Текст книги "Сирена (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

– Ты в одежде, Нора.

– Я знаю.

– И в ванной нет воды, – произнес он, с едва уловимой улыбкой.

– Я сказала, что я в ванной. Я не говорила, что принимаю ванну.

– И то правда, – согласился парень, – рад снова тебя видеть, незнакомка.

– В эти дни, я и сама для себя незнакомка. Не принимай на свой счет.

– Что именно послужило причиной тому, что ты сидишь в пустой ванне, одетая в школьную форму, и с косичками на голове?

– Мне нужно было принять ванну.

– По мне, ты кажешься вполне чистой.

Сглотнув, Нора стала медленно покачиваться взад и вперед.

– Сегодня я была с плохим человеком, – прошептала она.

Улыбка, сияющая на лице Уесли, померкла.

– Он причинил тебе боль?

Высказанная мысль заставила его побледнеть.

– Это я причинила ему боль. За что он и заплатил. А после, поблагодарил. Он сказал…, – Нора притянула колени к груди, – он сказал, что влюблен в свою двенадцатилетнюю племянницу, и ему помогает, когда его мучает кто-то, одетый, как эта девочка.

– Боже мой, – выдохнул малой, – и что ты сделала?

– Ничего. Мне хотелось побить его. Но бить мазохиста довольно бессмысленно. Уесли?

Наконец, Нора посмотрела ему прямо в глаза. На мгновение, его карий взгляд превратился в серебряный, и она увидела призрак Микаэля.

– Что, если я тоже плохой человек?

– Ты не плохой человек. В противном случае, ты бы не сидела в одежде, в ванне без воды, пребывая в ужасе от мысли, что можешь оказаться плохим человеком. Дьявола не страшит отправиться в ад.

– Только потому, что он уже там.

Парень вздохнул и, протянув руку, закрыл пробкой ванну, начав набирать воду. По очереди он снял с нее туфли, спустил ее длиной до колена гольфы, и стянул их с ног.

– Что ты делаешь? – спросила Нора, когда ее окружила теплая вода.

– Ты сказала, что тебе нужно принять ванну. Значит, ты примешь ванну. Идет?

Она кивнула.

– Идет.

Уесли снял заколки с ее косичек и пробежал пальцами по длинным локонам, расплетая их. Вода набралась до верха бедер Норы. Взяв с полки пену для ванны, он добавил немного в воду. Как только пузырьки превратились в невесомую, белую пену, комнату заполнил аромат орхидей.

Сделав паузу, по-видимому, настраивая себя, малой принялся расстегивать ее быстро намокающую рубашку. Нора подняла руки, и он избавил ее от этого предмета одежды. Теперь вода с пузырьками доходила до ее груди.

Скинув свою фланелевую рубашку, Уес остался в футболке с коротким рукавом, и, погрузив руки в ванную, расстегнул молнию ее плиссированной юбки. Нора приподняла свои бедра, чтобы он стащил с нее материю. Снова оказавшись в воде, малой нащупал ее трусики. Нора попыталась встретить его взгляд, но он смотрел только на черно-белую плитку, стягивая по ногам и отбрасывая простое, мокрое белье и остальную одежду на пол. Нора смеялась, пока Уесли возился с застежкой от ее бюстгальтера.

– Мужчины, – поддразнила она, – каждый раз, данная деталь вызывает у вас массу трудностей.

– Думаю, эти штуки придумал какой-нибудь бесноватый инженер. Мне может понадобиться болторез.

В конце концов, парень справился с застежкой.

– Осторожно. Зачастую бюстгальтеры заминированы, – предупредила Нора.

– У тебя не все в порядке с головой, – сказал Уесли, медленно спуская лямки по ее плечам.

Теперь пузырьки доходили до ее шеи. Нора старалась позволить окружающему теплу расслабить ее тело, но напряжение оставалось.

– Ты постоянно так говоришь. Ты, правда, считаешь, что я сумасшедшая?

Малой закрыл воду.

– Я девственник, живущий с писательницей эротических романов. Думаю, будет справедливо сказать, что нам обоим нужно проверить свои головы.

Протянув свою мокрую руку, Нора положила ее на копну его светлых волос.

– У тебя светлая голова.

Взяв ладонь, Уесли поцеловал ее тыльную сторону.

– И у тебя. К тому же, еще и мокрая.

Схватив Нору за плечи, малой окунул ее в воду. Вынырнув, она начала отплевываться, заливаясь смехом.

– А об этом, – сказала она, смахивая намокшие волосы с лица, – я не просила.

– Оно само напросилось.

Достав шампунь с полки, он вылил немного себе на ладони и начал втирать в ее волосы.

Нора вздыхала от удовольствия, пока его пальцы скользили по ее волосам, параллельно массируя кожу головы. У Уесли, на самом деле, были чудесные руки. Сочетание силы и нежности грозилось ее убить. При не соблюдении осторожности, она могла расплакаться.

– Ты очень хорошо справляешься, малой. И часто тебе приходилось мыть взрослых женщин?

– Неа. Но в свое время, я мыл много лошадей. Не велика разница.

– Спасибо, что сравнил меня с лошадьми.

– И ты меня с ними сравнивала, – напомнил он Норе, слегка залившись краской.

– То был комплимент. Причем, большой.

На это он ничего не ответил. Отклонив ее назад, в воду, парень принялся смывать шампунь с волос, пальцами очищая лоб и щеки.

– Уес, ты в порядке после того, что тогда между нами произошло?

Одарив Нору робкой полуулыбкой, он поднял ее из воды.

– Конечно. Есть ли хоть один парень, который бы стал на это жаловаться?

– Я просто волновалась, что ты подумал, будто я – ну, не знаю – воспользовалась твоим уязвленным состоянием.

– У меня был стояк, а не рак. Не думаю, что нам следует вводить это в привычку, но не знаю...

Сухим полотенцем он вытер пену с ее лица.

– Мне понравилось. Больше нечего добавить.

– Есть что добавить к этому?

Нора кивнула на свое скрытое в пузырьках обнаженное тело.

– Иногда душ – это просто душ, – сказал он и обрызгал ее водой.

Она рассмеялась, и, взяв бальзам с полки, Уесли стал наносить ей на волосы. До того, как Нора осознала происходящее, по ее лицу начали стекать смешанные с водой слезы. Она понимала, что Уесли это видел, но ничего не говорил и просто продолжал свои действия.

– Раньше Сорен мыл меня в ванной.

Схватив полотенце, Нора утерла слезы.

– Это совершенно в духе Доминанта – быть полностью одетым, тогда как твоя любовница абсолютно обнажена.

– Должен признаться, прямо сейчас я не чувствую себя никаким Доминантом.

– А что ты чувствуешь?

Уесли посмотрел на нее… посмотрел так, словно собирался ей что-то сказать.

– Я просто рад, что ты дома. И то, что ты мокрая и голая, тоже неплохо.

Откинув голову назад, Нора постаралась смыть весь бальзам со своих волос, в то время, как поднявшись, малой развернул для нее чистое полотенце.

– Не смотри, – сказала она.

Парень рассмеялся, но не стал спорить. Закрыв глаза, он отвернулся. Нора поднялась из воды и ступила в полотенце. Со все еще закрытыми глазами, Уесли обернул ткань вокруг ее тела. Нора удивленно захохотала, когда подняв, он перекинул ее через плечо, а мгновение спустя, кинул ее мокрое тело, ее полотенце, и все остальное, на кровать.

– А теперь ты собираешься меня изнасиловать? – спросила она, уже зная ответ.

– Я собираюсь тебя одеть. Где твои пижамы?

– Наверное, среди грязного белья. Меня не было несколько дней. Я запустила стирку.

– А как насчет этого?

Оставив ее менее, чем на минуту, Уес вернулся с парой своих чистых боксеров и одной из его футболок.

– Подойдет?

– Идеально.

Оставаясь в полотенце, Нора надела боксеры. Парень снова отвернулся, когда скинув полотенце, она облачилась в его футболку. Нахождение в его одежде было сродни нахождению в его объятиях – они были теплыми и чистыми, и благоухали летним утром.

Завернув волосы в полотенце, она с силой их отжала, пока Уес стягивал покрывало.

Нырнув в свою постель, Нора испытала облегчение от привычного запаха простыней, привычной ткани и Уесли поблизости.

– Который час?

За прошедшие несколько дней, время просачивалось сквозь ее пальцы, как песок. Единственное, что она знала, что была среда, за которой следовал четверг.

– Почти полночь.

Парень накрыл ее одеялом. С наслаждением зевнув, впервые с прошлой пятницы, Нора почувствовала себя человеком.

– Почти четверг.

Она увидела пелену, накрывшую его глаза. Уес точно знал, каким был завтрашний день.

– Ты собираешься с ним видеться?

Он сел неподалеку. Пробравшись ближе, она посмотрела на него усталыми глазами.

– Я должна.

Парень кивнул. По обыкновению, когда она говорила, что "должна" была что-то сделать, он спорил с ней, доказывая обратное. Казалось, что на этот раз, малой все понял.

– Ты до сих пор его любишь, так?

Нора послала ему грустную улыбку.

– "Большие воды"...

Проведя пальцами по своим мокрым волосам, она брызнула каплями воды на пол.

– "Большие воды не могут потушить любви", – Уесли закончил фрагмент, – "И да не зальют ее реки".

– "И реки не зальют ее", – исправила Нора. Католики трактуют песнь на современном языке.

– В молодежной группе мы используем новую, международную версию.

– Я не позволю ему причинить мне боль. Я тебе это обещала. Мне просто нужно с ним увидеться. Это все.

– Хорошо, – сказал малой. Но ночью ты вернешься домой, верно?

– Да, я вернусь домой.

Уесли кивнул и, поднявшись с кровати, начал расстегивать свои джинсы.

– Что ты делаешь? – спросила Нора, когда он снял их и кинул на рядом стоящий стул.

– Я же тебе сказал. Почти полночь. Двигайся.

Он стянул свою футболку, и она подвинулась, позволяя ему улечься рядом с ней. Выключив прикроватную лампу, парень притянул Нору к себе. Она медленно дышала, расслабляясь у его груди, тая в его руках. Нора не заслуживала его. Не заслуживала этого. Уес знал, что завтра она собиралась встретиться с Сореном, и он ее за это не ненавидел. Нора могла ненавидеть себя, но малой бы никогда этого не сделал.

Она водила пальцем по его ключице, а он, скользнув рукой под надетую на нее футболку, поглаживал ее поясницу. Норе казалось забавным это незнакомое ощущение – впервые в жизни, она лежала с ослепительным молодым парнем, и у нее не было абсолютно никакого желания его соблазнять.

– Мы оба в твоем нижнем белье, – после длительного молчания прошептала Нора.

– Могло быть хуже. Мы оба могли быть в твоем нижнем белье.

Она улыбнулась, зная, что чувство чистоты и безопасности, ей вновь подарило близкое присутствие Уесли, нежели принятие ванны. Когда Сорен касался Норы, она становилась его. Когда Уесли касался ее, она становилась собой. От груди парня, Нора пробралась к его руке. У него было вдвое больше мышц, чем у нее. Он мог причинить кому-нибудь боль дважды сильнее той, что причиняла она. Однако, Нора наверняка знала, что он никогда этого не сделает, разве только пытаясь защитить другого. Ей посчастливилось увидеть это своими собственными глазами.

– Уес, – позвала она, чувствуя, как проваливалась в сон.

– Что, Нор?

Я люблю тебя, подумала она, но не произнесла этого вслух.

– Спасибо за ванну.

Глава 28

К тому времени, когда на следующее утро Нора скатилась со своей кровати, Уесли успел уйти. Утро? – подумала она и глянула на часы. Было уже после полудня.

Выпутавшись из простыней, Нора подошла к шкафу и окинула взглядом его содержимое. Сегодня она сделает то, что делала только раз в году – оденется консервативно. Нора достала свою единственную юбку ниже колена, свою единственную пару туфель на низком каблуке, и свою единственную блузу, фасон которой не предусматривал выставление на показ каждого дюйма ложбинки между ее грудей. Она даже нашла нить жемчуга, когда-то преподнесенную ей бабушкой в качестве подарка, и надела ее. Нора собрала волосы наверх, изо всех сил усмиряя волнистую шевелюру, и нанесла лишь половину обычно используемой косметики. Сегодня она собиралась в церковь. Направляясь туда, Нора противостояла двум демонам – желанию и страху, которые именно в этот день, из года в год ее посещали.

В начале четвертого, она припарковалась у Католической церкви "Пресвятое Сердце". Здесь ее крестили, когда она была еще младенцем, здесь проходило ее Первое Причастие, и более восемнадцати лет назад, здесь она впервые увидела Сорена.

Под его наблюдением, церковь процветала. После Сорена, количество прихожан "Пресвятого Сердца", едва составлявшее порядка сотни человек, утроилось. Только прибывший, красивый, двадцатидевятилетний полиглот, являл собой полную противоположность обычному священнику, будучи эрудированным, остроумным и обворожительным. В течение последних двадцати лет, двое предыдущих священников из соседней епархии, освобождались от обязанностей из-за обвинений в сексуальных домогательствах. В эту же церковь, родители-католики возили своих детей толпами. Они знали, что Отцу С. можно доверять. И, несмотря на то, кем был Сорен за закрытыми дверьми, Нора не сомневалась в правильности поступков таких родителей.

Пройдя через ворота "Пресвятого Сердца", она нашла забавным, как мало из проведенного здесь детства ей помнилось. Даже Отец Грег, предшественник Сорена мелькал в ее сознании лишь мимолетным воспоминанием о доброте старца. Но в одно воскресенье, когда ей было пятнадцать, явился ОН, словно Благовещение; казалось, будто Сам Господь Бог окликнул ее по имени.

Остановившись в фойе, Нора оглянулась. Фойе… Сорен всегда поправлял ее, когда она его так называла.

– Это нартекс, Элеонор, – говорил он, скрывая улыбку, – не фойе.

В следующие раз, в его присутствии, она назвала это место "вестибюлем".

Посмотрев по сторонам, Нора попыталась пробраться сквозь тысячи, обрушившихся на нее, картинок из прошлого. В углу прохода она увидела небольшую раку Девы Марии с горящими под ней свечами. Встав возле раки, Нора закрыла глаза, и вспомнила…

Ей было шестнадцать, почти семнадцать, и у нее была лучшая и единственная подруга по имени Джордан. Замкнутая и робкая, она даже не представляла, что обладала потрясающей красотой, которая не бросалась в глаза. Они ходили в одну католическую школу, и посещали почти одни и те же занятия – кроме английского в заключительный год. Нора занималась в продвинутой группе, тогда как Джордан, в отличие от будущей писательницы, довольствовалась менее требовательным учителем. Она никогда не забудет мертвецки-бледное лицо своей подруги, после очередного учебного дня. Норе потребовалось трое суток, чтобы вытянуть из нее причину – учитель Джордан по английскому, женатый мужчина, разменявший пятый десяток, оставив ее после занятий, сунул руку ей под юбку. Он предложил Джордан отличный балл по своему предмету, в обмен на очевидное. Придя в ярость, Нора грозилась до смерти забить его своими голыми руками. Но Джордан рыдала, боясь того, что ей никто не поможет, никто не поверит. Ко всему прочему, учитель также являлся баскетбольным тренером, у команды которого намечался лучший сезон в году. Джордан заставила свою подругу поклясться, что она не сообщит об этом в школу, в ответ Нора заставила ее поклясться, что она расскажет обо всем Отцу С. По сегодняшний день, она не знала, что Сорен сказал или сделал. Единственное, что было известно Норе, что в пятницу он отправился в их школу, а в понедельник учителя уже не было.

В тот день, после занятий помчавшись в церковь, она нашла Сорена молящимся возле раки Девы Марии. Нора рассказала ему, как благодарна была Джордан, как потрясена была вся школа, и что никто не знает, по какой причине тренер уехал так внезапно. Сорен не улыбнулся и только зажег свечу.

– Было очень сложно? – Нора помнила, как стояла на этом самом месте, задавая ему данный вопрос. – Сказать, чтобы он оставил ее в покое.

– Вселить в него страх Божий было пугающе просто, – ответил Сорен, – и почти приятно. А почему ты спрашиваешь, Элеонор?

Застегнув свою толстовку с капюшоном, она стала нервно дергать за поношенные рукава.

– Я думала, что для вас это будет нелегко. Ну, поскольку вы меня любите.

Сорен посмотрел ей прямо в глаза, и Нора увидела, что она, по-настоящему, застала его врасплох – один из нескольких раз за восемнадцать лет.

– Элеонор, смертницы в Секторе Газа, гораздо менее опасны, чем ты.

Он направился в свой кабинет, и она, практически, бегом последовала за ним, поспевая за его широкими шагами.

– Значит, приму это за "да", – заявила Нора, когда они подошли к нужной двери.

– Мне всегда импонировали цистерцианские монахи, – Сорен шагнул в свой кабинет, – особенно их обет молчания, – и закрыл дверь перед ее носом.

Следующие две недели, Нора безостановочно улыбалась.

Открыв глаза, она отошла от раки, и от своего воспоминания. Ее каблуки стучали по деревянному полу, с годами ставшему блестящим и скользким. Нора думала, что застанет Сорена работающим в его кабинете. Она остановилась, услышав мелодию, доносящуюся через толстую, деревянную дверь. Поглотив приглушенные звуки, она скользнула в притвор и тихонько пошла в сторону алтаря, где за роялем сидел Сорен. Он не поднял взгляда, когда приблизившись к нему, Нора положила ладони на черный, полированный инструмент. Закрыв глаза, она позволила тонким, вибрирующим волнам пробраться сквозь и внутрь нее. Заключительная нота, поднявшись по ее рукам и опустившись по ее ногам, эхом разнеслась по всему притвору, и вернулась к алтарю. Нора открыла глаза.

– "Лунная Соната", – произнесла она, – моя любимая.

Улыбнувшись, Сорен проиграл последнюю часть.

– Я знаю.

Нора вернула улыбку и, наклонившись, провела по гладкой, блестящей поверхности.

– С годовщиной, Сорен.

Он снова улыбнулся, одной из редких, искренних улыбок, коснувшейся его глаз. У Норы что-то сжалось в груди, и ее улыбка сникла.

– С годовщиной, малышка, – произнес он голосом, таким же нежным, как последняя нота произведения.

От этих трех слов нахлынули тысячи воспоминаний. Они с Сореном никогда не были и не будут женаты, никогда не встречались в традиционном смысле этого слова, но никогда не сомневались в том, какой день символизировал начало их совместной жизни.

Ее первое избиение и лишение девственности пришлось на Страстной четверг, канун Страстной пятницы – дня возлегания Иисуса на Его трапезу во время Тайной Вечери. В тот день, Иисус, Сын Божий, встав на колени, омыл ноги ученикам Своим. Тринадцать лет назад, то же самое Сорен сделал и с ней. Даже с изменением литургического календаря, им ни разу не пришла мысль праздновать их годовщину в любой другой, кроме этого, незаслуженного позабытого церковного праздника день, последний день свободы Иисуса до Страстей, день, спокойствие которого Он разделил с теми, кого Он любил.

Сорен снова заиграл памятную мелодию, и Нора неотвратимо отдалась на волю настойчивого ритма. Она следила за его руками – его идеальными руками профессионального пианиста, слишком хорошо помня, насколько интимно она их знала, насколько интимно они знали ее. Один бесстрашный локон безупречных светлых волос Сорена грозился упасть ему на лоб. Норе до безумия хотелось протянуть руку и смахнуть его назад.

– Ты играл ее для меня в ту ночь, – сказала она, как только музыка стихла.

Закрыв глаза, Нора вернулась в прошлое.

– Ты играл ее, когда я пришла к тебе домой.

Она помнила ту ночь, как вчера – как она скользнула через обитую деревом заднюю дверь, преследуя музыку, раздающуюся в изысканной гостиной Сорена. Она стояла, молча наблюдая за священником – в ту ночь ставшим ее любовником – как в свете одинокой свечи, он играл самое прекрасное музыкальное произведение, словно оно было написано им для нее.

– На следующее утро я впервые проснулась в твоей постели.

– Лучшая ночь в моей жизни, – сказал Сорен.

– И в моей.

Почувствовав былую тягу этой любви, Нора выпрямилась, стараясь от нее отмахнуться.

– И когда в церкви появился рояль?

Сорен улыбнулся.

– В день моего рождения, некий таинственный незнакомец доставил к моему дому инструмент фирмы Bösendorfer, марки Imperial. Таким образом, я подарил церкви свой прежний рояль Steinway.

– Очень благородно со стороны незнакомца, – с застенчивой улыбкой произнесла Нора.

– Полностью согласен. Хотя старый рояль, до сих пор, играет великолепно.

– У него уже сто лет проблемы с педалью.

– Да, и чья в этом вина?

– Не моя, – возразила Нора, – помнишь, что ты тогда со мной вытворял? Мне надо было за что-нибудь держаться, разве нет?

Сорен опустил глаза на свои руки. Его нависшие над клавишами пальцы, беззвучно перебирали призрачные ноты.

– Ты могла держаться за меня.

Нора лишь сглотнула, оказавшись в таком редком состоянии безмолвия. Вероятно, ощутив ее неудобство, Сорен опустил руки на клавиши, и снова заиграл.

– "Лунная Соната" необыкновенное произведение, – сказал Сорен, – его называли "ламентацией". Во время игры и бесконечных повторений чувствуется грусть, нужда. Сонату легко играть, но безумно сложно играть хорошо. Арпеджио предусматривает свободу выражения. Слишком много свободы для неискушенных, неумелых рук. Говорят, что Бетховен сочинил ее для семнадцатилетней графини Джульетты Гвиччарди. Возможно, он ее любил. Скорей всего, он попросту пытался ее соблазнить.

– Со мной это бы сработало.

– С тобой это и сработало.

На этот раз, улыбнувшись вызванным словами Сорена воспоминаниям, Нора в который раз с нежностью провела ладонями по роялю.

– Боже мой, на этом инструменте совершались невиданные акты преступления против природы.

– Надеюсь, ты не имеешь в виду мою игру.

– Ни в коем случае. Я знаю, какие одаренные у тебя руки.

– Прошу соблюдать некоторую благопристойность. Мы в церкви, Элеонор, – с наигранной строгостью напомнил ей Сорен.

– Простите, Святой Отец.

Выражение ее лица превратилось в шуточную маску раскаяния.

– Конечно, малышка. Я могу простить тебе что угодно. Но не рассчитывай, что в один прекрасный день, тебе за это не воздастся.

Прежде чем Нора успела ответить, за дверьми послышался безошибочный скрип кроссовок по деревянному полу. За ним последовал еще один, более громкий скрип, потом раздался оглушающий детский хохот.

– Делу время.

Сорен поднялся со скамьи. Пройдя с ним мимо рядов, Нора оказалась вне святилища. Из церкви они последовали на звук детских голосов, раздающихся со стороны помещения, являвшегося общинным залом и столовой. Сорен провел ее в общинный зал, часть которого отводилась под спортивный зал, часть под приемную, где ей открылась сцена настоящего животного хаоса. Мысленное описание Норы оправдалось после того, как она увидела со всех ног промчавшегося мимо них мальчика, одетого в костюм овцы.

– Что происходит? – спросила она, как только они нашли тихое место, рядом со столовой.

– На воскресенье дети репетируют спектакль, названный "Страстями", – объяснил Сорен.

Повсюду малышня бегала к родителям, от родителей, иногда через родителей. Однако, как только появление священника стало очевидным, гул стих, и начал устанавливаться порядок. Нору всегда восхищало это качество в Сорене. Своему присутствию он позволял говорить гораздо чаще своих слов. Нора остановила свой взгляд на отдаленно знакомой женщине. Как только очертания ее лица проявились лучше, она узнала владелицу, которой оказалась Нэнси Джеймс, одна из ее любимых приходских матерей. Временами, Норе было сложно представить, что всего лишь пять лет назад она посещала эту церковь, нянчила этих детей, общалась с этими родителями. В конце концов, поймав взгляд женщины, Нора улыбнулась. Через мгновение, узнав ее, Нэнси вернула улыбку. Пять лет… казалось, это было только вчера… или миллион лет назад.

– Они знали о нас?

Нора наклонила голову в сторону группы родителей. Она говорила неуместно тихим голосом. Среди всей этой малышни, она могла ничуть не страшась, прокричать свой вопрос Сорену.

– Я, до сих пор, священник. Смею предположить, что либо они никогда не подозревали, либо их никогда не волновало.

Нора невесело усмехнулась.

– Бывшая арестантка Элль Шрайбер и пресвятейший Отец Стернз. Конечно, они никогда не подозревали.

– Элеонор, они никогда не думали о тебе настолько плохо, насколько ты считаешь. Когда ты вернешься, они примут тебя с распростертыми объятиями.

– Я не вернусь.

Сорен изогнул уголки своих красивых губ в слабой улыбке.

– И, тем не менее, ты здесь.

Начав было спорить, в конце помещения Нора увидела проблеск зеркально-бледных глаз и застыла.

– Микаэль, – выдохнула она.

– Да, в этом году он помогает с постановкой "Страстей". Он довольно неплохо ладит с детьми. Среди них он расслабляется, что в иных ситуациях дается ему непросто.

На данный момент Микаэль выглядел каким угодно, только не расслабленным. Его длинные волосы были собраны в хвост, однако Нора заметила несколько выбивающихся, обрамляющих его лицо прядей. Дети безостановочно суетились. Он поправлял нимбы, подвязывал крылья, помогал маленьким ангелочкам… Когда "пастырь" чуть не налетел на Микаэля, он рассмеялся и ушел с пути.

– Он в порядке? – спросила Нора, терзаемая чувством вины.

– Микаэль и его мать стали прихожанами нашей церкви более двух лет назад. И его нынешнее состояние, действительно, самое удовлетворенное из всех, что я когда-либо видел. Сейчас он умиротворен. Почти счастлив. В его глазах читается новый посыл. Облегчение.

– Облегчение… что он не один?

– Да. Я рассказал ему о нас, о том, кем мы являемся, о том мире, в котором мы живем. Понимаю, что делая это, я сильно рисковал, но он успел впитать слова своего отца и убедить себя в своей ненормальности, в безнравственности своих желаний. Но слова действенны, только когда…

– Не говоришь, показываешь, – с унылой улыбкой произнесла Нора, отгоняя от себя мысли про Зака.

– Знаешь, это нечестно. Попахивает двойными стандартами. Ты подарил мне Микаэля в его пятнадцать лет. Меня же вынудил ждать до двадцати.

Сорен медленно вдохнул.

– Это была моя ошибка.

– Чудеса случаются. Ты только что признался в совершенной ошибке. И в чем она заключалась? В том, что ты не переспал со мной раньше?

– Моя ошибка заключалась в…, – повернувшись, он встретил ее взгляд, – заблуждении, что у нас имелся неограниченный запас времени.

Со сжавшимся от этих слов сердцем, Нора стала наблюдать за Микаэлем через разделяющее их пространство. Он был далеко не радостным, но напряжение в его теле ослабло, в глазах тлел огонь. Она бы никогда с первого взгляда не предположила, что под его часами и браслетом прятались такие жуткие шрамы.

– Ты должна быть благодарна Микаэлю.

Сорен прервал ее мрачные размышления.

– День, когда ты меня оставила, считался самым плохим в моей жизни. День, когда в машине скорой помощи я опустился на колени и соборовал четырнадцатилетнего мальчика…

– Сместил меня с первого места, так?

– Возможно, разделил его с тобой.

– Его шрамы ужасающие. Поверить не могу, что он выжил.

– Это была непреднамеренная попытка. Он разбил стекло и неумело полоснул по венам. Кровотечение было обильным, но недостаточно быстрым, поэтому его удалось спасти. И все же, лечащий врач назвал его выживание чудом.

– Я рада, что его спасли. Он хороший мальчик.

Как только Нора произнесла эти слова, Микаэль, впервые за все время посмотрел в их сторону. При виде нее, его серебристые глаза расширились от шока. Он мгновенно раскраснелся, и на его лице отразилось выражение чистейшей паники.

– Сорен…

Нора боялась, что мальчик потеряет сознание.

– Просто смотри, Элеонор.

Микаэль не отрывал от нее глаз. Она же делала так, как приказал Сорен. Закрыв глаза, мальчик сделал глубокий вдох. Краснота с его лица спала, и его тело стало расслабленным, спокойным. Открыв глаза, он снова посмотрел на Нору. И потом – подумать только – он ей улыбнулся.

– Микаэль в порядке, – произнес Сорен, – в конце концов, он один из нас.

– Заметно, что ты о нем очень печешься.

– Он стал для меня, как сын.

– Мило. Прямо как Авраам, породивший Исаака.

– Знаю, ты до сих пор сердишься, что я не сообщил о его возрасте. Но что бы изменилось в противном случае? Кроме впечатляющего притязания на праведный гнев?

Нора открыла рот, чтобы возразить, но мимо них с визгом пронесся мальчик пяти или шести лет.

– Оуэн! – позвал Сорен, останавливая того на полпути, – подойдите сюда, молодой человек.

Щелкнув пальцами, он указал перед собой. Ссутулившись, маленький Оуэн крадучись приблизился к требуемому месту. Норе пришлось прикусить свою нижнюю губу, чтобы не рассмеяться. Оуэн был самым симпатичным маленьким мальчиком, черные, курчавые волосы которого торчали в разные стороны.

– Да, Отец С? – спросил он, пнув деревянное покрытие, тем самым, намеренно скрипнув своей подошвой.

– Оуэн, прошу тебя осмотреть твою обувь.

Мальчик покорно опустил глаза, и все его тело пришло в движение от самого отчаявшегося вздоха, который только Норе доводилось слышать от ребенка.

– Я забыл.

Оуэн поднял на Сорена полный мольбы взгляд.

– Забыл их завязать или забыл, как их завязывать? – спросил он.

– Забыл как.

– Элеонор? Думается мне, что данный вопрос в твоей компетенции.

– Постараюсь, но я давно этого не делала.

Встав на колени, Нора попыталась продемонстрировать мальчику метод кролика Банни – две петли вместо ушек, одна заходит за другую… Тот просто смотрел на нее серьезными глазами.

– Ты что-нибудь запомнил, Оуэн? – поднявшись, спросила она.

– Не знаю. Это так сложно. Спасибо.

– Совершенно не за что.

Нора видела, как протянув руку, Сорен поставил палец мальчику между глазами. Оуэн их скосил, и они с Сореном оба рассмеялись.

– Ты свободен. Но прошу тебя следить за скоростью своего передвижения.

Оуэн снова тронулся с места, на этот раз более сдержанным шагом. Нора оглядела зал и столы с сидящими за ними, общающимися между собой, но не отрывающими от своих детей глаз родителями.

– Когда-то я тоже хотела иметь твоих детей, – сказала она, не встречаясь с Сореном взглядом.

– Я сказал, что Микаэль для меня, как сын. И ты его имела, разве нет?

Нора резко втянула в себя воздух.

– Есть разница между садизмом и жестокостью. Надеюсь, когда-нибудь ты это усвоишь.

– Напомни, что из них для тебя предпочтительней?

– Я ухожу, Сорен. Спасибо за очередную прекрасную годовщину.

Повернувшись на пятках, Нора помчалась вон из помещения. Она продолжала движение, даже различая позади себя шаги. Дойдя до выхода, она услышала свое имя. Нора остановилась, чтобы посмотреть на Сорена.

– Мне и без того сложно приезжать сюда, видеться с тобой. Тебе не обязательно это усложнять.

Подняв руку к ее лицу, он провел пальцами по ее щеке. Нора огляделась по сторонам, убеждаясь, что их никто не видел. Привычка, от которой она так и не избавилась.

– Прости меня. Для меня это тоже сложно.

– Не думала, что для тебя хоть что-нибудь бывает сложным.

Опустив руку, Сорен шагнул от солнечного света в тень, оставляемой ракой Девы Марии.

– Конечно, ведь ты единственная, у кого обо мне не самое лучшее мнение.

Улыбнувшись, Нора последовала за ним в тень.

– Увидев тебя впервые, я подумала, что ты был всемогущим.

– Тебе было пятнадцать, Элеонор.

– Я по-прежнему так думаю.

Последовавший смех Сорена был пустым и безрадостным.

– Будь я всемогущим, ты бы все еще была со мной, малышка. У меня не было сил остановить твой уход.

– Были, – ответила Нора,– но ты любил меня слишком сильно, чтобы к ним прибегнуть.

– Может быть, я всегда любил тебя слишком сильно.

Сорен перевел взгляд на статую Девы Марии.