Текст книги "Я надену платье цвета ночи"
Автор книги: Терри Пратчетт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Ничего страшного, просто несчастный случай, – сказала Тиффани, отметив про себя, что она оказалась единственной девушкой здесь, не сделавшей реверанс. – Несколько неопасных переломов, несколько царапин. Всё улажено, спасибо за заботу.
– Понимаю, понимаю. Очень хорошо, юная леди!
Тиффани чуть не заскрипела зубами от злости. «Юная леди», ну надо же! И от кого? От… него? Это было почти (но не совсем) оскорбление! Впрочем, никто, кажется, не обратил внимания. Всего лишь фигура речи, которую благородные используют, когда желают проявить благоволение и дружелюбие к низшему сословию. «Он пытается говорить с нами, как его отец, – подумала Тиффани, – но у того это получается инстинктивно и гораздо лучше. Нельзя обращаться к людям, словно на митинге».
– Сердечно благодарю вас, сэр, – сказала она вслух.
Что ж, неплохо, но тут дверца кареты снова распахнулась и на землю ступила ножка в изящной белой туфле. Это была она: Анжелика или Летиция или ещё что-то эдакое, цветочное. На самом деле, Тиффани отлично знала, что барышню зовут Летиция, но можно же себе позволить немного злой иронии, хотя бы в собственных мыслях? Летиция! Вот так имечко. То ли название салата, то ли кто-то чихнул. Кроме того, какое право она имела не пускать Роланда на Прополку? Он обязан был присутствовать здесь! Его отец обязательно пришёл бы, если б смог! А эти крошечные белые туфельки! Сколько они протянут, если их хозяйке придётся заняться каким-нибудь стоящим делом? «Немного злой иронии вполне достаточно», – остановила себя Тиффани.
Летиция посмотрела на Тиффани и других крестьян с лёгким испугом.
– Пожалуйста, давай поедем? Матушка уже злится.
Карета уехала, шарманщик, слава богу, ушёл, солнце село, на выгон опустился тёплый вечер, скрыв пожелавшие остаться на ярмарочном поле парочки. Но Тиффани улетела домой одна, высоко-высоко в небе, где её лицо могли видеть лишь совы да летучие мыши.
Глава 2. ЗЛАЯ МУЗЫКА
Она успела поспать всего час, прежде чем начался кошмар.
Позднее Тиффани чаще всего вспоминался глухой стук, с которым голова мистера Пуста колотилась о стены и перила, когда она вышвырнула его из кровати, и, ухватив за грязную ночную рубаху, поволокла вниз по лестнице. Он оказался весьма тяжёлым и полусонным, а на другую половину – мертвецки пьяным.
Главное было не дать ему времени очухаться, хотя бы на секунду, пока она привязывала его к своей метле, словно тяжёлый тюк с грязным бельём. Пуст весил больше Тиффани раза в три, но это не проблема, если грамотно использовать закон рычага. Если не умеешь управляться с теми, кто тяжелее тебя, лучше оставить работу ведьмы. Иначе как ты, например, переменишь постель лежачему больному? Чуть позже Пуст скатился по трём ступеням в маленькую кухню её хижины и наблевал на пол.
Это её не огорчило, скорее, наоборот. Поваляться в луже собственной блевотины было наименьшим, чего этот Пуст заслуживал, но сейчас Тиффани следовало поскорее брать ситуацию под контроль, потому что у него было время придти в себя.
Как только началось избиение, миссис Пуст, больше похожая на мышь, чем на женщину, вылетела из дома и с криками рванула по улице к ближайшему деревенскому пабу, а отец Тиффани немедленно послал мальчишку с известием к дочери. Мистер Болит был человеком предусмотрительным, он понимал, что пьяное веселье ярмарочного дня может очень быстро обернуться своей плохой стороной, и оказался прав. Когда Тиффани стартовала от дома Пустов к своей хижине, злая музыка уже началась.
Тиффани ударила Пуста по лицу.
– Ты слышишь? – спросила она, махнув рукой в сторону тёмного окна. – Слышишь? Это злая музыка, они играют её для тебя, мистер Пуст, для тебя. У них дубины! И камни! И всё прочее, что оказалось под рукой, плюс кулаки. А ребёнок твоей дочери мёртв, мистер Пуст. Ты так сильно избил свою дочь, мистер Пуст, что её малыш умер. Её сейчас утешают женщины, а мужчины знают, что это твоих рук дело, все знают.
Она уставилась в его покрасневшие глаза. Его руки непроизвольно сжались в кулаки, потому что он был человеком, которому кулаки заменяли мозги. Скоро он пустит их в ход, Тиффани это знала наверняка, бить было гораздо проще, чем думать. Мистер Пуст прокладывал свой путь по жизни кулаками.
Злая музыка приближалась медленно, потому что бродить по полям в темноте было нелегко, особенно накачавшись пивом, и не важно, насколько праведный при этом твой гнев. Она лишь надеялась, что они не сразу заглянут в амбар, иначе они немедленно повесят Пуста, как только поймают. Ему ещё повезёт, если просто повесят. Она-то в амбар заглядывала, и сразу поняла, что одно убийство уже совершилось, а без её вмешательства неизбежно совершится и второе. Она успела наложить на девушку заклятье, чтобы облегчить её боль, которая покинула тело бедняжки и зависла над правым плечом Тиффани, как маленький шарик, сияющий призрачным оранжевым светом.
– Всё из-за того парня, – пробормотал Пуст; блевотина капала изо рта ему на грудь. – Вскружил девке голову, так что она больше не слушала ни мать, ни меня. А ведь ей всего тринадцать. Скандал.
– Вильяму тоже тринадцать, – возразила Тиффани, стараясь говорить спокойно. Это было непросто, гнев так и рвался наружу. – Она, по-твоему, была недостаточно взрослой для небольшого романа, но достаточно взрослой, чтобы избить её так, что у неё кровь потекла отовсюду?
Она не могла точно сказать, вернулся ли к нему разум, потому что у Пуста даже в лучшие времена разума было совсем немного, практически, нулевое количество.
– Они неправильно поступили, – бормотал Пуст. – Мужчина должен поддерживать порядок в доме, разве не так?
Тиффани могла себе вообразить, как ругались в пабе, прежде чем начала звучать злая музыка. В деревнях Мела оружия не держали; здесь держали серпы, косы, ножи и большие, большие молоты. Всё это не оружие, пока ты не шарахнешь им кого-нибудь по голове. А ещё все знали, какой у старины Пуста вспыльчивый нрав: его жена не раз и не два врала соседям, что получила синяк под глазом, случайно ударившись об дверь.
О, да, Тиффани вполне представляла диалог в пабе, когда кровь вскипает от пива, а люди поспешно соображают, какое не-оружие хранится у них в сараях. Каждый мужчина был королём в своём маленьком замке. Это аксиома – по крайней мере, с точки зрения мужчин – а значит, ты не лезешь в чужие дела, пока соседний «замок» не начнёт вонять, и тогда уж тебе требуется срочно предпринять что-то, иначе все остальные замки тоже пострадают. Мистер Пуст был одним из таких маленьких мрачных секретов для всей округи, но сейчас этот секрет перестал быть таковым.
– Я твой последний шанс, мистер Пуст, – сказала она. – Беги. Возьми, что унесёшь, и беги немедленно. Беги туда, где о тебе никогда не слышали, а потом ещё немного дальше, просто на всякий случай, потому что я не смогу остановить их, это понятно? Лично мне наплевать, что будет с твоим вечно пьяным телом, но я не хочу, чтобы хорошие люди вдруг стали плохими, совершив убийство, поэтому беги через поля и забудь дорогу обратно.
– Ты не имеешь права гнать меня из моего собственного дома, – пробормотал он с пьяной бравадой в голосе.
– Ты уже потерял свой дом, а также дочь, жену и… внука, мистер Пуст. Этой ночью у тебя нет друзей. Я предлагаю тебе спасать собственную жизнь.
– Это всё выпивка! – разрыдался Пуст. – Это не я сделал, это вино!
– Но вино пил ты, а потом пил ещё и ещё, – оборвала его Тиффани. – Ты пил вино весь день и вернулся домой лишь потому, что вино захотело уложить тебя в постель.
В сердце своём она ощущала только холод.
– Мне так жаль.
– Этого недостаточно, мистер Пуст, совсем недостаточно. Беги прочь и постарайся стать хоть немного лучше. Тогда, возможно, люди найдут в своих сердцах желание сказать тебе «привет», когда ты вернёшься, или хотя бы кивнуть при встрече.
Она посмотрела ему в глаза, и поняла, что происходит в его душе. У него внутри что-то закипало. Он стыдился, был зол и возмущён, а в таких обстоятельствах Пусты всего мира обычно пускают в ход кулаки.
– Пожалуйста, не надо, мистер Пуст, – сказал она. – Ты хоть знаешь, что случится, если ты ударишь ведьму?
«С такими кулачищами, ты, скорее всего, убьёшь меня с одного удара, – подумала она. – Поэтому в моих же интересах запугать тебя посильнее».
– Это ты напустила на меня злую музыку, да?
Она вздохнула.
– Никто не может её «напустить», мистер Пуст, и тебе это прекрасно известно. Она сама начинается, когда люди теряют терпение. Никто не знает, как и где. Просто люди оглядываются, и видят глаза других людей, и слегка кивают друг другу, а остальные видят всё это. А потом другие люди видят глаза тех людей, и так, шаг за шагом, начинается музыка: кто-то берёт ложку и начинает бить по тарелке, а кто-то другой берёт кружку и начинает стучать по столу, а ботинки начинают топать по полу, всё громче и громче. Это музыка гнева, музыка людей, которые потеряли терпение. Ты хочешь встретить её лицом лицу?
– Думаешь, ты такая умная, да? – прорычал мистер Пуст. – Ты, со своей метлой, и со своей чёрной магией, раздающая приказы об'кновенным людям?
Тиффани им почти восхищалась. Вот он сидит, без единого друга в целом мире, весь покрытый собственной блевотиной и, – она принюхалась: так и есть, с нижнего края ночной рубахи капает моча, – но всё равно ему хватает дурости хамить ей в ответ.
– Не такая уж и умная, мистер Пуст, просто умнее, чем ты. Это, кстати, совсем несложно.
– Вот как? Гляди, как бы ум до беды не довёл. Тощая девка, которая бесперечь суёт свой нос в чужие дела… Что будешь делать, когда музыка придёт за тобой, а?
– Беги, мистер Пуст. Убирайся прочь. Это твой последний шанс, – сказал она.
Похоже, так оно и было. Шум приближался, Тиффани уже могла различить отдельные голоса.
– Ну, ваше величество хотя бы позволит мужчине обуться? – с издёвкой спросил он.
Пуст сделал вид, что тянется за ботинками, стоящими у двери, но его истинные намерения было несложно прочесть, словно очень маленькую книгу, всю в жирных пятнах и с куском бекона вместо закладки.
Он вскочил и принялся размахивать кулаками.
Тиффани сделала шаг назад, схватила его за запястье и отпустила боль. Она почувствовала, как та течёт по её руке, отдаваясь покалыванием в костях, потом перетекает в ладонь и оттуда в митера Пуста: вся боль его дочери, сконцентрированная в одно мгновение. Боль швырнула его через кухню и выжгла все чувства, кроме животного страха. Он, словно бык, врезался в хлипкую заднюю дверь кухни, вышиб её и скрылся в темноте.
Тиффани, спотыкаясь, побрела в амбар, освещая себе путь масляной лампой. Матушка Ветровоск утверждала, что ты не ощущаешь чужую боль, которую несёшь на себе, но это оказалось неправдой. Ложью во спасение. Ты чувствуешь эту боль, но, поскольку она не твоя, можешь с ней совладать; однако её исход оставляет тебя слабой и опустошённой.
Когда появилась звякающая оружием толпа, Тиффани сидела в амбаре рядом со спящей девушкой. Шум обошёл вокруг дома, но не осмелился проникнуть внутрь; это было одно из неписаных правил. Сложно поверить, что у анархии злой музыки есть правила, но они были; она могла длиться три ночи подряд или кончиться в течение одной, и никто не выходил из домов, пока музыка гремела в воздухе, и не входил тоже, разве только, чтобы попытаться вымолить прощение, понимание или десяток минут на сборы и бегство. Злую музыку никто не организовывал. Она просто вдруг начиналась сама по себе, если деревне казалось, что муж слишком сильно избил жену, или хозяин слишком жестоко обошёлся с собакой, или если женатый мужчина и замужняя женщина забывали, что состоят в браке не друг с другом. Были и другие, более страшные преступления против музыки, но о них предпочитали вслух не говорить. Иногда кое-кому удавалось остановить эту музыку, исправив свои ошибки; но гораздо чаще виновный собирал вещички и отбывал куда подальше еще до конца третьей ночи.
Пуст был слишком туп, чтобы понять намёк; Пуст наверняка вышел бы драться. А в драке кто-нибудь совершил бы глупость, в смысле, ещё более страшную, чем совершил Пуст. Потом об этом узнал бы Барон, и этот «кто-нибудь» лишился бы средств к существованию, ему пришлось бы покинуть Мел и отправиться в дальние края, может быть, за целых десять миль, чтобы найти работу и начать новую жизнь среди чужих людей.
Отец Тиффани обладал неплохими инстинктами, прошло лишь несколько минут, как стала стихать злая музыка, а он уже осторожно открыл дверь амбара. Она знала, что ему приходится нелегко. Он был уважаемым в деревне человеком, но его дочь, каким-то образом, стала главнее его. Ведьма ни от кого не принимает приказов, и другие мужчины, Тиффани точно знала, порой подшучивали над ним из-за этого.
Она улыбнулась, и он присел рядом с ней на сено, пока злая музыка постепенно стихала, не найдя, кого избить, забросать камнями или повесить. Мистер Болит никогда не тратил слов понапрасну. Он огляделся и заметил маленький свёрток из мешковины и соломы, Тиффани положила его там, где девушка не могла бы его случайно заметить.
– Значит, это правда. Она была беременна?
– Да, отец.
Он задумчиво уставился в пустоту.
– Лучше, если его никто не увидит, – произнёс он после продолжительной паузы.
– Да, – согласилась Тиффани.
– Некоторые парни предлагали вздернуть Пуста. Мы бы их остановили, конечно, но это плохое дело, когда между людьми начинаются такие споры. Отравляют деревню, словно яд.
– Да.
Они посидели молча. Потом её отец взглянул на спящую девушку.
– Что ты с ней сделала? – спросил он.
– Всё, что смогла, – ответила Тиффани.
– Эту свою штуку с забиранием боли?
Она вздохнула.
– Да, но нужно забрать ещё кое-что. Одолжи мне лопату, папа. Я похороню бедного малыша в лесу, и никто не будет знать, где.
Он посмотрел в сторону.
– Не нравится мне, что тебе приходится делать такие дела, Тифф. Тебе ещё шестнадцати нет, а ты целыми днями бегаешь, лечишь людей, ухаживаешь, перевязываешь и бог знает что ещё. Недетское это занятие.
– Да, я знаю.
– Почему? – не в первый уже раз спросил он.
– Потому что никто другой не может или не хочет этого делать, вот почему.
– Но ведь всё это не твоё дело?
– Моё, я сама так решила. Я ведьма. И делаю ведьмину работу. Когда что-то ничьё дело, это моё дело, – быстро ответила Тиффани.
– Да, но мы-то с матерью думали, что ведьмы просто летают на помеле и всё такое. А не стригут старушкам ногти на ногах.
– Люди порой не понимают, что нужно делать, – сказала Тиффани. – Не со зла, они просто не думают. Возьми хоть для примера старую миссис Чулок, у неё никого нет, кроме её кошек и страшного артрита. Еду ей приносили достаточно регулярно, это правда, но никто не догадался постричь ей ногти на ногах, и они так отросли, что бедняжка не могла снять ботинки целый год! Местные крестьяне понимают насчёт принести еды или букет цветов иногда, но когда дело доходит до реальных неприятных неприятностей, помощи от них не жди. А ведьмы понимают. Конечно, приходится и летать немало, но это просто чтобы успеть везде, где мы нужны.
Отец покачал головой.
– И тебе нравятся такие занятия?
– Да.
– Почему?
Тиффани задумалась, отец не сводил с неё глаз.
– Ну, папа, ты же помнишь, что говорила Бабушка Болит? «Накорми голодного, укрой раздетого, говори за тех, у кого нет голоса»? Думаю, тут можно дополнить: «Дотянись за тех, кто не может согнуться, возьми за тех, кто не может дотянуться, и вытри за теми, кто не в силах повернуться». Порой, изредка, случается удачный день, который платит за все минувшие неприятности, и в этот момент ты слышишь, как вертится мир, – сказала Тиффани. – Извини, я не могу лучше объяснить.
Отец уставился на неё озадаченно, но с гордостью.
– И ты полагаешь, дело того стоит?
– Да, папа!
– Тогда я горжусь тобой, джиггит, ты делаешь свою работу, как мужчина!
Он использовал её детское имя, которое знала только семья, и Тиффани просто молча поцеловала его, не упомянув, что вряд ли где увидишь мужчину, который делает то, что делает она.
– Как будет с Пустами? – спросила Тиффани.
– Мы с мамой можем взять миссис Пуст и её дочь к себе… – мистер Болит примолк и странно взглянул на Тиффани, словно чего-то опасался. – Всё не так просто, девочка моя. Когда мы были молоды, Сет Пуст был вполне приличным парнем. Не самым толковым поросёнком в помёте, если ты понимаешь, о чём я, но вполне приличным, на свой лад. Его отец, вот кто был настоящим сумасшедшим. Я хочу сказать, в те времена никто особо не церемонился с детьми, и подзатыльники за непослушание раздавались только так, но у Сетова отца был ремень с двумя пряжками, и он мог исколотить Сета просто за косой взгляд. Правда. Всегда говорил, что парню надо преподать урок.
– Кажется, сын отлично усвоил уроки, – съязвила Тиффани, но отец остановил её, подняв руку.
– А потом появилась Молли, – продолжал он. – Не то чтобы Молли и Сет были созданы друг для друга, потому что, честно говоря, никто из них не создан ни для кого, но вместе они были счастливы, кажется. Сет в те времена работал извозчиком, возил шерсть порой до самого большого города. Для такой работы много ума не надо, и некоторые овцы были явно умнее, чем он, однако он делал полезное дело, приносил в дом деньги, и никто не думал о нём плохо. Проблема в том, что Молли оставалась одна на целые недели, и… – отец Тиффани смущённо замолк.
– Я знаю, на что ты намекаешь, папа, – вмешалась Тиффани, чтобы помочь отцу, но тот проигнорировал её помощь.
– Молли, в общем, не плохая, – сказал он. – Просто, кажется, она не совсем понимала, что творит, а объяснить ей никто не удосужился. Через деревню, между тем, проезжало много путешественников, порой довольно симпатичных.
Тиффани стало его жаль. Вот он сидит здесь, с несчастным видом пытаясь объяснить своей маленькой девочке вещи, о которых его маленькой девочке знать не полагалось.
Поэтому она снова поцеловала его в щёку.
– Я знаю, папа, я действительно знаю. Эмбер на самом деле не его дочь, верно?
– Ну, я такого не говорил. Может, и его, – неловко заспорил отец.
«В этом всё и дело», – подумала Тиффани. Если бы Сет Пуст был уверен хоть в чём-то, он, возможно, примирился бы с фактами. Наверное. Кто знает.
Но он не был уверен; иногда ему казалось, что он знает правду, а иногда он подозревал худшее. У человека, не привыкшего размышлять, вроде Пуста, мрачные подозрения так и блуждают в голове, пока окончательно не спутают все мысли. А когда у такого типа отказывают мозги, он тут же начинает махать кулаками.
Отец пристально смотрел на неё.
– Ты знакома с такими делами.
– Мы называем их «изнанка жизни». Каждая ведьма с ней знакома. Пожалуйста, попробуй понять меня, отец. Я видела много ужасного, тем более ужасного, что оно считается вроде как нормой. Маленькие семейные тайны и прочее, что происходит за закрытыми дверьми. И хорошее, и плохое, я не стану тебе рассказывать. Это просто часть нашей работы! Со временем учишься понимать всякое.
– Ну, знаешь ли, жизнь тут у всех не сахар, – начал отец. – Помню, как-то…
– Неподалёку от Ломтя жила одна старушка, – перебила его Тиффани. – Однажды она умерла в своей постели. Тут ничего особенно ужасного нет: просто тихо угасла от старости. Но она пролежала там два месяца, прежде чем соседи смекнули, что дело плохо. Они там вообще какие-то странные, в этом Ломте. Самое худшее, что её кошки не могли выбраться из дома, и начали поедать труп. Старушка была страстной кошатницей, и, наверное, не очень-то и возражала бы против такого оборота дела, но одна из кошек вдобавок еще и котят принесла. Прямо в той самой кровати. Представь, как я намучалась, пристраивая котят по домам, пришлось везти их в дальние края, где об этой истории ещё не слышали. Премилые, кстати, были котятки, с голубыми глазками.
– Гм, – начал её отец. – Когда ты сказала «в той самой кровати», ты имела в виду…
– Прямо рядом с трупом, да, – кивнула Тиффани. – Я постоянно имею дело с мёртвыми, па. С непривычки, конечно, подташнивает, а потом понимаешь, что смерть – это просто часть жизни. Лучше всего составить в уме список необходимых дел, а потом начать их выполнять, одно за другим, такой способ помогает не волноваться зря. Ну, может, поплачешь немного, но это ничего, это нормально.
– И никто тебе не помог?
– Нет, отчего же, некоторые местные леди помогли, когда я их об этом попросила, но, по правде говоря, до этой старушки никому не было дела. Такое бывает. Окружающие предпочитают спрятать головы в песок. – Она помолчала. – Пап, мы ведь не пользуемся сейчас старым каменным амбаром? Попросишь парней вычистить его для меня?
– Конечно, – ответил отец. – Можно узнать, зачем?
Тиффани оценила его деликатность; всё-таки он разговаривал с ведьмой.
– Есть у меня одна мысль, – ответила она. – Полагаю, этому амбару найдётся хорошее применение. Пока это лишь идея, а почистить его в любом случае не помешает.
– Но всё равно, я очень горжусь, глядя, как ты летаешь туда-сюда на этой своей метле, – пробормотал отец. – Это ведь магия, верно?
«Всем хочется верить в магию», – подумала Тиффани. Ну что тут скажешь? «Нет, не магия»? Или: «Да, магия, но не такая, как ты думаешь»? Всем хочется верить, что ведьма может изменить мир, просто щёлкнув пальцами.
– Гномы делают летающие мётлы, – сказала она. – И я понятия не имею, как они действуют. Не свалиться, когда летишь – вот это искусство.
Злая музыка окончательно стихла. Может, оттого, что ей нечего было больше делать, а может – вот это удача – музыканты сообразили, что если прямо сейчас вернуться в паб, можно до закрытия успеть пропустить ещё по кружечке.
Мистер Болит поднялся на ноги.
– Думаю, девушку лучше забрать к нам домой, так?
– Молодую женщину, – поправила Тиффани, склонившись над пациенткой.
– Что?
– Молодую женщину, – повторила Тиффани. – Уж это она заслужила. Нет, вначале я собираюсь забрать её кое-куда ещё. Ей нужна помощь, которая мне не по силам. Можешь раздобыть для меня моток веревки? У меня есть кожаный ремень на метле, но, боюсь, его будет недостаточно.
Она услыхала шорох на сеновале над головой и улыбнулась. Некоторые друзья так надёжны.
Но мистер Болит был, видимо, шокирован.
– Ты забираешь её?
– Недалеко. Слушай, не беспокойся. Пусть мама приготовит кровать, я скоро привезу её обратно.
Отец понизил голос.
– Это они, да? Всё ещё преследуют тебя?
– Ну, они обещали этого не делать, но ты же знаешь, какие врунишки эти Нак-Мак-Фиглы!
День выдался длинный и весьма непростой, иначе она не стала бы делать подобных провокационных замечаний, но – вот чудеса! – в ответ не раздалось ни единого протеста. К её собственному изумлению, недостаток Фиглов вокруг оказался почти таким же раздражающим, как и переизбыток.
А потом, к её немалому удовольствию, раздался тонкий голосок:
– Ха-ха-ха! А вот и не словила она нас таперича, парни! Мы сидели тихо, как мыши малые! Мал-мала великуча карга не спознала про нас! Парни? Ну вы чего?
– Вулли Валенок, ты такой тупень, что даже высморкать нос толком не смогёшь! – раздался похожий, но на этот раз сердитый голос. – Я наказывал же: «никому ни малюсенького словечка не речь»! Что тебе тут непонятно сподобилось? Очч, кривенс!
Последняя фраза сопровождалась звуками борьбы.
Мистер Болит нервно взглянул на потолок и наклонился поближе к Тиффани:
– Знаешь, мама очень за тебя волнуется. Она ведь снова стала бабушкой недавно, и очень гордится своими детьми и внуками. И тобой тоже, конечно, – поспешно добавил он, – но все эти ведьминские дела… ну, не совсем то, что нужно парню от будущей жены. А теперь ещё история с юным Роландом…
Тиффани знала, что справится и с этим. Такая уж у ведьм работа – справляться. Однако отец выглядел совсем несчастным, поэтому она сделала весёлое лицо и сказала:
– На твоём месте, пап, я бы отправилась домой и как следует выспалась. Я всё улажу. Верёвка уже нашлась, вон висит моток, но он мне теперь, наверное, и не понадобится.
Кажется, отец воспринял её предложение с облегчением. Нак-Мак-Фиглы частенько нервировали тех, кто мало их знал, хотя, если подумать, чем дольше их знаешь, тем сильнее нервничаешь. Если в твоей жизни появился хоть один Фигл, это значит, что вскоре она изменится навсегда.
– Вы что, всё время тут подслушивали? – строго спросила Тиффани, когда отец ушёл.
На пол просыпался дождь из клочков сена и целых Фиглов.
Бранить Нак-Мак-Фиглов всё равно, что бранить шкаф или погоду – пользы ровно столько же. Однако Тиффани все равно старательно разыграла свою роль, потому что со временем это стало вроде как традицией.
– Роб Всякограб! Ты обещал не шпионить за мной!
Роб поднял руку.
– Ах, ну дааа… тут у нас вот оно прямо, как его, мал-мала не до разума имение вышло, мисс, потому как мы вовсе и не шпионили, верно, парни?
Множество маленьких синекожих и рыжеволосых человечков, столпившихся теперь на полу амбара, возвысили свои голоса в дружном хоре наглого вранья и лжесвидетельства. Впрочем, разглядев выражение её лица, они быстро притихли.
– Почему, Роб Всякограб, ты продолжаешь упорствовать в своей лжи, даже будучи пойманным на месте преступления?
– Ах, нууу… это лёгкий вопросец, мисс, – отвечал за всех Роб Всякограб, формальный атаман Нак-Мак-Фиглов. – Оно ведь как: если ты не повинный ни в чём, так чего и врать-то? Но всё одно, я прям до потрохов изъязвлен сей клеветой на моё честно имя, – заявил Роб, широко улыбаясь. – Разве ж врал я тебе хоть разочек, мисс?
– Семьсот пятьдесят три разочка, – тут же ответила Тиффани. – Каждый раз, когда обещал не лезть в мои дела.
– Ах, нууу… – сказал Роб Всякограб, – ты же всё-тки наша мал-мала великуча карга.
– Может так, а может уже и не так, – горячо заспорила Тиффани. – Я теперь гораздо больше великуча и гораздо меньше мал-мала, чем прежде.
– И гораздо больше карга! – радостно добавил чей-то голос.
Тиффани даже смотреть не надо было, чтобы знать, кто это сказал. Только Вулли Валенок мог спокойно ляпнуть нечто подобное. Тиффани взглянула на его маленькое радостное лицо. Главное, он даже не подозревал, что именно сделал не так.
Карга! Любая ведьма была для Фиглов «каргой», независимо от её возраста. Они не имели при этом в виду ничего такого – то-есть, вероятно не имели, разве ж с Фиглами угадаешь – хотя Роб Всякограб порой подозрительно ухмылялся; но в общем, это была не их вина, что для любого, кто выше шести дюймов ростом, слово «карга» означает старуху, которая причёсывается граблями и имеет зубы хуже, чем у старой овцы. Когда тебе девять лет, прозываться «каргой» может быть даже забавно. Когда же тебе почти шестнадцать, и день был трудный, и страшно хочется принять ванну, всё это кажется уже совсем не настолько смешным.
Роб Всякограб явно догадался, о чём она думает, потому что повернулся к брату и сказал:
– А не сдаётся ли тебе, о брат мой, что порой тебе лучше сунуть башку в утиный зад, чем пасть разевать?
Вулли Валенок уставился на свои ноги.
– Звиняй, Роб. Дык тут нету же утки-то.
Атаман Фиглов бросил взгляд на девушку, мирно спавшую на полу, и мигом посерьёзнел.
– Коли бы мы были тут, когда колотушки почались, тому парню денёк несладкий бы выдался, поверь, – сказал Роб Всякограб.
– Значит, оно и к лучшему, – возразила Тиффани. – Вы же не хотите, чтобы люди пришли к вашему кургану с лопатами, верно? Держитесь подальше от громадин, слышите меня? Они из-за вас нервничают. А когда люди нервничают, они начинают злиться. Но раз уж вы здесь, помогите мне. Я хочу отнести эту девушку к вашему кургану.
– То нам ведомо, – сказал Роб. – Разве не кельда послала нас сюда к тебе?
– Она знает? Дженни знает обо всём этом?
– Без понятия, – занервничал Роб.
Он всегда нервничал, если речь заходила о его жене, это Тиффани было прекрасно известно. Он любил Дженни до безумия, и мысль о её одном-единственном недовольном взгляде тут же превращала его коленки в желе. Жизнь всех остальных Фиглов была простой: она состояла из воровства, драк и выпивки, плюс всякие мелочи, вроде добычи пропитания (которое они в основном крали) и стирки (которой они в основном не занимались). Но, как муж кельды, Роб был также ответственным за Объяснятки, что для Фигла было вовсе нелегко.
– Дженни многое ведомо, ты и сама про то знаешь, – сказал он, не глядя на Тиффани.
Она почувствовала жалость к нему. «Легче оказаться между молотом и наковальней, чем между кельдой и каргой», – подумала Тиффани.
