Текст книги "История Рима. Книга третья"

Автор книги: Теодор Моммзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 43 страниц)

Однако враждебная римлянам партия кельтов, рассчитывавшая найти в гельветах мощную поддержку, в особенности эдуй Думнориг, брат Дивициака, бывший в своем округе вождем национальной партии, подобно тому как брат его стоял во главе сторонников Рима, добилась согласия секванов на проход гельветов через юрские ущелья в их землю. Римляне не имели никакого права помешать этому. Но с гельветским походом для них были связаны иные и более высокие интересы, чем формальная неприкосновенность римской территории, – интересы, которые могли быть ограждены лишь в том случае, если бы Цезарь, вместо того чтобы ограничиться, как все назначенные сенатом наместники и даже сам Марий, скромной задачей охраны границ, переступил во главе значительной армии за тогдашнюю государственную границу. Цезарь был полководцем не сената, а государства; он не колебался. Прямо из Генавы он отправился в Италию и со свойственной ему быстротой привел оттуда расположенные там три легиона, а также два других, вновь набранных. Эти войска он объединил с отрядом, стоявшим близ Генавы, и со всеми этими силами перешел Рону.

Неожиданное появление его во владениях эдуев, разумеется, тотчас же привело там к власти римскую партию, что было не безразлично для организации снабжения. Гельветов Цезарь застал занятыми переправой через Сону и переходом из области секванов во владения эдуев. Та часть, которая оставалась еще на левом берегу Соны, а именно, отряд тигоринов, была смята и уничтожена быстро наступавшими римлянами. Но основная масса находилась уже на правом берегу реки; Цезарь последовал за ней и совершил переправу, которую неуклюжий отряд гельветов не мог закончить в 20 дней, в 24 часа. Гельветы, которым этот переход римской армии через реку помешал продолжать их поход на запад, повернули на север, без сомнения предполагая, что Цезарь не осмелится следовать за ними далеко в глубь Галлии, и намереваясь снова обратиться к своей настоящей цели, лишь только он удалится от них. В продолжение 15 дней римское войско двигалось на расстоянии около одной мили от неприятеля, следуя за ним по пятам и дожидаясь благоприятной минуты, чтобы напасть на неприятельское войско при обещающих победу условиях и уничтожить его. Но эта минута не наступала. Как ни неповоротлив был караван гельветов, вожди их умели все же предупреждать нападение и не только были обильно снабжены припасами, но подробно информировались своими шпионами обо всем, что делалось в римском лагере. Римляне же стали ощущать недостаток в самом необходимом, в особенности когда гельветы удалились от Соны и подвоз рекой прекратился. Отсутствие обещанного эдуями провианта, которым прежде всего и были вызваны эти затруднения, было тем более подозрительно, что оба войска все еще передвигались по их территории. Затем обнаружилась совершенная ненадежность многочисленной, насчитывающей до 4 тыс. лошадей римской конницы, что было, правда, понятно, так как она состояла почти исключительно из кельтского дворянства, а именно из всадников эдуев под начальством известного врага римлян Думнорига, которых Цезарь принял скорее как заложников, чем в качестве солдат. Были все основания думать, что поражение, нанесенное им значительно более слабой коннице гельветов, было вызвано ими же самими и что именно они осведомляли неприятеля обо всем, что происходило в римском лагере. Положение Цезаря становилось опасным; с полной ясностью обнаружилось, что могла сделать партия кельтских патриотов даже у эдуев, несмотря на их официальный союз с Римом и на склонявшиеся к римской ориентации сепаратные интересы этого округа. Что же могло бы случиться, если бы римляне все дальше и дальше углублялись в эту возбужденную против них страну и удалились бы от своей коммуникационной линии?

В это время римляне проходили в небольшом расстоянии от главного города эдуев – Бибракте (Отэн). Цезарь решил силой завладеть этим важным пунктом, прежде чем продолжать поход в глубь страны, и весьма возможно, что он вообще намеревался отказаться от дальнейшего преследования и укрепиться в Бибракте. Но когда он, оставив преследование, направился к Бибракте, гельветы решили, что римляне собираются бежать, и в свою очередь напали на них. Цезарь другого ничего и не хотел. Оба войска выстроились на двух параллельных рядах холмов. Кельты начали бой, рассеяли выдвинутую вперед римскую конницу и атаковали расположенные по склону холма римские легионы, но должны были отступить перед ветеранами Цезаря. Когда затем римляне, используя свой успех, спустились в равнину, кельты снова двинулись на них, а оставленный в резерве кельтский отряд одновременно напал на них с фланга. Против него был послан резерв римской наступательной колонны, который оттеснил этот отряд от главной массы в сторону обоза, где он и был уничтожен. Главные силы гельветов были, наконец, вынуждены отступить и двинулись в восточном направлении – противоположном тому, куда направлялся их поход. День этот положил конец мечтам гельветов основать себе новую родину близ Атлантического океана, и гельветы были предоставлены милости победителя. Но и для победителей это был тяжелый день. Цезарь, имевший основания не совсем доверять своим офицерам, в самом начале сражения отослал всех их лошадей, для того чтобы войско его твердо уяснило себе необходимость держаться стойко. И действительно, если бы римляне проиграли это сражение, армия их была бы, вероятно, уничтожена. Римские войска были слишком изнурены, чтобы энергично преследовать побежденных; но вследствие заявления Цезаря, что он будет считать врагами римлян всех, кто окажет помощь гельветам, им отказывали во всякой поддержке всюду, где показывалась их разбитая армия, начиная с округа линголов (возле Лангра), так что гельветы, лишенные снабжения и своей поклажи и обремененные массой небоеспособной обозной прислуги, должны были подчиниться римскому полководцу.

Участь побежденных была сравнительно легка. Эдуям было приказано уделить в своих владениях место безземельным боям. Это поселение побежденных врагов среди могущественнейших кельтских округов имело почти такое же значение, как основание римской колонии. Гельветы и раураки, которых осталось немногим больше трети всей выселившейся массы, были, конечно, отосланы в их прежнюю область, которая была присоединена к римской провинции; население ее было допущено к союзу с Римом на выгодных условиях, чтобы под римским верховенством защищать на Рейне границу государства от германцев. Только юго-западная оконечность округа гельветов была занята римлянами, а расположенный здесь на красивом берегу Женевского озера древний кельтский город Новиодун (ныне Нион) был превращен впоследствии в римскую пограничную крепость Iulia Equestris («Юлиева колония всадников») ⁴⁸48
  Эпитет Equestris нужно понимать так же, как в названиях других колоний Цезаря обозначения sextanorum, decimanorum и т. д. Здесь получали земельные наделы кельтские или германские всадники Цезаря вместе, конечно, с правом римского или по крайней мере латинского гражданства.


[Закрыть].

Таким образом, грозившее нашествие германцев на верхнем Рейне было предупреждено, и вместе с тем была унижена враждебная римлянам кельтская партия. То же следовало сделать и на среднем Рейне, где германцы давно уже переправились на западный берег и где власть Ариовиста, соперничавшая в Галлии с римской, распространялась все далее. Предлог к разрыву найти было нетрудно. В сравнении с ярмом, которым грозил или уже наложил на них Ариовист, римское господство должно было казаться теперь большинству кельтов меньшим злом; меньшинство же, упорствовавшее в своей ненависти к римлянам, должно было замолчать.

Земский сход кельтских племен средней Галлии, на котором преобладало влияние римлян, обратился от имени кельтского народа к римскому проконсулу с просьбой о помощи против германцев. Цезарь согласился на это. По его предложению, эдуи приостановили платеж дани, следовавшей Ариовисту по договору, и потребовали возврата заложников. Когда же Ариовист напал на клиентов Рима вследствие этого нарушения договора, Цезарь выбрал это поводом для того, чтобы вступить с ним в непосредственные переговоры и потребовать от него, кроме возврата заложников и обещания жить в мире с эдуями, еще и обязательства не переводить больше германцев из-за Рейна. Германский полководец в полном сознании своего равноправного положения отвечал римскому, что северная Галлия покорилась ему по праву войны, точно так же как южная римлянам, и они не должны мешать ему облагать сборами своих подданных, как и он не препятствует римлянам взимать дань с аллоброгов. В дальнейших тайных переговорах выяснилось, что германскому князю хорошо известны римские дела; он упомянул о предложениях, сделанных ему из Рима, устранить Цезаря с пути и изъявил готовность помочь Цезарю достигнуть господства над Италией, если Цезарь предоставит ему северную Галлию; подобно тому как партийные распри кельтов открыли Ариовисту доступ в Галлию, так, казалось, ожидал он теперь укрепления своего господства от несогласий между римскими партиями. Уже много веков никто не разговаривал с римлянами таким языком совершенно равноправной державы, резко и настойчиво обнаруживающей свою самостоятельность. Когда римский полководец предложил германскому военачальнику явиться к нему лично, как делалось обычно с зависимыми князьками, Ариовист наотрез отказался прибыть. Поэтому нельзя было медлить, – Цезарь тотчас же двинулся против Ариовиста.

Панический страх овладел римским войском, в особенности офицерами, когда они узнали, что им придется встретиться с отборными германскими отрядами, 14 лет находящимися в походе; и в лагере Цезаря вследствие глубокого упадка римской морали и военной дисциплины дело едва не дошло до дезертирства и мятежа. Но главнокомандующий, объявив, что в случае нужды он выступит против неприятеля с одним только десятым легионом, сумел этим призывом к воинской чести удержать под знаменами не только этот легион, но и другие полки, в которых проснулся дух соревнования, и вдохнул в войско часть своей энергии. Не дав им времени на раздумье, он быстрыми маршами повел их вперед и, удачно предупредив Ариовиста, занял столицу секванов Везонтион (Безансон). Личная встреча обоих полководцев, состоявшаяся по желанию Ариовиста, была для него, очевидно, лишь предлогом для попытки покушения на Цезаря; спор между обоими владыками Галлии мог быть разрешен только силой оружия. Борьба временно приостановилась. Оба войска стояли недалеко друг от друга в нижнем Эльзасе, приблизительно в районе Мюльгаузена, в расстоянии одной мили от Рейна ⁴⁹49
  Гелер ( Göler, Caesars Gall. Krieg, 45 ff.) считает, что ему удалось обнаружить поле этой битвы под Сернэ, вблизи Мюльгаузена, что в общем согласно и с мнением Наполеона, который полагает, что сражение происходило возле Бельфора (Precis, 85). Предположение это, правда, не доказано, но оно согласуется с обстоятельствами, так как если Цезарю потребовалось семь дней на переход от Безансона до этой местности, то он сам объясняет это тем (1, 41), что сделал обход больше чем в 10 миль, чтобы избежать горных дорог; в пользу же того, что сражение происходило в 5, а не в 50 милях от Рейна, говорит основанное на столь же авторитетной традиции описание преследования, продолжавшегося до самого Рейна и происходившего, по-видимому, не несколько дней, а окончившегося в самый день битвы. Предложение Рюстова ( Rüstow, Einleitung zu Caesars Komm., 117) отнести поле сражения к верхнему течению Саара основано на недоразумении. Хлеб, ожидавшийся от секванов, левков, лингонов, они должны были доставить римскому войску не во время марша против Ариовиста, а перед выступлением на Безансон; это явствует из того, что Цезарь, указывая своим войскам на эти припасы, обнадеживал их еще предстоящей поставкой хлеба в пути. Из Безансона Цезарь господствовал над районом Лангра и Эпиналя, и, разумеется, ему легче было получать провиант отсюда, чем из истощенных округов, откуда он прибыл.


[Закрыть], пока Ариовисту не удалось пройти со своим значительно более сильным войском мимо римского лагеря, расположившись в его тылу и отрезав римлян от их базы и подвоза. Цезарь пытался выйти из этого затруднительного положения посредством сражения, но Ариовист от этого уклонился. Римскому полководцу оставалось лишь повторить, несмотря на незначительность своих сил, маневр противника и восстановить свои сообщения, приказав двум легионам пройти мимо неприятеля и занять позицию по ту сторону германского стана, в то время как четыре легиона остались в прежнем лагере. Ариовист, видя, что римляне разделили свои силы, пытался атаковать их меньший лагерь, но римляне отразили атаку.

Под впечатлением этого успеха было двинуто в бой все римское войско. Германцы также построились в боевом порядке, длинной линией, каждое племя само по себе; за ними, чтобы затруднить бегство, находились телеги с поклажей и с женщинами. Правое крыло римлян под предводительством самого Цезаря стремительно бросилось на врага и погнало его перед собой; то же самое удалось сделать и правому флангу германцев. Еще чаша весов не склонилась ни в ту, ни в другую сторону, но резервные части, как часто бывало в боях с варварами, и здесь решили исход борьбы в пользу римлян; их третья линия, своевременно высланная на помощь Публием Крассом, восстановила положение на левом фланге, что и обеспечило победу. Преследование германцев продолжалось до самого Рейна; лишь немногим, в том числе и Ариовисту, удалось спастись на правый берег (696) [58 г.]. С таким блеском началось римское владычество на могучей реке, которую впервые увидели здесь италийские солдаты; одним удачным сражением была завоевана линия Рейна.

Судьба германских поселений на левом берегу Рейна была в руках Цезаря; победитель мог бы их уничтожить, но он этого не сделал. Соседние кельтские округа секванов, левков, медиоматриков были невоинственны и ненадежны; германские же переселенцы обещали стать не только храбрыми стражами границы, но и лучшими подданными Рима, так как с кельтами их разъединяла национальность, а с их зарейнскими сородичами – личная заинтересованность в сохранении новоприобретенных земель, и при своем изолированном положении они не могли не быть верными центральной власти. Цезарь предпочел здесь, как и повсюду, побежденных врагов сомнительным друзьям; он оставил поселенным Ариовистом германцам – трибокам возле Страсбурга, наметам в районе Шпейера, вангионам близ Вормса – их новые поселения и поручил им охрану рейнской границы от их земляков ⁵⁰50
  Таково, по-видимому, простейшее объяснение происхождения этих германских поселений. Что эти племена были поселены на среднем Рейне Ариовистом, представляется вероятным потому, что они сражались в рядах его войска ( Caes., 1, 51) и не упоминаются раньше; а то, что Цезарь оставил им их поселения, подтверждается заявлением его Ариовисту, что он готов оставить в Галлии проживающих уже там германцев ( Caes., 1, 35, 43), как и тем, что мы встречаем их позднее в этих местах. Цезарь не упоминает о распоряжениях, сделанных им после сражения относительно этих германских поселений потому, что он вообще умалчивает обо всех своих организационных мероприятиях в Галлии.


[Закрыть]. Свевы же, угрожавшие на среднем Рейне владениям треверов, узнав о поражении Ариовиста, снова удалились во внутреннюю Германию, причем окрестные народности причинили им на обратном пути значительные потери.

Последствия этого похода были неисчислимы; они ощущались даже спустя тысячелетия. Рейн стал границей римской державы против германцев. В неспособной больше управляться самостоятельно Галлии римляне господствовали до той поры на южном побережье, а германцы попытались незадолго до того утвердиться на севере. Последние же события определили, что Галлия не только отчасти, но целиком подпадает под римское владычество и что естественная граница, образуемая могучей рекой, станет и границей политической. В лучшие времена свои сенат не знал покоя, пока Рим не распространил свое господство до естественных границ Италии – Альп, Средиземного моря и ближайших островов. Выросшее государство нуждалось в подобном же стратегическом округлении; но тогдашнее правительство предоставило это дело случаю и заботилось не о том, чтобы границы были пригодны для обороны, а лишь о том, чтобы ему самому не пришлось непосредственно их защищать. Чувствовалось, что теперь судьбы Рима стали управляться иным духом, иной рукой.

Фундамент будущего здания был возведен, но для того, чтобы достроить его и добиться полного признания римского господства галлами и рейнской границы германцами, недоставало еще многого. Правда, вся средняя Галлия, от римской границы до Шартра и Трира, беспрекословно подчинилась новому властителю, а на нижнем и среднем Рейне также нечего было пока опасаться нападения со стороны германцев. Только северные области – армориканские округа Бретани и Нормандии, а также могущественная конфедерация белгов не пострадали от ударов, нанесенных средней Галлии, и не видели основания подчиняться победителю Ариовиста. К тому же между белгами и зарейнскими германцами существовали, как было уже указано, тесные сношения, и близ устьев Рейна германские племена готовились переправиться через реку.

Вследствие этого весной 697 г. [57 г.] Цезарь двинулся со своим войском, состоявшим теперь уже из восьми легионов, против бельгийских округов. Памятуя храброе и успешное сопротивление, совокупными силами оказанное ими за 50 лет перед тем кимврам на границе своей страны, и подстрекаемые бежавшими к ним в большом числе патриотами из средней Галлии, белги выслали к южной границе конфедерации весь первый призыв своего ополчения, 300 тыс. вооруженных людей под предводительством короля свессионов Гальбы, чтобы дать там отпор Цезарю. Только один округ могущественных ремов (возле Реймса) увидел в этом иноземном нашествии повод свергнуть с себя власть своих соседей – свессионов, собираясь принять на себя в северной Галлии ту роль, которую в средней Галлии играли эдуи.

Войска римлян и белгов прибыли во владения ремов почти одновременно. Не решаясь вступить в бой с храбрым, в шесть раз превосходившим его силами врагом, Цезарь расположился лагерем к северу от реки Эны, недалеко от нынешнего Понтавера (Pontavert), между Реймсом и Ланом, на плоской возвышенности, которую частью река и болота, а частью рвы и редуты делали почти неприступной со всех сторон, и ограничивался тем, что оборонительными мерами отражал попытки белгов перейти через Эну и отрезать ему сообщения. Если он надеялся на то, что коалиция скоро распадется сама собой, то расчет его оказался правильным. Король Гальба был честный, всеми уважаемый человек, но руководство армией в 300 тыс. человек, находящейся на неприятельской территории, было ему не по силам. Войско не двигалось с места, и припасы истощались; в лагерь союзников стали проникать недовольство и раздоры. Так, белловаков, равных по силе свессионам и недовольных тем, что командование союзным войском досталось не им, невозможно было удержать, в особенности после того, как было получено известие, что эдуи в качестве союзников римлян готовятся ко вторжению во владения белловаков. Решено было распустить армию и разойтись по домам, и если, стыда ради, все племена вместе с тем обязались совокупными силами поспешить на помощь тому округу, который первый подвергнется нападению, то это невыполнимое обязательство было лишь неудачной прикрасой жалкого распада союза. Это была катастрофа, живо напоминающая ту, которая произошла почти в том же месте в 1792 г.; и, подобно походу в Шампани, поражение это было тем тяжелее, что оно совершилось без боя. Плохое руководство наступавшей армией позволило римскому главнокомандующему преследовать ее, точно побежденную, и уничтожить часть остававшихся до конца контингентов.

Но результаты победы этим не ограничились. Как только Цезарь вступил в западные кантоны белгов, они капитулировали один за другим почти без сопротивления: могущественные свессионы (возле Суассона), их соперники белловаки (близ Бовэ, Beauvais), а также амбианы (около Амьена). Города открывали свои ворота при виде странных осадных машин и катящихся к их стенам башен; кто не хотел сдаваться иноземному владыке, искал прибежища по ту сторону моря, в Британии.

Живее было национальное чувство в восточных кантонах. Виромандуи (возле Арраса), атребаты (близ Сен-Кентена), германские адуатуки (около Намюра) и прежде всего нервии (в Геннегау) с их значительной клиентелой, численностью мало уступавшие свессионам и белловакам и много превосходившие их храбростью и патриотической энергией, составили второй, более тесный союз и собрали свои войска в верховьях Самбры. Кельтские шпионы подробно осведомляли их о движениях римской армии; их знание местности, а также высокие стены, повсюду воздвигнутые в этих краях для преграждения пути конным шайкам разбойников, часто опустошавшим страну, позволяли союзникам скрывать большинство своих операций от взоров римлян. Когда римляне прибыли на Самбру, близ Бавэ (Bavay), и легионы стали разбивать лагерь на гребне левого берега, а конница и легкая пехота занялись разведкой на противоположных высотах, вся масса неприятельского ополчения внезапно обрушилась на последних и оттеснила их с холма к реке. В одно мгновенье противник перешел и через реку и неустрашимо бросился на штурм высокого левого берега. Рывшим окопы легионерам едва оставалось время, чтобы сменить заступ на меч; солдатам, многие из которых были даже без шлемов, пришлось сражаться где кто стоял, без правильной боевой линии, без плана, без настоящего руководства, так как вследствие неожиданности нападения и из-за пересеченной высокими изгородями местности отдельные части совершенно утратили всякую связь между собой. Вместо сражения происходил ряд нестройных стычек. Лабиен с левым крылом опрокинул атребатов и преследовал их по ту сторону реки. Римский центр оттеснил виромандуев с горы. Но правое крыло, где находился сам главнокомандующий, было без труда обойдено нервиями благодаря их значительному численному превосходству, тем более что центр, увлекшись своим успехом, очистил около него место; даже полуготовый римский лагерь был занят нервиями; оба легиона, сжатые каждый порознь в тесный клубок, атакованные спереди и с флангов, лишенные большинства своих офицеров и лучших солдат, были, казалось, готовы рассеяться и быть изрубленными. Римский обоз и союзные войска бежали уже в разные стороны; кельтские конные части, как, например, контингент треверов, мчались с опущенными поводьями, чтобы непосредственно с поля сражения доставить домой желанную весть о понесенном римлянами поражении. Все было поставлено на карту. Сам главнокомандующий схватил щит и боролся в первых рядах; его пример и его все еще вдохновляющий призыв остановили поколебавшиеся ряды. Римлянам удалось расчистить себе место и восстановить хотя бы связь между обоими правофланговыми легионами, когда подоспела помощь, – отчасти с крутого берега реки, куда прибыл тем временем вместе с обозом и римский арьергард, а отчасти с противоположной стороны, где Лабиен успел проникнуть до неприятельского лагеря, овладел им и, заметив, наконец, опасность, грозившую на правом фланге, послал на помощь своему главнокомандующему победоносный десятый легион. Нервии, отрезанные от своих союзников и атакованные одновременно со всех сторон, обнаружили при этой перемене счастья тот же героизм, какой они проявили, когда считали уже себя победителями, и боролись до последнего человека, стоя на груде трупов своих воинов. По их собственному свидетельству, из 600 их старейшин только трое пережили этот день.

После этого страшного поражения нервиям, атребатам и виромандуям пришлось признать римское главенство. Адуатуки, прибывшие слишком поздно, чтобы принять участие в сражении на Самбре, пытались еще, правда, держаться в своем укрепленном городе на горе Фализ (у реки Мааса, возле Гюи), но вскоре сдались. Ночное нападение на расположенный перед городом римский лагерь, на которое они решились после капитуляции, потерпело неудачу, и это вероломство было жестоко наказано римлянами. Клиентела адуатуков, состоявшая из эбуронов (между Маасом и Рейном) и других мелких соседних племен, была объявлена римлянами независимой, а пленные адуатуки были массой проданы с молотка в пользу римской казны. Казалось, что судьба, постигшая кимвров, преследовала и этот последний их обломок. По отношению к остальным покоренным племенам Цезарь ограничился разоружением их и взятием заложников. Ремы стали, конечно, ведущим округом в области белгов, подобно эдуям в средней Галлии; даже в последней многие из враждебных эдуям кланов перешли в клиентелу ремов. Только отдаленные приморские кантоны моринов (Артуа) и менапиев (Фландрия и Брабант), а также населенная по большей части германцами область между Шельдой и Рейном остались на этот раз в стороне от римского нашествия и сохранили свою исконную свободу.

Очередь дошла и до армориканских округов. Еще осенью 697 г. [57 г.] туда был послан Публий Красс с римским отрядом. Он добился того, что венеты, занимавшие в судоходстве первое место среди всех кельтских округов, так как они обладали портами нынешнего департамента Морбиган и значительным флотом, вообще все прибрежные округа между Луарой и Сеной покорились римлянам и выставили заложников. Однако вскоре они раскаялись в этом. Когда следующей зимой (697/698 г.) [57/56 г.] в эти края прибыли римские офицеры для распределения хлебных поставок, они в свою очередь были захвачены венетами в качестве заложников. Примеру венетов тотчас последовали не только армориканские, но и сохранившие еще независимость приморские кантоны белгов. Там, где, как в некоторых нормандских округах, общинный совет отказывался примкнуть к восстанию, толпа убивала его членов и с удвоенным рвением примыкала к национальному движению. Все побережье от устья Луары до устьев Рейна поднялось против Рима; самые решительные патриоты из всех кельтских округов спешили туда, чтобы участвовать в великом деле освобождения; ожидалось восстание всей бельгийской конфедерации, помощь из Британии и переход германцев из-за Рейна.

Цезарь отправил Лабиена со всей конницей на Рейн, чтобы подавить брожение в области белгов и в случае необходимости воспрепятствовать переходу германцев через Рейн. Другой подчиненный Цезарю военачальник, Квинт Титурий Сабин, был послан с тремя легионами в Нормандию, где сосредоточивались главные силы мятежников. Но настоящим очагом восстания было могущественное и способное племя венетов; против него был направлен главный удар как с моря, так и с суши. Децим Брут повел флот, составленный частью из судов покоренных кельтских округов, а частью из римских галер, наскоро построенных на Луаре, и снабженных гребцами из Нарбоннской провинции. Сам Цезарь вступил с главными силами своей пехоты в область венетов. Но они были подготовлены, умело и энергично используя преимущества, предоставляемые условиями местности в Бретани и обладанием значительным флотом. Страна была изрезана горами и бедна хлебом, города, расположенные большей частью на утесах и мысах, соединялись с материком лишь неудобными тропинками; осада была так же тяжела для наступавшей с суши армии, как и снабжение ее, между тем как кельты на своих кораблях легко могли снабжать города всем необходимым и в крайнем случае обеспечить эвакуацию их. Легионы тратили время и силы на осаду венетских городов, чтобы видеть, как исчезали в конце концов существеннейшие плоды победы на неприятельских судах. Когда поэтому римский флот, задержанный бурями в устье Луары, прибыл, наконец, к бретанскому побережью, ему было предоставлено решить исход войны морским сражением.

Кельты, сознавая свое превосходство в этой стихии, повели свой флот против эскадры, предводительствуемой Брутом. Флот их, состоявший из 220 парусных судов, был не только гораздо больше римского; прочные парусные корабли их с высокими бортами и плоским дном были гораздо лучше приспособлены к могучим волнам Атлантического океана, чем низкие, легко построенные весельные галеры римлян с их острыми килями. Ни стрелы, ни абордажные мостки римлян не достигали высокой палубы неприятельских судов, а об их дубовые доски бессильно ударялись железные носы римских кораблей. Но римские матросы стали перерезать укрепленными на длинных шестах серпами канаты, связывающие реи с мачтами на неприятельских судах; реи и паруса падали, и так как это повреждение неприятель не умел быстро поправить, то корабль становился вследствие этого негодным, как нынешнее судно, если у него упадут мачты, и римским лодкам легко удавалось соединенными силами завладеть неподвижным неприятельским кораблем. Когда галлы увидели этот маневр, они попытались отплыть от берега, где они вступили в бой с римлянами, и уйти в открытое море, куда римские галеры не могли за ними последовать. Но, к их несчастью, внезапно наступил полнейший штиль, и огромный флот, на сооружение которого приморские округа употребили все свои силы, был почти целиком уничтожен римлянами. Таким образом, это морское сражение – по историческим данным, древнейшее из происходивших на Атлантическом океане, – несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, окончилось победой римлян благодаря вынужденной обстоятельствами удачной выдумке, как это было и за 200 лет перед тем в битве при Милах.

Результатом одержанной Брутом победы была капитуляция венетов и всей Бретани. Скорее с целью устрашить кельтскую нацию, показав ей теперь, после многократно проявленной кротости с побежденными, пример страшной суровости с упорно сопротивляющимися врагами, чем с намерением наказать ее за нарушение договора и пленение римских офицеров, Цезарь приказал казнить весь общинный совет и продать в рабство всех граждан венетского округа до последнего человека. Этой тяжелой участью, так же как своим умом и патриотизмом, венеты, больше, чем какой-либо другой из кельтских кланов, приобрели право на сочувствие потомства. Ополчению приморских государств, собранному на берегу канала, Сабин противопоставил ту же тактику, посредством которой Цезарь за год перед тем одержал верх над белгами на реке Эне. Он придерживался оборонительного положения, пока нетерпение и лишения не расстроили ряды кельтского ополчения; тогда он сумел, скрыв от неприятеля настроение и силы своего войска, увлечь его на необдуманный штурм римского лагеря и разбил его, после чего ополчение рассеялось и вся область до самой Сены покорилась римлянам.

Одни только морины и менапии упорно отказывались признать римское господство. Для того чтобы принудить их к этому, Цезарь появился у их границы; но умудренные опытом своих соотечественников, они уклонились от сражения на границе своих владений и удалились в леса, в то время почти сплошь простиравшиеся от Арденн до Северного моря. Римляне пытались проложить себе дорогу через эти леса топором, нагромождая по обе стороны срубленные деревья как преграду против нападений неприятеля; но как ни смел был Цезарь, после нескольких дней тяжелого перехода он нашел лучшим, так как к тому же дело шло к зиме, дать приказ об отступлении, хотя лишь небольшая часть моринов была покорена, а могущественные менапии не были даже настигнуты. В следующем году (699) [55 г.], когда сам Цезарь был занят в Британии, б ольшая часть его войска опять была послана против этих племен, но и эта экспедиция осталась в основном безуспешной. Тем не менее результатом последних походов было почти полное подчинение Галлии римскому господству. Если средняя Галлия была покорена почти без сопротивления, то благодаря походу 697 г. [57 г.] бельгийские, а в следующем году и приморские округа силой оружия были вынуждены признать господство римлян. Те большие надежды, с которыми кельтские патриоты начали последний поход, нигде не осуществились. Ни германцы, ни британцы не пришли к ним на помощь, а в Бельгии одного присутствия Лабиена было достаточно, чтобы предупредить возобновление борьбы.

Объединяя с оружием в руках римские владения на Западе в одно сплошное целое, Цезарь не преминул установить сношения вновь покоренной страны, которая должна была заполнить интервал между Италией и Испанией, как с италийской родиной, так и с испанскими провинциями. Сообщения между Галлией и Италией были, правда, значительно облегчены проложенной Помпеем в 677 г. [77 г.] военной дорогой через Мон-Женевр, но с тех пор как вся Галлия стала подвластна римлянам, нужна была дорога, которая, начинаясь в долине реки По, пересекала бы гребень Альп не в западном, а в северном направлении, устанавливая более короткую связь между Италией и средней Галлией. Торговцам давно уже служила для этой цели дорога, которая вела через Большой Сен-Бернар в Валлис и к Женевскому озеру. Чтобы завладеть этим путем, Цезарь еще осенью 697 г. [57 г.] приказал Сервию Гальбе занять Октодурум (Мартиньи) и покорить жителей Валлиса, что, конечно, было лишь замедлено храбрым сопротивлением этих горных народностей, но не могло быть избегнуто ими. Для установления же связи с Испанией был отправлен в следующем году (698) [56 г.] в Аквитанию Публий Красс, которому было поручено принудить жившие там иберийские племена признать римское господство. Задача эта была нелегка, так как иберы были теснее сплочены, чем кельты, и лучше их умели учиться у своих врагов. Племена, жившие по ту сторону Пиренеев, в особенности храбрые кантабры, прислали подкрепление своим подвергшимся нападению сородичам. К ним прибыли опытные, обученные Серторием по римскому образцу офицеры, которые, по возможности, стали внедрять в значительном как своей численностью, так и мужеством аквитанском войске основы римского военного искусства, в особенности искусство устройства лагеря. Но превосходный военачальник, командовавший римлянами, сумел преодолеть все трудности и после нескольких упорных, но счастливо окончившихся сражений принудил к подчинению новому владыке все народности от Гаронны до подножья Пиренеев.