Текст книги "Варвары против Рима"

Автор книги: Терри Джонс

Соавторы: Алан Эрейра
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Мятеж возглавил одноглазый генерал Цивилис, один из тех, кто был арестован Нероном. Тацит отмечает, что о восстании было ритуально объявлено в священной роще. Такая примесь друидизма была либо римской выдумкой, либо символической уловкой, так как исследования пыльцы показывают, что лесов в этих краях было мало. Связь между властью германо-кельтских «колдуний» и оппозицией Риму была достаточно ощутимой. Батавские солдаты, которых заставили, вопреки их желанию, убивать для Рима друидов[85], стали армией Цивилиса[86]. Восстание быстро распространялось, и казалось несомненным, что Рим признает независимость всей области Нижних земель. К 70 г. н. э. были уничтожены два римских легиона, а еще два контролировались Цивилисом, чья власть простиралась до Кельна. К Веледе в качестве раба был приставлен римский командир, а флагманский корабль римского флота подарили ей для использования в качестве личной баржи.

Цивилис, однако, активно продолжал свою войну, заставляя нового императора Веспасиана предпринимать титанические военные усилия, чтобы сокрушить мятежника и усмирить регион. Но Веледа еще много лет оставалась арбитром, а друиды продолжали быть источником недовольства в кельтских землях[87]. Романизация этих народов шла не так легко, как хотелось бы римлянам.

НЕПОКОРНЫЕ БРИТТЫ

Вместо того, чтобы быть дойной коровой, как на то рассчитывал Сенека, Британия превратилась в головную боль Рима. Это было беспокойное место. Если в Галлии, после поражения Верцингеторикса, местные жители на время смирились с жизнью под контролем Рима, то их кельтские собратья бритты не столь легко соглашались с римским правлением. Многие из них так никогда до конца с ним и не согласятся, и Британия останется менее романизованной, чем Галлия. То, что английский язык не относится к романской группе, – это отдельная история. Германские народы, которые в итоге заселили Францию и Испанию, научились говорить на латыни. Англы, юты и саксы – нет.

Остров никогда не был завоеван целиком, и, как ни удивительно, во II в. все британские города получили серьезные оборонительные стены. В Галлии ничего подобного не произошло. Крошечный народ непрерывно создавал проблемы римской сверхдержаве. Действительно, чтобы сохранить Британию, Риму пришлось оставить там три полноценных легиона – дело дорогое и хлопотное. Для сравнения: Испанию удерживал один легион, Северную Африку – два. Большинство жителей Галлии вряд ли хотя бы раз видели легионера, если только они не жили возле Рейна, где стояли четыре легиона, оборонявших границу с германцами. Но чтобы контролировать Британию, Риму требовалась армия численностью около 50 000 человек.

Это огромная армия. Ни один средневековый английский король не мог позволить себе войска и в 10 раз меньшего. Эта армия стала бездонной дырой для римской экономики. Население Британии составляло менее 5 % населения всей империи, и при этом десятая часть имперской военной мощи тратилась на то, чтобы удержать остров. Большая часть занималась не защитой северного вала, а подавлением волнений на оккупированной территории[88].

Страбон сомневался, что финансовые выгоды от оккупации Британии перевешивали затраты, и это при том, что он рассчитывал тратиться на один легион, а не на три. Помимо платы солдатам и расходов на экипировку, армия нуждалась в огромном количестве продуктов, особенно пшеницы, которую десятилетиями приходилось ввозить в страну, поскольку издавна главным британским зерновым продуктом был ячмень (из него готовили сусло для пива и кашу, но римляне считали ячмень кормом для скота). Армии, кроме того, было нужно очень много животных. Подсчитано, что ежегодно оккупационным силам только в Северной Британии было необходимо 10 000 лошадей и 4000 мулов, плюс фураж, а также 12 000 телят на кожу для палаток и 2000 животных для жертвоприношений[89].

На все это Рим тратил уйму денег, а единственными, кто реально получал финансовые выгоды, были, похоже, сами варвары, вернее их вожди, которые занимались поставками для этой гигантской армии[90]. Рим тут был явно в убытке. Аппиан Александрийский писал примерно в 150 г.: «Римляне захватили большую и лучшую часть Британии, но оставшаяся часть их не заботила, потому что и оккупированные земли не были для них особо прибыльными»[91]. Так почему римлян интересовал этот беспокойный остров?

Одной из причин было серебро: римляне получали большое количество серебра из Британии. В течение шести лет после вторжения в 43 г. серебряные шахты на Мендипских холмах были выведены на максимальную производительность, и к 70 г. Британия стала крупнейшим поставщиком серебра в империю. Без британского серебра римской валютой стали бы ракушки. Свинец, из которого извлекали серебро, был тоже крайне важен. Свинцовые месторождения, которые были приписаны императору и отдельным легионам, были найдены опять-таки в районе Мендип. Римляне расходовали огромное количество свинца для гончарной глазури и производства стекла. Очень много свинца они ухитрились и проглотить. Хотя римляне и знали, что свинец опасен, они продолжали пользоваться свинцовыми сосудами для приготовления сиропа, которым подслащивали вино, и прочей посудой из свинца – для сладостей и соусов. Оказалось, что римляне извели так много свинца, что это стало причиной обширного загрязнения окружающей среды. Образцы из ледяной шапки Гренландии, из болот и озер Швеции, Швейцарии и Испании показывают огромный уровень загрязнения свинцом в римский период[92].

Рим не принес ни процветания, ни покоя большинству завоеванных им народов. Было подсчитано, что между прибытием Цезаря в Галлию и смертью Августа в 14 г. н. э. падение численности населения империи составило от 5 до 15 млн. человек. И это несмотря на присоединение новых провинций, включая Галлию. В Галлии около 2 млн. человек стали жертвами завоевателей, были убиты или обращены в рабство, а численность населения начала непрерывно уменьшаться. Примерно то же самое, по-видимому, творилось в Британии. Также подсчитано, что не более 1 млн. человек из приблизительно 65-миллионного населения империи имели доходы выше прожиточного минимума.

Тацит вкладывает в уста одного британского вождя слова беспощадного осуждения. Эти вызывающие трепет слова звучат в веках, и их эхо различимо сегодня.

Ненасытные грабители, опустошившие землю своим вселенским грабежом и рыщущие повсюду. Если их враг богат, они алчны. Если он беден, они жаждут власти. Ни восток, ни запад не способны их удовлетворить. Одинокие среди людей, они домогаются с равным пылом бедности и богатства. Грабеж, убийства и опустошение они именуют «империей». Они творят дикость и называют ее «мир»[93].

(обратно)

РИМЛЯНЕ НА ВЕРШИНЕ

Поражение Боудики сохранило римлянам место у кормила. Но они еще не захватили весь мир – им так только казалось. Во II в. н. э. император Адриан осознал, что у империи должны быть пределы, и построил знаменитую стену, чтобы обозначить одну из северных границ. Но кельты не исчезли из истории, пусть даже Рим этого хотел.

КЕЛЬТЫ УХОДЯТ В ПОДПОЛЬЕ

Конечно, кельтская культура скоро оказалась погребена под камнями новых римских городов – под каменными зданиями не нужными кельтам Северной Европы. Пришли римские колонисты, поселились на кельтских землях и приступили к обращению в римлян уцелевших кельтов. Римляне заставили их соответствующим образом одеваться. На смену учению друидов пришло латинское образование. Пришельцы исподволь внушали кельтам уважение к римским законам, культуре и искусству. А главное, захватчики по полной программе использовали тот энтузиазм, с которым кельты превратились в усердных потребителей и исполнительных налогоплательщиков[94].

Если бы вы поездили по Галлии и Южной Британии во времена Адриана, в начале II в. н. э., у вас создалось бы впечатление полностью романизированного мира. В населенных состоятельными жителями городах вы бы увидели улицы, пересекающиеся под прямым углом, и впечатляющие каменные здания форумов, бань и амфитеатров. Кельтам предлагалось стать гражданами Рима. Поскольку у них было достаточно денег и городское жилье, почему бы им было не принять это предложение? Иметь римское гражданство было так же важно для преуспевания, как партбилет в СССР. В деревенской местности на смену огромным поместьям старой кельтской знати пришли загородные виллы, и это в условиях развивающейся экономики, которую постоянно стимулировали закупки для римской армии.

Но во многих отношениях это был только внешний лоск. Принято считать, что кельты с распростертыми объятиями приняли романизацию и что самобытность кельтов в той или иной степени была утрачена. Археологи отмечали широкое распространение гончарных изделий и предметов роскоши римского стиля. Дай им шанс, и кельты ринулись бы в «МакДональдс», как утки в воду. Слава небесам, кельты даже отреклись от своих прежних богов и стали поклоняться римским божествам! Такова обычная интерпретация. Однако сегодня историки более осторожны в своих суждениях[95].

Вначале гончарные изделия датируют по стилю, тем самым предполагая, что «туземная» посуда была сделана раньше. Затем, двигаясь по логическому замкнутому кругу, доказывают, что отсюда очевидны изменения в образе жизни местного населения[96]. Кроме того, то, что называют «римскими» гончарными изделиями, вовсе необязательно было римским. Эту посуду запросто могли делать соседние народы, контролируемые Римом. Европейские и американские историки склонны были верить в успехи романизации благодаря врожденной вере в то, что их завоевания несли в мир «цивилизацию». Поэтому они утверждали, что местное население обратилось в римскую веру, как только римляне отождествили кельтских богов со своими. Согласно Цезарю, кельты поклонялись Меркурию, Аполлону, Марсу, Юпитеру и Минерве[97]. Он считал, что кельты просто давали им неправильные имена. В действительности же это старые божества остались жить, замаскировавшись под новых.

Например, кельтский бог Беленос скрывался под латинским обличьем Аполлона Беленуса, но его праздники по-прежнему отмечались священниками, которые объявляли себя преемниками друидов. А сами друиды продолжали совершать свои обряды и во II в. н. э., что подтверждают находки в захоронении, обнаруженном вблизи небольшого городка Бро на востоке Англии. Бро был римским городом, его крепость превратилась в гражданские постройки, в нем появился новый театр. И все же здесь была могила кельтского священника, друида, в которой находился окованный железом котел и два жезла, погнутые и поломанные во время погребального ритуала. «Друидские пророчицы», несомненно, были в Галлии III в. Ведь именно такая пророчица предрекла несчастье императору Александру Северу[98], с другой консультировался император Аврелиан[99], а третья предсказала Диоклетиану, что он станет императором, когда тот убил вепря[100]. Старые кельтские боги все еще жили. Но и им приходилось приноравливаться к новым веяниям времени.

То же происходило и с именами людей. Один из жрецов Аполлона Беленуса, к примеру, носил имя Аттий Патера. Звучит вполне по-латински, скажете вы (на латинском patera означает «блюдо»). Однако поэт Авсоний, которому довелось знать Аттия Патеру, поясняет, что по-галльски patera означало «посвященный». Так кельты именовали себя и давали детям звучащие по-римски имена, за которыми таились имена кельтские[101].

Тесть Тацита, Агрикола, с 78 по 84 г. был правителем Британии. Тацит рассказывает, как под мудрым руководством его родственника британцев убеждали носить римскую одежду, говорить по-латыни и участвовать в строительстве римских храмов, форумов и других «достойных зданий». И снисходительно добавляет: «И так их постепенно подводили к деморализующим соблазнам аркад, бань и пышных банкетов. Ничего не подозревающие бритты называли эти новые привычки «цивилизацией» (humanitas), тогда как на самом деле они были составляющей порабощения»[102]. Правда, дорваться до плодов «цивилизации» могли лишь избранные. Детки начальников могли рассчитывать на римский образ жизни, но большинство бриттов – нет.

Кельтская культура не исчезла с лица земли. Когда явились римские завоеватели, она просто ушла в подполье. То же происходило по всей Западной Европе: бритты, бретонцы, галлы и испанцы сохранили жизнь кельтскому миру. Конечно, он менялся вместе с расширением торговли, распространением римского гражданства и латинского языка, с появлением в сельских краях новых римских дорог. Но если римляне перестроили сеть кельтских дорог так, что все дороги стали вести в Рим, то перестроить море они никак не могли. Британия, Арморика (часть Франции северней Луары) и испанская Галиция по-прежнему формировали атлантическую сеть связей между кельтскими народами, которая сохранится еще на долгие века.

Но для подавляющего большинства это был тяжкий путь.

ИМПЕРИИ НУЖНО РАСТИ

Многие сейчас считают, что мир классического Средиземноморья был раем на земле, и с огромным удивлением узнают, что, напротив, этот мир постоянно находился на грани голодной смерти[103]. Кельтские города были центрами торговли и ремесел, такой же частью экономики, как и сельское хозяйство. В отличие от них римские города были центрами управления и местом обитания политической элиты, жившей на доходы от официальных должностей и личных поместий. Римские города правили окружающими их землями, высасывая из этих земель все соки и обогащаясь за счет сельского населения.

Великий греческий врач Гален, который жил во II в. н. э., объяснил, почему среди сельских жителей было так распространено недоедание. Во всем были виноваты, говорил он, алчные горожане: «Обитатели городов, как было принято, отбирали сразу после жатвы и сохраняли достаточно зерна на весь предстоящий год. Они забирали всю пшеницу, весь ячмень, все бобы и чечевицу, почти ничего не оставляя селянам». Лишь немногие римские города могли снабжать себя самостоятельно. Горожане вынуждены были шарить по деревням, чтобы набить свои кладовые. Получалось, что 10 % римлян, проживавших в городах, эксплуатировали оставшиеся 90 %.

Схожая схема просматривается и в непрерывно расширяющейся Римской империи. Римские граждане в границах Италии были не обременены тяжелыми налогами – за счет жителей завоеванных провинций. Действительно, в Италии платили налоги за разрешение выращивать урожай на общественных полях и за содержание скота. Там существовали портовые пошлины и налоги на шахты, налог на продажи (отмененный Калигулой) и налог на собственность, налог на жилье и даже холостяцкий налог. Нерон же дошел до того, что ввел налог на мочу, оказавшийся не слишком популярным. Но, несомненно, основную часть доходов империи составляли подати, которыми облагались жители провинций. Для взимания этих налогов в Риме существовали сборщики, которых называли publicani. Право сбора таких налогов само по себе было золотой жилой для любого, кто имел счастье занять эту должность, поэтому в Риме стало обычаем каждые несколько лет в каждой провинции продавать должность сборщика налогов с аукциона.

И, конечно же, вся система была пронизана коррупцией. Пронизана до такой степени, что в I в. до н. э. император Август упразднил должность сборщика налогов и передал ответственность за сбор налогов городским властям[104]. Он также ввел подушный налог (фиксированный налог на каждого взрослого), потому что в годы плохих урожаев богатые платили меньше земельных налогов и налогов с продаж, а армию все равно надо было содержать. Поскольку она забирала, по крайней мере, 70 % бюджета, получался значительный дефицит. Его покрывали, поднимая подушный налог, – не все коту масленица.

Пока Рим расширялся, проблем не было. Армия платила себе сама захваченными землями, награбленным добром и рабами, превращаясь в самую дешевую, какую только можно вообразить, рабочую силу. «Рабы (servi) так называются, потому что командиры обычно продают плененных людей, то есть спасают (servare) им жизнь, чтобы убить. Именуя их рабами (mancipia), мы отражаем тот факт, что они захвачены силой оружия (manu capiuntur)»[105].

Рабы обеспечивали приток рабочей силы, высвобождая людские ресурсы Рима для содержания постоянной армии[106]. Пока Римская империя расширялась, она обогащалась. Но в Британии такая экономика дала сбой. Страбон полагал, что оккупация этих земель скорее убыточна, нежели доходна, а убытки даже больше, чем он рассчитывал. А как только в III в. экспансия остановилась, иссяк приток рабов, трофеев и новых земель, вся империя превратилась в одну гигантскую машину для взимания налогов.

БЕЗУДЕРЖНАЯ ИНФЛЯЦИЯ

Вот когда отлились кошке мышкины слезки. Императоры пытались удержаться у власти, увеличивая жалованье военным, а для оплаты счетов – чеканя «серебряные» монеты, в которых становилось все меньше серебра. К 250 г. в них было уже 60 % бронзы, а к 270 г. они просто стали бронзовыми, лишь посеребренными сверху. Соответственно, чеканка монет становилась все менее прибыльной, а цены взлетали ввысь. Подсчитано, что на покупки, на которые во II в. тратился 1 денарий, к концу III в. нужно было потратить 27[107], а затем и все 150 денариев[108].

В III в. напряженность на границах потребовала серьезных преобразований в организации римской армии. Численность армии была удвоена, и то же произошло с военными расходами. В римской армии теперь было 600 000 человек – самое большое объединение людей, какое только видел древний мир, непрерывно опустошавшее императорскую казну.

Но, естественно, император не собирался сидеть на бобах. Эту участь он оставлял налогоплательщикам. Во времена императора Диоклетиана (284–305) народ высказывал недовольство тем, что «у нас больше сборщиков налогов, чем налогоплательщиков»[109]. Поскольку деньги теперь ничего не стоили, налоги большей частью собирались в натуральной форме[110]. Сбор налогов превратился в систему реквизиций и принудительного труда.

Инфляция останавливаться не желала, и жизнь становилась все хуже. Диоклетиан утвердил цену фунта золота в 50 000 денариев, но рыночная ставка ушла к 100 000 за фунт золота к 307 г., 300 000 в 324 г. и достигла невероятной суммы в 2,1 млн. денариев за фунт золота к середине IV в. И при этом, по загадочному и неотвратимому закону существования человеческих обществ, богатые становились все богаче, а бедные – все беднее. К IV в. сенаторская знать была в 5 раз богаче, чем в I в. н. э. Богатства, судя по всему, вытягивались из сельского хозяйства и карманов обычных людей и по таинственным путям и каналам перетекали в лапы магнатов.

Эффект «просачивания богатства вниз» был и тогда таким же мифом, как сейчас. Богатство неизменно оказывалось на верху социальной лестницы, а не капало вниз. Нагляднее всего это проявлялось в самом Риме. Крестьянин был счастлив иметь годовой доход в 5 золотых. У торговца могло случиться 200 золотых. А у одного из придворных Диоклетиана годовой доход мог достигать примерно 1000 золотых, тогда как у сенатора он мог составить 120 000. Какое-то сопоставление доходов просто невозможно.

Совершенно очевидно, что Римская империя была прекрасна для богатых, но для всех остальных она была дерьмом. В 350 г. налог на землю утроился на памяти одного поколения и достиг одной трети всей продукции производимой крестьянином. Не удивительно, что население Галлии непрерывно уменьшалось, а города росли за счет деревни. Меньше людей, значит, надо больше работать, и по мере того, как нарастали проблемы, ограничения свободы уменьшавшегося населения становились все более невыносимыми. Закон запретил крестьянину покидать свою ферму, а сыну – заниматься другим ремеслом, нежели отец. Бедные становились все беднее и были вынуждены платить непосильные налоги, вздыхая о «золотом веке», когда все было не так. Единственное, что оставалось обнищавшему галлу или бритту, который не мог справиться с налогами, – отказаться от своей свободы и земли и искать покровительства какого-нибудь крупного землевладельца. Стать, по сути дела, частью собственности этого землевладельца. В обмен на защиту от сборщика налогов.

В V в. рьяный критик тогдашних порядков Сальвиан обличал сборщиков налогов как зло, порождающее еще большее зло:

…многие подавляются немногими, теми, кто рассматривает общественные взыскания как свое исключительное право, кто ведет частную торговлю под видом сбора налогов. И делается это не только нобилями, но и людьми низшего ранга, не только судьями, но и судейскими помощниками… Осталось ли еще место, где имущество вдов и сирот, и даже святых, не пожрано главными гражданами?.. Никто, кроме главнейших, не защищен от ограбления этими бандитами, никто, кроме тех, кто грабит сам[111].

Когда элита старых кельтских земель почувствовала, что положение становится невыносимым, она в поисках решения обратила свой взор на Британию. Дело в том, что Британия никогда полностью не подчинялась римскому правлению. Огромная армия – вот, что было там нужно.

Такой была ситуация начиная с 196 г. н. э., когда правителя Британии Альбина его войска провозгласили императором. Он расположился в Лионе с одобрения крупных землевладельцев из Галлии и Испании, которые искали стабильности в период всеимперского развала после ужасной эпидемии чумы, погубившей примерно четверть населения. Военная мощь Альбина была столь велика, что Риму пришлось фактически вновь завоевывать Западную Европу.

В течение последовавшего столетия гражданских войн падение валюты и уменьшение населения, почти наверняка связанного с новыми вспышками чумы (которая в 270 г. убила императора Клавдия II Готского), непрерывно подрывали экономику Европы. Начиная с 235 г., в течение 50 лет, 49 человек приходили к власти при поддержке различных групп военных. Известно, что по крайней мере 25 из них были убиты, не считая 3, покончивших с собой, и 1, как предполагалось, убитого ударом молнии. Кроме Готика, лишь Валериан, насколько известно, умер естественной смертью. Он продержался на посту семь лет и был спрятан под замок в качестве пленника персов, где и преставился в 260 г.

На протяжении нескольких лет империя фактически не присутствовала в Западной Европе. В 260 г. правитель Галлии, Постум, при поддержке рейнской армии, основал собственную «Галльскую империю», простиравшуюся до Британии и Испании. Он не пытался нападать на Рим. Его задачей было «возродить Галлию». В конце концов, Рим сделал ответный ход и в 273 г. разгромил эту ушедшую в отрыв кельтскую империю, восстановив свою власть и свои налоги. Но на какое-то время показалось, что Римской империи пришел конец, и союз германских племен, именовавших себя «франки» («свободные»), пересек Рейн и двинулся на территории, которые ныне занимает Бельгия. Рим был не в силах им помешать.

Франки были мореходами, и они быстро установили контроль над Ла-Маншем. Их описывают как грабителей и пиратов. Вполне вероятно, что они, кроме того, помогали доморощенным бандитам, шайкам отчаявшихся людей, бежавшим или выселенным из страны, в которой они больше не могли платить налоги.

КРУШЕНИЕ ЗАКОНОВ

Иногда эти вооруженные шайки действовали как обычные разбойники с большой дороги, грабя и убивая всех, кто попадался на пути. Иногда они бросали прямой вызов римскому правлению, организуя собственные суды и выводя на поле боя целые армии. Конечно же, существовала масса оттенков. Несмотря на все различия и противоречия, эти банды стали известны под единым названием: багауды. Кельтское слово baga означает «война», а с суффиксом – aud получается «воин» или «боец». Поэтому «багауды», вероятно, означает «бойцы» (хотя известно о том, что особенно много багаудов было на Пиренеях, а у басков baugaud означает «мы готовы»).

О том, кто такие багауды, и об их целях велись жаркие ученые дебаты. В то время, когда «Жакерия» во Франции в XIV в. и Крестьянская война в Англии воспринимались как всплески анархического насилия среди темного и грубого люда, появление багаудов воспринималось как пример краха социального контроля. Затем марксистские историки объявили багаудов предтечами коммунистических революционеров, рабочими и крестьянами, ведомыми передовой идеологией к построению идеального общества. В более поздних исследованиях, учитывающих роль местных элит, доказывается, что багаудами в тех районах, где пала римская власть, частенько руководили местные аристократы и что они, скорее, сражались за спасение общественного строя, чем стремились его разрушить или преобразовать.

В каждой из этих версий есть доля истины, но ни одна не разъясняет всей истории в целом. Повстанческие движения всегда неоднородны. Среди восставших есть и бедные, и отчаявшиеся, и «профессиональные» революционеры из числа образованной, радикально настроенной молодежи, и марионетки, используемые местными политиками для борьбы с более могущественным врагом, и, в конце концов (когда повстанцы потерпели военное поражение либо их лидеры предали революцию), обычные бандиты.

Сальвиан был полон симпатий к багаудам:

…кто был ограблен, попран и погублен злыми и жестокими судьями. После того как они потеряли право на римское гражданство, они также лишились чести носить римское имя. Мы возлагаем вину за их несчастья на них самих… Мы объявляем вне закона тех, кого сами вынудили стать преступниками. Потому что каким еще образом могли они стать багаудами, если не из-за нашей злобы, не из-за жестокости судей, не из-за проскрипций и грабежа со стороны тех, кто превратил взимание общественных налогов в получение собственного дохода и сделал собранные подати своей добычей?[112]

Багауды впервые упоминаются в исторических хрониках в 280-х гг., когда экономические трудности и разочарование в образе правления Рима резко обострили обстановку в северной Галлии: «Необученные крестьяне искали военную одежду. Пахари изображали из себя пехотинцев, пастухи – кавалеристов. Грубый опустошитель собственной страны пожинал урожай варварских врагов»[113]. Бороться с ними было делом армии. Местным командиром был Караузий, романизированный кельт из простой семьи моряков, живших на территории нынешних Нидерландов. В 286 г. он успешно подавил восстание багаудов в Галлии.

БРИТАНСКИЕ ИМПЕРАТОРЫ

В это время император Диоклетиан разделил Римскую империю на две части. Сам он правил Восточной империей из Сплита (в современной Хорватии), тогда как столицей Западной и резиденцией Максимиана стал Милан. Рим был слишком далеко от места действия. Затем Максимиан назначил Караузия командующим Северным флотом, базировавшимся в Булони. Его задачей было избавлять моря от франкских пиратов, которые кишели в Ла-Манше и досаждали прибрежному населению Северной Галлии.

Караузий не ограничивался выполнением этого поручения. Максимиан начал подозревать, что он позволяет пиратам свободно проходить Ла-Манш и нападать на Британию или Галлию, а затем перехватывает их на обратном пути, где, вступив с ними в сделку, получает свою долю добычи. Караузий хорошо знал своих земляков и мог найти с ними общий язык. Когда Максимиан велел казнить своего могущественного командующего Северным флотом, Караузий почуял, что запахло жареным. Трудно сказать, готовил ли он восстание заранее, но теперь, провозгласив себя августом – императором – по собственному праву, он перенес свои действия в более безопасную Британию. Отсюда Караузий стал de facto править Британией и Галлией к северу от Луары. Максимиан направил туда флот, чтобы проучить своего зарвавшегося командующего, но все лоцманы, знавшие Ла-Манш, были на содержании у Караузия, и это, в сочетании с плохой погодой, сорвало попытку Максимиана восстановить порядок. Он вынужден был на время смириться с самозванцем.

Караузий был варваром, которого поддерживали варвары – кельты и франки, но он не стремился стать новой Боудикой, поскольку был достаточно умен, чтобы не бросать вызов империи. Караузий заявлял вместо этого, что он просто третий среди равных, и даже чеканил в Лондоне монеты с изображением трех императоров и надписью: «Караузий и его братья». Это должно было здорово задеть Диоклетиана и Максимиана, всерьез озабоченных тем, что монеты Караузия куда полновеснее их денег. Сокращение доли серебра уже сделало римские монеты предметом анекдотов, и хотя император Аврелиан, правивший с 270 по 275 г., попытался реформировать денежную систему, его самый высококачественный сплав содержит 20 частей бронзы на 1 часть серебра. А Караузий начал чеканить монеты почти из чистого золота и серебра. Содержание серебра в них составляло 90 %. Такого не было со времен Нерона. Наконец кто-то начал чеканить настоящие деньги, которым можно доверять.

Караузий кое-что соображал в пропаганде и понимал, что его репутация в армии будет упрочена с помощью таких монет. Ведь золотые монеты не использовались для повседневных покупок, они, скорее, были ценными знаками, которыми часто награждались военные. Высокое содержание драгоценного металла делало их своеобразной пенсионной выплатой, а не просто сувениром «на память с благодарностью».

В римском обществе полноценные монеты даровали легитимность всякому, кто бы их ни выпускал. У Караузия было золото, и он использовал его с максимальной выгодой. Монеты были частью задуманной им кампании по обработке общественного мнения. С их помощью Караузий приобрел популярность. Монеты выполняли и прямую пропагандистскую функцию: на их реверсе помещались надписи-лозунги вроде: «Спаситель римлян». Римляне чеканили монеты, изображавшие Британию женщиной. Караузий выпустил монету, на которой эта женщина его приветствовала. Надпись гласила: «Пойдем, долгожданный», а пониже: «RSR», что, видимо, было ссылкой на строчку стихов римского поэта Виргилия: «Возвращение правления Сатурна». В этом угадывалось сразу несколько положительных контекстов. Римская казна хранилась в храме Сатурна, поэтому «Возвращение правления Сатурна» могло означать «Возвращение Золотого века», в буквальном смысле: «У нас есть золото». Кроме того, стих Виргилия продолжается такой строфой: «Дитя приведет мир к миру добродетелями отца», которую христиане, конечно, воспринимали как предсказание торжества их религии. Так Караузий налаживал связь с высокообразованными христианами, не бросая открытого вызова римскому культу. Еще одним общим посланием на монетах была надпись: «Мир».

То, что Караузий был кельтом, не означает, что он желал заменить римскую культуру кельтской. Вовсе нет. Он стремился установить римский порядок. Для начала он принял чисто римский, не варварский, титул. В Карлайсле есть путевой столб с надписью «IMP С М AVR MAVS CARAVSIO INVICTO AVG» – «Император Цезарь Марк Аврелий Мавсей Караузий непобедимый Август». Здесь лишь одно напоминает о том, что раньше у императора было галльское имя: «Мавсей», но и оно написано на латинский манер.