Текст книги "История Рима. Книга третья"

Автор книги: Теодор Моммзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 43 страниц)

Одна из целей, поставленных себе Цезарем, – покорение Галлии – была за некоторыми незначительными исключениями достигнута постольку, поскольку это вообще может быть сделано мечом. Но другая половина начатого Цезарем дела далеко еще не была завершена, и германцы отнюдь еще не были принуждены повсюду признать рейнскую границу. Как раз в то время, зимою 698/699 г. [56/55 г.], на нижнем течении реки, куда римляне еще не проникали, произошло новое нарушение границы.

Германские племена узипетов и тенктеров, о попытках которых перейти через Рейн во владения менапиев говорилось уже выше, переправились, наконец, на менапийских же судах, обманув бдительность противника мнимым отступлением. Это была громадная орда, состоявшая вместе с женщинами и детьми из 430 тыс. человек. Они находились еще в окрестностях Нимвегена и Клеве, но носились слухи, что, следуя призыву кельтской патриотической партии, они намеревались вступить внутрь Галлии; слух этот подтверждался тем, что их конные отряды появились уже на границе области треверов. Но когда к ним приблизился Цезарь со своими легионами, измученные переселенцы не жаждали, казалось, новой борьбы, а были расположены принять земли от римлян, чтобы мирно обрабатывать их под римским верховенством. Пока велись об этом переговоры, у римского главнокомандующего возникло подозрение, что германцы только хотят выиграть время, пока вернутся высланные ими конные отряды. Основательно ли оно было или нет, трудно сказать, но еще более убежденный в этом после нападения, предпринятого, несмотря на существовавшее перемирие, неприятельским отрядом на его авангард, и раздраженный понесенными при этом чувствительными потерями, Цезарь решил отбросить всякие соображения международного права. Когда на следующее утро князья и старейшины германцев явились в римский лагерь просить прощения за предпринятое без их ведома нападение, они были задержаны, и римское войско внезапно напало на ничего не подозревавшую, лишенную вождей толпу. Это была скорее бойня, чем сражение. Кто не упал под мечом римлян, тонул в Рейне; только частям, отделенным во время нападения, удалось избежать этой кровавой бойни и вернуться обратно за Рейн, где сугамбры предоставили им пристанище в своих владениях, по-видимому, на реке Липпе. Образ действий Цезаря с германскими переселенцами встретил строгое и справедливое неодобрение со стороны сената, но, хотя и невозможно оправдать подобный поступок, он своим устрашающим влиянием положил конец нападениям германцев.

Цезарь нашел, однако, нужным пойти еще дальше и повести свои легионы за Рейн. Связей по ту сторону реки у него было достаточно. Германцы на тогдашней ступени их культуры были еще совершенно лишены национальной связи, а по части политической неурядицы, хотя и по другим причинам, они нисколько не уступали кельтам. Убии (на реках Зиг и Лан), наиболее цивилизованное из германских племен, были незадолго до того подчинены одним из могущественных свевских округов внутренней Германии и обязались платить ему дань; еще в 697 г. [57 г.] они через своих послов просили Цезаря избавить и их, подобно галлам, от владычества свевов. Цезарь не собирался серьезно заняться этим делом, которое вовлекло бы его в бесконечные предприятия, но ему казалось целесообразным хотя бы показать римское оружие по ту сторону Рейна, для того чтобы воспрепятствовать появлению германского оружия в Галлии. Защита, которую нашли бежавшие узипеты и тенктеры у сугамбров, была подходящим предлогом для этого. По-видимому, между Кобленцом и Андернахом Цезарь построил свайный мост через Рейн и перевел свои легионы из владений треверов в землю убиев. Несколько небольших округов заявили о своем подчинении, но сугамбры, против которых поход прежде всего и был направлен, предпочли при приближении римского войска удалиться внутрь страны вместе со своими клиентами. Могущественное свевское племя, притеснявшее убиев, – очевидно, это было то, которое позднее получило имя хаттов – точно так же очистило округа, примыкавшие к владениям убиев, и отвело негодное к войне население в безопасное место, между тем как всем способным носить оружие было приказано собраться в центре области. Римский полководец не имел ни повода, ни желания принять этот вызов; его цель, с одной стороны, произвести рекогносцировку, а с другой – внушить походом за Рейн уважение к своей силе если не германцам, то хотя бы кельтам и своим собственным соотечественникам, была в основном достигнута. После 18-дневного пребывания на правом берегу Рейна он вернулся в Галлию и разрушил сооруженный им мост черев Рейн (699) [55 г.].

Оставались еще островные кельты. При тесной связи, существовавшей между ними и кельтами на континенте и в особенности приморскими округами, понятно, что они участвовали в национальном движении, по крайней мере симпатизировали ему и предоставляли если не вооруженную поддержку патриотам, то хотя бы почетное убежище на своем защищенном морем острове каждому из них, который не чувствовал себя в безопасности на родине. Это не представляло пока непосредственной опасности, но в будущем она была несомненна, и римляне считали целесообразным, не предпринимая завоевания острова, придерживаться и здесь активной обороны и десантом на британском побережье показать островитянам, что рука римлян простирается и за канал. Уже первый военачальник, вступивший в Бретань, Публий Красс, переплыл оттуда на «Оловянные» (Сциллийские) острова у западной оконечности Англии (697) [57 г.]. Летом 699 г. [55 г.] сам Цезарь с двумя лишь легионами переправился через Ламанш в самом узком его месте ⁵¹51
  По существу дела, как и из определенных указаний Цезаря, ясно, что переправы Цезаря в Британию совершались из портов, находившихся между Калэ и Булонью, на кентское побережье. Часто делались попытки определить место точнее, но это до сих пор не удалось, известно лишь, что в первое плавание пехота села на суда в одной гавани, а конница в другой, находившейся в 8 милях к востоку от первой ( Caes., 4, 22, 23, 28), и что второй раз отплытие состоялось из той гавани, которую Цезарь нашел более удобной, а именно, из нигде более не поминаемой Итской гавани, отстоявшей от британского берега на 30 миль (по Цезарю, 5, 2) или на 40 (равняется 320 стадиям, по Страбону, 4, 5, 2, который, несомненно, заимствует у Цезаря). На основании слов Цезаря (4, 21), что он избрал «кратчайшую переправу», можно полагать, что он плыл не через Ламанш, а через Па-де-Калэ, но нельзя все же делать вывод, что он переправился по математически кратчайшей линии. Нужно быть верующим во вдохновение топографом, чтобы, обладая такими данными, самые достоверные из которых делаются почти непригодными из-за ошибочной передачи цифр, заниматься точным определением местности. Наиболее вероятно, что Итская гавань (относительно которой Страбон считает, по-видимому правильно, что оттуда в первое плавание переправилась пехота) находилась близ Амблетез, к западу от мыса Gris Nez, а гавань, откуда отплыла конница, – близ Экаль (Wissant), к западу от того же мыса; высадка же произошла, вероятно, к востоку от Дувра, близ Вольмер-кэстля.


[Закрыть], берег оказался усеянным массой неприятельских войск, и он поплыл со своими кораблями дальше, но британские боевые колесницы двигались сухим путем так же скоро, как римские галеры на море, и лишь с величайшим трудом римским солдатам под охраной военных судов, расчищавших им путь посредством метательных машин и ручных орудий, удалось достигнуть берега в виду неприятеля частью в брод, частью на лодках. В первую минуту страха ближайшие деревни сдались, но вскоре островитяне увидали, что неприятель слаб и не решается удаляться от берега. Туземцы скрылись внутрь страны и возвращались только для того, чтобы угрожать лагерю; флот же, оставленный в открытом рейде, потерпел большие повреждения при первом постигшем его шквале. Пришлось ограничиться отражением нападений варваров, пока не удалось кое-как поправить корабли и возвратиться на них к галльским берегам, прежде чем наступило суровое время года.

Цезарь был так недоволен результатами этой легкомысленно и с недостаточными средствами предпринятой экспедиции, что тотчас же (зимой 699/700 г. [55/54 г.]) велел снарядить транспортный флот в 800 парусных судов и вторично отплыл к кентскому берегу весной 700 г. [54 г.], на этот раз с пятью легионами и 2 тыс. всадников. Перед этой грозной армадой военные силы бриттов, собранные и на сей раз на побережье, отступили, не решившись вступить в бой. Цезарь немедленно двинулся в глубь страны и после нескольких удачных сражений переправился через реку Стоур; однако вопреки его воле, ему пришлось остановиться, так как флот опять был наполовину уничтожен в открытом море бурями канала. Пока корабли вытаскивались на берег и делались обширные приготовления для ремонта, уходило драгоценное время, которое было мудро использовано кельтами.

Храбрый и осмотрительный князь Кассивелавн, повелевавший в нынешнем Миддлессексе и бывший прежде грозой всех кельтов к югу от Темзы, сделался теперь заступником и передовым борцом всей нации и стал во главе обороны страны. Он скоро понял, что с кельтской пехотой ничего нельзя сделать против римской и что масса ополчения, затрудняющая снабжение и руководство, была лишь помехой для обороны. Поэтому он распустил его и удержал только боевые колесницы числом до 4 тыс., защитники которых, умевшие, спрыгнув с колесницы, бороться пешими, могли подобно римской конной милиции найти двоякое применение. Когда Цезарь снова был в состоянии продолжать свой путь, он нигде не нашел его прегражденным, но британские боевые колесницы постоянно двигались впереди и по обе стороны римского войска, производя эвакуацию страны, что при малом числе городов не представляло больших трудностей, препятствовали римлянам отделять от себя части и грозили их сообщениям. Римляне переправились через Темзу, по-видимому, между Квингстоном и Брентфордом, несколько выше Лондона. Войско шло вперед, но дело, собственно, не двигалось с места; главнокомандующий не одержал ни одной победы, солдаты не имели добычи, и единственный действительный результат похода – покорение тринобантов (в нынешнем Эссексе) – был не столько следствием страха перед римлянами, сколько глубокой вражды этого племени к Кассивелавну. С каждым шагом вперед возрастала опасность. Нападение на римскую корабельную стоянку, произведенное кентскими князьками по приказанию Кассивелавна, было отбито, но оно настоятельно напомнило о необходимости возвращения. Взятие штурмом большой британской лесной засеки, где в руки римлян досталось множество скота, было сносным завершением бесцельного продвижения вперед и являлось подходящим предлогом для возвращения. Сам Кассивелавн был настолько умен, что не хотел доводить опасного врага до крайности, и обещал, как требовал Цезарь, не беспокоить тринобантов, платить дань и дать заложников. О выдаче оружия или оставлении римского гарнизона не было и речи; даже эти обещания, поскольку они касались будущего, вероятно, не давались и не принимались всерьез. Получив заложников, Цезарь вернулся к своим кораблям, а затем в Галлию. Если он надеялся завоевать на этот раз Британию, а таковы, действительно, были, по-видимому, его намерения, то план этот потерпел полную неудачу – отчасти вследствие мудрой оборонительной системы Кассивелавна, а прежде всего из-за непригодности италийского гребного флота для вод Северного моря, – так как известно, что условленная дань никогда не выплачивалась. Ближайшая же цель похода – лишить островных кельтов дерзкого сознания их полной безопасности и заставить их в их же личных интересах не делать больше британские острова очагом континентальной эмиграции – была, надо полагать, достигнута, по крайней мере впоследствии не раздавалось уже жалоб на подобное покровительство.

Дело отражения германского нашествия и покорения континентальных кельтов было завершено. Но часто бывает легче покорить свободную нацию, чем удержать в повиновении покоренную. Соперничество из-за гегемонии, вследствие которого еще больше, чем от римской агрессии, погиб кельтский народ, было до известной степени прекращено завоеванием Галлии, так как завоеватель взял гегемонию в свои собственные руки. Частные интересы отступили на задний план, под общим гнетом все снова почувствовали себя единым народом, и бесконечная ценность того, что было легкомысленно проиграно, – свободы и национальности – измерялась теперь бесконечностью тоски. Но было ли, в самом деле, слишком поздно? Со стыдом и гневом пришлось сознаться, что нация, насчитывавшая, по крайней мере, миллион способных носить оружие мужчин, нация с древней и вполне заслуженной воинственной славой дала наложить на себя ярмо самое большее пятидесяти тысячам римлян. Покорение федерации средней Галлии, не нанесшей врагу ни одного удара, покорение бельгийского союза, который только собирался воевать, а с другой стороны, геройская гибель нервиев и венетов, умное и удачное сопротивление моринов и бриттов под предводительством Кассивелавна, все, что было сделано или упущено, что было достигнуто или не удалось, – все это разжигало умы патриотов, побуждая их к новым, по возможности, более единодушным и успешным попыткам. В особенности среди кельтской знати господствовало брожение, ежеминутно грозившее перейти в общее восстание. Еще до второго похода в Британию, весной 700 г. [54 г.], Цезарь нашел необходимым лично отправиться к треверам, которые, скомпрометировав себя в 697 г. [57 г.] в сражении с нервиями, не появлялись больше на общеземских собраниях и завязали более чем подозрительные сношения с зарейнскими германцами. Цезарь ограничился тогда тем, что увез с собой в Британию в составе конного отряда треверов наиболее видных деятелей патриотической партии, в том числе Индутиомара; он старался не замечать заговора, чтобы не превратить его суровыми мерами в восстание. Но эдуй Думнориг, также числившийся кавалерийским офицером при назначавшейся в Британию армии, а в действительности бывший заложником, категорически отказался сесть на корабль и вместо этого уехал домой; Цезарь не мог не преследовать его как дезертира; посланный за Думноригом отряд настиг и убил его, так как он пытался оказать сопротивление (700) [54 г.]. Убийство римлянами наиболее уважаемого рыцаря, принадлежавшего к самому могущественному и независимому из кельтских округов, было громовым ударом для всей кельтской знати. Все, кто придерживался подобных же взглядов – а таких было огромное большинство, – видели в этой катастрофе указание на то, что ожидало их самих. Если патриотизм и отчаяние побудили вождей кельтской аристократии к заговору, то теперь страх и чувство самосохранения заставили их нанести первый удар. Зимой 700/701 г. [54/53 г.] за исключением одного легиона, находившегося в Бретани, и другого, стоявшего в очень беспокойном округе карнутов (близ Шартра), вся римская армия, насчитывавшая шесть легионов, была расположена во владениях белгов. Вследствие ограниченности запасов хлеба Цезарь назначил стоянки своих отрядов дальше друг от друга, чем он делал обычно, в шести различных лагерях в округах белловаков, амбианов, моринов, нервиев, ремов и эбуронов. Самый восточный и сильнейший из римских лагерей, находившийся во владениях эбуронов, должно быть, недалеко от позднейшей Адуатуки (ныне Тонгерн), состоял из одного легиона, которым командовал виднейший из генералов Цезаря, Квинт Титурий Сабин, и, кроме того, из различных отрядов силой с поллегиона, под начальством храброго Луция Аврункулея Котты ⁵²52
  Котта хотя и не считался подчиненным Сабину, а был, подобно ему, легатом, был все же младшим и менее видным военачальником и в случае разногласия должен был, вероятно, подчиняться Сабину, – это видно как из прежней деятельности Сабина, так и из того, что всюду, где оба генерала называются вместе ( Caes., 4, 22, 37; 5, 24, 26, 52; 6, 32, но ср. 6, 37), имя Сабина всегда стоит впереди, а также из рассказа о самой катастрофе. Кроме того, невозможно предположить, чтобы Цезарь поставил во главе лагеря двух начальников с равными правами, не дав никаких указаний на случай разногласий между ними. К тому же эти пять когорт не составляли легиона (ср. 6, 32, 33), как и двенадцать когорт на рейнском мосту (6, 28; ср. 32, 33), а состояли, по-видимому, из отрядов других воинских частей, посланных для усиления этого лагеря как ближайшего к германцам.


[Закрыть]. Этот лагерь был внезапно окружен ополчением эбуронов во главе с их королями Амбиоригом и Катуволком. Нападение было так неожиданно, что отсутствовавшие из лагеря солдаты не могли быть созваны и были захвачены врагами. Впрочем, опасность была вначале невелика, так как в припасах недостатка не было, а попытка эбуронов штурмовать лагерь лишь показала силу римских укреплений. Но король Амбиориг сообщил римскому военачальнику, что в тот же самый день все римские лагери в Галлии подверглись такому же нападению и что римляне, несомненно, погибнут, если отдельные отряды не двинутся быстро на соединение друг с другом; что, в особенности Сабину, необходимо торопиться, так как против него идут и зарейнские германцы; что сам царь из дружбы к римлянам гарантирует им свободное отступление к ближайшему римскому лагерю, отделенному от них лишь двумя дневными переходами. Кое-что из этих заявлений казалось правдоподобным. Действительно, было невероятно, чтобы небольшой, особенно покровительствуемый римлянами округ эбуронов предпринял нападение самостоятельно, и при затруднительности сношений с другими отдаленными лагерями нельзя было презирать опасность нападения на римлян всей массы повстанцев, которая могла разбить их по частям. Тем не менее не подлежало никакому сомнению, что как долг, так и благоразумие предписывали отвергнуть предлагаемую врагом капитуляцию и остаться на порученном посту. На военном совете многие голоса, в том числе веский голос Луция Аврункулея Котты, отстаивали это мнение. Несмотря на это, Сабин решил принять предложение Амбиорига. Римское войско выступило на следующее утро, но в узкой лощине, на расстоянии полумили от лагеря, оно было окружено эбуронами, преградившими все выходы. Римляне пытались проложить себе путь оружием, но эбуроны отказались вступить в рукопашный бой и довольствовались тем, что из своих неприступных позиций бросали ядра в густую массу римлян. Растерявшись и как бы ища помощи против измены у самого же изменника, Сабин потребовал свидания с Амбиоригом. Оно было ему дано, причем и он и все сопровождавшие его офицеры были сперва обезоружены, а потом убиты. После гибели полководца эбуроны бросились одновременно со всех сторон на изнуренных и впавших в отчаяние римлян и прорвали их ряды; большинство, в том числе раненый уже прежде Котта, нашли в этом бою смерть; небольшая часть, которой удалось вернуться в покинутый лагерь, бросилась в следующую ночь на собственные мечи. Весь отряд был уничтожен.

Успех этот, которого едва ли ожидали сами мятежники, настолько усилил брожение среди кельтских патриотов, что римляне не были больше уверены ни в одном округе, за исключением эдуев и ремов, и восстание вспыхнуло в самых различных пунктах. Прежде всего эбуроны стремились использовать свою победу. Подкрепленные ополчением адуатуков, охотно воспользовавшихся случаем отомстить за зло, причиненное им Цезарем, и войском могущественных и непокоренных еще менапиев, они появились во владениях нервиев, которые тотчас же примкнули к ним, и вся эта масса, разросшаяся до 60 тыс. человек, двинулась на римский лагерь, находившийся в нервийском округе. Квинту Цицерону, командовавшему здесь, пришлось круто с его слабым отрядом, в особенности когда осаждающие, научившись у римлян, соорудили валы и рвы, навесы из щитов и подвижные башни и осыпали крытые соломой лагерные шалаши зажигательными снарядами и дротиками. Единственной надеждой осажденных был Цезарь, расположившийся на зимние квартиры с тремя легионами неподалеку оттуда, в районе Амьена. Для господствовавшего в стране кельтов настроения весьма характерно, что прошло много времени, прежде чем до главнокомандующего дошел хотя бы намек на катастрофу, постигшую Сабина, или на опасное положение Цицерона.

Наконец, одному из кельтских всадников удалось пробраться из лагеря Цицерона мимо неприятеля к Цезарю. Получив потрясающее известие, Цезарь немедленно выступил, правда, только с двумя слабыми легионами, в которых насчитывалось около 7 тыс. человек, и с 400 всадников. Тем не менее одной лишь вести о приближении Цезаря было достаточно, чтобы заставить мятежников снять осаду. И вовремя: в лагере Цицерона оставался невредимым разве только один человек из десяти. Цезарь, против которого обратилось теперь войско повстанцев, обманул противника насчет своей силы прежним способом, так часто и успешно применявшимся им; неприятель отважился атаковать римский лагерь при самых неблагоприятных обстоятельствах и потерпел поражение.

Странно, но характерно для кельтов, что вследствие одного этого проигранного сражения, или, скорее, вследствие личного появления Цезаря на месте боя, столь победоносно начавшееся и широко распространившееся восстание внезапно и плачевно окончилось. Нервии, менапии, адуатуки, эбуроны отправились по домам. То же сделали и отряды приморских округов, собиравшиеся было напасть на легион, стоявший в Бретани. Треверы, вождь которых Индутиомар, главным образом, и побудил эбуронов, клиентов могущественного соседнего округа, произвести нападение на Сабина, взялись за оружие после известия о катастрофе близ Адуатуки и вступили во владения ремов, чтобы напасть на легион, находившийся там под начальством Лабиена, но теперь и они прекратили борьбу. Цезарь охотно отложил до весны дальнейшие мероприятия против восставших округов, чтобы не подвергать свои измученные войска тягостям галльской зимы и чтобы появиться на арене борьбы, лишь когда уничтоженные пятнадцать когорт будут внушительным образом заменены набиравшимися по его распоряжению новыми тридцатью. Восстание тем временем развивалось далее, хотя до вооруженной борьбы дело пока не доходило. Главными центрами мятежников средней Галлии были, с одной стороны, округа карнутов и их соседей сенонов (близ города Санс), которые изгнали из своей страны поставленного Цезарем короля, а с другой стороны, область треверов, пригласивших к участию в предстоявшей национальной войне всю кельтскую эмиграцию и зарейнских германцев и созвавших всех своих бойцов, чтобы с наступлением весны вторично вторгнуться во владения ремов, уничтожить отряд Лабиена и установить связь с повстанцами на Сене и Луаре. Депутаты этих трех округов отсутствовали на созванном Цезарем в средней Галлии земском собрании, что означало такое же открытое объявление войны, как нападение части бельгийских округов на лагеря Сабина и Цицерона.

Зима приближалась к концу, когда Цезарь выступил, наконец, против мятежников со своей значительно усилившейся тем временем армией. Попытки треверов концентрировать восстание не удались; области, находившиеся в брожении, усмирялись одним вступлением в них римских войск, с теми же, где происходило открытое восстание, они расправлялись порознь. Прежде всего Цезарь разбил нервиев. Та же участь постигла сенонов и карнутов. Даже менапии – единственный округ, не подчинившийся еще Риму, – были вынуждены направленным против них одновременно с трех сторон нападением отказаться от долгое время сохранявшейся за ними свободы. Тем временем Лабиен готовил подобную судьбу и треверам. Первое нападение их не достигло цели отчасти вследствие отказа ближайших к ним германских племен дать им наемников, а отчасти из-за того, что Индутиомар, душа всего движения, пал в стычке с конницей Лабиена. Однако треверы все же не отказывались от своих замыслов. Они появились перед Лабиеном со всей своей ратью и ждали следовавших за ними германцев, так как вербовщики их нашли у воинственных народов внутренней Германии, в особенности же, должно быть, у хаттов, лучший прием, чем у обитателей берегов Рейна. Но когда Лабиен сделал вид, что хочет избежать боя и торопливо отступить, треверы атаковали римлян в самой неудобной местности еще до прибытия германцев и были совершенно разбиты. Явившимся слишком поздно германцам оставалось только скорее убираться, а области треверов – покориться. Власть снова досталась там главе римской партии, зятю Индутиомара Цингеторигу. После этих походов Цезаря против менапиев и Лабиена против треверов вся римская армия опять собралась во владениях последних. Чтобы отбить у германцев охоту приходить опять в Галлию, Цезарь еще раз переправился через Рейн с целью нанести по возможности решительный удар обременительным соседям; но так как хатты, верные своей испытанной тактике, готовились обороняться не на западной своей границе, а далеко в глубине страны, по-видимому, возле Гарца, Цезарь немедленно возвратился, оставив лишь гарнизон на переправе через Рейн.

Итак, со всеми народностями, участвовавшими в восстании, были сведены счеты; уцелели одни только эбуроны, но и они не были забыты. С тех пор как Цезарь узнал о катастрофе при Адуатуке, он носил траурную одежду и поклялся снять ее лишь тогда, когда отомстит за своих солдат, павших не в честном бою, а коварно убитых. Растерянные и беспомощные, оставались эбуроны в своих хижинах, видя, как соседние округа один за другим подчинялись римлянам, пока, наконец, римская конница из владений треверов вступила через Арденны в их страну. Эбуроны были настолько не приготовлены к этому нападению, что римляне едва не захватили короля Амбиорига в его собственном доме; лишь с трудом, в то время как его дружина жертвовала собой для него, спасся он в ближайший перелесок. За конницей последовали вскоре десять легионов. Вместе с тем окрестные народности были приглашены избивать объявленных вне закона эбуронов и грабить их страну вместе с римскими солдатами. Немало из них откликнулось на этот призыв; даже из-за Рейна прибыла смелая шайка сугамбрских всадников, которая, впрочем, и с римлянами держала себя не лучше, чем с эбуронами, и едва не захватила дерзким набегом римский лагерь под Адуатукой. Участь эбуронов была ужасна. Как ни скрывались они в лесах и болотах, охотников было больше, чем дичи. Некоторые, как, например, престарелый король Катуволк, сами покончили с собой; только немногим удалось спасти свою жизнь и свободу, но в числе этих немногих был и тот, за кем прежде всего гонялись римляне, – король Амбиориг; всего только с четырьмя всадниками бежал он за Рейн. За этой расправой с самой преступной из всех областей последовали в других областях суды над отдельными лицами, обвинявшимися в государственной измене. Время кротости миновало. По приговору римского проконсула был обезглавлен ликторами уважаемый карнутский рыцарь Аккон (701) [53 г.], чем было положено торжественное начало господству розог и секир. Оппозиция замолкла; повсюду царило спокойствие. В конце 701 г. [53 г.] Цезарь, по обыкновению, отправился за Альпы, чтобы следить вблизи за становившимся все более запутанным положением в Риме.

Но тонкий политик на этот раз просчитался. Удар, под которым пала голова Аккона, всколыхнул всю кельтскую знать. Положение дел в это время представляло больше шансов на успех, чем прежде. Минувшей зимой восстание не удалось только потому, что Цезарь лично появился на арене борьбы. Теперь же он находился далеко, так как предстоявшая гражданская война задерживала его на берегах По, и галльская армия римлян, стоявшая на верхней Сене, была лишена своего грозного главнокомандующего. Если бы теперь вспыхнуло всеобщее восстание, римское войско могло быть окружено со всех сторон, а почти не защищенная старая римская провинция наводнена кельтами, прежде чем Цезарь явился бы из-за Альп, если италийские затруднения не заставят его вообще позабыть о Галлии. Заговорщики из всех среднегалльских округов соединились; карнуты, больше всех затронутые казнью Аккона, вызвались выступить первыми.

В назначенный день, зимой 701/702 г. [53/52 г.], карнутские рыцари Гутруат и Конконнетодумн подали в Кенабе (Орлеан) сигнал к восстанию и перебили всех находившихся там римлян. Вся обширная страна кельтов была охвачена мощным движением; всюду зашевелились патриоты. Но ничто не взволновало так народ, как восстание арвернов. Правительство этой области, некогда при своих королях занимавшей первое место в южной Галлии и даже после потери первенствующего положения, вызванного неудачной войной с Римом, оставшейся по-прежнему одной из богатейших, культурнейших и могущественнейших во всей Галлии, до той поры нерушимо хранило верность Риму. И теперь еще патриотическая партия составляла меньшинство в общинном совете; попытка получить от него согласие на присоединение к восстанию была бесплодна. Поэтому нападки патриотов были обращены против общинного совета и существовавшего строя, тем более что изменение государственного устройства, поставившее у арвернов общинный совет вместо короля, последовало за победами римлян, и, вероятно, под их влиянием.

Вождь арвернских патриотов Верцингеториг, один из тех аристократов, какие встречались у кельтов, пользовавшийся в своей области и вне ее почти царскими почестями, к тому же человек представительный, храбрый и умный, покинул столицу и призвал крестьянство, столь же враждебное господствующей олигархии, как и римлянам, к восстановлению арвернской монархии и вместе с тем к войне с Римом. Народ тотчас примкнул к нему. Восстановление престола Луэрия и Битуита означало и объявление национальной войны против Рима. Единую установку, из-за отсутствия которой не удались все прежние попытки кельтской нации свергнуть иноземное иго, она обрела теперь благодаря новоявленному арвернскому королю. Верцингеториг стал для континентальных кельтов тем, чем для островных был Кассивелавн. Массами властно овладело сознание, что только он и никто другой может спасти нацию. Скоро мятежом был охвачен весь запад от Гаронны до самой Сены, и Верцингеториг был признан здесь всеми округами в качестве главнокомандующего. Там, где общинный совет чинил препятствия, народ принуждал его примкнуть к движению; только немногие округа, как, например, округ битуригов, позволили принудить себя к восстанию, но и это принуждение в действительности, быть может, было только видимостью. Менее благоприятную почву нашел мятеж в областях к востоку от верхней Гаронны. Все зависело здесь от эдуев, а они колебались. Патриотическая партия была очень сильна в этом округе, но старый антагонизм к игравшим руководящую роль арвернам, к большому вреду для восстания, ослаблял ее влияние, так как присоединение восточных кантонов, секванов и гельветов в свою очередь зависело от позиции эдуев, да и вообще им принадлежало решение в этой части Галлии.

В то время как мятежники старались, с одной стороны, склонить на свою сторону колебавшиеся еще кантоны, прежде всего эдуев, а с другой стороны, завладеть Нарбонном – один из их вождей, смелый Луктерий, появился уже в пределах старой провинции, на реке Тарне, римский главнокомандующий внезапно, среди зимы, нежданный как для друзей, так и для врагов, появился по сю сторону Альп. Быстро принял он не только необходимые меры для охраны старой провинции, но и послал через покрытые снегом Севенны отряд в область арвернов; но он не мог оставаться здесь, так как присоединение эдуев к кельтскому союзу ежеминутно могло отрезать его от армии, расположенной в районе Санса и Лангра. Тайком он отправился в Виенну, а оттуда, сопровождаемый лишь немногими всадниками, через область эдуев – к своим войскам. Надежды, побудившие заговорщиков к выступлению, не оправдались – в Италии было спокойно, а Цезарь опять стоял во главе своей армии.

Что же оставалось делать? Было бы глупостью предоставить при таких обстоятельствах решение дела оружию, которое уже вынесло свой безапелляционный приговор. Столь же разумно было бы пытаться потрясти Альпы, швыряя в них камни, как поколебать легионы силой кельтских отрядов, будь они собраны громадными массами или же отдавались бы в жертву порознь, округ за округом. Поэтому Верцингеториг отказался от мысли нанести поражение римлянам. Он решил следовать такому же способу ведения войны, благодаря которому Кассивелавн спас островных кельтов. Римская пехота была непобедима, но конница Цезаря состояла почти исключительно из кельтской знати и фактически распалась благодаря массовому отложению. Мятежники, состоявшие, главным образом, из знатных кельтов, имели возможность достигнуть в этом роде оружия такого преобладания, что они могли опустошать обширные области, сжигать города и села, уничтожать припасы, угрожать снабжению и сообщениям противника, который не в силах был серьезно помешать этому. Поэтому Верцингеториг устремил все свои усилия на умножение своей конницы и обычно связанных с ней при тогдашнем способе ведения боя пеших стрелков из лука. Многочисленные же, стеснявшие самих себя массы пешего ополчения он хотя и не отправил домой, но и не посылал их против врага и пытался постепенно привить им уменье рыть окопы, совершать переходы, маневрировать, а также сознание, что назначение солдата не только в том, чтобы драться. Беря пример с врагов, он перенял римскую лагерную систему, на которой была основана вся тайна тактического превосходства римлян, так как благодаря ей каждый римский отряд соединял все преимущества крепостного гарнизона со всеми достоинствами наступательной армии ⁵³53
  Разумеется, это было возможно, только пока оружие, употреблявшееся для нападения, было рассчитано, главным образом, на то, чтобы рубить или колоть. В современной же войне, как превосходно разъяснил Наполеон I, система эта стала непригодной потому, что при нашем оружии, действующем издали, развернутая позиция лучше концентрированной. В эпоху Цезаря было наоборот.


[Закрыть]. Правда, эта тактика, вполне пригодная для бедной городами Британии и ее сурового, энергичного и в общем единодушного населения, не могла быть целиком перенесена в богатые области на Луаре с их дряблыми обитателями, находившимися в состоянии полного политического разложения. Верцингеториг добился по крайней мере того, что теперь уже не старались, как прежде, отстоять каждый город, вследствие чего не удавалось отстоять ни одного; решено было уничтожить еще до нападения те места, которые невозможно было удержать, а сильные крепости защищать совокупными усилиями. Наряду с этим арвернский король сделал все зависевшее от него, чтобы заставить всех служить национальному делу, воздействуя на трусов и нерадивых неумолимой строгостью, на колеблющихся – просьбами и увещаниями, на корыстолюбцев – подкупом, на отъявленных противников – насилием и стремясь принуждением или хитростью добиться того, чтобы знатный и незнатный сброд проявил хоть какой-нибудь патриотизм.