Текст книги "Варвары против Рима"

Автор книги: Терри Джонс

Соавторы: Алан Эрейра
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Из этого логически следовало, что религия обеспечивает правосудие, основу цивилизованного общества, которое способно нести военные расходы. Заповедь гласила: «Не может быть никакой власти без войска, никакого войска без денег, никаких денег без земледелия и никакого земледелия без правосудия». Так что, упорядочив религию, Ардашир смог организовать систему правосудия и налогообложения, чтобы платить армии.

ШАПУР И МЕССИЯ

Религиозная философия занимала важное место и в Персии, и в Риме. Постоянные военные столкновения между Римом и Парфией не только привели к кризису в Персии, они также стали основной причиной катастрофической ситуации, сложившейся в Римской империи в III в. Как только Ардашир пришел к власти, он перекрыл караванные пути к Средиземноморью. Торговля между Римом и Дальним Востоком прекратилась, а возобновление боевых действий означало бы для Рима новое резкое увеличение военных расходов. Отдельные части Западной империи начали высвобождаться из-под центральной власти и сами разбираться с проблемами сельского хозяйства и увеличивающимися налогами. В этой обстановке в римском обществе начало набирать силу христианство. Различные второстепенные христианские секты стали вызывать серьезный интерес и в суматошной атмосфере зороастрийской революции в Персии.

В Парсе «обливанцы» верили, что грехи смываются водой при крещении. Мессианская иудейско-христианская секта под названием «элькесаиты» праздновала еврейскую субботу, практиковала вегетарианство и обрезание и придерживалась собственной версии учений Христа и Моисея. В такой довольно нервной обстановке появился религиозный наставник по имени Мани, заявивший, что он последний пророк в цепи, идущей от Заратустры через Будду к Иисусу. Он особенно упирал на универсальность правды и, сознательно подражая Павлу, совершал миссионерские путешествия.

Мани принес мессианское послание в зороастрийский мир. В его учении борьба сил добра и зла представлялась не просто как первооснова человеческого общества, а современным кризисом нравов. Мани учил, что силы зла сейчас побеждают и что спасение – триумф добра – наступит только вследствие решительной борьбы небольшой группы посвященных. Согласно Мани, первородный грех Адама и Евы, от которого должно быть освобождено человечество, явился следствием не полового акта, как верят христиане, а употребления в пищу плоти. Мани создал группу Избранных, живших слезоточивой аскетичной жизнью, в основе которой были употребление фруктового сока и половое воздержание. Что касается остальных его последователей, известных как манихеи, он им проповедовал вегетарианство, с перерывами на пост, а если это казалось слишком трудным, то можно было насыщаться верой. Все это было подготовкой к апокалипсису; когда земля погибнет, проклятых соберут в космический сгусток грязной материи, а царство добра и света отделится от царства зла и тьмы.

Шапур, пригласивший Мани на свою коронацию, взял его под защиту и поддержал проведение его кампаний, впрочем как и зороастрийских жрецов, которые пришли исполнить огненные обряды и очистить завоеванную землю от зла и демонов. В целом, при всей своей приверженности Ахурамазде, Шапур склонялся к традиционному персидскому многокультурному укладу. Он с удовольствием беседовал с греческими философами и убеждал зороастрийских жрецов включить в «Авесту» работы по метафизике, астрономии и медицине, заимствованные у греков и индийцев. В отличие от своего отца, он провозгласил свободу вероисповедания для манихеев, иудеев и христиан в их общинах при том условии, чтобы они жили по сасанидским законам и платили налоги. После своего вторжения в Сирию Шапур депортировал население Дамаска и других неиранских городов, выслав большие группы грекоязычных христиан из Сирии в провинции Персис, Парфия, Сузиана и в город Вавилон, где им было позволено организовать свои общины под руководством собственных лидеров. В Ктесифоне даже появился христианский епископ.

Дело было в том, что, как только Шапур сокрушил военную мощь Рима, он больше ничего не боялся. Границы опять стали совершенно прозрачными, торговцы шастали туда-сюда, женихи брали невест из-за рубежа. Это был мир базаров и коммерции. Рим строили для войны. У Персии на уме были более приятные вещи.

ПАЛЬМИРА

Но, несмотря на то, что Шапур чувствовал себя в безопасности, он не смог удержать Месопотамию. Он отдал ее, но не Риму, а старому торговому партнеру Персии, Пальмире, левантинскому связующему звену между Персией и Средиземноморьем. Пальмира была довольно странным местом и становилась все более странной.

Когда Шапур пришел к власти, Пальмира была столицей римской провинции, которая называлась Сирия Финикийская. Восточным народам было нелегко под игом римской власти: главная беда была в том, что римляне казались им выскочками. По местным меркам, у тех была слишком короткая история и фактически отсутствовала культура. Например, в Пальмире стоял храм, построенный за 2000 лет до того, как римляне его увидели. Своей формой – большим залом с каменными стенами и наружной колоннадой – он больше походил на храм Соломона, чем на любой другой римский храм. Так и должно было быть. Этот храм упоминается в Библии как достопримечательность Соломонова царства. Собственно, там говорится, что Соломон его и построил[312].

Пальмира – это греко-римское название, означающее «Пальмовый город». Местные жители называли его Тадмор, что означает то же самое. Упомянутый храм был посвящен Ваалу. Он был перестроен после того, как сюда пришли римляне, что явно свидетельствует: этот народ не был романизирован.

Главным занятием для Пальмиры была торговля. Одни народы интересовались богами, другие – завоеваниями и мировым господством, пальмирцы посвящали всю свою жизнь импортно-экспортным операциям. Большая часть торговли между Средиземноморьем и Персией, Индией и Китаем осуществлялась пальмирцами – арабами, евреями и персами. По сути, являясь посредниками между Востоком и Западом, они вели долгую игру в попытках найти взаимопонимание и с Римом, и с Персией.

И длительное время у них это ловко получалось. Они говорили, что являются сюзеренами Рима – чтобы их никто не трогал, – но убеждали Рим объявить Пальмиру свободным городом. То есть свободным от римских налогов, что, собственно, и было для них главным. Отцы города оберегали караваны от пустынных шейхов: проводники вели торговцев через безжизненные пустыни, конные лучники защищали их от нападений бедуинов, а Пальмира взимала огромные пошлины с любого товара, проследовавшего через ее ворота. Ассортимент товаров включал в себя жизненно необходимые вещи и драгоценные товары (шерсть, пурпурная краска, шелк, изделия из стекла, парфюмерия, благовония, оливковое масло, сушеные фиги, орехи, сыр и вино).

Пальмира стояла посреди пустыни, но ее купцы владели судами в итальянских водах, контролировали индийскую торговлю шелком и привозили золото и самоцветы, из которых мастера-ювелиры изготавливали предметы роскоши. Здесь была высокая культура земледелия, а поля орошались из искусственного озера, для создания которого была построена 400-метровая дамба. Пальмира стала одним из богатейших городов Ближнего Востока. А ее жители (часть которых приняла римское гражданство и добавила римские имена к своим семитским) поменяли глинобитные дома на новомодные известняковые. Здания в Пальмире были богаче и роскошней, чем где-либо еще за пределами Рима.

Когда в городе были проложены новые улицы с колоннадами, он стал выглядеть как процветающий греко-римский полис с богатым рынком, построенным в греческом стиле, и театром. Но здесь не было амфитеатра. И не было боев гладиаторов. Римляне показывали зрителям поддельных варваров и настоящих диких зверей и учили их смотреть на смерть как на развлечение, чтобы привить публике римские ценности. В Пальмире это не прошло.

Пальмирцам удался действительно хитроумный трюк: они оказались единственным народом, который умудрился жить рядом с Римом, но не романизироваться. Они просто изображали из себя римлян. Конечно же, пальмирцы приняли меры предосторожности, чтобы защитить свою казну. Они обучили великолепную армию конных лучников. Их солдаты состояли на службе у Рима. Тот на этом настоял. Некоторых пальмирцев призывали в римскую армию, а иные даже служили на римских укреплениях в Британии.

Но по мере того, как затягивалась война между Римом и Персией, это хитрое равновесие нарушилось. Когда Западная Персия стала зоной боевых действий, торговля сократилась, а революционный захват власти Ардаширом сделал невозможным лавирование между Римом и Персией. После того, как правитель Пальмиры в 250-х гг. предложил Шапуру союз, тот твердо ответил, что у царя царей не бывает союзников – только подданные. Римляне сделали пальмирскому правителю предложение получше, и он его принял. Император Валериан назначил его консулом и наместником Сирии Финикийской.

Когда новоиспеченный наместник напал на Персию после пленения Валериана, император Галлиен расценил это как выступление от имени Рима и нарек консула титулом corrector totius orientis – инспектор по делам всего Востока. Сам же пальмирец, однако, именовал себя царем царей, в связи с чем и столкнулся лоб в лоб с Шапуром.

ЦАРИЦА ЗЕНОБИЯ

После убийства наместника в 267 г. его вдова объявила, что этот титул принадлежит теперь ее сыну Вабаллату. Так началось совершенно удивительное царствование этой несомненно исключительной женщины. Зенобия – так называли ее римляне. Ее настоящее имя было Бат Заббай, дочь Заббая, но это тот редкий случай, когда римляне правы. Кто когда слышал про какого-то Заббая? Зенобия была женщиной самодостаточной – и таких, как она, было немного.

Все признавали, что она была потрясающе красива. Описывая ее, упоминают жемчужно-белые зубы и большие черные лучистые глаза. В торжественных случаях она носила пурпурные одеяния, мантию с бахромой из драгоценных камней и золотой отделкой. Одна ее рука оставалась обнаженной до плеча. А когда она выезжала в инкрустированной самоцветами карете, то надевала шлем.

Зенобия правила, как восточная царица. Ее приветствовали с подобострастием, принятым при персидском дворе, где правитель воспринимался как живое божество. Она заявляла о своем аристократическом происхождении, что производило особенное впечатление в стране торговцев, и утверждала, что ведет свой род от Клеопатры. Зенобия получила хорошее образование, она говорила по-гречески (и якобы по-египетски), а также знала латинский, арамейский и персидские языки[313]. Говорят, она первая написала полную историю своей страны. Но Зенобия отнюдь не была «синим чулком». Отличная охотница, она любила ходить на львов и медведей вместе со своим мужем Оденатом, пока тот был жив. Она также имела обыкновение отправляться с ним на войну, проходила армейское обучение, надевала доспехи и владела оружием. В походе ее не несли в паланкине – она скакала или маршировала впереди колонны солдат и по праву разделила с Оденатом славу побед над персами.

Поэтому римский сенат и император Галлиен совершили ошибку, объявив, что власть Зенобии будет ограничена, она лишится звания corrector totius orientis, а Пальмира потеряет независимость. Ответ правительницы был прямым и решительным. Похоже, Зенобия посчитала, что Римская империя становится децентрализованной федерацией. В Европе Британия, Галлия и Иберия уже отделились и имели собственных императоров. Римское владычество на востоке сокрушено пленением Валериана. Ее армии контролируют месопотамскую часть Персии. Почему же Пальмира не может стать независимой частью империи и восстановить древние традиции Среднего Востока?

Поэтому она захватила Египет и Сирию. Поскольку в Риме в это время один за другим менялись императоры, Зенобия была вольна в своих поступках. Она приобрела невероятную популярность, и дело дошло до того, что стала носить имперскую диадему и именовать себя «царица Востока». На ее монетах было выбито слово «Августа», мать императора. Ее сыновья получили латинское образование и приняли парад сирийских войск в пурпурном императорском облаченье.

Но долго так продолжаться не могло. В итоге Рим перестроил свою армию и занялся возвращением мятежных провинций под свое начало. Судьба корыстолюбивой империи Зенобии решилась в двух битвах. Зенобия активно участвовала в обеих и обе проиграла. Почувствовав запах жареного, ее сторонники смылись. Зенобия попала в Пальмире в осаду, бежала, но была в итоге поймана в 60 милях от города. Закончилось ее царствование в 272 г., а на следующий год город был разрушен, а его жители убиты.

Существуют различные версии того, что случилось с Зенобией дальше. Наиболее вероятной представляется та, по которой ее отвезли в Рим и, согнувшуюся в три погибели под грузом золотых цепей, провели по улицам на триумфе Аврелиана. Затем, выговорив себе не самую худшую участь, она, видимо, окончила свои дни светской хозяйкой элегантной виллы в Тиволи. Имеется один, довольно сомнительный источник, цитирующий письмо Аврелиана, протестующего против унижения этой женщины:

Те, кто упрекает меня, согласились бы с моей просьбой, если бы только знали, какая она женщина, как мудра в советах, как тверда в планах, как жестка с солдатами, как великодушна, когда призывает необходимость, и как сурова, когда требует дисциплины. Я бы даже сказал, что именно благодаря ей Оденат (ее муж) победил персов и, заставив Шапура бежать, прошел до Ктесифона. Мог бы к этому добавить, что такой страх эта женщина внушала народам Востока, а также Египта, что ни арабы, ни сарацины, ни армяне не шли против нее[314].

Даже если этого письма никогда не существовало, все равно мы видим, какой римляне запомнили Зенобию.

ПЕРСИЯ И РИМ – ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Эта ситуация развела Рим и Персию по углам ринга, и Рим был готов вновь атаковать персов. Шапур был мертв, зороастрийские жрецы вернулись на руководящие позиции, а толерантность снова была не в почете. После смерти Шапура в 272 г. Мани судили и вынесли ему обвинительный приговор как «плохому врачу». В число его преступлений входил пацифизм. В войне против Лжи (то есть Рима) пацифизму не было места. Мани бросили в тюрьму и убили примерно в 276 г.

Тем временем новые власти активно применяли труд римских пленных на ирригационных проектах, что в полтора раза увеличило урожаи и число поселений в «плодородной дуге» – районе между Тигром и Евфратом[315]. Война возобновилась в 295 г., когда были отбиты атаки Рима на Ктесифон. Но затем римляне одержали крупную победу, захватив весь гарем царя царей. Это была не просто полудюжина милых дамочек. Гарем был настоящим городом с несколькими тысячами женщин и всей царской семьей, включая детей, среди которых был и будущий наследник трона. Платой за их возвращение стала потеря всех персидских земель на северо-западе, включая Армению и Северную Месопотамию.

В итоге в начале IV в. Рим заключил с Персией мирный договор, но под влиянием этой нескончаемой войны изменилась сама природа Римской империи. Одной из причин этого было содержание самой большой в истории армии. Другой – тот факт, что защита границы с Персией затянулась до бесконечности.

Все это выглядело так, словно «варварская» персидская империя была единственной реально существующей, а Рим был иллюзией. В 309 г., когда умер сасанидский император Ормизд II, на трон взошел его сын. Однако, по общему мнению, он для такого занятия не подходил, и его заменили младенцем, еще не родившимся. Надо полагать, коронация живота, в котором был Шапур II, стала запоминающимся событием. Видимо, маги уже определили по звездам, что родится именно мальчик.

Персидская империя могла удовольствоваться и зародышем, а потом мальчиком на троне. В Риме же, напротив, творилась кутерьма. В детские годы Шапура II Рим раздирали гражданские войны, которые завершились в 312 г. окончательным завоеванием Италии уроженцем Балкан, полевым командиром по имени Константин. Наступило долгое перемирие между Константином и командующим восточноримскими силами. Оно закончилось жестокой войной и примерно 25 000 убитых в 324 г., когда Константин захватил Восточную империю. Придя к власти, он решил переместить центр общественно-политической жизни империи на Восток, превратив дворцовый город Византию в новую, великую, столицу Константинополь, Новый Рим, город на самой границе Азии.

Старая латинская империя стала теперь периферией, озабоченной проблемами сельского хозяйства и германских набегов. По большому счету, ее бросили на произвол судьбы. В результате в рейнской армии процветала анархия, военные приводили к власти своих командиров и нанимали готов, когда нужно было пополнить собственные силы. «Римский» больше не означало «из города Рима», и империя становилась греческой. Прежние различия и недоверие между греками и римлянами больше не имели никакого значения. За исключением, конечно, города Рима, где большинство важных персон принципиально не говорили по-гречески и с крайней подозрительностью относились ко всему «восточному», по-прежнему находя его двуличным, декадентским и аморальным.

Империя Константина официально стала христианской, что отразилось на ситуации в Персии. Было очевидно, что христианство теперь принадлежало царству Лжи, и христианские меньшинства, особенно в районах, пограничных с Арменией, считались попавшими под влияние главного врага. Преследования христиан прекратились в Римской империи, зато начались в Персии.

Когда Константин почувствовал приближение смерти, стало ясно, что Римская империя снова стоит на пороге великих потрясений. Он объявил о разделе империи на пять областей, и стало понятно, что его наследники перегрызутся между собой. Неудивительно, что в такой момент Шапур II, которому исполнилось 26 лет, решил вернуть себе захваченные Римом земли. С 337 по 350 г. две империи вели войну, в которой попеременно брали и отдавали крепости в Месопотамии.

Римское наступление на Персию сделало «варварскую» империю такой же организованной, централизованной и мощной в военном отношении, как и Римская. Но непрерывные войны вели к постоянному истощению сил обеих империй. Для Рима это было чревато тем, что концентрация сил на персидском направлении заставила ослабить рейнскую и дунайскую границы, а это стало причиной невиданных прежде вторжений германцев.

У Персии затянувшаяся борьба отвлекала силы от восточной границы в Кушане – тех ворот, которые отделяли цивилизацию от степных всадников.

ПЕРСИЯ И ГУННЫ

Даже всевидящим оком – а персидский император утверждал, что у него таковое имеется, – невозможно было следить за всей обширной территорией Персии. Дорога из зоны боевых действий в Армении до столицы Ктесифона занимала два месяца. А Кушан находился еще дальше на восток. В 350 г. Шапур II был вынужден прекратить выматывающую борьбу с Римом, поскольку она забирала слишком много сил с восточного направления. Там в результате этого стали прорываться гунны.

На востоке Кушана располагается около 25 млн. кв. миль голой степи, тянущейся через Северный Китай бесконечно открытой равнины, на которой не растут деревья. Племена, кочевавшие по этим бескрайним просторам, вели образ жизни, не совместимый с земледелием и строительством городов. Отличный, по сути, от того, что мы называем словом «цивилизация». Для людей, которые всю жизнь гоняли стада по пастбищам, оседлая ферма была просто путевым впечатлением, а города – складами полезных и ценных вещей, которые можно взять, когда потребуется. Городские жители, явно не способные выжить в открытом поле, были нужны только при наличии у них необходимых товаров, но, вообще-то говоря, лучше было бы их пустить в расход.

Оседлые азиатские народы вынуждены были создавать заслоны на пути кочевников и держать там соответствующее количество войск. У китайцев была Великая стена. У народов Центральной Азии задача была попроще, так как их границы были намного короче, но нельзя было ни на миг терять контроль над ними.

Бескрайние азиатские степи тянутся до Уральских гор. Южней Урала, где горы сходят на нет, в современном Казахстане, эффективной преградой для кочевников стали пустыни без пастбищ. Посреди пустынь расположено Аральское море – остатки исчезнувшего океана. Это тот самый район, где в бывшем Советском Союзе разместили космодром и пусковые площадки для испытания ракет с ядерными боеголовками, поскольку это место считалось самым безопасным.

Наземный маршрут из Азии на запад проходит еще дальше, на севере Афганских гор, где полоска оазисов делает пустыню проходимой. Стоявшая здесь армия была пограничной стражей. Убери ее, и Персия окажется открытой для степных варваров. Станут уязвимыми города Ближнего Востока, а затем и Средиземноморья. Зороастр, который приравнивал добро к достижениям цивилизации и власти, а зло – к ворюге-кочевнику, врагу оседлого земледелия и скотоводства, кажется, родился в Кушане. Именно там злобные кочевники прорвались. Это были гунны.

Трудно понять, откуда они взялись. Китайские летописи упоминают большую конфедерацию пастушеских племен – «сюн-ну», которые угрожали Китаю с севера и были разбиты в результате китайской военной операции в I в. н. э. Некоторые из этих племен осели внутри Китая. Другие двинулись на запад, в степи Восточного Казахстана, которые показались им раем: они назвали их Ньебан, то есть Нирвана, небеса. Есть китайские упоминания о 200-тысячном племени, замечательном своей опрятностью. Видимо, они умывались, чистили зубы три раза в день, причесывались, разделяя волосы пробором.

Может быть, они передвигались, гонимые голодом. Путешествие в 500 миль на юго-запад привело их к караванным оазисам. Как только эти голодные и отчаявшиеся люди прорвались через узкое горлышко в Восточную Персию, они стали применять навыки конных лучников, чтобы силой взять все, что им нужно, и пресечь любые попытки их прогнать. Монгольские пони не сильно изменились за прошедшие века. Кони гуннов отличались малым ростом, большой головой, отсутствием изящества и колоссальной выносливостью. Шапур II вынужден был обратить на гуннов внимание.

Понадобилось семь лет войн и подкупа, чтобы убедить, по крайней мере, часть гуннов стать союзниками. К 358 г. Шапур II вернулся к борьбе с римлянами, и на этот раз ему сопутствовал успех. Наиболее удачным оказался 363 г., когда блистательный, но своевольный тридцатилетний император Юлиан двинулся на Ктесифон. Именно тогда он сказал своим войскам: «Мы должны стереть с лица земли эту беспокойную нацию». Но Юлиан не только не смог взять город, но даже не сумел организовать отступление своей армии. Измотанные плохим снабжением и атаками противника, легионы Юлиана застряли на месте, а император был убит в мелкой стычке. Новый император Иовиан был вынужден вернуть Персии все, что она отдала 65 лет назад, выкупая гарем. Только после этого он сумел вернуться домой.

Возвратившиеся к Шапуру II после сделки с гуннами уверенность и военные успехи, возможно, связаны с тем, что всего несколькими годами позднее, в 375 г., гунны появились в Дакии. Просто ли это совпадение, что германские племена, жившие на северном побережье Черного моря, неожиданно оказались атакованы конными лавинами странных пришельцев с востока? Чужаки казались сросшимися со своими конями, как кентавры, и стремительно двигались на запад. Последовавшие потрясения сокрушили Римскую империю и спровоцировали массовую миграцию готов, приведшую к потере двух третей армии, сражавшейся с Персией.

Страшное господство Рима приблизилось к концу.

(обратно)

(обратно)

Часть IV

ВАНДАЛЫ И ГУННЫ

ЧТО СКРЫВАЕТСЯ ЗА МИФАМИ

Из всех варварских народов, которые бродили по Европе в V в. н. э., только вандалы и гунны заслужили наихудшую репутацию за свои дикие и бессмысленные разрушения. И все же, как это часто случается с навязанной нам историей варваров, дело обстояло несколько иначе.

Аттила неудержимо надвигался с востока со своими ордами кровожадных гуннов к воротам Рима – ну почти к ним – пока не был остановлен рукой Божьей в лице папы Льва I. В этой истории много странностей. Для начала она игнорирует тот факт, что Аттила объявил, что он идет спасать девицу в горе (именно так!). Но больше всего удивляет то, что чем четче пытаются выявить роль гуннов в истории, тем менее отчетливой она становится.

Нет никаких сомнений, что Аттила существовал, но намного труднее установить наличие гуннских орд. Большинство следовавших с ним воинов были на самом деле германцами. Было подсчитано, что одновременно в Европе присутствовало не более 15 000 гуннских воинов[316]. А когда пытаешься найти следы пребывания гуннов, выясняется странная вещь: их нет. Не существует ни одного портрета гунна, не обнаружено ни единого места проживания Аттилы. Известно не более двухсот захоронений, которые имеют какие-то основания считаться могилами гуннов, но даже сейчас их принадлежность вызывает споры. Да что там говорить, мы понятия не имеем, какой язык использовали гунны, за исключением того, что ко временам Аттилы его двор говорил на готском. Даже имена вождей гуннов времен Аттилы (наиболее вероятно) германские по происхождению. Это относится и к самому Аттиле.

Трудности индентификации гуннов – яркое свидетельство того, что они не были, как их изображают, безжалостными убийцами, готовыми прикончить всякого, кто встречался им на пути. Конечно, нет сомнений в том, что гунны провели какое-то время в Восточной Европе, но отсутствие свидетельств самостоятельной культуры гуннов указывает, что они не столько уничтожали народы, которые себе подчиняли, сколько смешивались с ними. На самом деле, такой вывод напрашивался, если без предубеждения относиться к письменным источникам. Вот почему еще в 1920 г. Герберт Уэллс, писатель, критик современного ему общества и популяризатор истории, пояснял, что: «Вместо того чтобы убивать, они шли на военную службу и вступали в смешанные браки с представительницами народов, которые завоевывали. Они обладали даром, необходимым для всех народов, судьбой назначенных для политического превосходства, – способностью к толерантной ассимиляции»[317].

Смешно, но именно процесс ассимиляции стер все свидетельства о гуннах, сохранив только свидетельства о тех, кого они подчинили.

Этому имиджу гуннов как беспощадных убийц мы обязаны европейскому национализму и пропаганде времен Первой мировой войны. Германские романтики сочиняли свою легенду, изучив старые мифы, среди которых были волнующие истории о героическом неистовом вожде гуннов по имени Этцель (Аттила). В 1900 г. кайзер Вильгельм II, припомнив эти сказания и поместив их в ложный исторический период, так обратился к войскам, отправлявшимся на подавление восстания в Китае:

Не давать пощады, не брать пленных. Все, что окажется в ваших руках, будет в вашей власти. Как гунны тысячи лет назад под предводительством Этцеля завоевали репутацию, благодаря которой они по-прежнему живут в исторических преданиях, так и имя Германии приобретет в Китае такую известность, что никогда ни один китаец не осмелится косо взглянуть на германца[318].

Британские газеты с негодованием набросились на эту речь, а когда они писали о зверствах, кстати выдуманных, германских войск в Бельгии в начале Первой мировой войны, то использовали слово «гунны» как эпитет для характеристики немецкой жестокости. Возвратить доброе имя Аттиле и гуннам так и не удалось.

Вандалы пострадали от аналогичного искажения прошлого Европы. Они, конечно, подарили нам термин, обозначающий тех, кто умышленно портит чужое добро. И все же вандалы поступали в соответствии с моральными принципами, которые можно рассматривать как более жесткие, чем наши собственные, и ничего не ломали.

В случае с вандалами вина лежит на церковных хрониках (тоже базирующихся на мифах). После гордоновских бунтов в Лондоне в 1780 г., когда были атакованы сторонники католической эмансипации, поэт Уильям Купер назвал толпу, которая сожгла библиотеку лорда Мэнсфилда, «вандалами»[319]. Купер впитал с молоком матери церковное понимание преступлений вандалов. Он провел всю жизнь под присмотром церковников и написал несколько хорошо известных в Англии гимнов, включая «Удивительную благодать».

Образ вандалов-разрушителей быстро привился. Во время Французской революции один епископ-революционер употребил слово «вандализм», чтобы охарактеризовать уничтожение французской республиканской армией общественных зданий и монументов[320]. Он назвал действия армии «вандализмом», и слово стало популярным.

Корни такого словообразования следует искать в тех приемах, которые использовали и римляне, когда писали о своих врагах. Письменные упоминания и о гуннах, и о вандалах не всегда враждебны, поскольку и те и другие в разные времена рассматривались как союзники Рима. Один вандал вообще много лет играл заметную роль в Западной Римской империи. Но когда возникала вражда, латинские и греческие источники охотно живописали всякие ужасы. Как мы уже видели, римские авторы искажали истину, когда говорили о тех, кого считали «варварами». Но к V в., когда по-иному стали восприниматься сами варвары, для этого нашли новый способ.

Многие варварские сообщества теперь настолько сраслись с Римской империей, что прежние различия между римлянами и варварами, тесно связанные с идеей границы, начали стираться. Но это не заставило римлян перестать видеть в варварах «чужих». Когда империя стала христианской, «чужими» стали язычники. А когда «чужих» обратили в христианство, их место заняли еретики. В обществе, где религия затрагивает все стороны жизни, культурные различия рассматриваются как религиозные, а их демонизация под видом ереси действительно явилась подарком человечеству от христиан[321]. Реальная история вандалов и гуннов разыгралась в мире, который переходил от язычества к христианству. И происходило это совсем не так, как в мифах.

(обратно)

ХРИСТИАНИЗАЦИЯ ИМПЕРИИ

Римский поэт V в. Рутилий Клавдий Намациан считал, что все несчастья, которые должны были обрушиться на Рим на протяжении его истории, можно свести к одному событию, случившемуся около 406 г. Ни один историк никогда не разделял его мнения, но, может быть, это как раз и показывает, как мало историков, готовых поддержать точку зрения людей, о которых они пишут. Упомянутым событием было сожжение книг[322].

СИВИЛЛИНЫ КНИГИ

Сивиллины книги веками хранились в храме Аполлона на Палатинском холме в Риме. В них содержалась история мира, и прошлая, и будущая, записанная сивиллой, или, другими словами, пророчицей. Согласно легенде, в незапамятные дни, когда Римом еще правил царь, перед ним предстала сивилла и предложила городу купить девять книг, заключающих в себе судьбу мира, за 300 золотых слитков. Царь отклонил предложение. Сивилла сожгла три книги, а за оставшиеся шесть потребовала ту же цену. И вновь получила от ворот поворот. Она сожгла еще три книги, вновь оставив цену неизменной. Царь поддался, сивилла исчезла, а у Рима появился свой оракул.