Текст книги "Тайны древних руин"
Автор книги: Тихон Пантюшенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
21
Мы остановились на склоне горы метрах в пяти-десяти от виноградника Хрусталевых. Нужно было обсудить план операции. Но этот вопрос нельзя было решить без предварительного ознакомления со схемой расположения пещеры. Маринка, как выяснилось, знала не все. Ею была обследована лишь часть системы карста. Но то, что она знала, оказалось главным. Система каналов, по словам Марийки, схематически представлялась в виде рогатки, рукоятка которой начиналась около вершины нашей горы. На глубине около пятидесяти метров она заканчивалась вилкой. Один ее зуб направлялся в сторону Балаклавы, к генуэзским башням, другой– на восток. Припомнился случай с перочинным ножом, который Маринка потеряла у входа в пещеру. Отверстие, расположенное на дне довольно значительной впадины на склоне горы, так прикрывалось густым кустарником, что его трудно было заметить. Собиравшаяся на дне этой впадины дождевая вода за сотни, а может, и тысячи лет постепенно растворяла горные породы и в конце концов образовала причудливой формы пещеру. Длина западной ее части около километра. Как далеко тянется восточная часть пещеры, где она кончается– Маринка не знала. Но именно через нее, судя по всем признакам, враг проник в подземелье. У меня мелькнула догадка, что история со свалившимся камнем не простая случайность. Во время прочесывания местности я оказался первым на пути вражеского лазутчика. И он, чтобы отвлечь наше внимание и вовремя спрятаться в одном из скрытых входов в пещеру, свалил на меня каменную глыбу. Но об этом теперь можно было только догадываться. Следы присутствия человека у генуэзских башен заметила бы Маринка, у вершины горы– дежурный сигнальщик.
В плане предстоявшей операции едва ли не самым лажным был вопрос: с какого конца пещеры начинать прочесывание? Вершина горы исключалась. В этой части канал был очень крутым. И если бы враг находился у развилки пещеры, то при спуске через ее «рукоятку» мы могли бы попасть прямо в его лапы. Расположения восточного канала мы не знали. Оставался только вход у генуэзских башен.
Сколько человек пойдет в подземелье? Много людей посылать нельзя. Они только мешать будут друг другу. Решено, что в прочесывании пещеры примут участие: политрук, Маринка, я и Лученок. Краснофлотцы, приехавшие из Севастополя, займут пост у генуэзских башен, Танчук и Лефер– у входа на вершине горы. Остальные будут находиться в состоянии боевой готовности номер один. Руководство операцией снаружи примет на себя командир, прибывший вместе с политруком.
Остается решить вопрос о личном оружии тех, кто пойдет в пещеру. Брать с собою карабины опасно. При необходимости сделать резкий маневр или развернуться они могут не только помешать, но и быть причиной обвала горных пород. Опасна и гулкая стрельба из них. Поэтому решено взять с собою кинжалы и пистолеты, которые политрук предусмотрительно захватил с собою, выезжая к нам на пост.
–Вы хоть раз держали в руках эту игрушку?– спросил Маринку Павел Петрович.
–У моего папы был такой же пистолет. Он и научил меня обращаться с ним.
–Мы, товарищ политрук,– бросил я реплику,– как-то даже опозорились перед Маринкой.
–Перед Маринкой– это еще ничего, а то перед всем классом,– уточнил Лученок.
–Как же это вас угораздило?
–Хотели помочь ребятам научить их метко стрелять из боевого оружия. Но из этого вышел только конфуз. Один паренек ответил мне: «Обучать меткой стрельбе можно. Но лучше, если это будем делать мы, а не вы».
–Так и сказал?– засмеялся политрук.
–Да еще и добавил: «Наша Хрусталева– мастер спорта и не по какому там бегу на короткие дистанции, а именно по стрельбе».
Когда все было готово, мы подошли к развалинам генуэзских башен. Чтобы не стать видимой мишенью для врага, было условлено ни при каких обстоятельствах не зажигать фонарей. Передвигаться должны по очереди, держа в руках бечевку. Первая Маринка, за ней я, потом политрук. Замыкает цепь Лученок. На участках с широким проходом договорились идти по левой стороне. При первых же сигналах опасности– делать бросок вправо. Главное условие– соблюдение тишины.
В «вестибюле» пещеры нас поразил очень неприятный запах помета летучих мышей. Их тут тысячи. Ухватившись когтистыми лапками за выступы скальных пород, они свешивались вниз головой и в таком положении оставались до наступления вечерних сумерек. Изредка какая-нибудь из мышей просыпалась, издавала скрипучий писк и, оторвавшись от скалы, перелетала на другое место. Слой помета был довольно толстым, и мы передвигались по нему, как по высохшему болоту. На этот счет хотелось высказать свое мнение. Но на все звуки было наложено табу, и нам ничего не оставалось, как только молча переносить неудобства. Метров через пятьдесят пещерный проход несколько сузился, заметно уменьшилось количество летучих мышей, а вместе с этим стала несколько тверже и почва. Еще через несколько десятков метров мы окончательно вышли за пределы царства летающих животных. Стало заметно холоднее. Ощущение холода усиливалось от дувшего нам навстречу сквозняка. Это скорее благоприятный фактор: больше слышим мы, чем кто-то там, впереди нас. Я стою вплотную к Маринке и жду условного дотрагивания до моего плеча руки Павла Петровича. Он тоже ждет, пока к нему не подойдет Лученок. Мы прошли сто пятьдесят метров. Пройденное расстояние определяется по количеству остановок. Длина расправленной бечевки между соседями пять метров. У каждого из нас было по тридцать остановок. Почувствовалось легкое прикосновение к моему плечу руки политрука. Это значит, что уже подошел Лученок. Я не прикасаюсь, а легонько сдавливаю плечо Маринки. После этого она кошачьими шагами уходит вперед. Иногда она стоит и не двигается, несмотря на поданный мною сигнал. Чаще это бывает после того, как тишину нарушит падение кусочка породы. Чтобы разобраться в том, что потревожило покой подземелья, нужно не только обладать хорошим слухом, но и умением ориентироваться в новой для нас обстановке. В этом мы полностью полагались на Маринку. Через полкилометра пещерный проход стал уже. В одном месте Маринка после поданного мною сигнала обхватила рукой мою шею и пыталась нагнуть голову. Я потянулся к ее щеке, но встретил энергичный отстраняющий жест другой рукой. Маринка ушла вперед. Я стал ждать, пока не натянется бечевка. Пошел и я. Метра через три почувствовал острый удар в голову, вслед за чем посыпались мелкие камни. До сознания дошла собственная оплошность. Маринка предупреждала меня, что потолок станет ниже и нужно нагнуть голову. Я же истолковал ее предостережение как жест порыва нежности. И поделом. Здесь не место для таких мыслей. Когда я подошел к Маринке, она положила палец на мой лоб и мягким его нажатием дала понять, что была допущена не просто оплошность, а настоящее безрассудство. Оно могло стоить очень дорого для всех нас. Не знаю, как истолковал все это Павел Петрович, но мне перед ним было стыдно. В дальнейшем я вел себя уже осмотрительно.
Чем дальше мы уходили от генуэзских башен, тем дольше стояла и прислушивалась ко всему Маринка. Чувствовалось по всему (и по пройденному пути– преодолено уже более восьмисот метров– и по увеличившемуся углу подъема), что скоро окажемся у основания разветвления. Но пока что никаких, даже малейших признаков присутствия человека мы не обнаружили. Тихо было и в начале пути. Но теперь эта тишина давила на всех нас стопудовой тяжестью. Неприятное чувство усиливалось еще и сознанием того, что мы изолированы от открытого простора многометровой толщей горных пород. Казалось, что мы добровольно загнали себя в какой-то глубокий каменный мешок. А что если все наши предположения окажутся напрасными? В том смысле, что на знакомом Маринке участке пещеры мы ни с кем не встретимся, ничего не увидим и не услышим. Такое не исключается. Оно вполне вероятно. Случилось же нечто подобное при прочесывании войсками района нашей горы. Если допустить, что враг все-таки был или есть и что он обосновался не в обследованной Маринкой части карстовой системы, а где-нибудь дальше на востоке, то как нам поступить в этой ситуации? На подобный случай у меня (наверное, и у остальных) нет даже мало-мальски продуманной рабочей гипотезы. Идти в неизвестное? Это было бы безумием. Во-первых, ни у кого нет уверенности, что там может оказаться враг; во-вторых, мы не знаем строения этой части карста и поэтому можем стать легкой добычей противника; в третьих, не имея возможности пользоваться светом, мы заведомо обрекаем себя на опасность, которую нельзя ни предвидеть, ни тем более предупредить.
После одного очень суженного прохода, который пришлось преодолевать по-пластунски, пещера расширилась. Я уже готов был идти вслед за Маринкой, как вдруг почувствовал частое подергивание бечевкой– сигнал «Остановись!» Все замерли на месте. Неслышно вернулась Маринка. Она долго и настороженно прислушивалась, а затем притронулась к моему левому плечу. Это означало, что ничего не произошло и что никаких оснований для тревоги нет. Во время последнего ожидания мне показалось, что направление сквозняка изменилось. До сих пор слабый ветер дул со стороны Маринки, а тут вдруг потянуло слева. Ощущение меня не подвело: в этом направлении ушла и наша проводница. Когда бечевка натянулась, двинулся и я. Начался крутой подъем, который тянулся метров двадцать и затем переходил в большой, почти горизонтальный уступ. Здесь сквозняк заметно усилился, но темнота по-прежнему была непроницаемой. Не успела Маринка отойти от меня и на шаг, как послышался приглушенный, но полный ужаса ее крик. Я бросился вперед, схватил Маринку и оттолкнул ее в сторону. Лихорадочно начал шарить но углам, готовый вступить в смертельную схватку с невидимым врагом. При этом больно ушибся о какой-то металлический предмет. Никого я не нашел, не услышал и топота убегающего от нас человека. Когда волнение немного улеглось, все собрались вместе и шепотом начали совещаться. Спокойно обследовали уступ. Оказалось, что металлический предмет, о который я ударился и на который перед этим наткнулась Маринка, был портативной радиостанцией. «Что будем делать?»– спрашивали мы друг друга. Политрук шепотом приказал: «Постоим и послушаем». Стояли мы молча, не шелохнувшись, минут десять. Но ни малейший шорох, ни случайное падение камешка не нарушили пещерного безмолвия. «Маринка остается у радиостанции, а мы еще раз проверяем все ближайшие углы. Бечевку не отпускать!»– последовал новый приказ. Тщательная проверка уступа и подходов к нему ни к чему не привела. Пришлось советоваться снова. Все высказали мнение, что непрошенные гости отлучились либо с целью запастись провиантом, либо для того, чтобы отдохнуть на открытом воздухе. Спать в этой пещере, продуваемой сквозняком, небезопасно.
–Мне кажется, что в этой компании есть кто-то из местных жителей,– заметила Маринка.
–Почему?– спросил Павел Петрович.
–Чужой человек так знать пещеру не может.
–Логично. Что будем делать дальше?
–Ждать. Должны же они когда-нибудь прийти за своим имуществом,– пробасил Лученок.
–Конечно, ждать,– согласилась и Маринка.– Но нам нужно быть уверенным, что нас не подведет тыл.
–Наружные посты, что ли?
–Нет. Пещера со стороны вершины горы.
–Маловероятно, чтобы там был кто-нибудь. Но сомнений, действительно, не должно оставаться. Нагорный и Хрусталева проверяют, как несут вахту Танчук и Сугако, а мы с Лученком будем готовиться к встрече гостей,– распорядился политрук.
Оставшаяся часть пещеры была гораздо круче, чем та, которую мы прошли. Поэтому приходилось быть вдвойне внимательным. Но чем выше мы поднимались, тем больше спадало напряжение, а вместе с этим ослабевала и бдительность. Я понимал, что это очень опасно, так как именно в такой ситуации мы можем столкнуться с неожиданностью, которая будет стоить жизни не только нам, но и оставшимся Павлу Петровичу и Михасю. Мысленно я окунулся в холодную воду и стал более внимательным, предельно сдержанным при каждом подходе к Маринке. Она оценила это и один раз, прислушиваясь к тишине, погладила рукой мою щеку и тут же прикрыла ладонью рот. Это означало: «Ты у меня паинька. Так надо вести себя и дальше». Начали появляться едва заметные контуры выступов породы. Так бывает очень ранним утром после темной ночи. До восхода солнца еще далеко, но на фоне низко плывущих облаков уже появляются темные силуэты строений, гнущихся под натиском ветра макушек высоких деревьев. Выше стало еще светлее. И вдруг где-то далеко блеснула ослепительно яркая точка. Полумрак прорезал тоненький, как лезвие бритвы, лучик. Пещера постепенно заполнилась светом. Я и не подозревал, что можно так неистово радоваться солнцу, от которого мы всегда прятались в тень. Мы уже отчетливо различали тонкий голос Танчука и вторивший ему густой баритон Лефера.
–Нет, чтоб я пропал, если этих гадов не найдем,– это Лев Яковлевич обсуждает ход нашей операции.
–Будет тебе раньше времени говорить,– отвечает осторожный Лефер.
–Гадом меня назовешь, если будет иначе,– убеждает Танчук своего собеседника и швыряет в пещеру мелкие камешки. Они летят мимо нас, гулко ударяются о стены прохода, или понора, как говорят специалисты. Камешки рикошетом ударяются о противоположную стену и, подпрыгивая, уходят в темную бездну. Вместе с ними удаляются, постепенно замирают и звуки.
Пещера пройдена. Мы остановились недалеко от входа, прикрытого кустарником. Непосредственная опасность теперь нам не грозила, и это дало волю моим чувствам. Я порывисто привлек к себе Маринку и прижался к ее губам. Пытаясь протестовать, она легонько захлопала ладошками по моим щекам. Но потом обвила меня руками и сама начала целовать, тихо приговаривая: «Сумасшедший! Горе ты мое луковое. И как только я буду жить с тобой!»
Очнулся я от довольно сильного удара по щеке камнем. Угодил-таки в меня Лев Яковлевич. Вначале мы не собирались вступать в разговоры с Танчуком и Сугако. Но после удара немного протрезвели и подумали, что это швыряние камешками может помешать нашей операции.
–Краснофлотец Танчук!– дан знать ему о своем присутствии.– Прекратите свои забавы!
–Чтоб я пропал, это наш командир!
–Мы идем дальше, а вы будьте внимательнее.
–Командир! Командир! Ну что там?– одолевало любопытство Танчука.
–Пока все спокойно.
Обратный путь мы преодолели быстро.
У радиостанции обстановка была спокойной. Никто из гостей еще не появлялся. Я доложил командиру, что в тылу у нас также спокойно. Теперь все наше внимание было сосредоточено на восточном рукаве пещеры. Было очевидно, что гости не допускали даже мысли, что в глубокой пещере, кроме них, может появиться еще кто-то. Иначе радиостанция не осталась бы без присмотра. Они спокойны и возвращаться будут, не принимая сколько-нибудь серьезных мер предосторожности. Надо прямо сказать, что нам сильно повезло, хотя и неизвестно, чем кончится встреча с ними. При любых обстоятельствах у нас появилось серьезное преимущество. Мы точно знаем, что противник рано или поздно придет прямо к нам. Мы находимся под прямым углом к рукаву, по которому пройдут неизвестные люди и, следовательно, можем не опасаться, что нас преждевременно обнаружат. Это невозможно сделать даже с помощью самых сильных источников света. Последнее обстоятельство едва ли не самое важное, так как у врага почти наверняка имеются фонари, сфокусированные на далекие предметы. Находись мы где-нибудь в прямой части пещерного канала, любая наша попытка захватить врага успеха не имела бы. С помощью мощного фонаря нас обнаружили бы метров за сорок, а то и больше. В этой ситуации не нужно даже отстреливаться. Достаточно разрядить обойму патронов в потолок над нами, и мы могли бы быть заживо похоронены под обвалившейся горной породой.
Оставалось решить последний вопрос. Для успешного исхода операции на нашей стороне должно быть не только позиционное, но и численное превосходство. Нас четверо. А сколько человек на стороне противника? Неизвестно. Перед выходом на задание было принято решение не создавать большого оперативного отряда. Многочисленная группа в условиях пещеры лишается основного– маневренности. Нет сомнений, что такими же соображениями руководствовался и противник. Более того, он побывал в пещере, установил радиосвязь и при этом не обнаружил никаких признаков нашей осведомленности о его действиях. В сложившейся ситуации для поддержания радиосвязи достаточно одного, в крайнем случае двух человек. С проводником– три. Но и нас, строго говоря, только три человека. Маринку принимать в расчет нельзя. Она свое дело сделала. Вовлекать же девушку в опасную схватку, значит подвергать ее неоправданному смертельному риску. И чтобы поставить точки над «i», политрук обратился к Маринке с просьбой привести сюда Сугако, а самой потом уйти на пост к Танчуку. Минут через двадцать Лефер, сопровождаемый Хрусталевой, был возле нас. И как наша проводница не просила оставить ее хотя бы возле радиостанции, Павел Петрович оставался непреклонным. Под конец он смягчился и сказал:
–Мы за тебя в ответе перед твоей матерью. Пожалуйста, пойми это.
Вот теперь, кажется, все в порядке. Один Лефер чего стоит. Ему только попадись в руки, сомнет в дугу за милую душу.
Ждем уже шесть часов, но нет никаких признаков появления чужого человека. На часах политрука одиннадцать вечера. Остается всего лишь час до полуночи. Во время томительного ожидания мы обсудили план задержания диверсантов. Лученок был за то, чтобы сделать внезапный бросок, как только они подойдут к развилке пещеры.
–Даже до того, как мы увидим, сколько их? – спросил политрук.
–Внезапность– наш главный козырь,– пытался убедить Михась.
–Элемент внезапности в этой ситуации, конечно, играет большую роль,– тихо рассуждал Павел Петрович.– Но его надо использовать иначе. Как только гости подойдут к развилке пещеры, мы, все четверо, выбегаем им навстречу и ослепляем их светом от фонарей. Под угрозой пистолетов приказываем им бросить оружие. Чтобы не мешать друг другу, старшина второй статьи Нагорный и краснофлотец Лученок приседают, а мы с краснофлотцем Сугако стоим за их спинами. Стрелять лишь в крайнем случае. Надо взять их живыми.
Без четверти двенадцать послышался неясный шум со стороны восточного рукава пещеры. Мы насторожились и тихо придвинулись вплотную к угловому выступу скалы. Шум постепенно усиливался.
–Приготовить фонари и пистолеты!– тихо предупредил политрук.
Уже отчетливо слышались шаги кованых сапог. Шаги были не одного человека, а по меньшей мере двух. Появились пляшущие тени выступающих скальных глыб. Когда свет усилился, во мне появилось какое-то смешанное чувство крайнего напряжения и восхищения. Напряжение было естественным следствием длительного ожидания, которое вот-вот должно закончиться опасной схваткой с врагом. А восхищение? Раньше я никогда не видел подобной картины. Потолок пещеры, казалось, был украшен люстрами из драгоценных камней. Мигающий свет переливался в диковинных наростах, вспыхивал ослепительными искрами, гас, снова загорался, как загораются капли росы в лучах восходящего солнца. Всего лишь на один миг мелькнула мысль, что все это сказочное богатство когда-то было спрятано в подземелье крымским ханом Менгли Гиреем, что сейчас выйдут из таинственных глубин одалиски и будут пытаться обворожить нас своими восточными песнями и игрой на лютнях. «Наваждение какое-то!»– встряхнул я себя и приготовился к броску. Теперь мощный пучок света бил прямо в противоположный угол. Вот-вот покажется человек, идущий с фонарем.
–Вперед!– тихо скомандовал политрук.
Мы одним прыжком бросились наперерез идущим и загородили им дорогу. Наш бросок был настолько неожиданным, что из рук шедшего впереди человека вывалился фонарь. Сам человек как бы споткнулся, упал на колени и поднял вверх руки. Другой быстро повернулся назад и бросился бежать. Никакие окрики и предупреждения не могли его остановить. Преследовать было не только бесполезно, но и опасно.
–Бить по ногам!– приказал политрук и первый выстрелил в убегавшего человека. Посыпались с потолка камин. Грянуло еще два выстрела. Человек споткнулся, упал и забился в судорогах.
–Нагорный, со мной! Остальным охранять задержанного!– подал новую команду политрук.
Мы побежали, освещая перед собою дорогу. Картина, которую я увидел на месте, потрясла меня. Из бедра раненого хлестала кровь, заливая одежду и разбросанные вокруг камни. Видно было, что вначале человек пытался зажать рану рукой, но потом, слабея, забился в конвульсиях и упал в беспамятство.
–Не повезло нам,– огорченно заметил политрук.– В ногу-то попасть попали, да, к несчастью, пробили и крупный сосуд. Затяни ремнем потуже ногу выше раны и тащи его наверх. Может, удастся спасти.
Я снял с раненого ремень и стянул им окровавленное бедро. Кровотечение остановилось.
–Помочь?
–Да тут одному нечего делать.
Браться за окровавленную одежду раненого неприятно. Но делать было нечего. Я взял ослабевшее тело на руки и направился к развилке. Всю дорогу меня не покидало чувство тошноты.
Лученок и Сугако, как выяснилось, уже успели провести дознание. Задержанный оказался местным жителем из ближайшего поселка и назвался Ахметом Хабибулиным. Это был тщедушный, уже пожилой человек, с заискивающим выражением лица. На покатом его лбу складки, казалось, перекатывались вниз и волной наплывали на веки. От этого глаза делались узкими, открытыми лишь наполовину.
–Хабибулин, говоришь?– спросил политрук.
–Хабибулин, Хабибулин, началнык.
–Кроме вас двоих, есть ли там еще кто-нибудь?
–Нэт, началнык.
–Где первый раз вышли в эфир?
–С бэрэг морэ, с бэрэг морэ, началнык,– скороговоркой ответил Хабибулин.
–Долго же вы нам голову морочили, Хабибулин. Наконец-то поймались. Ну да ладно. Разберемся.
Когда выбрались наверх, раненый, не приходя в сознание, скончался. Политрук не стал расспрашивать Хабибулина больше ни о чем, а сразу же начал звонить по телефону в штаб дивизиона. Через полчаса к окраине Балаклавы подошли две автомашины, которые увезли Хабибулина, убитого и захваченную радиостанцию.
Павел Петрович снял фуражку, вытер носовым платком вспотевший лоб и сказал:
–Возвращайтесь на свой пост. Мы немного разберемся и тогда обязательно поговорим обо всех ваших геройских делах. Краснофлотца, Лученка прошу подняться на пост, взять с собою Хрусталеву и проводить ее домой. А мы с вами, товарищ старшина второй статьи, должны сейчас пойти к Анне Алексеевне и поблагодарить за помощь, которую оказала нам ее дочь.
Уже занималась утренняя заря. Хотя в эту пору на улицах Балаклавы еще никого не было, мы решили идти в обход ее окраины. Анна Алексеевна, оказалось, не спала. Она всю ночь простояла у своего виноградника и все высматривала, не появится ли ее Маринка. Увидев меня с политруком, она глухо простонала и, ухватившись за ближайшую подпорку виноградной лозы, начала медленно сползать на землю.
–Помоги!– крикнул политрук. Но я и без этого напоминания быстро подбежал к женщине, поднял ее и сказал:
–Дорогая Анна Алексеевна, жива и здорова наша Маринка. Сейчас она будет здесь.
Минуту Анна Алексеевна молча смотрела на меня, словно все еще никак не могла понять смысла сказанных слов, а потом обвила меня руками, положила голову на грудь и судорожно забилась в тихом плаче.
–Да все хорошо. Ну... Анна Алексеевна,– пытался я успокоить ее.
Подошел политрук, а вскоре на склоне горы показались Маринка и Лученок.
–Посмотрите, вот и Маринка.
Анна Алексеевна бросилась навстречу своей дочери. Побежала и Маринка.
–Пусть выплачутся,– заметил политрук.– Говорят, после этого становится легче. Не каждой школьнице выпадает такое испытание. А о матери и говорить не приходится.
Когда вошли во двор, Анна Алексеевна первым делом принялась приводить всех в порядок: приготовила воду и тряпку для мытья обуви, вынесла полотенце и мыло, щетку для чистки одежды, заставила всех снять носки, тут же их выстирала, просушила и прогладила горячим утюгом. Маринка привела себя в порядок раньше остальных и принялась за приготовление завтрака. Закончив свои хлопоты, она пригласила всех за стол. Павел Петрович, поблагодарив, начал было отказываться, на что Маринка ответила:
–Здесь, товарищ политрук, командуют женщины. А им надо подчиняться так же, как подчиняются вам краснофлотцы и младшие командиры.
–Что ты на это скажешь, Нагорный?
–Скажу, что надо ужинать, потому что мы, кажется, даже не обедали.
–Об этом, я вижу, ты не забываешь.
–По уставу положено, товарищ политрук. А устав, как вы знаете, нарушать нельзя.
–Молодежь теперь пошла, Анна Алексеевна. Ты ему слово, он тебе два, да еще с подковыркой.
–Грех осуждать ее. Молодежь у нас хорошая.
За завтраком, к которому Анна Алексеевна подала и маленький графинчик барбарисовой настойки, политрук долго тер переносицу, словно решал трудный для себя вопрос, пить или не пить после такой трудной бессонной ночи. А потом, подумав, что отказаться от маленькой рюмки домашней настойки, значит, обидеть радушных женщин, решил все же выпить. Он встал и неторопливо сказал:
–Дорогая Анна Алексеевна! Большое счастье для родителей воспитать хороших детей. Вы можете гордиться своей дочерью. Она проявила мужество, на которое способен не каждый мужчина. Можно по-хорошему позавидовать тому, кого она выберет себе в спутники жизни. За вас, милая Анна Алексеевна, и вашу достойную дочь!
За сердце тронули Анну Алексеевну слова политрука. Она поспешно достала платочек и вытерла навернувшиеся слезы. Отпив маленький глоточек настойки, женщина только и смогла сказать:
–Спасибо вам, мои родные.
Я смотрел на Маринку и думал: «Сколько же времени прошло с того памятного дня, когда я впервые встретил ее на склоне нашей горы? И этот нелепый мой вопрос: «Телят что ли искала?»– «Бычков таких, как ты»,– нашлась тогда Маринка. Думал ли я, что так все обернется? За каких-то несколько месяцев. А вчера: «Горе ты мое луковое! И как только я буду жить с тобою?»
–Ну что ж,– поднялся из-за стола Павел Петрович,– пора, как говорится, и честь знать.
–Я сбегаю на пост и позвоню, чтоб за вами прислали автотранспорт,– предложил Лученок.
–Что же это за порядок был бы в береговой обороне, если бы о своем политруке не позаботились его подчиненные?– ответил Павел Петрович, показывая рукой на набережную.
Действительно, там уже стоял мотоцикл, возле которого прохаживался Переверзев. Он, как всегда, даже в самую жаркую погоду, был в кожаных перчатках с широкими раструбами. Проводив политрука, мы вернулись в дом Хрусталевых. Анна Алексеевна немного побыла с нами, а потом, сославшись на срочные дела, ушла к соседям.
–Мне тоже пора,– поднялся из-за стола Михась.
Пока Маринка провожала его, меня вдруг одолела такая усталость, что я, не поднимаясь со стула, почти мгновенно уснул. Не слышал, как расшнуровывали и снимали ботинки, поднимали и перетаскивали на кровать. Лишь в последний момент, когда удержать меня уже было невозможно, я повалился на постель и проснулся. Под моей рукой в неудобной позе лежала Маринка. Не меняя положения, она тихо оправдывалась:
–Я не хотела тебя будить. Но ты такой тяжеленный, что нельзя было удержать.
–Вот возьму и не отпущу.
–Я сейчас,– еще тише ответила Маринка.
–Обманешь, как с той падающей звездой.
В ответ Маринка, не раскрывая рта, засмеялась. И нельзя было понять, что означал этот смех: то ли снисходительное осуждение упрека, то ли игривое лукавство любящей женщины, которым она волнует своего избранника. Маринка задернула занавески в окнах, повернула ключ в замочной скважине дверей и после этого подошла ко мне. Присев у края кровати, она уперлась подбородком в скрещенные руки и спросила:
–А ты меня не разлюбишь?– потом немного подумала и добавила:– Глупо поступают, когда задают такие вопросы, и еще глупее, когда отвечают на это клятвами.
–Почему?
–Потому что в этих вопросах и клятвах неуверенность и сомнение, а иногда и фальшь. Любовь же – неповторимый дуэт, и фальши в ней, как и в дуэте, быть не должно.
Я бережно приподнял Маринку над собой. Кофточка ее натянулась и распахнулась. Я едва расслышал лукаво укоряющий шепот Маринки:
–Знала бы я, что ты такой,– отправила бы тебя на пост вместе с Лученком.
