Текст книги "Варвары против Рима"

Автор книги: Терри Джонс

Соавторы: Алан Эрейра
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Когда деньги были переданы, Аларих открыл горожанам свободный проход к порту и приостановил взимание налога с продаж и пошлины на три последующих дня. Когда вождь готов узнал, что некоторые варвары не дают горожанам пройти к порту, «он приложил все усилия, чтобы предотвратить подобные действия, если они совершались без его ведома или согласия»[230].

Аларих, казалось, вот-вот должен был получить все, что хотел. Преторианский префект Италии, Иовий, составил от имени Гонория мирное соглашение. Аларих и готы получали ежегодно некоторое количество золота и зерна. Им было позволено селиться в Венето, Австрии и Хорватии. Такой договор обеспечил бы гармоничное существование новой трехнациональной латино-греко-готской империи. Это была единственная возможность продолжать идти вперед, и Иовий отправил договор императору, сопроводив его письмом, в котором советовал Гонорию назначить Алариха командующим обеими его армиями, поскольку Рим нуждается в его войсках, а без назначения Алариха на этот высокий пост не будет мира.

Император, однако, был из тех, кто больше доверяет плохим советам, чем хорошим. Он сделал Иовию выговор за «преждевременную опрометчивость» и сказал, «что никаких высоких или командных постов не получит ни Аларих, ни кто-либо из его семьи»[231]. Не добившийся своего Аларих не смог придумать ничего лучшего, чем продолжать угрожать Риму. От безысходности Иовий направил к Гонорию депутацию епископов «посоветовать императору не подвергать столь благородный город, который более тысячелетия правил огромной частью мира, опасности быть захваченным и разрушенным варварами, а его великолепным строениям сгореть от вражеских факелов, но заключить мир на неких разумных условиях»[232]. Далее он представил мирные предложения Алариха, которые тот сделал настолько умеренными, насколько смог: он убрал требование особого обращения, относившееся только к двум областям на Дунае, «подвергающимся постоянным налетам и дающим в казну очень малый доход». Кроме того, «он потребовал лишь столько зерна, сколько император сочтет нужным даровать, и отказался от золота. А также предложил заключить союз между ним и римлянами против всякого, кто встанет на пути империи»[233].

Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Кто в здравом уме мог отклонить такие предложения? Действительно ли Аларих так страстно желал, чтобы его народ нашел место для поселения? Или же он понимал, что Гонорий не собирался соглашаться ни с какими условиями, а потому выдвигал самое что ни на есть приемлемое мирное предложение, чтобы снять с себя ответственность за все, что случится дальше? Если пострадает Рим, будет ясно, что в этом виноват император.

Но Гонорий в очередной раз поступил как круглый дурак: он отверг предложения. Аларих снова пошел на Рим и занял порт. Вечный город кормился зерном, поставляемым из обширных владений империи в Северной Африке, и горожане, столкнувшись с угрозой голода, капитулировали. Алариху было разрешено войти в Рим.

АЛАРИХ НАЗНАЧАЕТ ИМПЕРАТОРОВ

Ситуация была необычайной, почти фантастической. Вождь варваров стал хозяином Рима. Он мог раздавать должности и звания по своему усмотрению. С согласия сената Аларих даже возвел на трон нового императора. Его избранником стал префект Рима, язычник по имени Аттал, и жители были этому только рады, так как в городе сразу стало больше порядка. Аларих был назначен одним из командующих римской армией. Перспективы выглядели многообещающими. За исключением, конечно, того, что Гонорий так не считал. А поскольку он контролировал Африку, являющуюся источником зерна для Рима, задачей номер один для Аттала было взять Карфаген.

Но Аттала постигла неудача. Какой-то прорицатель предсказал ему, что он подчинит Карфаген и всю Африку без боя, поэтому он попросту отправил в имперскую армию в Африке своего командующего, который был убит немедленно по прибытии. Тогда Аттал переслал в Африку уйму денег в надежде, что это как-то поправит дело. И вот тут у Алариха возникло ощущение, что он посадил на трон человека, «который задумывал свои проекты с глупейшим безрассудством, без оснований и перспектив на исполнение»[234]. А Гонорий, чьим приказам беспрекословно подчинялись в Африке, добился того, что в Рим не отправлялись ни зерно, ни масло. Голод в городе был даже сильнее, чем год назад. На ипподроме в ходу была шутка: «Почем человечина?»[235]

В конце концов, Алариху надоело терпеть глупые выходки своего протеже. Он отправился на Адриатическом море в Римини, где в это время Аттал принимал солнечные ванны, и там у всех на глазах сорвал с императора диадему и пурпурную мантию. Аларих, вождь готов, мог назначить римского императора, а мог и снять. Совсем как сейчас. Неплохо для скромного варвара из дельты Дуная. Привлекательность Алариха ни в чем не проявляется так ярко, как в его обращении с вконец распоясавшимся Атталом. Уволив Аттала, готский вождь забрал его в Рим и посадил неудавшегося императора вместе с его сыном под домашний арест в реквизированном дворце. Аттал был там в безопасности, пока наконец не заключили мир с Гонорием[236].

Возможно, Аларих уже достиг соглашения с Гонорием о снятии конкурента в обмен на мир. Так или иначе, он послал диадему и мантию Аттала Гонорию и отправился в Равенну сам, чтобы утвердить мирный договор. Однако, когда он достиг города, на него напали явно с благословения Гонория[237]. Аларих, обнаружив, что вопрос о мире вновь снят с повестки дня, опять прибег к крайнему средству. Он вернулся и разграбил Рим. Разграбление Рима не было триумфом готской военной мощи. Это был со стороны Алариха акт отчаяния, что и привело его к краху.

АЛАРИХ ГРАБИТ РИМ, 410 г.

В разграблении Рима Аларихом все необычно: и как и когда готы вошли в город, и что они там делали, и как ушли… Все происходило так, что трудно поверить.

Аларих в третий раз оказался пред вратами Рима, но на этот раз долгой осады не было. Готы появились в городе ночью 24 августа 410 г. Римляне все еще помнили легенды о кельтах, захвативших город 800 лет назад. С того прискорбного случая главной целью римских завоеваний было предупредить повторение случившегося. Распространять свое могущество во всех направлениях, романизовать или убивать варваров, окружающих страну, и тем обезопасить город. И вот эти многовековые усилия пошли прахом.

В Вифлееме Святой Иероним писал, что у него нет слов от горя: «Целый мир погиб в одном городе». Еретик Пелагий, находившийся в то время в Риме, мог сравнить происходящее только со Страшным Судом, когда всех людей уравняет страх.

Рим, повелитель мира, дрожал, сокрушенный страхом при звуке ревущих труб и воя готов. Где было тогда благородство? Где было тогда предполагаемое неизменное деление в обществе? Все смешались в кучу и тряслись от страха. В каждом доме было свое горе, и всепроникающий ужас охватил нас. Рабы и нобили – все стали равны. Один и тот же призрак смерти маячил перед всеми[238].

Не очень похоже на правду. Странное дело, стоило Алариху и его готам оказаться внутри города, как они повели себя так, как не поступала ни одна захватническая армия в мире ни до ни после того.

Перво-наперво Аларих издал приказ ограничить кровопролитие. Орозий, пока память о разграблении была еще свежа, сообщает, что Аларих «отдал приказы, согласно которым тех, кто укрылся в святых местах, особенно в базилике святых апостолов Петра и Павла, не следует трогать»[239]. Возникло несколько пожаров, но город не был сильно поврежден.

Конечно, Аларих при этом разрешил своим людям грабить, но и здесь были некоторые ограничения. Один из готов, христианин, спросил старуху, где бы ему найти золото и серебро, на что она вынесла икону апостолов Петра и Павла и подала ее солдату, сказав: «Теперь ты должен смотреть за ними, потому что я уже не могу». Узнав об этом, Аларих приказал организовать большой крестный ход через весь город, участники которого несли над головами названную икону под защитой «двойной линии вынутых из ножен мечей. Римляне и варвары дружно затянули гимн Богу»[240].

Золото и серебро, используемые в религиозных целях, непременно оставляли в домах, а потенциальные насильники со стыдом отходили, когда их начинали бранить римские дамы. Среди добычи, захваченной готами, была сестра императора Гонория, Галла Плацидия, с которой Аларих обошелся «со всеми почестями и вниманием, полагающимися принцессе»[241]. Не такое уж это было варварское «разграбление», правда.

Гонорий в Равенне, похоже, сумел ухватить суть случившегося. Когда один из евнухов, заведовавший домашней птицей, ворвался к нему и сообщил, что Рим погиб, император вскричал: «Но он только что ел из моих рук!» Евнух, сообразив, что император имеет в виду огромного петуха по прозвищу Рим, объяснил, что это городу Риму пришел конец. Император с облегчением вздохнул и сказал: «А я, понимаешь, решил, что Рим, который мой петух, погиб». Что лишний раз доказывает, что Гонорий понятия не имел, как сочиняются хорошие анекдоты[242].

В целом это был довольно странный штурм города, а его финал был и вовсе необычным. После трех дней размеренного избиения Аларих попросту смылся. Было очевидно, что готы не смогут жить в голодающем городе, и Аларих, похоже, решил теперь переправиться морем в Африку и обосноваться там. Но этому не суждено было случиться. После успешного перехода в Калабрию и куда менее успешной попытки организовать морскую экспедицию через Мессинский пролив Аларих заболел и умер.

При всех его положительных качествах Аларих был в сущности неудачником. У готского народа по-прежнему не было постоянного пристанища, а все, что Аларих сделал, – это разграбил город, частью которого он так хотел стать.

ЧТО ОЗНАЧАЛО РАЗГРАБЛЕНИЕ РИМА

Несомненно, разграбление Аларихом Рима произвело на всех сильное впечатление. «Что останется, если Рим падет?» – причитал святой Иероним. Но значение 410 г. для тех, кто жил в те времена, было не таким, как для нас сегодня.

Главной темой разговоров среди современников Алариха были не экономические или политические трудности, которые принесла с собой катастрофа, а поиск виновных в этих ужасных событиях: были ли это язычники или христиане. К 410 г. империя была официально христианской менее 100 лет. Прошло всего 86 лет с момента запрета языческих жертвоприношений и всего 19 лет, как было наложено вето на поклонение языческим богам. Когда Аларих показался у ворот Рима, язычники в городе «слетелись вместе… и вопили, что город брошен и скоро погибнет, потому что в нем не осталось богов и их священных обрядов, – писал Орозий, – а имя Христа публично оскорблялось, словно оно было проклятием времен»[243].

Христианам было трудно возражать против очевидного. В течение 800 лет римляне держали варваров в узде. Затем они оставили старых богов и примкнули к новомодной религии, которая принесла ее последователям лишь несчастья. И что произошло? Произошло невероятное. Повторилась история Бренна, и варварские толпы вновь хозяйничают на священных улицах Рима.

Главным же в разграблении Рима для людей того времени было то, что был нанесен сокрушительный удар по христианской религии. Возможно, именно поэтому Аларих, который был христианином, бросил этот сияющий приз. Он не мог пережить, что разрушает не только город, но и веру христиан, его населяющих.

Епископ североафриканского города Гиппон жаловался, что многие из тех, кто проклинал христиан за разграбление Рима, сами бежали, прикинувшись христианами[244]. Добродетельный епископ впоследствии был причислен клику святых и ныне известен под именем святой Августин. Его так волновал ущерб, нанесенный христианской вере разграблением Рима, что он написал для исправления этого вреда 22 книги под общим названием «Град Божий против язычников».

Главный аргумент сочинения Августина состоит в том, что разграбление Рима в 410 г. было замечательным оправданием новой религии, а не доказательством ущербности христианства (по сравнению с язычеством), поскольку Аларих, в отличие от других захватчиков, проявил к людям сострадание. В главе, озаглавленной «Ни в одной предыдущей войне победители не щадили побежденных во имя их богов», он пишет: «Это создало прецедент – подход, небывалый в истории и благородный, не в пример варварской жестокости, выбирались базилики самой огромной вместимости и охранялись указом, в качестве милосердного убежища для людей, где никого нельзя ударить, откуда никого нельзя похитить»[245]. Правда, Августин добавляет, что Бог не требует, чтобы кто-то проявил такую же терпимость к самим варварам, – конечно, нет! Это Христос, вот кто обуздал их жестокость и заставил их поступить так милосердно. Ибо, разумеется, Аларих был христианин.

КОРОЛЕВСТВО ВЕСТГОТОВ

Августин был не прав: он слишком много противоречил сам себе. На деле город пережил неполное ограбление вполне нормально и через несколько лет вновь зажил по-старому. Но Западная империя разваливалась независимо от «разграбления», а римская сущность была уничтожена христианами, создававшими свою новую цивилизацию в языческом городе. Готы Алариха поступали теперь на службу к Феодосию, уничтожив языческую армию императора Евгения.

Августин и другие теологи, ополчившиеся против язычества и «ереси», создавали новый политический порядок, которым предполагалось заменить старую империю. Рим теперь имел скорее абстрактное, чем практическое значение (в системе ценностей нового порядка).

Императоры в городе встречались редко, большинство сенаторов в нем не жили, а ко времени прихода Алариха население города сократилось примерно на две трети по сравнению с максимумом в 1 млн. человек. На Востоке новый порядок обернулся христианской Византийской империей. На Западе он воплотился в калейдоскоп христианских королевств, которые считали себя римскими, однако не признавая власти Рима, за исключением церковной. И здесь готы наконец нашли себе место.

После смерти Алариха под предводительством его шурина Атаульфа готы двинулись в Южную Галлию. Атаульф явно уже определился с иным, нежели у Алариха, отношением к Риму. Он желал изменить его, а не быть им принятым. Но сейчас он, похоже, отчаялся в своем народе и решил, что тот нуждается в твердой и властной римской руке. О его созревших политических устремлениях сообщал в 415 г. святому Иерониму один гражданин Нарбонны. Их беседу подслушал историк Орозий. Предположительно, Атаульф сказал:

В полной уверенности в мужестве и победе, я однажды устремился к изменению облика вселенной: стереть имя Рима; установить на его руинах господство готов и обрести, подобно Августу, бессмертную славу основателя новой империи. После неоднократных экспериментов, я постепенно убедился, что законы существенно необходимы для поддержания и регулирования хорошо основанного государства. И что жестокость, неискоренимая черта готов, непригодна для несения благотворного ярма законов и гражданского правления. С этого момента я выбираю другой объект для славы и устремлений. И именно сейчас я искренне желаю, чтобы благодарность будущих веков признала заслуги чужестранца, который употребил меч гота не для свержения, но для восстановления и поддержания процветания Римской империи[246].

Тем, кто заинтересуется его неоднократными экспериментами, сообщаем:

Атаульф решил жениться на Галле Плацидии, подарив ей 50 чаш золота и 50 чаш драгоценных камней, и, чтобы не попасть впросак со своей вновь обретенной преданностью Риму, самому назначить августа. Но к 415 г. Атаульфа убили. Римские армии загнали его вестготов в Испанию и ликвидировали марионеточного императора. Но преемник Атаульфа, Валья, заключил мир с Гонорием, в итоге согласившимся на сделку, в которой он так упорно отказывал Алариху.

Валья вернул Гонорию его сестру Галлу Плацидию, и в 417 г. ему была дарована Аквитания – земля, где вестготы могли обосноваться в качестве foederati – независимых римских союзников, которая впервые не была пограничной территорией. Это было то, чего с таким трудом добивался Аларих: автономная готская территория внутри империи, а не на ее окраине. Валья разместил свой двор в Тулузе, которая стала столицей христианского королевства вестготов.

Именно христиане прикончили Западную империю. И именно варвары дали нам Европу, в которой мы живем сегодня.

(обратно)

(обратно)

Часть III

ВАРВАРЫ С ВОСТОКА

ЭЛИИНЫ

Римляне были просто окружены варварами! Варвары были на западе, варвары были на севере, и на востоке были варвары. Тех, что на севере и на западе (кельтов, готов и германцев), римляне не воспринимали всерьез (как примитивных и нецивилизованных). Однако с восточными варварами этот номер не прошел. Там Римская империя нашла равных себе по силам противников.

Соперники не уступали Риму в двух областях: в военной и интеллектуальной. Персидская империя остановила римские территориальные притязания на востоке. С другой стороны, Рим «переварил» эллинский мир, поглотив его, но в результате греческий менталитет начал трансформировать римский. Как сказал римский поэт Гораций: «Греция порабощенная поработила своего дикого завоевателя»[247]. В обоих случаях римская вера в собственное превосходство пошатнулась от этих коллизий. Но история, которая нам досталась, история величия Рима, как-то ухитряется игнорировать этот факт.

Завоевание Греции привело к тому, что Рим становился все более греческим, пока не оказалось вполне естественным переместить имперскую резиденцию в греческий город Константинополь. Когда развитие Рима превратило его в преимущественно восточную державу, тяжелый конфликт с Персией стал важнейшей проблемой для империи. Упорная борьба продолжалась несколько столетий и в итоге заставила империю выжать все соки из Запада, чтобы оплатить оборону Востока.

Но в то время, пока Римская империя становилась все более греческой, и сама Греция преображалась под влиянием Рима. Хотя римляне привыкли видеть Грецию храмом культуры, литературы и искусства, она была также самой передовой в научном и техническом отношении цивилизацией на планете. Но где бы римляне ни правили, они отметали все новое. И нигде мертвящий римский застой не проявил себя так сильно, как в случае с эллинским миром.

«АНТИКИФЕРСКИЙ МЕХАНИЗМ»

В 1900 г. человек по имени Элиас Стадиатос нырял за губками в море у побережья греческого острова Антикифера. Когда он вылез на палубу ржавой посудины, служившей станцией ныряльщикам, глаза у него были бешеные и он невнятно бормотал, будто видел на морском дне «кучу голых женщин»[248]. Как оказалось, бедолага не страдал галлюцинациями. Он наткнулся на обломки корабля с бесценным грузом произведений искусства, затонувшего в древние времена – предположительно, по пути в Рим.

В течение нескольких следующих месяцев ныряльщики поднимали со дна сокровища найденного клада: ювелирные и гончарные изделия, посуду, фурнитуру, множество других сокровищ, включая каменные статуи и небольшие бронзовые статуэтки. Среди этих богатств была обросшая водорослями и изъеденная коррозией странная металлическая штуковина. Ныряльщик вытащил ее, потому что заметил бронзу под слоем продуктов коррозии, но она не показалась заслуживающей внимания на фоне такого множества чудесных классических произведений искусства. Кроме того, на суше под воздействием воздуха она почти сразу развалилась на несколько кусков, а то, что было ее деревянным кожухом, рассохлось. И лишь много лет спустя выяснилось, что именно эта «штуковина» была самой ценной находкой, поскольку она полностью меняла наши взгляды на древний мир.

На странном устройстве были выгравированы астрономические символы, в течение примерно 50 лет остававшиеся неразгаданной головоломкой для академических умов. Кое-кто предполагал, что это некое подобие астролябии (старинное навигационное устройство), другие уверяли, что сделать такой прибор было не под силу древним грекам. В любом случае, эта штука была сложнее астролябии. Она явно вообще не греческая, настаивали ученые.

В итоге в Афинский музей приехал британский физик и историк науки Дерек де Солла Прайс, чтобы произвести длительное и тщательное исследование загадочного объекта. Через 8 лет он объявил, что находка представляет собой некую разновидность замысловатого часового механизма[249]. В нем содержалось около 30 шестеренок, а на поверхности были обнаружены надписи, которые можно было датировать I в. до н. э. Эта гипотеза показалась настолько сомнительной, что некий профессор заявил Прайсу, что вероятность истинности его предположения крайне мала, разве что кто-то, проплывавший над этим местом более чем через 1000 лет после кораблекрушения, бросил механизм за борт.

В 1971 г., по-прежнему уверенный в своей правоте, Прайс убедил Греческую комиссию по атомной энергии провести эксперимент с использованием гамма-излучения для исследования этого куска бронзы. Полученные фотопластинки позволили Прайсу реконструировать устройство и твердо определить дату его изготовления. Он обнаружил, что реконструированный им механизм, который выглядит как прибор XVIII в., на самом деле представляет собой механическую счетную машину, созданную, вероятно, около 80 г. до н. э. на острове Родос, вблизи юго-западной оконечности современной Турции. Прибор показывал положение Солнца и Луны на циферблатах, размеченных не на день или неделю, а на целых четыре года![250]

Внезапно стало ясно, что историки воспринимали неримский мир совершенно неправильно. В то время как римский календарь отставал больше чем на 80 дней, так что люди праздновали весенние праздники посреди лета, в греческой мастерской на Родосе сконструировали и изготовили прибор, который показывал точное положение небесных тел, обеспечивая удобное считывание данных с циферблатов.

Майкл Райт, бывший куратор по инженерной механике Музея науки в Лондоне, реконструировал «антикиферский механизм». Модель имела 76 шестеренок и одну стрелку, совершавшую полный оборот за 76 лет! Получилась сложная рабочая модель Солнечной системы. «Пользователь мог установить на циферблате любую дату, какую захочет, – говорил Райт, – и прибор показывал положение на небе Солнца, Луны и всех пяти известных тогда планет».

Назначение механизма не до конца понятно. Возможно, он использовался просто для определения фаз Луны или затмений, а может быть, для астрологических предсказаний. В древнем мире астрология была фундаментальной наукой, движущей силой для развития астрономии в Египте и Вавилоне, что привело к разработке передовых математических методов расчета видимого движения звезд и планет. (Фактически прочная взаимосвязь между астрологией, астрономией и математикой сохранялась вплоть до открытий Ньютона в XVII в.) Но, возможно, механизм был просто устройством для изучения загадок космоса – греки почитали абстрактные научные и философские изыскания.

Каким бы ни было назначение устройства, его конструкция далеко превосходила возможности римлян. В отличие от мнения большинства, другие культуры могли создавать и делали исключительно сложные машины – пока не приходили римляне.

РИМ-РАЗРУШИТЕЛЬ

Рим создал свою империю, разрушая иные цивилизации. Карфаген, один из крупнейших городов древнего мира, был стерт римлянами с лица земли в 146 г. до н. э[251]. В столице карфагенян были огромные библиотеки с книгами на языке этого народа – пуническом. От него не сохранилось ни единой строчки. Храм в Иерусалиме был разрушен дотла, а его содержимое перевезено в Рим, так что мы можем только гадать, что там происходило при жизни Иисуса. Нам известно, что у друидов было свое учение, но практически все их записи уничтожены. Религиозную философию даков греки сравнивали с учениями Моисея и Пифагора, но она исчезла без следа.

Сколько же вреда нанесли римляне развитию цивилизации? Этого мы, наверное, никогда не узнаем. Но самым поразительным и незамеченным историками было уничтожение технологических достижений эллинов. Вопреки тому, что нам внушали, мир эллинов был миром металлических зубчатых передач и точных часов, поршней и паровых машин – миром передовой инженерии. Древние описывали диковинные машины, но без точно выверенных гаек и болтов, подобные вещи существовали только в воображении. Долгое время считалось, что такие изобретения, как винторезный станок и универсальный шарнир, появились в XVII и XVIII вв. и легли в основу нашей индустриальной революции. Сейчас мы знаем, что эти изобретения использовались эллинами еще до I в. н. э. Как же греки их использовали?

Существует греческий папирус II в. до н. э. из Александрии, в котором перечислены выдающиеся исторические личности: законодатели, художники, скульпторы, архитекторы и – подумать только! – инженеры-механики[252]. Среди них был некто Абдаракс, «построивший машины в Александрии». Это единственная запись, где встречается его имя. Нигде нет намека на то, что это были за машины и чем они были столь знамениты. Память о нем была уничтожена вместе с его достижениями. А о скольких Абдараксах у нас нет записей вообще?

Механики, если их знания нельзя было применить для убийства людей, римлян не интересовали. Римский инженер I в. до н. э. Витрувий перечисляет 12 авторов, которые писали о механике[253]. Все они эллины. «Я наблюдаю, что в этой отрасли много публикуют греки, а наши собственные соотечественники – весьма мало». Нам известны труды лишь трех из них, и это единственное упоминание о восьми остальных. Абдаракс, разумеется, не то имя, которое могло впечатлить римлян. Оно не латинское. Оно варварское.

ГРЕЧЕСКИЕ ВАРВАРЫ

Но чем греки заслужили честь называться «варварами»? В конце концов, взглянув на греческий мир, мы увидим осколки классической цивилизации. И не сами ли греки придумали слово, которым обзывали заикающихся дикарей-чужестранцев?

Слово «варвар» не обязательно относилось к патлатому воину с севера. Еще в V в. до н. э. оно значило – «отличный от нас». В 431 г. до н. э. греческий историк Фукидид, пытаясь понять, почему Гомер не пользовался этим термином, заключил, что так случилось, «возможно, потому, что эллины еще не были отделены от остального мира»[254].

Эллинами в то время именовали обитателей нынешней Южной Греции и ее колоний на берегах и островах Средиземного и Эгейского морей. Значительную часть грекоговорящих народов, включая большинство населения Северной Греции, однако, так не называли. Александр Великий, например, говорил по-гречески, но был родом из Македонии, расположенной на севере, поэтому греки считали его варваром. В 476 г. до н. э. его предок, Александр I Македонский, заявился на Олимпийские игры и захотел в них поучаствовать. Последовали гневные протесты со стороны других участников, говоривших, что они не желают соревноваться с варваром[255]. Ему разрешили участвовать в состязаниях только после тщательного изучения генеалогии, которое доказало его эллинское происхождение, восходящее к Арго.

Вопрос заключался не в том, на каком языке человек говорил, а был ли «одним из нас». И многие жители греческих городов-государств остались при своем мнении. Через сто с лишним лет, когда другой македонский царь, Архелай, напал на греческий город, в речи, призывающей греков подняться на совместную борьбу с ним, прозвучало: «Станем ли мы, греки, рабами Архелая, варвара?»[256] Демосфен, великий афинский государственный деятель и оратор, заявил, что отец Александра Великого, Филипп, «даже не варвар из какого-то места, которое можно с честью назвать, но тлетворный жулик из Македонии, где нельзя даже купить приличного раба»[257]. Надеемся, картина вам ясна.

Соответственно, с точки зрения эллинов, римляне тоже были варварами. Хотя эллины и готовы были рассматривать их как людей грекоподобных (когда те хорошо себя вели) и даже позволили им с конца III в. до н. э. соревноваться на Играх. Но как только эллины с римлянами ссорились, они называли их barboroi[258]. Согласно Катону Старшему, римскому государственному деятелю III в. до н. э., греки «обычно называли нас варварами»[259].

Римляне, конечно, не оставались в долгу.

Катон описывал греков как «морально опустившихся и психически больных». У этих варваров, говорил он, интересная литература, это правда, однако он предостерегал своего сына, чтобы тот ею не зачитывался[260]. Точно так же, как и греки, римляне пользовались словом «варвар» для обозначения почти любого, кто не относился к их культуре И вплоть до II в. до н. э. греки попадали в эту категорию.

Позднее Римская республика стала полностью эллинизированной, так что ко времени Августа великие поэты, воспевавшие Рим, Овидий и Вергилий создавали видимость того, что Рим и Греция – единая цивилизация. Три века спустя во всей Восточной Римской империи доминировали греческий язык и греческая культура, хотя и видоизмененная. Фактически идентификация Римской империи через греческую культуру зашла так далеко, что в наше время греки определяют себя словом Romiosini – «римство». Но совсем не так обстояли дела в раннюю пору Римской республики.

Эллинизация римлян началась после того, как они разбили в 196 г. до н. э. Македонию и взяли под свой контроль Грецию. Примерно в это же время римляне начали посылать своих детей в школы, а отпрыски богатых семьей с 12–13 лет стали учить греческий язык.

Это, однако, не сделало римлян более гуманными по отношению к грекам. Когда в 171 г. до н. э. возобновилась война с Македонией, они полностью уничтожили это царство, разрушили большую часть Эпира и в течение последующих трех лет положили конец греческой государственности. Завоевание римлянами Греции было безжалостным и во многом обусловленным жаждой добычи. Когда в 146 г. до н. э. почти весь Пелопоннес и часть центральной Греции («Ахейская конфедерация») восстали против римского контроля, город Коринф был разрушен до основания, а его жители проданы в рабство.

Но к тому времени римляне рассматривали греков как источник цивилизации (humanitas), более утонченных, образованных и с более изысканными манерами, чем они сами. С другой стороны, греков презирали за то, что они были менее мужественными, чем их закаленные соседи с запада, склонны к упадничеству, любили роскошь и тратили время на поиск смысла жизни. Ни один честолюбивый римлянин, как бы он ни уважал греческую культуру, не желал, чтобы его путали с греком[261]. Для «правильного» римлянина эллин не был «одним из нас».

НЕПОНИМАНИЕ ГРЕКОВ

Римская политика военной и политической экспансии и контроля над варварами на востоке имела поистине ужасающие последствия для судеб Европы. Механизм, найденный на Антикифере, показывает масштабы этой катастрофы. И только сейчас это становится понятно, поскольку в течение многих веков преобладало пренебрежительное отношение к текстам, повествующим о научных, математических и инженерных достижениях античности.