Текст книги "Грязные улицы Небес"

Автор книги: Тэд Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

Глава 6
ПРОБЛЕМАТИЧНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Когда позывы мочевого пузыря разбудили меня, снаружи было еще темно. Это всегда так работает: вы используете человеческое тело и становитесь рабом различных внутренних систем. Кстати, на Небесах вы не найдете душевых и туалетов, хотя ангелы по-прежнему едят и пьют. Они делают это по привычке, что, на мой взгляд, довольно странно и неэффективно.

Обычно мои земные тела находятся в рабочем состоянии. На вид вы дали бы мне лет тридцать, но мое телосложение несколько сильнее и прочнее, чем у среднего мужчины данного возраста. Поэтому тот факт, что я брел в темноте к унитазу, предполагал одну из двух возможностей: либо у меня начали сдавать почки, либо предыдущим вечером мне вздумалось неслабо напиться. Боль в голове указывала на второй вариант.

Эти подозрения усилились, когда я не узнал покрытие пола под босыми ступнями. В моей душевой я ощущал бы ногами холодную кафельную плитку, а тут лежал пушистый коврик. Бедственная ситуация была подтверждена при возвращении к кровати. Я понял, что на ней находился кто-то еще.

– Ты долго будешь крушить мою мебель? – сонным голосом проворчала Моника. – Чертов носорог! Даже поспать не можешь спокойно.

Мне хотелось спросить у Нэбер, что я делал в ее квартире, но в моем уме уже начинали проявляться воспоминания. Я вернулся в «Циркуль» за полчаса до закрытия и устроил спринтерский запой, надеясь забыть о зловонье свиного дерьма и о глазах Жировика – печальных на щетинистой морде хряка или абсолютно безумных и отвратительных на его человеческом лице. В какой-то момент ко мне подсела Моника. Мы принялись пить вместе и во время беседы дышать друг другу в лицо. Это вызвало необратимые последствия. Quod erat demonstrandum!Что и требовалось доказать!

Наверное, вы знаете, как трудно думать в моменты, когда ваша голова ощущается потным носком, в который залили жидкий цемент. Я прижался к телу Моники, потратил минуту, привыкая к незнакомому чувству мягкой постели с чистыми простынями, и, наконец, провалился в сон.

* * *

– Проснись, Смеющийся мальчик. [4]4
  Персонаж одноименной книги Оливера Лафаржа.


[Закрыть]

Моника стояла у окна спальной комнаты и, посасывая воду из бокала, смотрела через планки жалюзи на любимую Кедровую улицу. Моя гостеприимная хозяйка была частично обнаженной. Взглянув в ее направлении, я понял, что снаружи уже рассветало утро – того самого серого вида, который советовал людям: оставайтесь в постели. Хотя мне было интереснее смотреть на Монику. Если бы только не ее чертовский ум,подумал я. Термин «умная женщина» вызывал у меня подсознательный страх и находился почти первым в списке моих психических комплексов.

– Холодильник пустой, – сообщила она. – Из напитков остался только растворимый кофе.

Нэбер повернулась и взглянула на меня.

– Я думаю, ты должен предложить мне завтрак.

Как будто у меня был выбор, кроме стандартного ответа: «Слушаюсь, мэм»! Впрочем, мне самому не терпелось выпить крепкий кофе. Клянусь, если бы я не проводил все время в человеческом теле, то никогда бы не понял, в какой степени люди являлись рабами своих мясных контейнеров. Как я уже говорил, мне было приятно смотреть на Монику, стоявшую у окна, – на ее изящные формы и широкие бедра. Она не выглядела такой костлявой, как ее тезка в сериале «Друзья», и эти округлости прекрасно подходили ей. Конечно, факт, что она показывала их мне после разрыва наших предыдущих отношений, призывал меня к осторожности. Пьяная ошибка была простительной, но я совершенно не желал связываться с Моникой заново.

– Час назад тебе несколько раз звонили по телефону, – сказала она. – Может быть, случилось что-то важное?

Я догадался, что на мою электронную почту пришел отчет Жировика. Однако заинтересованность Нэбер показалась мне не совсем обычной. Неужели в уравнение Бобби-плюс-Моника возвращалась ревность? Или это была паранойя с моей стороны? Хотя разумное количество паранойи мне сейчас не помешало бы. Неделя выдалась сложной и тревожной.

– Ничего серьезного, – ответил я и застонал, потянувшись за брюками, которые валялись на полу. – О, как трещит голова! Адский папа! Даже волосы болят. Сколько мы выпили?

Она натянула облегающий свитер и посмотрела на меня через плечо. Похоже, ей не было так плохо. Мне показалось, что она даже радовалась моим страданиям.

– Достаточно, чтобы довести до слез Чико. Куда ты хочешь пойти? Как думаешь, блинная все еще открыта?

Она сказала это непринужденным тоном, но в моей голове зазвенели тревожные колокольчики. В период нашего совместного проживания, когда каждый из нас спал большую часть ночей в квартире другого, мы с Моникой любили ходить в блинную – особенно по воскресеньям.

– Нет, в это время дня там очередь на полчаса. Давай пойдем в «Устрицу Билла».

– В «Устрицу»? – хмуро переспросила она. – Их французские тосты на вкус, как картон. Ты уже отшиваешь меня, Доллар? Один пьяный трах и снова убегаешь на холмы? Я хочу приличных блинчиков!

– Нет-нет, все нормально, – сказал я не вполне искренне. – Просто у Билли по утрам продают алкоголь, а по пути имеются полдюжины «Купите и будьте здоровы». [5]5
  Сеть аптек, основанная в 1988 году. Прежде это название принадлежало разорившейся ретейлерской компании.


[Закрыть]

Я отчаянно нуждался в горсти аспирина и в «Кровавой Мэри». Меня могли бы понять только те люди, которые недавно видели расчлененный и освежеванный труп одного из самых неприятных обвинителей Ада.

* * *

Мы растянули завтрак до самого закрытия на санитарный час. Несколько «волосков укусившей собаки» [6]6
  Порция алкоголя, которая поправляет здоровье после сильного похмелья.


[Закрыть]успокоили мою голову. Остальную часть времени мы провели за чтением газет. В какой-то момент я вдруг почувствовал тошнотворный комфорт. Понимаете, мне действительно нравилась Моника, но… каких-то других чувств у меня к ней не было. А она видела в наших отношениях нюансы, которые я не замечал. Плюс математика совместного проживания уравновешивала каждую нашу счастливую неделю с ее последующим печальным аналогом, когда мы позже превращали друг друга в несчастных людей. Я не хотел еще раз становиться жертвой такой кармической расплаты. Ситуация и без того была сложной.

– Так что с тобой случилось, Бобби? – внезапно спросила Моника. – Прошлый вечер ты тоже был неразговорчивым.

– И поэтому ты притащила меня к себе домой? Чтобы развязать мне язык?

Она нахмурилась – наполовину шутливо, наполовину серьезно.

– Не будь таким букой. Мы провели прекрасную ночь, и ты сам об этом знаешь. Я просто тревожусь о тебе. Ты кажешься мне… каким-то ненормальным. Я понимаю, на тебя навалилась куча неприятностей. Трававоск, тот парень Уолкер и все остальное…

Разговор на подобную тему стоял последним в списке моих желаний. В лучшем случае Моника снова считала себя обязанной защищать меня. В худшем… я даже не понимал, чего она добивалась. Мне было неприятно, что Нэбер так настойчиво интересовалась подробностями моей прошлой недели. Кстати, паранойю можно называть и осторожностью – особенно когда вы живете в мире неправдоподобно бесконечного времени. Эта судорога возвращавшихся старых привычек начинала тревожить меня. Мне не хотелось возвращаться к прежнему «подкаблучному» состоянию.

– Ты грузишь меня все тем же дерьмом, но только с новой вишенкой на креме, – сказал я ей, расплатившись по счету. – Мне пора идти. Нужно сделать кое-какие дела. Счастливо оставаться. Не спеши. Допей свой кофе.

– Значит, уходишь?

Она посмотрела на меня с грустной улыбкой.

– Ладно. Было забавно. Как в старые времена.

– Вот именно. Как раньше.

Я не знал, что еще сказать, поэтому склонился и поцеловал ее в губы – без всяких обещаний и клятв.

– Может, еще увидимся. Вечером в «Циркуле».

– Да, в «Циркуле», – ответила она.

Я чувствовал, как она смотрела мне вслед. Не вполне осмысленное побуждение заставило меня подождать полминуты и пройти мимо витрины закусочной. Моника говорила по телефону. Ее лицо было серьезным. Конечно, это ничего не доказывало, но лучше я чувствовать себя тоже не стал. И я определенноиспугался. Мне не хотелось снова превращаться в парня, который никому не доверял. Паршивый способ мироощущения. Именно поэтому я и отказался от него.

Для такой ранней весны день выдался неожиданно теплым. Грузчики в порту перевозили на карах коричневые мешки. Зеваки грелись на солнце и, радуясь свежему бризу, наблюдали за яхтами и лодками. Когда мои клетки мозга ожили, я вспомнил о своем обещании – завтра мне предстояла опека над стажером Сэма. То есть этот вечер (при условии, если не вмешается адвокатская практика) был моим единственным шансом на рекогносцировку «Харчевни». До наступления сумерек я планировал съездить в район университета, чтобы осмотреть там студенческую забегаловку и определить возможные пути отхода. Кроме того, мне требовалось время для размышлений. Наверное, какой-нибудь парень мог бы обдумать ситуацию еще на протяжении неуклюжей беседы с бывшей любовницей (с которой он не желал сходиться заново). Но я, к сожалению, не относился к такой категории людей.

* * *

Даже если вам не доводилось бывать в Сан-Джудас, вы наверняка что-то слышали о Стэнфордском университете: «Гарварде» Запада, альма-матер нескольких президентов США и (хотя об этом мало говорится) колыбели бесчисленного количества жутких видов тактического оружия, включая водородную бомбу.

Напомню вам, что в середине девятнадцатого века на территории Северной Калифорнии был один-единственный крупный город – Сан-Франциско. Он начал развиваться в эпоху Золотой лихорадки, и с тех пор его процветание лишь набирало ход. Именно здесь, на пути к золотым приискам, всем искателям приключений продавали орудия старателей – и там же за бесценок покупали их у неудачников, которые возвращались назад. В этом городе за деньги можно было заказать любые услуги – в том числе незаконные. Через пасть залива, прямо напротив Сан-Франциско, быстро вырос Окленд, превратившийся в трамплин к золотым холмам Калифорнии.

Чуть позже появилось еще два крупных города. Один возник на юго-восточном конце залива и сформировался вокруг христианской миссии «Сан-Хосе». Другой стал скромным продолжением миссии «Сан-Джудас Тадео», располагавшейся на реке Редвуд. Даже сейчас вы можете найти идиотов, которые связывают это название с Иудой Искариотом – предателем Иисуса Христа (хотя уже через столетие разросшийся город постепенно начал соответствовать данному мнению). На самом деле Сан-Джудас был назван в честь Святого Иуды – покровителя всех обездоленных, нелюбимых и страждущих. Иными словами, бывший ученик Христа тут совершенно ни при чем.

Все больше людей нуждались в древесине для домов и лодок. На холмах западнее Сан-Джудас появились сотни лесопилок. Поселенцы углубили фарватер Редвуда и принялись перевозить на баржах бревна в новую гавань. Когда город начал разрастаться, на гряде Санта-Круз нашли нефть. Ее переправляли по реке в порты Сан-Джудас. Внезапный расцвет торгового и транспортного центра длился около десятка лет, но этого было достаточно, чтобы Сан-Хосе и другие претенденты на титул второго города Залива отказались от радужных грез.

С тех пор Сан-Джудас так и жил, пируя во время голода и проходя через стадии взлетов и падений. Нефтяной и портовый город постепенно обзавелся промышленностью. Во время Второй мировой войны здесь выросли оборонные заводы. Основным толчком для развития технологий стало обилие ученых и инженеров из Стэнфордского и других местных университетов. Таким образом, Сан-Джудас, наряду с Беркли и Сан-Франциско, превратился в центр информационной и технологической революции.

Основатель университета Леланд Стэнфорд был предпринимателем викторианской эры – для многих «бароном-разбойником». Став губернатором Калифорнии, он приступил к строительству огромного учебного заведения. Университет был назван в честь его единственного сына, погибшего от тифа. Первые несколько лет стройка велась по современным канонам архитектуры. Но затем супруга Стэнфорда умерла при пожаре, и губернатор не смог спасти ее по той причине, что дверь дома оказалась запертой. Он слышал ее ужасные крики и после этого никогда уже не был прежним человеком. Вместе с ним поменялся и вид учебного заведения. Университет перестал выглядеть открытым и гостеприимным местом – никаких современных зданий из светлого песчаника, никаких прекрасных панорам на западные холмы. Учебные корпуса росли вширь и вверх, вознося к небесам колючие шпили готических башен. После того как ушедший в отставку губернатор подарил свое детище государству, там выросли стены с бойницами и пушками. Они придали университету внушительный вид замка, осажденного вражеской армией.

Век назад Камино Рил (большая магистраль, идущая в направлении север – юг и соединяющая Сан-Франциско с дальней стороной залива) проходила через территорию университета. Где-то в двадцатых годах прошлого столетия Совет правления Стэнфорда решил, что студентам мешает шум проезжавших автомобилей. Городские власти закрыли свободный проезд по роскошной парковой зоне университета, перенесли дорогу в сторону и направили ее в длинный тоннель, который проходит под узкой частью стэнфордской территории. Сейчас у каждого водителя имеется широкий выбор: он может использовать тоннель; он может отстоять в очереди и, пройдя проверку, купить разрешение на проезд по участку дороги между закрытыми университетскими воротами; или он может повернуть назад и уехать к черту куда-нибудь подальше.

После фатального пожара, убившего миссис Стэнфорд, какой-то пьяный слуга – отвратительный жалкий мерзавец – пустил слух, что губернатор регулярно «наступал на пробку». Тем не менее долгие годы в стэнфордских кампусах и вблизи университетских стен не продавалось ни капли алкоголя. Через многие десятилетия этот остов правил дал течь. Хотя сам университет еще поддерживал былую трезвость, в тени его стен окопалось множество питейных заведений, ублажающих стэнфордских студентов. Похоже, изучение наук по управлению миром вызывает немалую жажду.

«Харчевня» была одним из баров, гнездившихся между Камино Рил и дорогой, ведущей в университет. Она располагалась всего лишь в нескольких ярдах от огромных закрытых ворот Брэннера, чьи черные гранитные колонны, покрытые блестящими полированными плитами, постоянно выглядят мокрыми, как после дождя. Поскольку «Харчевня» всегда казалась мне студенческой забегаловкой, я не заходил внутрь заведения. Однажды меня вызвали к клиенту, которого на парковке переехал пьяный профессор. Я помог погибшему студенту уйти на Небеса. Та стоянка была самым близким местом к вышеназванному бару.

Итак, если Жировик не ошибался, в «Харчевне» меня могли ожидать любые сюрпризы. Если тут развлекалась одна из самых крупных шишек Ада, то заведение действительно могло оказаться чертовски опасным. Приближаясь к этому притону, я чувствовал себя как частный детектив, который собирался устроить в мотеле искрометное разоблачение очередного супруга-изменника.

В деле Уолкера и Трававоска оставалось слишком много непонятных моментов. Чтобы разобраться с ними, мне требовалась помощь графини. Прежде всего, я был обеспокоен тем, как быстро и небрежно мои боссы согласились на требования Оппозиции и направили меня к их канцлеру для допроса. Я больше не чувствовал себя защищенным (надеюсь, вы понимаете меня). Мне требовался другой взгляд на данный вопрос – перспектива, которую могла дать невероятно привлекательная женщина. Тут не было моей вины. Просто так сложилась ситуация. Во всяком случае, мне хотелось верить в это объяснение. Должен признать, что, несмотря на наше мимолетное знакомство, я с трудом отгонял мысли о таинственной и очаровательной графине.

Потому что это ее способ соблазнения,напомнил я себе. Эдакий маленький фальшивый червячок, извивающийся над зубастой пастью глубоководной рыбины.

Я видел этот бар несчетное количество раз – особенно его знаменитую вывеску «Харч…ня», с двумя разбитыми буквами. Заведение выглядело как студенческий погребок середины прошлого века – длинное низкое деревянное строение с крохотными окнами. Стены пестрели остроумными надписями прежних выпускников и рекламами «вам повезло: мы предлагаем два наших товара по цене одного». Когда я переступил порог поцарапанной и многократно перекрашенной двери, меня удивило, каким большим на самом деле было заведение. Главный зал уходил в соседнюю пристройку, и в тусклом свете ламп, свисавших с низкого потолка, я изумлялся количеству людей, посещавших эту забегаловку, – причем в середине рабочего дня.

В глаза бросалась необычная конфигурация бара. В каком-то смысле она больше подходила бы ночному клубу – особенно обшарпанная танцевальная площадка и небольшая сцена в конце зала. Однако больше всего меня смутило поведение посетителей. Обычно студенческие питейные заведения выделяются большими деревянными столами и кувшинами с дешевым пивом. Там много шума и мало таинственности. «Харчевня» же, с ее вульгарными кабинками, наоборот, напоминала тихое местечко, где бизнесмены «снимали» на выходные одиноких домохозяек. Естественно, здесь была и университетская поросль, но она вела себя не по-студенчески, если вы понимаете, о чем я говорю. Вместо групп по три-четыре и более человек, которые можно было бы ожидать в подобной забегаловке, многие посетители сидели парами. В темных узких кабинках сутулились унылые одиночки, занимавшиеся асоциальным беспробудным пьянством, которое, как я знал по собственному опыту, не оставляло веселых воспоминаний.

Честно говоря, я даже не осмотрел это заведение. Оно ужасно не понравилось мне. Поначалу я хотел подойти к татуированному бритоголовому бармену и, заказав кружку пива, ненавязчиво проверить служебные выходы и комнаты отдыха. Мне нужен был план для вечернего визита в «Харчевню». Но по вполне понятной причине я не стал уподобляться одиноким пьяницам – даже в целях рекогносцировки. Через пару минут я вышел из бара и зашагал к стоянке машин.

* * *

За весь день ко мне не поступило ни одного вызова. Избегая новых разногласий с Моникой, я решил не появляться в «Циркуле». Вместо этого я направился в наш офис: двухэтажное здание на Арочной улице, которое мы, адвокаты, делили друг с другом, используя адрес для легализации личностей в реальном мире. Как правило, мы числились страховыми агентами или репортерами. Такие социальные маски помогали нам эффективно совать нос в чужие дела и выполнять наш ангельский труд. Единственной персоной, которая действительно работала в офисе, была секретарша по имени Алиса. Многие адвокаты (в том числе и я) имели тела в возрастной категории от двадцати до тридцати лет. Я не знаю, как Алиса получила свою должность, но, судя по виду, ей исполнилось не меньше пятидесяти пяти. Ее полнота говорила о мнимом пристрастии к фастфуду (если только она действительно не питалась фастфудом по собственной воле). В любом случае она вряд ли радовалась своим пышным формам. Честно говоря, она никогда и ничему не радовалась.

– Привет, Алиса, – поздоровался я. – Имеется ли что-нибудь такое, о чем мне следует знать?

Она даже не стала отрывать взгляд от компьютера.

– Кроме того, что ты круто облажался с Уолкером?

– Спасибо, я тоже рад видеть тебя. Но это ты послала меня к нему, верно?

Алиса приподняла бровь, неаккуратно подведенную коричневым карандашом.

– Конечно, я. Разве ты видишь тут кого-то другого? Твой глупый дружок был вне доступа, поэтому я отдала клиента тебе. И ты там заварил какую-то кашу.

Никакой новой информации.

– Ты сокровище, Алиса. Сэм сказал, что он шагнул в портал, и связь с тобой прервалась. Ты слышала о таких неисправностях? И было ли что-то странное в том вызове?

– Это изредка случается. Возможно, из-за погоды вне времени. Точнее, не из-за погоды…

Она покачала головой, открыла ящик стола и вытащила пакетик «Эм-энд-Эмс». Алиса высыпала на ладонь щедрую горсть разноцветных драже, убрала пакетик и, не предложив мне ни одной конфеты, загрузила сладости в рот.

– Что касается вызова к клиенту, мистер любопытный детектив, – с набитым ртом прошамкала она, – то он пришел от центрального диспетчера. Все как обычно.

Алиса осталась печатать отчеты и грызть драже, а я поехал домой. Мне хотелось выпить кофе и поработать с файлами, которые прислал Жировик. Вечер уже вступал в свои права. Стамбаух-стрит была заполнена людьми, возвращавшимися с работы. Казалось, что все жильцы моего многоквартирного дома одновременно зашли в фойе. Чтобы не толкаться в кабине лифта, я дождался следующей очереди.

В коридоре на четвертом этаже меня насторожил странный запах. От него чесались ноздри и глаза. Не успев как следует встревожиться, я дошел до своей квартиры и увидел на двери отпечаток огромной лапы. Он был размером с рулевое колесо автомобиля. Древесина под ним почернела и обуглилась. Вокруг пузырилась краска. Чуть выше виднелись царапины, оставленные длинными когтями. Они походили на извилистые шрамы. Мое сердце пропустило удар и быстро застучало в груди, как у обычного напуганного человека. Кожа стала холодной, словно корка льда. Я быстро осмотрелся по сторонам, но в коридоре никого не было.

«Пылающая рука». Кто-то отметил дверь квартиры «пылающей рукой». Ад намекал, что время моей жизни закончилось. Остальное мне как бы давалось взаймы. Нас учили, что такой знак инфернального недовольства получали только глупцы, пытавшиеся обмануть самого дьявола.

Очевидно, кто-то считал меня полным придурком.