Текст книги "Я надену платье цвета ночи"
Автор книги: Терри Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
Тиффани ограничилась лишь замечанием:
– Её мать будет волноваться.
– Неужто? – сказала Дженни. – Вельми ли волновалась она, когда колотили бедняжку?
Тиффани была вынуждена признать, что кельда вновь её победила.
Многие считали Тиффани вострой, как бритва, но твёрдым серым взглядом Дженни сейчас можно было рубить стальные гвозди.
– Ну, мать Эмбер, она… Как бы сказать… Не слишком умна.
– И я то слыхала, – кивнула Дженни. – Звери тоже не больно умны, но олениха завсегда заслонит от беды оленёнка, а лиса за своих лисят станет против собаки, не дрогнув.
– Люди устроены сложнее.
– То заметно, – ледяным голосом сказала кельда.
– Твои утешалки, кажется, помогли. Не пора ли вернуть девочку в сложный мир людей?
«Где всё еще бродит её отец, – мысленно добавила Тиффани. – Я не сомневаюсь, что он выжил. Да, заработал пару синяков, но дышал хорошо и, надеюсь, хотя бы протрезвел. Господи, когда же вся эта история закончится? У меня полным-полно других дел! Например, после обеда надо навестить Барона!»
Отец Тиффани встретил их во дворе своей фермы, куда девушки вошли пешком. Тиффани обычно привязывала метлу к дереву где-нибудь неподалёку. На двор она старалась не залетать; официальная версия гласила, что полёты вызывают панику среди цыплят, но на самом деле она так и не научилась приземляться с должным изяществом, и просто не желала, чтобы её позор кто-нибудь видел.
Мистер Болит посмотрел вначале на Эмбер, потом на свою дочь.
– Как она? Выглядит какой-то… вялой.
– Ей дали успокоительное, – сказала Тиффани. – И лучшей ей не шататься по округе.
– Миссис Пуст ужасно волновалась, знаешь ли, – с упрёком продолжал отец Тиффани, – но я заверил её, что Эмбер в безопасном месте, и ты за ней присматриваешь.
«Это ведь правда, верно?» – вопрос не прозвучал вслух, но отчётливо подразумевался. Тиффани решила его проигнорировать, просто заметив:
– Так и было.
Она попыталась представить себе «ужасное волнение» миссис Пуст, но не преуспела. С точки зрения Тиффани, эта женщина постоянно пребывала в состоянии некоего смутного недоумения, словно окружающий мир был полон таинственных загадок, от которых она ежесекундно ожидала коварного подвоха.
Отец отвёл Тиффани подальше и понизил голос:
– Ночью Пуст вернулся, – прошипел он. – и, говорят, кто-то пытался его убить!
– Что?
– Истинная правда, как то, что я стою перед тобой!
Тиффани взглянула на Эмбер. Девушка задумчиво таращилась в небо, словно терпеливо ждала, пока произойдёт что-нибудь интересное.
– Эмбер, – осторожно спросила Тиффани, – ты умеешь кормить цыплят?
– О, да, мисс.
– Тогда покорми наших, ладно? Зерно в амбаре.
– Мать покормила их час назад… – начал отец, но Тиффани быстро оттащила его в сторонку.
– Когда это случилось? – спросила она, глядя, как Эмбер покорно бредёт к амбару.
– Миссис Пуст сказала мне, что ночью. Он был сильно избит. В том самом амбаре, где мы с тобой сидели вечером.
– Миссис Пуст вернулась к мужу? После всего, что случилось? Что она в нём нашла?
Мистер Болит пожал плечами.
– Он её муж.
– Но все же знают, что он её бил!
Отец явно смутился.
– Ну, – пробормотал он, – некоторые женщины считают, что любой муж лучше, чем вовсе никакого.
Тиффани уже открыла рот для резкого ответа, но посмотрела отцу в глаза и поняла, что он прав. Она видела таких женщин в горах, рано постаревших от нищеты и постоянного деторождения. Разумеется, знай они Нянюшку Ягг, по крайней мере, с деторождением можно было бы что-то сделать, но некоторые семьи были так бедны, что продавали мебель в обмен на еду. И ничем тут не поможешь.
– Никто мистера Пуста не бил, папа, хотя, возможно, это и стоило бы сделать. Он пытался повесится, но я перерезала верёвку.
– У него два ребра сломаны, и синяки по всему телу.
– Упал с приличной с высоты, пап… он же чуть не задохнулся! Что мне ещё оставалось? Так и оставить его висеть? Заслуживает он этого или нет, но он остался в живых, хотя бы! Я не палач! Там был букет, папа! Из сорняков и крапивы! У него даже руки опухли от ожогов! В нём есть частичка добра, которая требует снисхождения, понимаешь?
– Но ты унесла ребёнка.
– Нет, папа, я унесла труп ребёнка. Послушай и пойми меня. Я похоронила мёртвое дитя и спасла умирающего мужчину. Я всё это сделала. Может, остальные и не поймут… начнут сочинять небылицы. Мне наплевать. Я делаю то, что должна.
Раздалось кудахтанье, и через двор прошла Эмбер, за которой строем маршировали цыплята. Кудахтала девушка, а цыплята шагали взад и вперёд, как новобранцы под командой сержанта. Эмбер невинно взглянула на Тиффани с отцом и тихо хихикнула между очередными «ко-ко», выстроила птиц в круг, а потом увела обратно в амбар, как ни в чём не бывало.
После минутной паузы отец Тиффани тихо спросил:
– Я правда это видел, или мне померещилось?
– Нет, не померещилось, – ответила Тиффани. – И я понятия не имею, как ей это удаётся.
– Я тут потолковал с парнями, – сказал отец, – а твоя мать поговорила с женщинами. Мы будем присматривать за Пустами. Случилось то, чего не должно было произойти. И нельзя допустить, чтобы всё свалили на тебя. Люди не должны думать, что ты можешь справиться с чем угодно, и ты, кстати, тоже не должна так думать, поверь мне. Бывают проблемы, которые вся деревня должна решать сообща.
– Спасибо, пап, – сказал Тиффани. – А теперь мне пора проведать Барона.
Она уже и не помнила, когда видела его последний раз в добром здравии. Никто так и не понял, что с ним произошло. Однако, подобно многим другим инвалидам, он всё жил и жил, цепляясь за привычный распорядок и ежедневно ожидая смерти.
Она слышала, как один из крестьян назвал Барона «старой дверью, которая всё скрипит, но никак не захлопнется». В последнее время ему стало хуже, и, по её мнению, теперь он мог «захлопнуться» в любой момент.
Но Тиффани умела, по крайней мере, забрать его боль, и даже слегка напугать её, так что та некоторое время не возвращалась.
Тиффани поспешила в замок. Сиделка, мисс Скряб, со встревоженным лицом уже поджидала её у входа.
– Сегодня у него тяжёлый день, – сказала мисс Скряб, и добавила с застенчивой слабой улыбкой: – я всё утро молилась.
– Как мило с вашей стороны, – ответила Тиффани.
Она постаралась свести сарказм к минимуму, но сиделка всё равно нахмурилась.
Комната, в которую проводили Тиффани, пахла, как комната любого тяжелобольного: слишком много людей, слишком мало свежего воздуха. Сиделка застыла в дверях, словно на страже. Тиффани ощущала на себе её подозрительный взгляд. В последнее время напряжение постоянно росло. Порой в окрестностях появлялись бродячие священники, которым сильно не нравились ведьмы. К сожалению, люди прислушивались к их проповедям. Иногда Тиффани казалось, что крестьяне живут в каком-то искажённом алогичном мире. Все мистическим образом знали, что ведьмы крадут детей и портят урожай. Тем не менее, за помощью неизменно шли к тем же ведьмам.
Барон лежал на сбившихся простынях. Его лицо посерело, а волосы побелели, там, где они совсем выпали, просвечивала розовая кожа черепа. Тем не менее, он выглядел аккуратно. Он всегда таким был, и каждое утро один из стражников приходил, чтобы побрить его. По общему мнению, эта процедура его бодрила, но сейчас Барон глядел прямо сквозь Тиффани. Впрочем, она к такому привыкла; Барон был человеком, что называется, «старой закалки». Он был весьма горд и порой раздражителен, но всегда держал себя в руках. С его точки зрения, боль пыталась сломить его, а что делать с теми, кто пытается тебя сломить? Нужно бороться, и тогда агрессор отступит, в конце концов. Проблема в том, что боль об этом правиле не знала. Она просто усиливала натиск день ото дня. А Барон молча боролся, лёжа с побелевшими губами; Тиффани буквально слышала его молчаливый крик.
Она села на стул рядом с постелью, размяла пальцы, глубоко вздохнула и позвала боль, вытягивая её из ослабевшего тела Барона в небольшой шарик у себя над плечом.
– Не люблю я эту вашу магию, – проворчала от двери сиделка.
Тиффани вздрогнула, словно канатоходец, когда кто-то лупит по туго натянутому канату здоровенной дубинкой. Медленно и осторожно она перекрыла поток боли, понемногу за раз.
– То есть, не спорю, от магии ему лучше, – продолжала ворчать сиделка, – но где источник этой целительной силы, хотела бы я знать?
– Может, в ваших молитвах? – сладким голосом предположила Тиффани, и с радостью увидела проблеск злобы на лице женщины.
Впрочем, мисс Скряб такой ерундой не проймёшь, она была толстокожей, словно слон.
– Мы должны быть уверены, что не прибегаем к тёмным демоническим силам. Лучше немного боли на этом свете, чем бесконечные мучения на том!
Высоко в горах есть лесопилки на водяной тяге, с большими круглыми пилами, которые вертятся так быстро, что выглядят, словно размытые серебристые круги… пока какой-нибудь человек по неосторожности не сунет туда руку. Тогда диск становится красным, и во все стороны летят пальцы.
Тиффани сейчас ощущала себя таким человеком. Ей нужно было сосредоточиться, а сиделка явно не собиралась молчать, в то время как боль лишь поджидала удобного момента, чтобы вырваться на свободу и натворить бед. Ох, ладно, к чёрту всё… Тиффани швырнула боль в подсвечник около постели. Он немедленно разлетелся на куски, а свеча вспыхнула и упала на ковёр; Тиффани поспешно затоптала её и повернулась к потрясённой сиделке.
– Мисс Скряб, я уверена, что вы намерены сообщить мне ценную информацию, но, в общем, мне совершенно наплевать на ваши мысли по какому-либо поводу, мисс Скряб. Стойте здесь, сколько хотите, мисс Скряб, но имейте в виду, мисс Скряб, что я занята трудным и весьма опасным, ели что-то пойдёт не так, делом. Уходите, мисс Скряб, или оставайтесь, мисс Скряб, но, главное, заткнитесь, мисс Скряб, потому что я только начала, и мне предстоит забрать ещё немало боли.
Мисс Скряб вперилась в неё яростным взглядом.
Тиффани ответила ей тем же, а уж если ведьмы что и умеют, так это смотреть.
Наконец, взбешённая сиделка ушла, громко хлопнув дверью.
– Говори потише, она станет подслушивать.
Это был голос Барона, но почти неузнаваемый. Обычно он был громким и командным, а сейчас звучал хрипло и тихо, будто каждое слово опасалось, что оно последнее.
– Извините, сэр, но мне нужно сосредоточиться, – ответила Тиффани. – Будет ужасно, если я что-то сделаю не так.
– Ну разумеется, я помолчу.
Забирать боль было опасно, трудно и чрезвычайно утомительно, но старику явно становилось лучше, и это искупало все труды. Его кожа слегка порозовела, с каждой секундой он выглядел всё более живым, по мере того, как боль уходила из него через Тиффани и собиралась в маленький шарик над её правым плечом.
Равновесие. Главное, держать равновесие. Это было то, чему она научилась прежде всего: центр качелей не движется ни вверх, ни в низ, однако подъём и спуск перетекают сквозь него туда и сюда, в то время как сам он остаётся неподвижным. Ты должна стать таким центром, пусть боль течёт через тебя, но не в тебя. Очень непросто. Но она знала, как это делается! Тиффани гордилась своим мастерством; даже сама Матушка Ветровоск однажды одобрительно хмыкнула, увидев, как ловко Тиффани проделывает этот трюк. А одобрительное хмыканье Матушки значило больше, чем бурные аплодисменты любого другого человека.
Барон улыбнулся.
– Спасибо, Тиффани Болит. А теперь я хотел бы сесть в своё кресло.
Это была необычная просьба, и Тиффани призадумалась.
– Вы уверены, сэр? Вы всё ещё слишком слабы.
– Да, мне все так говорят, – отмахнулся Барон. – Удивительно, неужто они думают, я сам не знаю? Помоги мне встать с постели, мисс Тиффани Болит, мне нужно с тобой поговорить.
Выполнить просьбу оказалось нетрудно. Для девушки, которая вышвырнула из постели мистера Пуста, справиться с Бароном было проще простого, она обращалась с ним осторожно, словно с фарфоровой статуэткой, на которую старик стал очень похож в последнее время.
– Кажется, мисс Тиффани Болит, все наши беседы были крайне примитивными и сугубо практическими, – сказал он, устроившись поудобнее и взяв в руки палку.
Барон был не из тех, кто откидывается на спинку кресла, если можно сидеть на краешке, опираясь руками на трость.
– Пожалуй, да, сэр, вы правы, – осторожно ответила Тиффани.
– Этой ночью мне вроде бы явился некий посетитель, – сказал Барон, криво улыбнувшись. – Что ты об этом думаешь, мисс Тиффани Болит?
– Честно говоря, не знаю, – сказала Тиффани, мысленно застонав: «О господи, нет, только не Фиглы! Только бы не Фиглы!»
– Приходила твоя бабушка, мисс Тиффани Болит. Она была чудесной женщиной, очень красивой. Я изрядно расстроился, когда она вышла замуж за твоего дедушку, хотя оно и к лучшему, как я теперь понимаю. Но я скучаю по ней, знаешь ли.
– Неужели? – удивилась Тиффани.
Старик улыбнулся.
– После смерти моей любимой жены, Бабушка Болит осталась единственной, кто осмеливался спорить со мной. Даже тот, кто облечён властью и ответственностью, порой ведёт себя как полный идиот, и ему необходим человек, который не побоится сказать об этом вслух. Бабушка Болит исполняла свои обязанности с похвальным энтузиазмом, должен заметить. И не напрасно, потому что я действительно частенько был полным идиотом, и мне требовался хороший пинок по жопе, метафорически выражаясь. Надеюсь, мисс Тиффани Болит, что когда я сойду в могилу, ты будешь оказывать аналогичные услуги моему сыну Роланду, который, как тебе известно, порой ведёт себя крайне эгоистично. Ему точно понадобится некто, способный пнуть его по жопе, метафорически выражаясь, или не метафорически, если он слишком уж обнаглеет.
Тиффани постаралась скрыть улыбку, а потом потратила пару секунд на то, чтобы отрегулировать вращение шарика боли, по-прежнему висевшего над её правым плечом.
– Спасибо за доверие, сэр. Сделаю всё, что смогу.
Барон вежливо кашлянул и продолжил:
– Разумеется, некоторое время я лелеял надежду, что вы с моим сыном сможете построить, может быть, более… близкие отношения?
– Мы с ним добрые друзья, – осторожно ответила Тиффани. – Мы были добрыми друзьями прежде, и, я надеюсь, останемся… добрыми друзьями в будущем.
Боль опасно заколыхалась, и Тиффани торопливо её успокоила.
Барон кивнул.
– Прекрасно, мисс Тиффани Болит, надеюсь, дружба не помешает тебе дать ему пинка по жопе, если потребуется.
– Полагаю, это даже доставит мне некоторое удовольствие, сэр, – заверила его Тиффани.
– Отлично, юная леди, – улыбнулся Барон. – Позволь также поблагодарить тебя, за то, что не стала фыркать при слове «жопа» и не спросила, что значит «метафорически».
– Спасибо, сэр. Я знаю значение слова «метфора», а «жопа» вполне традиционное выражение, тут нечего стыдиться.
Барон кивнул.
– Весьма мудро и очень по-взрослому. Лицемерный «зад» оставим старым девам и малым детям.
Тиффани обдумала свой ответ и сказала:
– Да, сэр. Полагаю, тут вы ухватились за самую суть.
– Прекрасно. Кстати, мисс Тиффани Болит, я заметил, что ты в последнее время перестала делать реверанс в моём присутствии. Интересно, почему?
– Я теперь ведьма, сэр. Мы не делаем реверансов.
– Я твой барон, юная леди.
– Да. А я ваша ведьма.
– Но у меня тут солдаты, которые прибегут по первому сигналу. А ещё я уверен, ты знаешь, что наши крестьяне порой недолюбливают ведьм.
– Да, сэр. Я знаю, сэр. Но я всё равно ваша ведьма.
Тиффани посмотрела Барону в глаза. Они были бледно-голубыми, но сейчас в них горел лисий огонёк озорства.
«Главное, – сказала она себе, – не показывать ни малейших признаков слабости. Он словно Матушка Ветровоск: постоянно проверяет людей».
Именно в этот момент, словно прочитав её мысли, Барон рассмеялся.
– Когда ты успела стать такой самодостаточной, мисс Тиффани Болит?
– Не знаю, сэр. Однако мне в последнее время кажется, что меня, наоборот, недостаточно.
– Ха, – сказал Барон. – Я слышал, ты трудишься, не покладая рук.
– Я ведьма.
– Да, – ответил Барон. – Я заметил. Это ты выразила чётко, ясно и отнюдь не однократно.
Он сложил руки на трости и пристально посмотрел на неё.
– Значит, это правда? – спросил он. – Я слышал, примерно семь лет назад ты вооружилась сковородкой и отправилась в некую волшебную страну, где спасла моего сына от Королевы Эльфов, весьма неприятной особы, как мне дали понять?
Тут Тиффани призадумалась.
– А вы хотите, чтобы это было правдой?
Барон хихикнул и указал на неё худым пальцем.
– Хочу ли я? Ничего себе! Отличный вопрос, мисс Тиффани Болит, ведьма. Дай подумать… скажем… я хочу знать правду.
– Ну, насчёт сковородки… так и было, вынуждена признать, а Роланд, он, как бы это сказать, оказался немного не в форме, так что я, хм, взяла ответственность на себя. Частично.
– Частично? – переспросил старик, улыбаясь.
– Прилично, но не слишком, – быстро поправилась Тиффани.
– И почему же, интересно, никто не рассказал мне об этом тогда? – спросил Барон.
– Потому что вы Барон, – просто ответила Тиффани. – Это юноша с мечом должен спасать девушку, а не наоборот. Таков порядок вещей. Так устроены сказки. Никому не хотелось думать иначе.
– И ты не разозлилась? – Он не сводил с неё пристального взгляда. Неудачный момент для вранья.
– Разозлилась, – признала она. – Частично.
– Прилично, но не слишком?
– Пожалуй, что так. Но потом я отправилась учиться на ведьму, и всё это стало неважно. Вот вам правда, сэр. Извините, сэр, но кто рассказал вам обо всём?
– Твой отец, – ответил Барон. – И я ему за это благодарен. Он приходил вчера, чтобы выразить свое почтение, потому что я, как ты знаешь, умираю. Вот и тебе правда взамен. И не смей ругать его, юная леди, ведьма ты или нет. Обещаешь?
Тиффани знала, что отец страдал от несправедливости, приключившейся с ней много лет назад. Она, честно говоря, не очень из-за неё волновалась, а вот отец другое дело.
– Да, сэр, обещаю.
Барон минуту молча смотрел на неё.
– Знаешь что, мисс Тиффани Болит, ведьма (как ты не раз утверждала)? Мой взгляд затуманен нынче, но разум, как ни странно, видит гораздо дальше, чем ты предполагаешь. Многое позади, но ещё не поздно вознаградить верность. У меня под кроватью стоит окованный медью сундук. Иди и открой его. Давай! Сейчас же.
Тиффани вытащила из-под кровати сундук, тяжёлый, словно набитый свинцом.
– Внутри несколько кожаных кошелей, – сказал у неё за спиной Барон. – Возьми один из них. Там пятнадцать долларов. – Барон закашлялся. – Спасибо, что спасла моего сына.
– Послушайте, я не принимаю… – начла Тиффани, но Барон прервал её, стукнув по полу тростью.
– Заткнись и послушай, пожалуйста, мисс Тиффани Болит. Когда ты билась с Королевой Эльфов, ты ещё не была ведьмой, и, следовательно, ваше ведьминское правило не брать в награду денег к этому случаю не относится, – резко сказал Барон, его глаза сияли, словно синие сапфиры. – В благодарность за услуги, оказанные мне лично, тебе, полагаю, платили едой, чистым старым холстом, подержанной обувью и дровами. Надеюсь, моя управительница была достаточно щедрой? Я велел ей не скупиться.
– Что? О, да, сэр.
Это, в общем, была почти правда. Ведьмы жили в мире подержанной одежды, старых холстов (пригодных на повязки), ещё крепких ботинок, и, разумеется, всяких прочих подобных х/б, б/у. В этом мире доступ к б/у из замка был практически равноценен ключам от монетного двора. Что же до денег… она задумчиво покрутила в руках кожаный кошель. Он был весьма тяжёл.
– Как ты поступаешь с теми вещами, которые тебе дают за работу, мисс Тиффани Болит?
– Что? – отсутствующе переспросила она. – А, ну, обычно меняю или дарю тем людям, кому они действительно нужны… типа того.
– Мисс Тиффани Болит, ты внезапно стала слишком рассеянной. Наверное, размышляешь о том, что пятнадцать долларов совсем немного за спасение жизни баронского сына?
– Нет!
– Это значит, «да», как я понимаю, верно?
– Извольте понимать «нет» как «нет», сэр! Я ваша ведьма! – Тиффани сердито уставилась на него, тяжело дыша. – К тому же, прямо сейчас я пытаюсь сбалансировать весьма непростой сгусток боли, сэр.
– А, узнаю внучку Бабушки Болит. Смиренно прошу твоего прощения, как, бывало, просил у неё. Тем не менее, я умоляю тебя оказать мне услугу и честь, взяв этот кошель и употребив его содержимое в память обо мне так, как ты сочтёшь это нужным. Я уверен, в нём больше денег, чем ты когда-либо видела.
– Я вообще вижу деньги нечасто, – запротестовала ошеломлённая Тиффани.
Барон снова застучал тростью по полу, словно аплодируя.
– Сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь видела деньги подобные этим, – весело объявил он. – В кошеле пятнадцать долларов, но не таких, к которым ты привыкла, или привыкла бы, если бы пользовалась деньгами, как все прочие люди. Это старые доллары, отчеканенные в те времена, когда владетели ещё не научились вытворять всякие трюки с валютой. Современный доллар, по-моему, в основном медный, и процент настоящего золота в нём не больше, чем в морской воде. Но эти деньги стоят денег, если ты простишь мне маленькую шутку.
Тиффани простила ему маленькую шутку, потому что вообще не поняла, о чём речь. Она озадаченно улыбнулась.
– Короче говоря, мисс Тиффани Болит, если ты отнесёшь эти деньги опытному меняле, он заплатит тебе… о, по моей оценке, что-то в районе пяти тысяч анк-морпоркских долларов. Трудно сказать, по какому курсу эта сумма соотносится, скажем, со старыми ботинками, однако я полагаю, что на неё можно купить башмак размером приблизительно с мой замок.
«Я не могу принять столько», – подумала Тиффани. Внезапно кошель показался ей страшно тяжёлым.
– Это слишком много за ведьмовство, – сказал она.
– Но не слишком много за сына, – возразил Барон. – Не слишком много за наследника, не слишком много за преемственность поколений. И не слишком много за то, чтобы сделать мир чуточку более справедливым.
– На деньги не купишь ещё одну пару рук, – возразила Тиффани. – И не изменишь ни единой секунды прошлого.
– Всё равно, возьми их, я настаиваю, – сказал Барон. – Если не ради себя, то ради меня. Это снимет груз с моей души, которая очень нуждается в некоторой чистке сейчас, ты согласна? Я ведь скоро умру, да?
– Да, сэр. Очень скоро, сэр.
К этому моменту Тиффани уже начала немного лучше понимать Барона, и поэтому не удивилась, когда он расхохотался.
– Знаешь, – сказал он, – большинство людей на твоём месте забормотали бы нечто вроде: «О нет, старина, у тебя еще целая вечность впереди, скоро ты будешь в норме, в тебе ещё столько жизни!»
– Знаю, сэр, но я ведьма, сэр.
– И это, в данном контексте, значит..?
– Что я стараюсь не говорить неправды, сэр.
Старик шевельнулся в кресле, внезапно посерьёзнев.
– Когда придёт мое время… – начал он и замолк.
– Могу побыть с вами, если желаете, сэр, – предложила Тиффани.
Казалось, Барон вздохнул с облегчением.
– Ты когда-нибудь видела Смерть?
Этого она ожидала и была готова.
– Обычно его просто ощущаешь, сэр, но я дважды видела его во плоти, если так можно выразиться, потому что плоти нет и следа. Он выглядит, словно скелет с косой, сэр, в точности, как в книжках… фактически, я полагаю, его облик таков именно потому, что он такой в книжках. Он вежлив, но весьма настойчив, сэр.
– Да уж, не сомневаюсь! – старик помолчал немного, а потом продолжил: – Он… ничего такого не упоминал, ну, как там всё устроено, в загробном мире?
– Упоминал, сэр. Кажется, там нет горчицы, и всяких маринадов тоже, сэр.
– Неужели? Вот это жаль. Чатни, полагаю, тоже ожидать не приходится?
– Я, знаете ли, не слишком углублялась в кулинарные вопросы, сэр. У него очень большая коса.
Тут в дверь постучали, и голос мисс Скряб громко спросил:
– У вас всё хорошо, сэр?
– Я тип-топ, дорогая мисс Скряб, – не менее громко ответил Барон, потом понизил голос и заговорщически прошептал: – Мне кажется, наша мисс Скряб недолюбливает тебя, милая.
– Она полагает, что я негигиенична, – ответила Тиффани.
– Никогда толком не понимал всю эту ерунду насчёт гигиены.
– О, это легко, – ответила Тиффани. – Просто я сую руки в огонь при каждом удобном случае.
– Что? Суёшь руки в огонь?
Тиффани немедленно пожалела, что упомянула об этом; стало ясно, что старик теперь не отстанет, пока не увидит всё своими глазами. Она вздохнула и подошла к очагу, по пути вынув из подставки большую железную кочергу. Впрочем, она была вынуждена признаться сама себе, что любит порой демонстрировать этот фокус, а барон был чрезвычайно благодарной аудиторией. Стоит ли ей делать это? Ну что же, фокус не слишком сложный, боль хорошо сбалансирована, а старику недолго уже осталось.
Она достала ведро воды из небольшого колодца, расположенного у дальней стены комнаты. В колодце было полно лягушек, и в ведре, соответственно, тоже, но она милосердно выловила их и бросила обратно. В ведре не было особой необходимости, просто часть представления. Тиффани театрально кашлянула.
– Видите, сэр? Тут у меня одна кочерга и одно ведро холодной воды. А теперь… я беру кочергу в левую руку и сую правую прямо в огонь, вот так.
Барон задохнулся от изумления, увидев, как языки пламени лижут её руку, а кончик кочерги начинает наливаться красным светом раскалённого металла. Убедившись, что Барон должным образом впечатлен, Тиффани сунула кочергу в ведро, из которого с шипением вырвались клубы пара. Потом она встала перед Бароном и показала ему совершенно невредимые руки.
– Но я видел пламя, охватившее руку! – сказал Барон, широко распахнув глаза. – Прекрасно! Отлично! Это какой-то фокус, да?
– Скорее, особый навык, сэр. Я сую руку в огонь и посылаю жар в кочергу. Просто перемещаю его. Огонь вокруг ладони объяснить легко: это сгорают омертвевшие частицы кожи, жир, и те маленькие невидимые кусачие твари, что живут на руках негигиеничных людей… – она замолкла на секунду. – Что с вами, сэр? – Барон молча таращился на неё. – Сэр? Сэр?
Старик заговорил, словно читая невидимую книгу:
– Зайчиха мчится, огня не боится. Зайчиха мчится, огня не боится. Огонь горит, но ей не вредит. Огонь горит, но любит её и ей не вредит. Зайчиха мчится, огня не боится. Огонь её любит, она свободна… Господи, я вспомнил! И как я мог забыть? Как я посмел забыть? Я ведь обещал себе помнить вечно, но время шло, так много дел, так много других воспоминаний, всем нужно твоё время и твоя память. И вот, ты забываешь важное, забываешь что-то настоящее.
Тиффани с изумлением смотрела, как по его лицу катятся слёзы.
– Я всё помню, – пробормотал он, всхлипывая, – Я помню жар! Я помню зайчиху!
В этот момент дверь распахнулась от удара, и в комнату ворвалась мисс Скряб. Всё произошедшее потом заняло едва ли секунду, которая показалась Тиффани целым часом. Сиделка взглянула на неё, с кочергой в руке, потом на старика в слезах, потом на облако пара, потом снова на Тиффани, которая уже выпустила кочергу, потом снова на старика, потом опять на Тиффани, и в этот момент кочерга упала на пол с громким бряк! И этот звук, казалось, заполнил весь мир. А потом мисс Скряб сделала глубокий вдох, словно кит, собравшийся нырнуть на дно океана, и заорала:
– Что ты с ним сделала?! Убирайся отсюда, бесстыжая шлюха!
Способность говорить вернулась к Тиффани быстро, вместе со способностью кричать:
– Я не бесстыжая и я не шлюха!
– Я позову стражу, ты, чёрная полночная карга! – крикнула сиделка, бросаясь к двери.
– Сейчас всего полдвенадцатого! – крикнула в ответ Тиффани и поспешила к Барону, совершенно не представляя себе, что делать дальше. Боль шевельнулась. Тиффани это почувствовала. Её разум был в смятении, теряя контроль. Равновесие нарушилось. Она сосредоточилась на секунду, а потом повернулась к Барону, пытаясь улыбнуться.
– Извините, что расстроила вас, сэр… – начал она, и тут увидела, что он улыбается сквозь слёзы, его лицо сияло, словно в солнечном свете.
– Расстроила меня? Боже, нет, я ни капли не расстроен. – Он попытался сесть прямо и указал дрожащим пальцем на огонь. – Наоборот, я в восторге! Я чувствую, что ожил! Я снова молод, моя дорогая мисс Тиффани Болит! Я вспомнил тот чудесный день! Ты не видишь? Вот он я, в долине. Чудесный, ясный сентябрьский день. И маленький мальчик в слишком колючей твидовой курточке, насколько я помню, да, слишком колючей и слегка пропахшей пи-пи! Там мой отец, он поёт «Жаворонки в небесах», и я пытаюсь подпевать, но, разумеется, не могу, потому что мой голос не громче, чем у кролика. Мы с ним смотрим, как крестьяне жгут стерню. Повсюду дым, огонь мчится по полю, и гонит на нас мышей, крыс, кроликов и даже лис. Фазаны и куропатки взлетают, словно ракеты, в самую последнюю секунду, как они всегда это делают, и вдруг всё стихает вокруг, и я вижу зайчиху. О, она очень большая – ты знаешь, что крестьяне всегда называют зайца «она»? – и просто сидит на месте, глядя на меня, а вокруг падают горящие клочки соломы, и за ней полыхает огонь, но она просто смотрит мне в глаза, клянусь, а потом, словно убедившись, что я её заметил, подпрыгивает в воздух и несётся прямо в пламя. Ну, разумеется, я расплакался, она была такая чудесная. Тогда отец взял меня на руки, и обещал раскрыть маленький секрет, и спел мне эту песенку про зайчиху, так что я узнал правду и перестал плакать. Позже мы с ним прошли по пеплу, и, разумеется, не нашли никакой мёртвой зайчихи.
Старик застенчиво кивнул Тиффани и широко улыбнулся, буквально во весь рот. Он просто сиял.
«Что происходит?» – гадала Тиффани. Комнату залил свет, слишком солнечный для огня в очаге, но ведь занавеси были закрыты! Мрачноватую комнату заполнил свет ясного сентябрьского дня…
– Я, помню, нарисовал картинку об этом, когда мы вернулись домой, и отец был так горд, он таскал её по всему замку и показывал каждому встречному, – продолжал старик, полный энтузиазма, словно мальчишка. – Детские каракули, разумеется, но он гордился ими, словно работой гения. Родители всегда так. Я нашёл её среди документов, когда разбирал их после смерти отца, и, кстати, если тебе интересно, сейчас она лежит в кожаной папке под денежным сундуком. Тоже драгоценность, как ни посмотри. Я никому никогда об этом не говорил, – сказал Барон. – Люди, дни, память… всё пришло и ушло, но это осталось. Никаких денег, мисс Тиффани Болит, ведьма, не хватит, чтобы отплатить тебе за возвращение в тот чудесный день. Я буду помнить его до самой своей…
На секунду пламя в очаге замерло, и воздух стал ледяным. Тиффани никогда не была до конца уверена, видела ли она хоть раз Смерть. Это чувство трудно было назвать зрением; возможно, всё происходило внутри её головы. Так или иначе, она немедленно поняла, что он здесь.
– УДАЧНО ПОЛУЧИЛОСЬ, ПРАВДА? – спросил Смерть.
Тиффани даже не попятилась. Какой смысл.
– Ты всё подстроил? – спросила она.
