Текст книги "Мое неснятое кино"

Автор книги: Теодор Вульфович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Гостей как паводком смыло.

Недели через три Матвея Бермана и Петровича расстреляли. Пришел их черед. Все! Каково-то было ему, уверенному в себе и государственном устройстве, преисполненному никому не ведомой ясности и самых радужных надежд, хозяину новой жизни и властителю замурованных миллионов жизней становиться лицом к стенке, почувствовать дуло пистолета на своем круглом затылке? Впрочем, наверное, так же, как и любому другому смертному…

Родные акулы

Люди любят слушать или читать о курьёзах и разных весёлых неурядицах на киносъемках, и никто не хочет знать о страшных, а порой и драматических событиях, связанных с этой профессией. Но, пожалуйста, не беспокойтесь, я расскажу уж если не весёлую, то не слишком грустную историю.

Однажды, когда мы снимали фильм и работа подходила к концу, нам осталось доснять сущий пустяк – акул, нападающих на нашего героя! Уже был ноябрь месяц, и в Москве наступили холода. Мы арендовали один из крупнейших в то время плавательных бассейнов, установили в воде нужные нам декорации, сформировали рабочую команду, состоящую из мастеров подводного плавания, и дело стало за малым – я, как руководитель группы, должен был за два дня научиться плавать под водой с аквалангом. Пришлось сообщить тренеру, что плавать под водой мне научиться ничего не стоит, что я пойду на дно сразу, без длительных тренировок, по той причине, что я не умею плавать вообще.

Это обстоятельство, может быть, и огорчило тренера, но не настолько, чтобы он отказался от задуманного. На меня надели снаряжение, объяснили, как им пользоваться, и помогли погрузиться в довольно холодную воду.

Первые часы тренировок прошли на редкость удачно. Я даже начал согреваться. Потом пошёл на дно, полежал там немного, свободно вздохнул ну, настолько свободно, насколько это можно сделать на дне бассейна… Присутствующие меня подбадривали и даже хвалили.

На другой день, в самом начале тренировки, когда все были убеждены, что руководитель полностью овладел подводным плаванием, я внезапно (даже для самого себя) утонул.

Не хочу, чтобы вы подумали, что я шлю Вам эти строки со дна бассейна – я захлебнулся, начал тонуть, и вскоре был вынут из воды двумя наиболее заслуженными мастерами спорта. При этом надо заметить, что даже большие мастера иногда делают маленькие ошибки – они волокли меня по поверхности воды… лицом вниз. Я смутно видел дно, но не видел неба. Я мог глотать только сильно хлорированную воду, а мне, как воздух, нужен был обыкновенный кислород… Вынули меня из воды с некоторыми трудностями (их мы пропустим, они к сути дела никакого отношения не имеют)… Эта неурядица, может быть, и огорчила тренера, но не настолько, чтобы заставить его отказаться от задуманного. Тренер сообщил мне, что в происшествии я не виновен, так как по ошибке мне дали акваланг с незаряженными баллонами, а следуя великой спортивной и цирковой традиции, мне надо немедленно повторить эксперимент, чтобы не потерять веру в себя, веру в подводный спорт и, разумеется, во всепобеждающую силу киноискусства!

Аргументы были сильнее страха и убедительнее, чем отвращение к хлорированной воде. Я снова обреченно пошёл ко дну и вскоре нащупал ту веру в себя, которую чуть было не утерял навеки; вера же в подводный спорт и его надёжность почему-то не возвращались, а безграничная любовь к кинематографу была неколебима даже на дне бассейна.

Те, кто позднее видели этот фильм, знают, что мелкие неприятности остались за кадром, а акулы благополучно расправились с нашим героем.

Кстати об акулах: когда их подвезли к бассейну на грузовой машине и откинули борт, акулы (искусно сделанные каучуковые муляжи в натуральную величину) таращили глаза, сверкали зубами. Казалось даже, что они дрожат от холода, а на самом деле они дрожали от колебаний, образуемых проходящим мимо транспортом.

У бассейна предстояла разгрузка акул и торжественное внесение их на территорию.

Конечно, собралась группа любопытных из прохожих. Один из них вежливо спросил нашего бригадира осветителей, парня спокойного и невозмутимого:

– Скажите, пожалуйста, это живые акулы?

– А кто это станет перевозить дохлых акул?! – не моргнув глазом, ответил бригадир.

– Простите, а зачем живые акулы в плавательном бассейне?

– Очень просто, – небрежно пояснил бригадир, – в последнее время наши пловцы на международных соревнованиях показывают недостаточно хорошее время. Открыли новый способ тренировки: прыгают в воду пловцы, а за ними выпускают акулу – скорость проплыва увеличивается в среднем на 11 %, а в отдельных случаях достигает девятнадцати!

– Не может быть?! – искренне удивился любознательный.

– Да-да, – со вздохом подтвердил бригадир, грустно глядя в холодные глаза акулы, – чем трусливее пловец, тем выше процент прироста скорости. Таким образом трусы обгоняют смельчаков. И если акулы в ближайшее время не сожрут лучших пловцов, то большинство мировых рекордов будут наши.

Дополнение: О СМЕЛЬЧАКАХ.

– Кто такой смельчак? – Это тип, способный скрыть от окружающих свою трусость.

– А герой? – Это тот, кто умудрился сделать то же самое, но при этом ни одна живая душа о его трусости даже заподозрить не смогла, а все проявления её и тяжёлые последствия принял на себя непредусмотрительный враг.

Подумать только, сколько героических поступков совершено из-за беззаветной трусости.

Всякий раз, когда мне удавалось в воинском деле побороть, хоть частично, трусость – меня награждали. Ну, разумеется, при условии, что поблизости были свидетели, способные разболтать обо всём увиденном с преувеличениями. А ведь подлинно и безоговорочно смелые поступки чаще всего совершаются без свидетелей, или вернее – все свидетели больше не существуют – давать показания некому, и поступки остаются без сияющих последствий – покоятся на дне омута собственной памяти.

Всякий раз, как только мне удавалось (само собой, по глупости), главным образом во взаимоотношениях с всемогущим начальством, проявить настоящую смелость – меня жестоко наказывали. А иногда даже аннулировали представление к боевым наградам – бой, где ты отличился, уже далеко позади, а властолюбивый начальник всегда здесь, рядом – торчит перед глазами. И ты торчишь у него перед глазами…

Один из знаменитых французских генералов наполеоновской армии не только не скрывал своей патологической трусости, но ещё и постоянно рассказывал о ней. Во время артиллерийской подготовки противника на него нападал колотун, тряслись все поджилки – ему больше ничего не оставалось, как… Он вылезал на бруствер боевого укрепления, под градом пуль, осколков выхватывал саблю из ножен и кричал так, что было слышно врагу:

– А-а-а-а! Дрожишь, проклятый скелет?! Ну, дрожи – дрожи!! То-то сейчас с тобой будет!.. Смотри! – он бросался вперед на врага, а его офицеры и солдаты вынуждены были ринуться вслед за ним, разумеется, опережая своего генерала.

Победа играла на их знаменах. Они кричали:

– Виват!!

Между прочим, у этого генерала наград было больше, чем у всех других наихрабрейших.

Угрюмый кудесник

Это не так просто. Тут есть кое-какие загогулины…

Когда мы активно начали пробивать идею создания фильма «Последний дюйм», нас сразу решили огорошить вопросом «в лоб»:

– Где это вы возьмете акул?

У нас любят – «в лоб» и «наповал». Но не тут-то было, мы уже были готовы к любому обороту дела, самому убийственному. Например:

– А почему игровая лента должна сниматься на студии научно-популярных фильмов? Какой резон?

Ответ:

– Очень просто – мы хотим в игровой увлекательной форме показать всё разнообразие подводного океанического мира! А заодно затронуть второстепенную тему взаимоотношений акулы и человека. Разумеется, акулы капитализма и Человека-труженика – объект эксплуатации… – в заявке так прямо и было написано. Очень важно было вовремя прикинуться идиотом, притом – непроходимым.

Реплика:

– Ах, в этом смысле?

С нами сразу согласились – ещё бы, заманчиво погромить идейного противника да ещё – в «художественной, завуалированной форме».

А на самом деле, мы пригорюнились и стали размышлять: «Действительно, где мы возьмём акул?

Мы – это Никита Курихин и я, автор сих воспоминаний.

Где, где мы возьмем на территории СССР и прилегающих водных пространствах живых, настоящих, действующих акул? И не мелюзгу какую-нибудь, и не акулообразных рыбёшек, а опасных, зубастых хищников, способных управиться с нашим героем-летчиком?..

Пришлось вспомнить… Окончание Института Кинематографии совпало со смертью Великого Вождя Всех Времен и Народов И.В. Сталина, что безмерно опечалило большую часть советского народа и несказанно обрадовало его ничтожно малую, но не менее значительную часть. Это, с одной стороны. А с другой – следствие по делу врачей-убийц, которые никогда никого не убивали, и врачей-отравителей, которые никого из руководителей партии, правительства и армии никогда не травили, – следствие прекращено не было!

Я оказался того же роду-племени, что и большинство врачей-убийц тире отравителей, а посему мне работу в кинематографе предоставить категорически отказались. Загрустилось, и по старой фронтовой привычке стал я подумывать, кого бы из моих благодетелей укокошить в знак безграничной благодарности за постоянную заботу… Но тут дело врачей (уже не убийц и не отравителей) стало заметно хиреть и по некоторым признакам стремительно загибалось: расстреляли нескольких высших руководителей НКВД, следователей по особо важным делам, исполнявших это громкое задание, и отняли орден Ленина у главной свидетельницы обвинения, затрапезной сотрудницы медицинской спецполиклиники.

Так получилось, что несмотря на полный запрет предоставить работу, меня внезапно приняли на скромную должность ассистента режиссера по картине «Ядовитые змеи» – киностудия Научно-популярных фильмов, город Москва. Приняли с зароком: «режиссерша ничегошеньки сама сделать не может – всё должен делать ты, и с тебя же спрос. А там видно будет – может быть, и возьмём в штат режиссером».

Я начал с того, что прочел сценарий и обнаружил, что по ходу действия ядовитейшая змея – индийская или китайская кобра кусает героя-герпетолога (специалиста по ползучим гадам), и ему оказывают первую, а может быть, и последнюю помощь!.. Пришлось спросить режиссершу, которая была женой известного литератора, автора этого сценария:

– Как будем снимать кадры ядовитых укусов?

Дамочка, не задумываясь, ответила:

– Наймём дублёра. Не станем же мы подвергать жизнь актёра такой опасности?

Больше у меня к ней вопросов не было. Ну просто добрейшая, легкомысленная женщина, никакая не садистка, по недомыслию решила пожертвовать дублёром, так как его было не так жалко, как молодого, талантливого актёра: «Искусство ведь требует жертв!» Только постановщица никак не могла решить, в какое место эта злосчастная змея укусит персонажа.

Немедленно приступил к поиску персоны, способной сделать протез руки или ноги – пусть уж лучше настоящая, живая кобра искусает искусственную руку или ногу, чем несчастного дублёра…

Через несколько дней ко мне в каморку, выгороженную из комнатки режиссера, просунулся мрачный, худой, даже измождённый, лохматый тип в сильно поношенном, очень длинном пальто. Лицо у него было серо-пепельного цвета, изборождено множеством вертикальных морщин – мне показалось, что он только что выбрался прямо из успешно проведённой немецко-фашистской акции по полному и окончательному решению еврейского вопроса. За его спиной мелькнуло лицо художника из цеха подготовки – и тут же исчезло.

– Это вам нужны г'руки-ноги? – спросил отрешённый страдалец, забыв поздороваться.

Я внимательно рассмотрел его и ответил:

– Мне.

– Ну так говог'рите… – тихо, крайне безразлично произнес гость, глаза его были прикрыты, он не смотрел на меня, но картавил при этом не слегка, а классически.

– Может быть, присядете и назовете свое имя-отчество?

– Садиться не буду. Имя-отчество вам незачем. Вот фамилия… Какие руки, какие ноги и для чего? – Его акцент и небрежение к собеседнику говорили о том, что хлебнул он на своём веку немало и ничего хорошего от меня тоже не ждёт.

Я стал объяснять, какая рука (левая) нам нужна и какая нога (правая) в натуральную величину, максимально похожая на настоящую, сильно загорелую:

– Ну, это вы сами намажете, – заметил гость.

– И не гладенькую, а экспедиционную, побывавшую в переделках…

– Г'размер? – буркнул тот.

Я ответил, он записал огрызком карандаша на маленьком клочке бумаги.

– Г'рука его же?

– Разумеется.

– Почему г'разумеется? – он опять записал. – А сколько лет вашему герпетологу? – Я ответил. – А его лицо, фигуру показать можете?

– Зачем лицо? – я уже начал говорить, как он.

– Надо.

– А не могли бы вы сделать так, чтобы в момент укуса рука чуть дёрнулась? Вот так – судорожно?

– Сделаем. «Судорожно!» – и записал одно слово.

Я взглянул: «судорожно» – к моему удивлению вместо каракулей обнаружил красивый ровный почерк. Представьте себе – почерк произвел впечатление.

– Когда надо? – спросил он.

– Дней двадцать хватит? – робко спросил я.

Киевский институт кибернетики и автоматики просил только на разработку два месяца и месяц на изготовление. Указал предварительную стоимость: «25 тысяч рублей за каждый объект». Я послал Киевский институт к кибернематике и ещё дальше…

– Двадцать дней хватит, – отозвался еврей без имени и отчества.

– Будем заключать договор?

– Не надо. Но чег'рез двадцать дней деньги сг'разу. Без ваших авансов.

– А на материалы и задаток?

– Нет. Но условие. Весь матег'риал, пластик, после ваших «съёмки», вернуть мне – до грамма. Можете ломать, резать, плющить – но вег'рнуть. Мне надо.

– Согласен. Дать расписку?

– Нет. Вы порядочный человек? Отвечаете? Я понял, с кем имею дело:

– Отвечаю.

– Значит. На двадцатый день заказываете пг'ропуск. Тут у вас цег'рберы не хуже чем… – он сделал уничижительный жест.

Не стоило труда догадаться, каких церберов он имел в виду.

– Для пг'ропуска: Исаак Изг'раилевич Иткинд, – сказал гость.

Тут я назвал себя полным титулом и добавил:

– Рад был познакомиться.

– Ну, не думаю, – прошелестел гость. И ушел.

День в день, на двадцатые сутки после нашей встречи, он стоял передо мной – выглядел точно так же, как и при первой встрече, но слева и справа подмышками были зажаты два вытянутые фанерные ящичка. Он раскрыл обе крышки – там лежали левая рука и правая нога нашего будущего героя. Я обомлел от счастья! И что-то высказал. Он вынул руку-муляж из футляра, ухватился за деревянную круглую палочку, привязанную к крепкому скрученному шнурку и легко потянул – кисть руки судорожно дёрнулась. Я ещё раз восхитился, а он тем временем поставил муляж ноги на письменный стол и сказал:

– Теперь вы. Дёг'рните, – его длинный указательный палец уткнулся в плохо оструганную палочку.

– Не бойтесь, дёг'рните.

Я выполнил указание: нога – не только пальцы, но и вся икроножная мышца – судорожно сократилась. Это было уже художественное исполнение отдельной конечностью «роли укушенного» Такого и ожидать было нельзя… Его «рука» и «нога» были моей первой кинематографической победой. Я своего восторга не скрывал.

Он снисходительно прошелестел:

– Идите в бухгалтерию и сделайте так: по тысяче за каждый объект. Мне – по тысяче. Эти вычеты пусть оставят себе. Но прямо сейчас.

У-у-у! Он знал, что Киев запросил по «двадцать пять», ему кто-то сказал, в кино секретов нет! – помните: «двадцать пять тысяч за каждый объект». Его глаза чуть посмеивались, он был гордый настоящий мастер.

– Только чуг'р, деньги не мелочью! И весь пластик вег'рнуть – до г'рам-ма.

– Клянусь! – сказал я и поднял его «левую» и свою правую руку.

Этот жест ему понравился.

– Всё? – спросил он.

Дело было вовсе не в том, что Мастер сильно картавил и слова произносил по-местечковому нараспев, а в том, с каким безразличием он всё это проделывал – вовсе не заботясь о том, как к этому отнесётся собеседник.

Я знал, что научно-популярное кино вовсе не искусство, это род кинематографической деятельности, оно оперирует логическими, научными, поучительными, даже наставительными категориями – у него нет времени, возможности, способа оперировать образами, разве что подобием… А тут – одна рука, одна нога, и образ готов: по такой «руке-ноге» можно судить о человеке целиком. «Да он художник, скульптор, маэстро. Так, наверное, писали, лепили Буонаротти, Леонардо… Вот это трюк!..»

Я достаточно подробно рассказал о мастере для того, чтобы вы сразу догадались, о ком я вспомнил, когда пришлось отвечать на вопрос: «Откуда вы возьмёте настоящих акул?».

Живых нам снимет в Красном море знаменитый капитан Кусто – мы с ним оказались побратимами на VI Всемирном фестивале Молодёжи и Студентов в Москве. Они и мы разделили Первое место и Золото: он за «Мир тишины», мы за «Старт в стратосфере» – ему отдали и диплом и Золотую медаль, а нам заказали дубликаты. Ив Кусто любезно согласился на нашу просьбу, но ведь с теми, живыми акулами нашего героя не снимешь… Надо было срочно отыскать в Москве этого чудо-мастера, замечательного еврея. И уговорить его – согласится ли?.. Ведь он «штучка с ручкой», что захочет, то и отчубучит… Когда после столь благополучно выполненного заказа в бухгалтерии сказали, что он может придти за деньгами в четверг на следующей неделе, он молча взял подмышки оба ящичка и направился к выходу. Я понял, что мы его больше не увидим никогда… Поорали-покричали-поуговаривали, но деньги, все сполна, он получил в этот же день, только часом позже. И удалился без трогательного прощания.

Когда его привезли в Питер на «ЛЕНФИЛЬМ», и он степенно вошел…

Это был уже большой кабинет режиссера-постановщика с эркером и роялем!

Нас было двое, он один. И все в том же ужасающе длинном пальто, тот же усталый, безразличный взгляд:

– Ну, что теперь? – спросил он, как ни в чем ни бывало, как будто он только вышел за дверь и тут же вернулся.

На крышке рояля были разложены все разработки и множество фотографий. Ещё на научпопе мы с Никитой привыкли трудиться добросовестно и научно обоснованно: акулы всех видов и почти всех морей и океанов, с описанием размеров, расцветок, привычек и повадок… Он на всё это взглянул мельком, спросил:

– И какая?

Я ответил:

– Вот хотели с вами посоветоваться…

– Зачем?.. Вы уже посоветовались в Киеве?.. Сколько?..

У меня похолодело в животе. Киевский институт кибернематики запросил за радиоуправляемую двухметровую акулу сто семьдесят пять тысяч, а у нас на весь фильм было триста сорок!.. Я ему ничего не ответил, и он понял моё молчание.

– Так какая? И р'азмеры… р'азмеры?

– Вы будете здесь ночевать? Гостиницу вам приготовили…

– Нет. Сегодня ноль-ноль уеду.

– А чего торопитесь?

– Так…

Мы начали работу и вскоре согласились на том, что будут изготовлено три акулы: первая – два двадцать, вторая – метр пятьдесят, третья – метр ровно. Мы, все трое, не знали, как они поведут себя в воде, какая подвижность будет возможна – мы подстраховывались… Отдали ему все фотографии, подарили красивую папку – у него в руках вообще ничего не было.

– Никаких моторов-шмоторов, – сказал он на прощание. – Вот, во р'ту, здесь, будет кольцо – цепляете тонкую капроновую леску и тащите… Кто шустр'ее, у того будет побыстр'ее…

– А тонуть не будет?

– Не будет.

– Как думаете, извиваться хоть немного сможет? – я понемногу наглел.

– Что я ненормальный, чтобы делать АКУЛУ без «извиваться»? – и показал всей рукой, очень выразительно, как она должна плыть.

– Когда? – спросил он.

Я ответил.

– Два месяца – десять дней?.. Не густо, – посуровел. – Ладно. Забер'ёте вы – ваши люди. И ложе делаете вы – ваши люди… Я нар'исую, проставлю за-мер'ы. Гр'узовик ваш. Тащишки ваши. Телефон, адр'ес помощник знает.

– Теперь сколько?..

Он меня перебил:

– Три, две и одна, – всего шесть, – небрежно произнёс он.

– Мало. Получите восемь! – довольно грубо сказал я, грубо от неловкости.

Он долго, проницательно смотрел на меня, потом что-то тихо пробурчал, одно слово – возможно, это было «спасибо». На всякий случай я сказал:

– Это вам большое спасибо – второй раз выручаете.

– А что делать? – сказал мастер. – Дайте немного сейчас. Материал потребуется. Много…

На том мы и расстались.

По правде говоря, ведь я забыл… Стыд и позор! Забыл его исконно еврейские, уходящие в библейскую древность, имя, отчество и фамилию. Притворился, что помню. А на самом деле выдумал – по какой-то еле уловимой аналогии, намёку, похожести. Зато он сам, собственной персоной, засел в моей памяти, как защемило, прочно и навсегда: высоко и незыблемо, как память о пророках: потому что он «всё мог» – и при этом талантливо – он был уникум среди лучших мастеров… Где-то, когда-то смертельно оскорблённый людьми и страной, закрытый наглухо и навсегда хмурый, почти без просветлений – тяжелая судьба. Он ещё успел и отсидеть в каких-то наших лагерях, года три с половиной-четыре… Для него деньги всегда были на втором месте. На первом – всегда было призвание и признание. Восторг перед результатом труда, перед простотой выдуманной им конструкции или удивительно совершенным исполнением. И уважительное отношение к личности. Обязательно…

Я люблю рассказывать о нём… и показывать его. Люблю. Мои близкие утверждают, что всякий рассказ о нём я совершаю чуть по-другому, несколько фантазирую, что-то прибавляю… Обвиняют. Нет, я просто каждый раз вспоминаю новые подробности, или по ходу рассказа сами проявляются новые догадки. А что, разве нельзя? Разве это грех?.. Один замечательный московский преферансист, литератор и сценарист, сиильно заикаясь сказал: «Э-э-э, е-е-э-сли бы вы м-м-о-о-огли на-на-писать так, к-а-ак расс-ка-а-зываете – это был бы ве-е-елико-лепный расс-ка-а-а-з»…

– А так вам чего-то не хватает? – спросил я, вспомнив сразу холодный прищур Мастера.

– Хва-а-а-тает… за-за-за-впечатляющий рассказ…

Нет. Так, как рассказываю и при этом показываю, так я наверняка написать не смогу… Это другой жанр. Поэтому я и не пишу. Я его как бы рассказываю. Вам.

Распрощался с Питером без вздохов и слёз – уж больно сильную охоту они там на меня открыли. Вернулся в Москву. «Обстоятельства завели меня на Лесную улицу» – как говаривали и писали знатные писатели. Дошел до того места, где была старая клетушечная киностудия – она и теперь торчала из-за забора огрызком. Меня пропустили… В тесном дворике стояла предотъездная суета (переезжали в Химки, там достраивали громадную киностудию, оборудованную по последнему слову техники.

«По предпоследнему», потому что строили её свыше пятнадцати лет и всё оборудование малость поприувяло, постарело… В тесном, развороченном цехе подготовки нашел Ефима, того художника-постановщика, который когда-то отыскал Мастера и привёл его ко мне – ещё на картине «Ядовитые змеи». Мы были обоюдно рады встрече. Я сразу спросил об этом удивительном еврее.

– Ну, как же, конечно знаю. Имя – отчество – фамилия, вот адрес, телефон, – он раскрыл потрёпанную толстенную записную книжку. – Только он умер…

– Вот как?..

– Тогда же. Сразу после завершения вашего акульего заказа. Он заканчивал его уже совсем больной. Я его навещал – он спросил про вас, про фильм. Но я тогда ещё не успел посмотреть, или фильм ещё не вышел на экраны?.. Знатный был мастер. Больше таких нет. И ваших акул сделал по высокому классу, хоть выпускай в океан. Родственники, знакомые сбежались смотреть. Все ахали. И я в том числе.

– Вот нелепость, я его даже в титры фильма не поставил. Фирму «Рекенассосье», капитана Кусто обозначил, а его нет.

– Да ведь у нас вечная борьба за сокращение длины титров, – постарался успокоить меня художник.

– Вы знаете, где он похоронен?

– Конечно. Я ведь был на его похоронах. Людей собралось совсем мало – человек восемь-девять… – и Ефим на клочке бумаги, огрызком карандаша, наспех записал название кладбища, приблизительный адрес, как проехать, участок и номер могилы…

…Распрощался, бросил все дела, взял такси и поехал на кладбище.

При входе купил цветы, побродил по аллеям, нашел участок, мне помогли найти могилу – запущенная, неухоженная… Постоял, подумал о нём:

«Пусть Мастер простит, ведь я забыл его имя, отчество, фамилию… Не поставил в титры… Придумал ему другие, похожие на фамилию еврейского скульптора, сосланного в Среднюю Азию и там почившего в глубокой старости…Много лет спустя, о нём вспомнили в мире и назвали Еврейским Микеланджело».

Так бы, наверное, закончил этот рассказ какой-нибудь добротный российский писатель конца какого-нибудь века… Умиротворённо и с достоинством. А тут я действительно вернулся из Питера в Москву, действительно видел, как готовится к празднику киностудия, разговаривал с художником-постановщиком, и мы помянули добрым словом Мастера… Вот и всё… Ни на какое кладбище я не ездил, не отыскивал его могилы и не возлагал на неё цветы; я… Ну, иногда рассказываю друзьям, знакомым об этом удивительном человеке. Вот и сейчас… Простите… Простите великодушно… Вот теперь я могу сказать: «Так получилось, что всю последующую жизнь я помнил Вас – Ваш облик, повадки, Вашу неизбывную тоску, Ваш талант. И если встречу Вас Там, сразу узнаю, в каком бы обличии Вы ни предстали… Интересно, узнаете ли Вы меня?..»