул на Рэя и скомандовал:

– Карандаш.

– Каран… – начал было переспрашивать Рэй, но возмущенно перебил сам себя. – Нормальные люди просят воды, когда в себя приходят! Если не лекарства, то воды! Я могу дать тебе карандаш, но сначала я вызову врача, пусть скажет, что у тебя нет обезвоживания, и ты не помрешь мне тут от болевого шока!

Мист подождал, пока он закончит, и ровно продолжил:

– Когда найдешь карандаш и бумагу, возьми телефон. Узнай имена всех, кто выжил после битвы на орбите с крупными крейсерами. Обзвони, мне нужен максимум информации о кораблях. Все детали, все мелочи, все…

– Секретаря не хочешь нанять? – спросил Рэй.

– Зачем? – Мист так удивился, что даже глаза открыл. И в упор уставился на Рэя. – Ты тут все равно ничего не делаешь. Тебе не скучно ничего не делать?

– Я тут тебя поддерживаю, – напомнил Рэй.

– Об этом я тебя не просил, – напомнил Ким. – А помочь мне сейчас – прошу.

– А-а, – понимающе протянул Рэй. – Это называется “прошу”…

– Тебе волшебное слово сказать? – холодно уточнил Мист, и Рэй до сих пор не был уверен, это он так пошутил тогда, или действительно не знал, как правильно о чем-либо просить человека. Ну, потому что – кто ж его, Миста, разберет.

– Где я? – спросил он и уточнил. – Планета.

Наверное, чтобы Рэй не подумал, что ему совсем плохо, и он забыл, что такое больница.

– Земля, – ответил Рэй.

– Меня нужно перевезти, – сказал Мист. – Найди ближайшую к Цитрусу рекреацию, и…

– Там хреновые рекреации, – предупредил Рэй, – здесь и аппаратура, и персонал…

– Найди, – упрямо повторил Мист.

– Послушай…

– Транспортировку организуй в ближайшие сроки. И чтобы без наркоза.

– У меня все еще есть шанс задушить тебя подушкой, – отметил Рэй, – пока никто не узнал, что ты проснулся…

– И никого ко мне не пускай, – добавил Мист. – Понял? Никого.

А потом отключился, и Рэй пошел за карандашом с бумагой. И звонить. И организовывать перевозку. И никого не пускать.

***

Мист яростно и упорно не хотел видеть в своей палате никого. Он и Рэю, кажется, был не слишком рад, но ему нужен был кто-то для связи с миром. Рэю казалось, Мист воспринимает его как необходимое зло. А с необходимым злом он умел мириться.

Что за отчаянное желание никого не видеть, Рэй понять не мог. То ли так сказывалась какая-то посттравма, то ли – что более вероятно – Мист наконец достиг статуса, при котором мог себе позволить ни с кем не контактировать.

И с огромным рвением не контактировал.

Даже с родителями.

Ну, ладно наварх, думал Рэй. Наварх допустил там ошибку, а Мист не прощал ошибок. Тем более – таких. А вот чего у него с матерью не заладилось – этого Рэй не знал. Но не заладилось очевидно всерьез, потому что когда она, большая такая и мягкая женщина, появилась в коридоре, а Мист увидел ее на мониторе – о да, у него в палате первым делом после карандаша появился монитор, не мог он без мониторов, – он очень тихо спросил:

– Как думаешь, если долго не шевелиться, есть шанс, что она нас не почует?

Она шла плавно, медленно, и Рэй понял, от кого в нем была та медлительность, равнодушная разморенность морской черепахи.

Она была очень похожей на черепаху. Пухлощекую беловолосую черепаху.

– Это кто? – спросил Рэй, хотя ответ был очевиден.

– Миссис Джонс, – со странной интонацией ответил Мист и неожиданно потребовал. – Убери ее, дорогой.

– Куда я ее уберу? – удивился Рэй.

– Скажи, что я в другом месте. Скажи, что умер. Но чтоб я ее не видел. Убери.

Мист смотрел прямо в глаза. Холодно и твердо. В нем больше не было ничего от матери. Ничегошеньки не осталось.

В нем и от Кима Джонса мало чего осталось. Чисто физически. Его собирали по косточкам. И никак не верили Рэю, что Ким смог открыть капсулу изнутри. Что он в принципе был в сознании. Рэй уже не говорил, как долго Ким был в сознании. И что сознание его было ясным.

Что Ким продержался на чистой силе воли.

– Полгода ты здесь, – тихо напомнил Рэй. – Полгода я никого к тебе не пускаю. Я наварха к тебе не пускаю, Ким. Знаешь, как трудно его удержать? Но это – твоя мать! Тут я ничего не сделаю.

– Убери. Ее, – отчеканил Мист, глядя Рэю в глаза. – Я не хочу ее видеть.

– А мне опять внезапно надоело тебя слушать, – пожал плечами Рэй и поднялся. Мист все еще не мог встать с койки. Поднимался, если его держать, делал шаг или два и обвисал на руках тряпичной куклой.

Потому сейчас он даже не попытался встать. Только запустил в спину Рэю ручкой. Ручка была тяжелой и опасно свистнула мимо уха. Рэй надеялся, что Мист так и целился – мимо. А то такой ручкой да с таким броском – и убить недолго.

Рэй захлопнул дверь, вышел в коридор. Она как раз выплыла из-за угла, плавно повернула и скользнула по нему безразличным взглядом.

– Миссис Джонс, – кивнул он ей.

– Вы кто? – с прохладным недоумением осведомилась она, глядя на него так, будто он какая-то дрянь, прицепившаяся к ее обуви, и она никак не может понять, где именно ее подхватила. Рэй понял, что и манера общаться с людьми у Миста – от нее.

– Рэй МакКейн, – представился он, шагнул к ней, хотел было протянуть руку, но по взгляду понял – не стоит.

– Врач? – спросила она.

– Друг, – исправил Рэй, и она вопросительно, очень по-кимовски, приподняла бровь. – Пойдемте. Ким ждет вас.

– Сомневаюсь, – прохладно бросила она, но поплыла за Рэем, вошла в палату, а он остался ждать в коридоре.

Выплыла она минут через пять. И впервые Рэй увидел, до какого состояния Мист почти мгновенно может довести человека, если человек ему не нравится. Она была бледной, растерянной, и плыла уже совсем не так уверенно. Рывками. Пошатываясь. Рэй даже испугался, что сознание сейчас потеряет. Но она не потеряла, понемногу пошла к выходу, а Рэй подумал: “больница же, если упадет – ей помогут”.

И вернулся в палату.

– Ким… – осторожно начал он, еще не до конца понимая, пришел он сочувствовать, или отругать, потому что нельзя так с матерью. Ни с какой матерью так нельзя. Но Миста хрен отругаешь.

– Еще раз сотворишь такую фигню… – ровно начал тот хором с ним.

– Пущу мать навестить сына, который едва не погиб? – уточнил Рэй.

– Еще раз ослушаешься приказа, – тон сменился внезапно – в нем, деланно спокойном, появились явные нотки холодной ярости. – И я буду вынужден прекратить наше сотрудничество.

– Сотрудничество?! – возмутился Рэй.

– А ты хотел дружить? – удивился Мист.

Рэй устало вздохнул.

А Мист неожиданно переключился и заговорил, будто Рэй только что вошел:

– Дорогой, помоги встать.

– Ты вставал сегодня, – напомнил Рэй. – Перенапрягаться не стоит.

– Помоги. Встать, – твердо сказал Мист. И уставился в глаза так, что Рэй понял: не поможет – его уволят. Мист даже потенциальных друзей умел увольнять. А настоящих у него и не было.

Рэй снова вздохнул, но помог.

***

А вот сегодня решил ослушаться приказа. Впервые с тех пор. По крайней мере, впервые так явно.

“Что, Ким, – думал он, – как теперь насчет того, чтобы прекратить сотрудничество?”.

***

Гоша ковырялась с замком дольше положенного. Снежок стоял на стреме, но это не помогло бы, вернись отец сейчас домой. Отцу хватило бы увидеть, что они не сидят по комнатам. Оба получили бы.

– Все равно это глупость, – тихо пробормотал Снежок. – Это опасно.

– Кто-то бои-ится, – протянула Гоша и дернула проволоку вверх, но замок не поддался. Она хмыкнула. Батя явно его перекроил. Знал, с кем связался. Или точнее – кого воспитал.

– Ничего я не боюсь, – ответил Снежок и потер кулаком глаза. Глаза слезились. Он сидел на крыше дома и смотрел в сторону дрома, в воздухе метались тучи рыжей пыли, оранжевое светило уже скатывалось за горизонт, и небо понемногу окрашивалось лунами, а мистер Чернофф со своей командой должен был вот-вот появиться вдали. Снежок кутался в шарф и дергался от песчаных миражей.

Но черных пятен, идущих к дому со стороны дрома, все не было. Только пятна перед глазами – от перенапряжения.

– Я говорю, что это опасно, а Зак еще не здоров. А ты же вроде умная. Так что я даже не представляю, как он тебя на это уговорил.

Гоша коротко стрельнула глазами в его сторону, но, не дожидаясь встречи взглядами, вновь уставилась на замок.

Дело было нечисто.

– Ты чего-то не говоришь мне? – спросил Снежок и спрыгнул с крыши, мягко приземлившись напротив Гоши. Замер напротив, глядя ей в глаза.

– А ты? – спросила Гоша, прищурившись. – Чего не говоришь ты?

– Не я с Заком в палате на полчаса закрылся, – отметил Снежок.

– Не, – качнула головой Гоша. – Не ты. Ты только что с крыши спрыгнул. Забыл, что боишься высоты?

– Уже не боюсь, – пожал плечами Снежок, – перебоялся.

– Откуда ты? – спросила Гоша.

– Что у вас с Заком? – спросил Снежок.

– Не твое дело! – огрызнулась она.

– Если Зака увезут…

– Он сказал, что не увезут.

– ...тебе же будет больнее.

– Но он сказал, что не увезут! – неожиданно выкрикнула она, и в темных глазах блеснули слезы.

– А батя сказал, что увезет. И не только мне сказал – Мисту пообещал. Ты понимаешь, что сейчас у нас выходит нехороший расклад? Твой Зак против Миста и бати. Кто победит?

– А мне плевать! – фыркнула она, но голос опасно задрожал. – И на батю, и на Миста! И на тебя!

Вскочила и решительно зашагала прочь по присыпанной песком дорожке, размазывая слезы.

– Знаю, – тихо сказал Снежок, глядя ей вслед.

Потом осторожно опустился перед замком, приблизился к нему вплотную, разве что носом двери не касался. Медленно потянул на себя ее самодельную отмычку, застрявшую там.

– Ты что делаешь? – пробормотала Гоша издалека, глотая слезы.

– То, чего ты не можешь, – процедил Снежок. – Давай на крышу. Посмотришь за дорогой.

Он ни разу не видел, чтоб Гоша плакала. Сердилась – это да, это постоянно. Дралась и кусалась – тоже каждый день. Иногда в глаза поблескивала влага, но Гоше нужно было только моргнуть – и ее не было.

А теперь вот она решила поплакать. Как будто без этого у них у всех проблем мало.

А проблемы было не мало. Проблемы было, наоборот, много.

Нехороший у них получался расклад.

Но так уж ему везло, на нехорошие расклады.

Замок почти щелкнул, но звякнул ком, и Снежок, тихо выругавшись сквозь зубы, глянул на Гошу. Она как раз собиралась лезть на крышу, но замерла и удивленно выгнула бровь, будто спросить хотела: “Ты еще и ругаться умеешь?”.

Снежок не ответил, щелкнул ком на спикер и сообщил:

– Зак, мы в процессе.

– Давайте, завершайте, – попросил Зак, и голос у него был очень хриплым, уставшим. Снежок многозначительно глянул на Гошу, пытаясь взглядом сообщить, что идея все-таки не очень хороша, что не нужно Заку сейчас борд нести, что на борде он убьется. Но та не обратила внимания на его взгляд. Смотрела в спикер, будто бы могла рассмотреть в нем Зака, если постарается.

– Времени в обрез, – продолжал Зак. – Рэй на дроме с внеплановой проверкой, но вашего батю с компанией долго держать там не сможет...

– Погоди, – растерялась Гоша. – Еще раз. Ты Рэя завербовал что ли? МакКейна? Мы о нем сейчас говорим?

– Ага! Я с ним поспорил, – гордо отозвался Зак. – Взял на понт.

– Ты бы еще Миста на понт взял, – пробормотала Гоша. – Чувствую, сейчас явится к нам карательный отряд из сердитого руководства.

– Какая ты сегодня нервная, Маргарита, – рассмеялся Зак, и Гоша растерянно покосилась на Снежка. А тот тут же вернулся к изучению замка.

Зак редко смеялся так легко и весело, а еще – никогда не звал ее настоящим именем. Зак никогда не звучал так странно, никогда не был таким усталым и счастливым. Будто сбросил какой-то тяжелый груз с плеч, но груз был такой тяжелый, что, сбрасывая, он надорвался. Сорвал что-то в себе, и теперь почти шептал. И смеялся тоже хриплым, но до предела счастливым шепотом.

Хорошо ему. Свой груз он мог сбросить.

Снежок подцепил наконец заново рычажок в замке и плавно повел отмычку вверх.

Замок щелкнул.

***

Гоша поднялась на своем борде к открытой створке и втолкнула Заку вторую доску. Та скользнула внутрь, и Зак подхватил ее у самого пола. Осторожно встал на нее. Плавно повел на подъем.

У распахнутой створки вверху присел на борде, вглядываясь в пески. Те вновь становились кровавыми – Медуза нырнула за горизонт, и красными светом напитывались висящие высоко в небе луны.

И Гоша смотрела снизу вверх бликующими красным глазами, сжимая свою доску под мышкой.

– Ну? – спросила она. – Взлетел?

– Да, – улыбнулся ей Зак. – Спасибо.

– Я домой, придурок, – она швырнула на свой борд себе под ноги, прыгнула на него и плавно невысоко поднялась над песком. – Снежка закрыла в комнате, еще самой успеть закрыться.

– Погоди секунду, – попросил Зак.

И довольно долго пытался пролезть в окно вместе с бордом. В конце концов извернулся так, чтобы сначала запустить ноги, и борд естественно скользнул в сторону. А Зак грохнулся на песок прямо к Гошиным ногам. И тихо застонал сквозь зубы, потому что боль нахлынула с новой силой. Почти захлестнула. Почти потемнело перед глазами.

Он стиснул зубы, рванул из кармана украденный шприц с коктейлем и всадил себе в ногу.

Боль отступила, Зак медленно поднялся. И только потом вспомнил, что надо выдернуть шприц.

Гоша, держащая его рухнувший борд, мрачно констатировала:

– Все хуже, чем я думала.

И по по блестящим темным глазам было видно, как ей хочется сцапать сейчас борд и рвануть подальше, чтоб у него не осталось других вариантов, кроме как вернуться в палату.

Он не дал этой мысли оформиться в намерение – шагнул к ней и осторожно, но настойчиво выдрал из тонких пальчиков свою доску. Гоша держалась за нее крепко, потому Гошу пришлось притянуть к себе, и Зак сделал очередную за сегодня глупость.

Поцеловал ее в лоб. Мягко, легонько, одним касанием.

Она отшатнулась и уставилась на него возмущенно, будто хотела спросить: “Сколько можно меня целовать?”, но понимала, как глупо это будет звучать.

Столько, сколько нужно.

– Что за фигня на тебе? – неожиданно спросила она, окинув его все еще сердитым, но уже прояснившимся взглядом.

Он был не в больничном халате. Успел мотнуться в раздевалку, но своих шмоток не нашел, разжился тем, что увидел. Чужой курткой, в которой он почти тонул, широкими штанами, из которых тяжело было не вывалиться, и старыми потертыми ботинками по размеру.

Маскировка, конечно, так себе. Но ему и не маскироваться нужно было. Ему нужно было не упасть с борда, что куда привычнее делать в штанах и в ботинках, нежели в халате. Даже если из штанов ты слегка выпадаешь. Ботинки-то – впору.

– Шаманские одежды, – подмигнул ей Зак.

Вскочил на борд и рванул в сторону Свалки. И услышал, как она тихо повторяет, глядя ему вслед:

– Придурок.

С невообразимой – особенно для Гоши – запредельной нежностью.

Он даже чуть не затормозил. Чуть не повернул обратно. Но вовремя остановил себя. Он повернет и проведет с ней одну ночь. Или она подождет его этой ночью – и он останется здесь навсегда.

Она ведь этого хотела? Оставить его рядом с собой навсегда?

Во рту была странная горечь. Из-за коктейля, наверное. И Зак старательно не думал о том, чего хотел бы он.

А потом отключился от посторонних мыслей – перед ним выросла стена Свалки. Зак нажал пяткой на борд, поднимая нос вверх. Борд встал на дыбы, и пришлось почти что прижаться к нему, чтоб удержаться.

Под ним темной с красным, в свете лун, отливом неслась стена Свалки. За стеной валялись горы ценного барахла.

И жужжали еще более ценные для него сейчас дроны.

Зак замер на мгновение над стеной, окинул беглым взглядом их все, просчитал траектории, прошептал: “Ну, привет” – и нырнул вниз, на Свалку. Рыжие тучи песка сомкнулись над ним.

Глава 19. Право на ошибку

Зак вернулся домой под утро. Осторожно шагнул с опустившего его вниз подъемника и наткнулся на отца. Тот сидел в кресле у стены, безвольно уронив голову набок. Рука свисала с подлокотника, и на мгновение Заку показалось, что отец не дышит. Что умер, дожидаясь его здесь, пока Зак пытался побороть бури, валялся в лазаретах и проникал на Свалку. Короче говоря, занимался какими-то глупостями вместо того, чтобы сделать что-то важное.

Дать отцу стакан воды, например.

Но потом он вспомнил, что и воды, и еды в доме хватает, а сил у отца обычно достаточно, чтобы не только пообедать, но и в подвал за куревом успеть сгонять пару раз за день. А потом отец захрапел, и Зак с обреченным вздохом шагнул к его креслу – старика нужно уложить в постель. Искупать еще неплохо было бы, но этого Зак сделать не мог, не сейчас. Сейчас он и кресло толком подтолкнуть не мог – руки не слушались, ноги были ватными от усталости, хотелось просто упасть на пол и отключиться.

– Что ты делаешь? – спросил отец, когда кресло таки подалось вперед.

– Везу тебя в комнату, – ответил Зак.

– Не нужно, – сказал отец. И взмахнул рукой за головой, будто пытался отогнать его, как назойливое насекомое. Зак отпустил – только потому, что сил ругаться и спорить не было. Отец развернулся в кресле, уставился ему в глаза и сухо скомандовал. – Иди спать. На ногах не стоишь.

– Не спросишь, где меня носило? – удивился Зак. – Не будешь ругаться?

– Иди спать, – повторил отец, окинул его взглядом с ног до головы, потом снова глянул в глаза. – Что-то изменилось. Ты изменился. Меняться трудно. Отдыхай.

И укатил в свою комнату.

А Зак, с трудом переборов невероятное желание лечь на пол прямо здесь, заставил себя сделать шаг в сторону кровати.

До рассвета оставалось несколько часов.

Зак не спал. Лежал и смотрел в потолок, чувствуя иногда, как волнами находит ноющая боль в костях, в мышцах, как боль плывет по венам и артериям вместе с кровью, как скребет в горле фантомный песок, и как все-таки это хорошо – жить. А еще его трясло перед встречей с Мистом.

Мист на Базе почти всегда, Рэй не раз говорил, что он почти не уходит. И спит там. Но Зак все же хотел дождаться утра – он слишком устал, чтобы совершить еще один безумный поступок. Как например, разбудить Миста среди ночи.

И Зак ждал. Следил за болью в теле, следил за вдохами и выдохами, слушал шорох песка. Раньше он не замечал, что слышит его – шорох был привычным фоном. И только теперь задумался: а почему он слышит?

В бункере под землей – как можно слышать песок? Отец установил какую-то аудиосистему? Так нет же – Зак давно изучил устройство дома. Скорее всего, просто где-то дырку какую-то не заделал, пока строил, и шум долетает через нее.

“Хорошо, что хоть песком через нее не засыпает”, – подумал Зак, который откуда-то уже знал: в помещении даже он не справится с песком. Тут и свет другой, и воздух. И силы брать неоткуда.

Перед рассветом он поднялся наверх. Сидел на борде у подъемника, подняв борд на метр в воздух. Откинулся назад, уперся ладонями в гладкую теплую сталь, запрокинул голову и закрыл глаза. Волны теплого воздуха омывали его, песчинки чиркали по лицу, перекатывались, бормоча что-то друг другу, тяжелые барханы вдали.

Цитрус все еще был неспокоен. Но Заку дышалось легче.

С рассветом на крыльцо поднялся отец.

И Зак, надышавшись, решил, что время пришло. Сел на борде ровно, одним движением вскочил на ноги и глянул на отца.

Тот был непривычно молчалив. И смотрел странно – будто на войну провожал. Будто боялся, что Зак не вернется, и так странно, по-своему, прощался.

– Я вернусь, – сказал Зак.

Отец кивнул и ответил:

– Я знаю, – а потом едва заметная улыбка тронула его давно пересохшие губы, и Заку показалось, что на мгновение он вновь увидел настоящего отца, а не безумную развалину в кресле.

– Я же вижу, мальчик, – сказал отец. – Я все вижу.

Губы у него были оранжевыми. У Зака – глаза, а у отца все остальное. Губы, щеки, руки. Он весь уже давно пропитался Цитрусом.

Зак кивнул ему и плавно нажал пяткой на кнопку запуска. Пролетев с десяток метров, обернулся через плечо, чтоб еще раз глянуть на отца, но тот совсем слился с наполнившим воздух рыжим песком. Растворился в нем. Показалось, будто в кресле на площадке сидит не отец – кресло занял вихрь из песка. Оно стояло там, за спиной, пустым, в песчаных тучах.

И Зак отвернулся. Ему только миражей сейчас не хватало. Цитрус был щедр на них. Всегда слишком, всегда несвоевременно щедр.

Зак присел, пригнулся пониже, разгоняя борд до максимальной скорости. Зак тоже стал вихрем. Он мчался над песками, и пески мчались вместе с ним, и на мгновение, как раз на то мгновение, когда Медуза вынырнула из-за горизонта и щедро швырнула лучи, и песок снова стал теплым-оранжевым, Заку показалось, что все вокруг застыло, запеклось в рыжем янтаре.

Песок несся рядом с ним всю дорогу, но только сейчас он наконец поймал ветер, он наконец согласовал скорости, и косматые рыжие тучи по обе руки как будто замерли рядом с ним. И теперь не движутся относительно него – находятся в полном покое. И он не движется, и он – в покое.

И очень тихо, и тепло, и светло.

Мгновение потянулось сладкой липкой патокой.

А потом Зак выдохнул, борд дернулся под ногой, а песок снова погнал по своим делам, то перегоняя, то замедляясь, то бросаясь наперерез.

Впереди выросла стена Базы.

Стена стремительно приближалась, и он заранее поднял нос борда, поймал очередной порыв ветра и взмыл вместе с ним вверх. Перемахнул стену, ухнул вниз затормозил над песком, двинул вдоль смутно видимой под рыжей поземкой дороги.

Двинул уже медленно и осторожно. И даже руки поднял, демонстрируя, что безоружен. На крыльце у главного входа стояли двое в форме. Один из них вскинул оружие, стоило ему перепрыгнуть стену, второй сделал шаг вперед и приложил руку к глазам, чтобы было лучше видно.

Зак плыл бесконечно медленно, его держали на мушке, но не стреляли. А как только он оказался на расстоянии, достаточном, чтоб докричаться, человек, рассматривающий его, скомандовал:

– Поворачивай!

– Не могу! – крикнул в ответ Зак.

– Назовись! – потребовал тот.

– Зак! – прокричал Зак. – Шаман! Я к Мисту!

Человек убрал руку от глаз и тоже рванул из-за пояса оружие.

– Ага, – напряженно сказал он: Зак был уже достаточно близко, чтоб не кричать – говорить. – Сейчас. Разбежался. Разворачивай борд и лети отсюда, шаман.

– Это я могу, – легко согласился Зак, подплывая все ближе. – Только Мист расстроится, если улечу. Он меня очень ждет.

– Ну да, – подал наконец голос второй, но пушку опустил. Не совсем – просто чуть ниже, чтоб не на уровне лица. – Ждет. Ты себя видел? Штаны у кого украл? Спадают же. Мистом он нас пугать будет.

– А можете ему позвонить? – доверительно спросил Зак, оказавшись совсем рядом.

На него посмотрели странно и недоверчиво.

– Зак, – напомнил он в ответ на взгляды. – Скажите ему, что пришел Зак.

– Ну да, – недоверчиво хмыкнули ему в ответ.

И пока первый продолжал сверлить его взглядом, сжимая в руках пушку, второй отошел в сторону и что-то забормотал в ком.

Потом вернулся, посмотрел еще страннее, кивнул напарнику – и дверь главного корпуса базы мягко поехала в сторону. Зак подмигнул им, подхватил борд под мышку и вошел.

Остановился и осмотрелся. Дверь за ним закрылась. Назад пути не было. И Зак сделал первый шаг вперед.

Ему казалось, главный корпус будет выглядеть иначе. Красивее, масштабнее. Секретнее, блин.

Но здесь был просто пустой коридор и много дверей. А еще – свет был другим. Как в лазарете. Мягче и спокойнее, чем снаружи. Очень непривычный свет – под него прямо так и хочется лечь на койку. К тому же все как раз очень сильно болит – окончательно закончилось действие обезболки, и Зак кусал губы, чтоб не выть от боли. И чтоб отвлечься, думал о том, какие все-таки ненормальные идеи лезут в голову под лекарствами. И какие ненормальные люди его окружают – раз такие идеи поддерживают. И что надо бы идти по центру коридора, а то вдоль стены получается как-то совсем некрасиво. И медленно.

А потом створка двери в торце коридора бесшумно поехала в сторону, и навстречу ему вышла очень красивая женщина. Дверь оказалась лифтом.

– Зак, – произнесла она и решительно двинулась к нему.

– Здрасьте, – улыбнулся он помахал ей бордом – второй рукой держался за стену. – Я тут… решил стены потрогать. У вас такие ровные стены...

– Пойдем, – она подошла, отобрала у него борд, пошатнулась, не ожидая такого веса.

“Не Гоша, – определил Зак. – Женщины тут, как свет. Тоже мягче”.

Она была невысокой – ниже Зака и даже, кажется, Гоши. Вот как Снежок примерно, вот какой она была. Телосложение ребенка и длинные темные локоны. А когда подняла руку, чтобы поднести ладонь к панели – вызвать лифт – на запястье зазвенели браслеты. Она источала цветочные ароматы. И когда они вошли в лифт, не отводила взгляд – смотрела прямо на Зака со странной жалостью, с такой, что ему даже обидно не было. С такой, с которой на него никто никогда не смотрел.

Разве что, может быть, мама когда-то. Но маму он совершенно не помнил.

Он отвел взгляд и принялся старательно – лишь бы больше не смотреть в глаза – вытряхивать из одежды песок. А когда тот посыпался на пол, уставился на него изумленно – песок был желтого цвета.

Зак присел, провел пальцами по песчинкам на полу. Он никогда не видел такого желтого песка. Даже в палате песок был нормальным – его красил льющийся из окон свет, перекатывал по ровному гладкому полу ветер из открытой створки.

А здесь, желтый и спокойный, он и впрямь стал мягким. Неподвижным. Мертвым.

Из него ушла жизнь.

Дверь открылась, женщина шагнула из лифта, и теперь Зак внимательно уставился на ее обувь. Очень неудобную обувь – на высоких тонких и страшно изогнутых каблуках.

“Может, у нее что-то с ногами? – задумался он. – Это какие-то протезы?”.

Потом наткнулся на ее внимательный взгляд, отвлекся от обуви, с усилием поднялся и вышел из лифта.

Она пристально оглядела его с ног до головы, качнула головой и потрепала рукой по волосам. Песок посыпался на этот раз на пол коридора. Потом она отряхнула его плечи. Даже на странных каблуках она была маленькой, миниатюрной – ей приходилось тянуться к нему.

Но несмотря на это, показалась Заку очень сильной – от нее так и веяло уверенным спокойствием. От нее веяло мамой.

– Иди, – сказала она, отряхнув еще и спину. Кивнула в сторону большой двери. – Мист ждет.

– Он один? – тихо спросил Зак, голос дрогнул. – Рэя не вызывал?

– Он один, – сказала женщина.

Это было плохо. Зак думал, что готов к беседе один на один, а сейчас, в этой полной убийственного света приемной, испугался.

– Позвони Рэю, – попросил он. – Пусть придет.

– Будешь мне указывать? – хмыкнула она, заглянув ему в лицо. – Еще один.

– Пожалуйста? – полувопросительно добавил Зак.

– Иди, – со вздохом сказала она.

И легонько подтолкнула к дверям.

Заку хотелось бы, чтоб она пошла следом. И вообще перехотелось идти. Сесть бы с ней рядом за стол. Отдохнуть немного. Рэя подождать.

– Иди, Зак, – сказала она и легонько хлопнула его по плечу маленькой ладошкой. – Я позвоню Рэю. Но это, – предупреждающе подняла тонкий пальчик, – первый и последний раз, когда я выполняю твое указание. И то – потому что ты явно очень испуган.

– Ничего я не испуган, – обиженно пробормотал он и двинулся к двери. Успел заметить, что на двери – ни ручки, ни щели. И подумал, что если продолжит так решительно шагать, и дверь не поедет в сторону, то он в нее врежется. Но дверь поехала – и Зак вошел.

– Да? – напряженно спросил Рэй, когда Кейра бросила вызов ему на ком.

– Не знаю, что ты затеял, – сказала она, – но здесь Зак. И Мист не в себе. И пришло странное сообщение из Центра, адресовано лично Мисту.

– Ты же не показывала его? – спросил Рэй.

– Мист и так не в себе. Разберитесь сначала с Заком.

– Умница, – похвалил Рэй, и дверь лифта двинулась в сторону. Рэй шагнул в приемную, но продолжал говорить в ком. – Я должен тебе уже много, Кейра. Как я с тобой рассчитаюсь?

Она растерянно глянула на него, потом – на ком. А он наконец отключился и сел на стул рядом. Стул был на колесиках, и Рэй, толкнувшись ногами, заехал к ней за стол, глянул через плечо в монитор.

Рэй всегда так делал – вел себя очень по-свойски, очень нагло, как будто они были близки. Как будто все ему были близки. Будто все были ему друзьями, семьей, будто все так и мечтали видеть его рядом с собой. И он совершенно никому не мешает, не нарушает ничьего личного пространства своими огромными плечами.