Текст книги "Сирена (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Среди которых и Нора?

– Среди каких именно? – улыбнулся Сорен. – Вскоре, после того, как мы с Элеонор стали любовниками, я познакомил ее с повязкой для глаз. Поначалу, она ее ненавидела.

– Почему? – спросил Зак.

– Уверен, что вам, практически, невозможно представить невинную Элеонор, но когда-то она была, по-настоящему, застенчивой и робкой. Потеря способности видеть во время наших интерлюдий ужасала ее. Поэтому, разумеется, я стал часто к этому прибегать.

– Разумеется.

– В один вечер я заметил нечто странное. Прямо перед тем, как я надевал на нее повязку, она закрывала глаза. Это казалось нелогичным. Конечно, человек, настолько боящийся насильственной темноты, будет держать глаза открытыми, упиваясь каждой драгоценной секундой зрения. Затем я осознал, что она делала. Закрывая свои глаза первой, она выбирала тьму, ослепляя себя самой, и, противостоя мне своим подчинением. Удивительно. Я никогда так не гордился ею. Вот что такое это место. Вот куда мы приходим, чтобы закрывать наши глаза.

Сорен открыл дверь с цитатой из "Алисы в стране чудес" и Истон позволил ему первым войти в темную комнату. Когда зажегся свет, он тоже зашел внутрь. Священник стоял у массивной кровати, со сваленным в высокую кучу красным и золотым постельным бельем. В руке он держал масляную лампу, которая заливала колыхающимся светом каждый уголок этой комнаты. Судя по виду, это была обычная спальня, несмотря на то, что интерьером она походила на французский бордель.

– Пышно, не находите? Элеонор так и не выучила значение слова "утонченность". Вероятно, вы сможете ей с этим помочь.

– Значит, у Норы в клубе есть своя комната?

– Да. Семи главным Доминантам предоставляется собственное помещение для личного пользования. Как можете видеть, – сказал Сорен, наклонившись вниз, подняв с пола белую, кружевную подвязку, и, положив ее на помятую кровать, – она им пользуется.

Посмотрев на найденный предмет женского нижнего белья, Зак улыбнулся.

– Белое... я бы не ожидал такого от Норы. Она всегда либо в красном, либо в черном.

– Сомневаюсь, что это принадлежит Элеонор, – отозвался Сорен.

– Тогда откуда..., – начал Истон и остановился, прежде чем произнести что-нибудь глупое.

Конечно, Сатерлин была с другой женщиной. Он постарался обеспокоиться этим фактом, но образы, вызванные крошечным клочком кружева, пробудили в его разуме чувства, резко отличные от отвращения.

– Вы выглядите взволнованным, Закари. В чем дело? – спросил Сорен, но Истон не поверил послышавшемуся в его голосе беспокойству.

– Она шутила о сексе втроем с другими женщин. Полагаю, это была не шутка.

Священник послал ему неодобрительный взгляд.

– Элеонор всегда шутит и никогда не шутит. Лучше усвоить это как можно раньше. Хотите увидеть остальную часть апартаментов?

– Апартаментов?

– Элеонор заработала здесь весьма роскошные удобства.

Сорен поднял масляную лампу, чтобы посветить на дверь, расположенную слева от огромной кровати.

– Как она стала одной из главных Доминантов в клубе? – спросил Зак, обходя постель, и направляясь в сторону двери.

Как только священник повернулся спиной, он схватил подвязку, и сунул ее себе в карман.

– Так же, как и любой другой, кто добрался до верхушки в выбранной им области, – Сорен открыл дверь, – практикой.

Истон резко вдохнул, войдя во второе помещение апартаментов Сатерлин.

– Боже правый, – выдохнул он.

Посередине комнаты стоял массивный, деревянный Х-образный крест, к верхним и нижним концам которого – ее собственного, огромного креста – были приделаны кожаные ремни. Зак не сомневался, по какому назначению она его применяла. Он видел нижний уровень, видел мужчину, пристегнутого к такому же сооружению, и избиваемому до его оргазма.

С округлившимися от шока глазами, он перевел свое внимание на стены. На вешалках и крюках, с выверенной точностью висели плети, флоггеры, розги, трости... сотня вариантов пыточных инструментов. На маленьком столе лежал ассортимент распорок, вроде той, что оказалась в сумке с игрушками у Норы дома. Выдвинув шкаф, Истон обнаружил наручники, ошейники, привязи и поводки. В дополнение к кресту, в комнате стоял большой – на подобии медицинского – стол для обследования, разве что этот, с четырех сторон был оборудован ограничителями движения.

Из-за его плеча раздался голос Сорена,

– Впечатляюще, не так ли?

– Нет, – ответил Зак, – устрашающе.

– Неужели? Какое сильное слово для описания чувственных занятий, происходящих между двумя согласными, взрослыми людьми.

– Причинение людям боли ради удовольствия? Ради сексуального удовольствия?

– Удерживать Элеонор, в то время, как она боролась подо мной, умоляя меня остановиться... вот в чем была красота.

– Насилие не есть красота.

– Но, видите ли, это не насилие, – сказал Сорен в легком тоне беседы, – она наслаждалась сопротивлением, чувством подавления и овладевания. К насилию я отношусь крайне серьезно, Закари. Моя мать была жертвой насилия.

Обернувшись, Истон уставился на священника, потрясенный внезапным сочувствием. Его недоверие к этому человеку пошатнулось.

– Мне очень жаль, – искренне произнес он, – должно быть это обернулось травмой и для нее, и для вас.

– Так и было.

– Могу я спросить, сколько вам было, когда это произошло? – поинтересовался Зак, пытаясь отыскать корень жестоких сексуальных предпочтений Сорена.

– Это произошло ровно за девять месяцев до моего рождения. Но речь не об этом. Судя по всему, вы испытываете дискомфорт в окружении женщин, всецело владеющих своей сексуальностью.

– Неправда. У женщин есть столько же прав на свое тело и желания, сколько у мужчин. Зачастую Нора обвиняет меня в том, что я чопорный англичанин, и она недалека от истины. Но я не ханжа.

– Вы говорите это, и все же, мысль о том, что женщина позволяет над собой насилие, пугает вас.

– Конечно, пугает. Существуют рамки нормальности.

– Нормальности... интересный выбор слова. Вам знакома болезнь под названием проказа?

Истон нахмурился странности вопроса.

– Полагаю, не больше, чем любому, обычному человеку.

– Я упомянул о ней неспроста.

Сорен принялся медленно ходить по кругу.

– В летний период моей учебы в семинарии, я работал в находящемся в Индии, лагерном городке больных проказой. Об этом заболевании существует невероятное количество ложной информации. Версия о том, что она заражает конечности и приводит к их гноению и отпаданию... миф чистой воды. Проказа – она же болезнь Хансена, как ее следует называть – заболевание нервной системы. Она поражает нервные клетки, отвечающие за боль. И как только способность испытывать боль исчезает, оказывается совершенно просто обжечь руку во время готовки ужина на открытом огне, или наступить на маленький гвоздь и не заметить этого, пока через неделю врач не извлечет его из гноящейся раны. Бывало по утрам, – сказал священник, снимая плеть с настенного крюка, и оглядывая ее, – я просыпался от крика. Без способности испытывать боль, можно беззаботно спать, пока за ночь крысы обгладывают ваши пальцы.

– Боль – необходимое зло, – произнес Зак, сопротивляясь дрожи, вызванной гипнотической речью Сорена, – но, тем не менее, это зло.

– Боль – это Божий дар. Она несет с собой понимание, мудрость. Боль – это жизнь. И здесь мы доставляем боль так же свободно, как доставляем удовольствие.

Истон наблюдал за рукой священника, держащую рукоять плети, и с ловкостью сворачивающую ее в кольцо. Каждое движение Сорена было аккуратным, его пальцы такими же умелыми, как и у музыканта, его мышцы сухими и натянутыми, как у танцора. А на его лице отражалось выражение спокойной гармонии, осмысленного безразличия. Истинный верующий, подумал Истон. Но верующий во что? Ему на ум пришли слова "Paradise Lost" – "Лучше править в Аду, чем служить в Раю". Он понял, что каким-то образом, священник Сатерлин нашел способ делать и то, и другое.

– Если боль – это знак любви, – произнес Зак, когда Сорен повесил плеть на стену, – тогда я должен любить очень сильно.

Теперь он думал о Грейс, гадая, что бы она сказала, узнав, где он находился и чем он занимался. Священник посмотрел на Истона, и взгляд, который он ему послал, был преисполнен глубокого сострадания.

– Уверен, что так и есть.

Зак держал взгляд Сорена столько, сколько мог, но момент становился слишком интимным, поэтому он отвернулся. Гриффин назвал его "лучшим священником". Определенно, Сорен был опытным по части побуждения к исповеди.

Четвертую стену украшала настенная роспись. Взяв масляную лампу, Истон озарил светом изображение знакомого монстра.

– Урок Бармаглота, – произнес он, изучая линии и углы картины.

Подойдя, Сорен встал сбоку от него.

– У Норы я видел одну книгу. "Бармаглот". Вы – я думаю, что это были именно вы – написали, "Никогда не забывай урок Бармаглота". Но это ничего не значащий стих. Он не несет в себе никакого урока.

– Как раз наоборот, – возразил священник, – прекрасный принц сражается с ужасным драконом, повергает его и, привязав к седлу, отвозит голову убиенного чудовища домой. Урок очевиден. Будучи монстром, лучше остерегаться рыцарей в сияющих доспехах. Это хороший урок для Элеонор.

В его словах был смысл.

– Нора не монстр. Очевидно, что она не идеальна. Но она хороший человек, и называть ее монстром смешно.

– Вы настолько близко ее знаете? – спросил Сорен, полностью повернувшись к Истону лицом, – до сегодняшнего вечера Элеонор вас пугала, разве нет? Уверен, ее дерзость и бесстрашие поначалу пугающие и совершенно чуждые тем, кто следует пресловутой жизни безмолвного отчаяния, которой, думается, живете вы. Она пугала вас одной только силой своего существа и жизни. Но сейчас, оглядевшись по сторонам, вы думаете, что смелость Элеонор – побочный продукт ее извращения. Вы воображали, что я истязал ее, менял ее. А вы спасете ее, как и Уесли, представляющий, что это ему по силам? Вы будете ее рыцарем в сияющих доспехах? Да, раньше вы боялись Элеонор, а сейчас жалеете. Уверяю вас, Закари, ваше первое впечатление было правильным.

* * *

Это была ее любимая часть. Приказав Микаэлю лечь на спину на середине кровати, Нора достала из-под нее серебряную распорку. Она положила устройство, моток веревки и ножницы у его бедра, зажгла три свечи и оставила их гореть рядом с постелью.

– Не бойся, ангел, – сказала Нора, – здесь ты в полной безопасности. У тебя есть стоп-слово. Ты можешь прекратить это в любое время. Тебе не нужно делать ничего, только лежать и принимать все, что я тебе даю. Понимаешь?

Микаэль с опаской оглядел ножницы и сделал глубокий вдох.

– Да, Госпожа. Понимаю.

Взяв два карабинных замка, Нора пристегнула лодыжки парня к каждому концу распорки, протянула веревку через пряжку его ножных оков, пристегнула браслеты к стойке кровати и аккуратно обрезала лишнюю длину веревки. Добравшись до изголовья кровати, она взяла каждое из запястий Микаэля в свои руки, развела их, словно на Андреевском кресте, и зафиксировала. Парень не мог двигать ни руками, ни ногами.

Наклонившись, она прикусила мягкую кожу над его запястьем, заставив его вздрогнуть всем телом. Его глаза были устремлены в потолок, спокойно смотря в пустое пространство. Нора знала этот взгляд, который бывал у нее самой во время тысяч ночей, проведенных с Сореном.

– Микаэль, оставайся со мной.

– Я здесь.

Его глаза снова сфокусировались на ее лице. Нора знала, как легко было раствориться в происходящем. Но она хотела, чтобы парень запомнил это, и был с ней каждую секунду действа.

– Хороший мальчик. Что ты чувствуешь?

Микаэль потянул за свои наручники, но не с силой. По всей видимости, он получал удовольствие от своего состояния.

– Свободу, – произнес парень, и она с точностью знала, что он имел в виду.

Поднявшись с кровати, Нора расстегнула свою юбку, позволяя той упасть на пол, и прокравшись обратно на постель, села рядом с Микаэлем. Она провела руками по его коже... гладкой и прохладной на ощупь, поласкала его лицо, погладила его руки, скользнула вдоль внутренней стороны его бедер. В конце концов, когда, судя по всему, он не мог больше ждать, она оседлала парня, взяла его плоть в руку и направила в себя.

Микаэль выгнулся под ней, когда его окружило ее тепло. Нора смотрела, как его глаза закрылись в потрясенном изумлении и снова открылись, потемнев от осознания. Он простонал, когда опустившись, она крепко сжала его своими мышцами. Наклонившись, она впилась в его жаждущие, неумелые, с привкусом снега губы.

Нора помнила последний поцелуй, которым одарил ее Сорен, прежде чем проникнуть в ее тело первый раз. Необыкновенное удовольствие переплелось с необыкновенной болью... болью, как вспышка фотоаппарата, которая воспроизвела момент, навсегда запечатлевшийся в ее памяти. Микаэль тоже запомнит этот момент. Нора сделает для этого все возможное.

Снова опустившись на парня, она позволила себе насладиться его телом внутри себя. На секунду, Нора закрыла глаза, представив под собой, в себе, кого-то другого – кого-то со светлыми волосами, вместо черных, кого-то с карими глазами, вместо серебристых... и почувствовала, как в ее теле стал формироваться оргазм, подавив который, она открыла глаза. Приподнявшись, она потянулась к горящей рядом с кроватью свече, и осторожно взяла ее, не давая пролиться ни одной капле воска. Взгляд Микаэля проследил за мерцающим пламенем, когда Нора поднесла его к центру его задыхающейся груди.

– Что ты чувствуешь сейчас? – спросила она, и качнула своими бедрами, вытягивая из него еще один стон.

Парень перевел свое внимание от свечи к ее лицу. Лицо самого Микаэля выражало полное страха доверие и полный доверия страх.

– Безопасность, – прошептал он.

Улыбнувшись ему, Нора позволила капле расплавленного воска соскользнуть вниз.

* * *

Потушив масляную лампу, Сорен закрыл позади них дверь и Зак последовал за ним вниз по очередному ряду коридоров и лестниц. Священник остановился перед одной из дверей, он не спешил ее открывать. Они оказались перед невидимой чертой.

– Для чего вы меня сюда привели? – спросил Истон.

– Я думал, вам было необходимо увидеть, кто такая Элеонор. Вам казалось, что до сегодняшнего вечера, вы ее знали.

– Я и знаю.

– Нет, вам только кажется. Это один из ее лучших трюков. Она флиртует, дразнит, признается во всем, но не изобличает ничего. Это самый старый магический трюк – дым, зеркала, дезориентация. Вы абсолютно уверены, что она находится здесь..., – Сорен щелкнул пальцами у правого уха Зака, – а тем временем, она находится здесь.

Посмотрев на священника, Истон увидел в его руке свой бумажник.

– Хороший трюк, – выхватив бумажник, он сунул его обратно в карман, – но я думаю, что знаю Нору куда лучше.

– Вы, правда, так думаете? Расскажите мне, какова – по вашему мнению – ее самая страшная тайна?

– Вы, – ответил Зак, – когда-то она была любовницей католического священника. Теперь я это знаю, что меня мало заботит.

– Я? Самая страшная тайна? Едва ли. Она держит это в тайне ради меня, а не ради себя.

– Все мы делали вещи, которых стыдимся. У каждого есть прошлое.

– У Элеонор есть прошлое, да. Но у нее есть и настоящее.

Шагнув вперед с большей смелостью, чем – он полагал – у него имелась, Истон впился в Сорена взглядом.

– Вы ревнуете, – сказал он.

– Неужели?

По-видимому, сказанное развеселило священника.

– Да, потому что она нашла жизнь без вас и вне этого места. Она говорила мне, что вы хотите ее вернуть. Но она не вернется. Когда-то она любила вас. Но сейчас вы – всего лишь игра, в которую она устала играть.

– Уверяю вас, игра только началась.

Зак не уступал.

– Зато игра, в которую играете со мной вы, закончилась. Покажите мне все, что хотите показать. Расскажите все ужасные истории, которые у вас есть. Но я знаю, кто такая Нора Сатерлин.

– Знаете? И кто она?

– Писательница.

– Вне всякого сомнения. Причем, весьма талантливая. Но она не только писательница, Закари.

– Мне нет дела до ее личной жизни. И что бы вы ни говорили, она не монстр.

Сорен вздохнул и Истон увидел в его глазах что-то неожиданное, что-то, похожее на сопереживание.

– Вы правы. Она не монстр, – сказал священник, переведя свое внимание на дверь.

Зак проследил за его взглядом. В отличие от остальных, ручка этой двери была белого цвета, на которой висел знакомый стек – черный с белым плетением. А из самой комнаты доносился еле слышимый звук – рожденный болью хнык, одинаково мучительной и жалобный, как плачь ребенка. Теперь Сорен смотрел на Истона.

– Но она и не святая.

Глава 22

Зак облегченно выдохнул, когда под конец прогулки по «Восьмому Кругу», они вернулись к бару. Сорен провел его к столику, располагающемуся на платформе, в самом дальнем от балкона углу помещения. По всей видимости, это был лучший столик заведения, зарезервированный для него одного. Когда они с Истоном заняли свои места, их окружила небольшая армия обслуживающего персонала, включая Гриффина.

– Желаете выпить? – спросил священник, и, протянув руку, начал небрежно поглаживать волосы, и украшенную кожаным ободом шею юной, милой девушки, ожидающей у его ног.

– Боюсь, я уже исчерпал свой лимит в два напитка.

Сорен послал ему легкую улыбку.

– В клубе у меня есть некоторое влияние.

– Тогда еще один джин-тоник.

– Конечно.

Он наклонился вперед, и девушка приподнялась на коленях. Взяв ее лицо в ладонь, он что-то прошептал ей на ухо. Вспыхнув, девушка улыбнулась и что-то прошептала ответ. Сорен сделал паузу, видимо, обдумывая ее слова, затем повернул голову, снова что-то прошептал, и, поднявшись, девушка поспешила к бару.

– Могу я поинтересоваться, что это было?

– Всего лишь озвучил наш заказ.

Щелкнув пальцами, священник указал Гриффину на пол. Тот незамедлительно встал на четвереньки у ног Сорена, подставляя свою идеально ровную спину.

– Заказ напитков требует приглушенного перешептывания? – спросил Зак.

– Вовсе нет, – ответил Сорен с порочным весельем, промелькнувшим в его стальных глазах, – но даже заказ напитков может стать интимным актом, если совершить его надлежащим образом.

Подняв ноги, он положил их Гриффину на спину.

Девушка вернулась к их столику с джин-тоником Истона, и бокалом красного вина для священника. Забрав напиток из ее руки, Сорен оставил поцелуй на середине ее ладони. После очередного, краткого обмена шепотом, девушка удалилась. Зак вопросительно приподнял бровь.

– Всего лишь, выразил обычную благодарность, – объяснил Сорен.

Истон посмотрел на Гриффина, который встретив его взгляд, подмигнул. Он хотел было поспорить со священником, что в ней ничего, даже отдаленно, не казалось обычным, но в этот момент, из-за боковой двери появилась Сатерлин и направилась к их столику. Зак редко настолько радовался встрече. Он осмотрел ее с головы до ног; она выглядела совершенно не пострадавшей от того загадочного дела, занимавшего ее, в течение, последнего часа.

Присев для Сорена в самом небрежном реверансе, Нора шагнула на платформу, игнорируя попытки Гриффина укусить ее за лодыжки. Сатерлин театрально плюхнулась Истону на колени, который, в свою очередь, обнял ее рукой за талию. Подобные собственнические замашки альфа-самца никогда не были ему свойственны, однако он не смог устоять, и не продемонстрировать священнику, что они с Норой не были его марионетками.

– Где ты была, моя дорогая?

Зак хотел посмотреть, как Сорен отреагирует на прямой флирт. Он поцеловал ее в плечо.

– Прости, что это заняло так много времени, – Нора быстро глотнула его джин-тоника, – нужно было помочь одному другу.

Вдохнув, Истон распознал окутывающий ее кожу сладковатый, пьянящий запах – знакомый запах, который исходил от Грейс после их занятий любовью. Он знал, что она не была с Сореном. Или с Гриффином... Вспомнив о подвязке в своем кармане, Зак задумался, была ли она с другой женщиной.

– Очень хорошо, Элеонор.

Окунув средний палец в вино, Сорен стал нежно водить смоченной подушечкой по кромке бокала.

– На время твоего отсутствия, я развлекал дорогого гостя.

Сатерлин стрельнула в Гриффина испепеляющим взглядом, но тот только пожал плечами, неловко извиняясь со своего положения на полу.

– Значит, у нас с Заком выдалась длинная ночь, – сказала она Сорену.

Откинувшись Истону на грудь, Нора спросила, – Готов идти?

– Абсолютно, – ответил он и посмотрел на священника, в глазах которого не было ни ревности, но и ни милосердия.

Зак понял, что ему никогда не переиграть этого человека, особенно находясь на его территории.

– С вашего позволения, Сэр, – Сатерлин обратилась к Сорену.

– Конечно. Я вас провожу.

– В этом нет необходимости.

Встав позади Норы, Истон взял ее за руку. Она же, переместив ладонь в хватке, намертво вцепилась в его большой палец.

– Я настаиваю, – произнес священник.

Сатерлин предупредительно сжала руку своего редактора. Судя по всему, Сорену не следовало отказывать. Спустив ноги на пол, он поставил бокал вина Гриффину на спину, расположив его на плоской поверхности между лопатками.

– Оставайся на месте, – приказал он парню, стоявшему на полу в неподвижной, напряженной позе.

Когда Сорен предложил Норе свою руку, Истону польстило ее нежелание отпускать его ладонь. Они пошли впереди, и Зак последовал за ними вплотную, после чего все трое спустились на лифте и пробрались через нижний уровень, игры в котором стали громче из-за появления еще большего количества завсегдатаев клуба. Истон думал, что Сорен оставит их возле лифта, но тот вошел с ними и, взяв ключ, вставил его под нижнюю кнопку. Дверь закрылась, и кабина поехала наверх. Когда они оказались в коридоре, через который ранее заходили, Зак вышел.

– Прошу нас извинить, Закари, – сказал Сорен, по-прежнему, находясь в лифте, – но мне еще раз нужно переговорить с Элеонор.

Священник повернул запястьем, и дверь закрылась, снова оставляя Истона в пустом помещении.

* * *

– Сорен, выпусти меня, – потребовала Нора, – мы с Заком хотим поехать домой.

– Он может подождать. Нам есть что обсудить.

– Нам нечего обсуждать.

– Даже Микаэля?

Нора вздохнула. Спорить с Сореном было бессмысленным занятием.

– Да, конечно. Микаэль оказался чудесным. Большое спасибо.

– Совершенно, не за что. Я полагаю, он уже не девственник?

– Нет, конечно, нет.

Сорен кивнул.

– Как забавно.

– Ты о чем? – раздраженно спросила Нора

– Сегодня ты лишила девственности мальчика, которого увидела впервые в жизни... но, все еще думаешь, что сможешь уберечь Уесли.

– Это другое. Микаэль, несомненно, один из нас. Уес – ванильный. Микаэль – саб, он был рожден...

– Он был рожден пятнадцать лет назад.

Нора уставилась на него, раскрыв рот.

– На нашу годовщину ты подарил мне несовершеннолетнего мальчика? – потрясенно выдохнула она.

Улыбнувшись, Сорен придвинулся ближе, но Нора забилась в самый дальний угол лифта.

– Да, подарил.

Он погладил ее лицо тыльной стороной ладони.

– О чем тебе стало бы известно, если бы ты спросила. Но я знал, что ты не спросишь. А теперь, скажи мне еще раз, что Уес с тобой в безопасности.

– Ты ублюдок.

Она пыталась увернуться от его руки, но ей негде было спрятаться.

– Господи, ты готов на что угодно, лишь бы доказать свою правоту, так?

– Так, но это явилось не единственной причиной. Я должен был предоставить Микаэлю некий стимул, который побудил бы его к жизни.

– И этим стимулом оказалась я?

Сорен смахнул ее волосы назад.

– Все эти годы ты побуждала меня к жизни.

Нора замотала головой, отстраняясь от его руки.

– Я сделаю все возможное, даже если только буду защищать тебя от тебя же самой. Ты импульсивна. Ты хватаешь желаемое, без размышлений, без сожалений. Такой тебя создал Бог, и такой тебя полюбил я. Но не пытайся выставить себя другим человеком. Не со мной. Я знаю тебя. Ты должна сделать выбор, малышка: либо привести Уесли в этот мир, либо отпустить его.

– Я не сделаю ни того, ни другого. И он останется со мной ровно столько, сколько захочет сам.

Сорен бросил на нее полный скептицизма взгляд.

– Ладно, – сказала Нора, – признаю. Мне нельзя доверять его. Но это не имеет значения, потому как ему можно доверять меня.

– Уесли... ты его даже не знаешь. То, что он от тебя скрыл...

– Уес идеален таким, какой он есть. И мне плевать на наличие у него тайн. Он откроет их, когда будет готов. Я не стану просить его измениться.

Сорен отвернулся от Норы.

– Конечно, не станешь. Упаси тебя Бог допустить чью-то жертву ради тебя. Потому что если Уесли изменится ради тебя, ты окажешься у него в долгу. А ты этого не позволишь. Ты настолько любишь свою безрассудную свободу, что отказываешься быть благодарной другому человеку, дабы не отягощаться хоть малейшей крупицей вины или обязательства.

Он снова повернулся к ней.

– Твоя одержимость собственной свободой – причина, по которой Уесли до сих пор девственник, а я до сих пор священник.

Нора спрятала свое лицо в ладонях.

– Не поднимай эту тему. Пожалуйста.

– Я хотел оставить священство, но взамен, ты оставила меня.

– Ты никогда не хотел его оставлять, – повернувшись к нему, рассержено сказала Нора, – ты просто хотел удержать меня любой ценой. И я не могла позволить тебе отказаться от своей жизни ради меня.

Нора пыталась вырваться, когда Сорен взял ее за руки, но его хватка оказалась слишком крепкой. Убрав ладони от ее лица, он посмотрел на нее.

– Ты есть и всегда будешь моей жизнью.

Его голос был таким мягким и таким правдивым, что она не могла посмотреть на него.

– Ты любишь свой сан. Это свято. Ты не можешь его отставить. Это то, кто ты есть.

– Да, я люблю свой сан. Да, это то, кто я есть. И да, я хотел оставить все, лишь бы мы были вместе. Но ты этого не допустила.

– И не допущу. Я не превращу Уеса в того, кем он не хочет быть. Ты говоришь, что это из-за моего нежелания быть кому-то обязанной. Но я говорю это из-за того, что я не позволю вам двоим испортить свою жизнь ради меня.

– И мы не можем этому возразить?

В конце концов, набравшись смелости, Нора посмотрела ему в глаза. Даже спустя пять – нет, восемнадцать лет, с каждым взглядом на его лицо, она еще больше влюблялась в Сорена. И время лишь усилило ее любовь к нему, с каждым годом проникая в нее все глубже.

– Нет, – ответила она.

– Ни ты. Ни Уес. Решение о том, что делать и кем быть, принимает только он. Он не принадлежит мне. А я не принадлежу тебе.

Сорен выпрямился. Любовь, сияющая в его глазах, исчезла. Он положил руку на ключ от лифта, но не стал его поворачивать.

– Мне довелось видеть и ад, и чистилище. Уверяю тебя, оказаться в чистилище – куда более жуткое наказание.

– Я могу оставаться собой, и быть с Уесом. Мне не обязательно выбирать.

– Рано или поздно, придется. Тебе придется выбирать между этой жизнью и той, что обещает Уесли. Тебе кажется, что поскольку ты свитч в спальне, ты можешь быть свитчем и в других аспектах твоей жизни. Однажды тебе придется решить, являешься ты профессиональным писателем или пишущим профессионалом. И что бы ты ни выбрала, ты будешь обязана сказать Закари о том, кто ты есть, на самом деле. Если он тебе хоть немного небезразличен, он должен знать.

Нора рыкнула. Этой ночью Сорен был беспощадным.

– Я удивлена, что ты ему сам не рассказал. Я знаю, ты пытался его спугнуть.

– Всего лишь, проверял его смелость, чтобы посмотреть, достоин ли он тебя. Закари меня впечатлил, но он, по-прежнему, слишком сильно любит свою жену. Я позволю ему причинить тебе боль, Элеонор, но если он причинит тебе вред, то будет отвечать передо мной.

Нору едва не передернуло от страха. Ей довелось видеть, как кто-то, причинивший ей вред, ответил перед Сореном.

– Я ценю твое благородство, но думаю, что сама справлюсь с Заком.

Взяв ее лицо в ладонь, Сорен заставил ее встретиться со своим взглядом.

– Брак тоже свят, Элеонор. Если Закари предложит тебе оставить свою жену ради тебя, ты убежишь от него так же, как убежала от меня?

– Я же говорила, что не убегала от тебя.

– Ты не можешь обладать и им, и Уесли. Никто из них на это не согласится.

– Я не обладаю Уесли. Малой находился со мной больше года, и он до сих пор девственник. Так что, очевидно, я им не обладаю.

– Ты обладаешь им так же, как я обладал тобой, даже когда ты оставалась девственницей. Думаешь, он придерживается целибата по причине своей религиозности?

– Конечно.

– Уесли придерживается целибата по той же причине, по которой восемнадцать лет назад придерживался я.

Нора усмехнулась.

– И по какой? Потому что он священник?

– Нет, – ответил Сорен, наклонившись, чтобы посмотреть ей прямо в глаза, – потому что он ждет, пока ты повзрослеешь.

Нора вся подобралась от злости. Сделав глубокий вдох, она встретила его взгляд.

– Я больше не принадлежу тебе, Сорен, – произнесла она, медленно, тщательно и четко проговаривая каждый слог, – Вам, – сказала она, унимая свою злость, – еще что-нибудь угодно, Сэр?

– Нет. Больше ничего. Относительно него ты уже все решила. Ты его не отпустишь. Не превратишь его в одного из нас. Значит, ты позволишь ему превратить тебя в такого человека, которым больше всего боялась стать.

– В какого? Счастливого?

– Скучного.

Ахнув, Нора подняла руку, чтобы врезать Сорену по его идеальному лицу, но забыла о его молниеносной реакции. Прежде чем она успела его коснуться, он схватил ее правое запястье и прижал к стенке лифта. Пригвоздив руку Норы над ее головой, своей свободной он пробрался под разрез ее юбки, и быстро, и жестко скользнул в нее двумя пальцами.

– Остановись, – приказала она, но Сорен проник еще глубже.

Она задыхалась, проклиная и ненавидя его за то, как хорошо он знал ее тело. Своими пытливыми пальцами, найдя ее самые потайные точки, он подвел Нору к грани.

– Ты была ребенком, когда я в тебя влюбился, – сказал Сорен ей на ухо, своим теплым дыханием заставив ее дрожать, – и ты все еще ребенок.

– Я не хочу этого, – произнесла Нора, несмотря на то, что собственное тело ее предавало.

Ее внутренние мышцы крепко сжималась вокруг его пальцев, а ее плоть становилась все влажнее с каждым движением его знающей руки.

– Я ничего от тебя не утаивал. Я отдавал тебе всего себя. Я рисковал ради тебя своим призванием. И не позволю тебе разрушить саму себя.

– И каким образом я разрушаю саму себя?

Нора еле выговорила эти слова. Ей становилось все сложнее дышать.

– Любя кого-то другого?

– Отрицая себя. Ты не любишь его. Ты любишь только его чувства к тебе. Вот что ты любишь.

Повернув руку, Сорен проник в нее третьим пальцем, одновременно лаская ее клитор.

– Всецело отдаваясь мне. Скажи мне, что это не то, кто ты есть на самом деле.

– Нет, – ответила она, раздвинув ноги шире, и толкаясь бедрами на его руку раз за разом.

– Лгунья.

Сорен обозначил это слово ловким поворотом пальцев, и Нора сильно кончила, с шумом втягивая в себя воздух с каждым острым, пронзающим сокращением. Когда удовольствие иссякло, она прислонилась к нему, и он погладил ее по волосам. На мгновение, она забыла, что больше не принадлежала ему, и отстранилась, когда Сорен отнял свою руку. Достав из кармана черный носовой платок, он принялся не спеша вытирать свои пальцы.