Текст книги "Спроси у зеркала"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)
– Да с кем ты споришь? – спросил Генка. – Нашел, кого учить уму-разуму. Она ж еще действительно маленькая, ни фига не соображает. Вот вырастет, выйдет замуж, тогда и будет думать, переживать.
– Ну уж фигушки, – возмутилась Лариска. – Это пусть муж и думает, и переживает! Не женское это дело, переживать.
– А чем же, по-твоему, должна заниматься женщина? Стиркой, уборкой, кухней – и больше ничем? Ну, еще детей рожать, естественно…
– Фи, еще чего не хватало! Стирками-уборками должны заниматься домработницы! А жена – это Женщина, – мечтательно протянула Ларочка.
– Ну, это смотря за кого замуж выйдешь, – парировал Генка. – Не слишком многие мужики могут позволить своим женам оставаться только женщинами.
– Вот это ты верно заметил, – сказал Валерик. – Далеко не многие. Вот, Ларочка, и задумывайся с раннего детства, за кого замуж выходить, чтобы потом горько не плакать. За банкира или за какого-нибудь инженера-конструктора. Думай, кто сможет обеспечить тебе должный уровень, к которому ты привыкла.
– А к чему она привыкла? – встрял Генка. – Ты знаешь, к чему она привыкла? Ты знаешь, как у них в доме заведено, ты там слишком часто бываешь? Она-то, скорее всего, привыкла как раз к обратному, у них-то домработницы нету, а мамаша целыми днями на работах крутится. Это тут, при нас она такая вся из себя разбалованная кукла, а дома с нее эта спесь, небось, в мгновение слетает.
Ларочка скривилась. Разговор уже явно вышел за пределы приятной беседы. Ну Генка-то, Генка! Откуда в нем эта проницательность взялась? Откуда он-то знает, что дома она совсем другая? Правда, дома Лариса проводит не так уж много времени, но время это ей решительно не нравится. Дома она никогда не может наслаждаться ничегонеделанием, дома всегда находится занятие. То картошки начистить, то пропылесосить да пыль протереть, полы помыть. Эх, как верно Генка заметил – нету у них домработницы, нету…
– Ой, ладно, завелись, – недовольно протянула она. – Зануды! Валер, у тебя спирту не найдется?
Дидковский молча выпучил на нее глаза, Горожанинов же вслух рассмеялся:
– О, юная алкоголичка! А водка тебе не подойдет, вот так вот сразу на спирт потянуло?
– Дурак, – равнодушно заявила Лариска. – Можно и водку, но лучше спирт. Иначе эту фигню шиш смоешь.
И, не выходя из-за стола, принялась разматывать грязную повязку на руке. Полюбовалась пару секунд на собственное художество – действительно красиво получилось, буковки все ровненькие, одна к одной, как будто через трафарет нанесены. Плюнула на скомканный в руке бинт, потерла надпись. Картинка только немножко размазалась, но стираться и не думала.
– Ну так как насчет спирта? – недовольно спросила она.
Дидковский замер. Может, сейчас она откроет тайну – кто его соперник?
– Лар, а что это за Андрей такой? – спросил как можно безразличнее, но внимательный слушатель непременно обратил бы внимание на напряженность в его голосе. Однако к его счастью внимательных слушателей за столом не оказалось.
– Да так, – совершенно равнодушно ответила Лариска. – Ты его не знаешь. Так ты мне дашь спирт или как? Ген, у твоих-то стариков наверняка спирт должен быть, от Валерки фиг дождешься. Пошли к тебе, смоем эту фигню.
И, не обращая ни малейшего внимания на то, что хозяин со всех ног кинулся на кухню за водкой, Ларочка решительно направилась в коридор. Уже обуваясь, недовольно оглянулась:
– Ген, ну ты идешь, или как?
Горожанинов лениво поднялся и пошел в прихожую.
Глава 4
Откружил школьный вальс, отгремел выпускной бал. Впереди маячило поступление в институты-университеты. Пожалуй, самое тяжелое лето для всех выпускников школ, самое напряженное. А потому Изольда Ильинична озаботилась здоровьем любимого сыночка. Дидковские каждое лето выезжали к морю всей семьей, теперь же, казалось, сам Бог велел. И предстоящее поступление в Университет Экономики и Финансов вовсе не повод отказываться от летнего отдыха.
Единственное, что отличало это лето от всех предыдущих, так это то, что Изольда Ильинична озаботилась не только Валеркиным отдыхом.
– Лиза, я вот что хотела у тебя спросить, – завела она разговор при очередной встрече с парикмахершей. – Где вы собираетесь отдыхать этим летом?
Елизавета Николаевна грустно усмехнулась:
– Ой, Изольда Ильинична, я вас умоляю – какой отдых? Лето в разгаре, у меня самая работа. Народ разъезжается по курортам-санаториям, каждый хочет быть там самым красивым. Да и те, что остаются в городе, про меня не забывают. Это зимой клиентов не дозовешься, не докричишься – под шапки спрячутся и думают, что и так сойдет. А лето у меня – горячая пора, как у колхозников. Если мне и можно когда недельку-другую отпуска взять, так это зимой. Да вы ж знаете, я и зимой не особо отдыхаю – некогда мне отдыхать, деньги зарабатывать надо.
Клиентка отозвалась:
– Зарабатывать, оно то, конечно, дело хорошее, да вот только и отдыхать ведь надо время от времени, оздоравливаться. Всех денег все равно не заработаешь, а здоровье – дело хрупкое. Смолоду надорвешься – потом никаких денег не хватит на его восстановление.
– Ох, Изольда Ильинична, мне даже думать об отдыхе некогда. У музыкантов зарплата сами знаете какая. Мы только-только за квартиру расплатились, меблишку какую-никакую прикупили, так уже опять нужно делать ремонт. Да и о Лариске надо бы подумать…
– Это ты о приданом, что ли? – усмехнулась Дидковская.
– Ой, да какое там приданое? Кто в наше время думает об этой чепухе? Были бы деньги, а приданое молодые сами купят. Нет, Изольда Ильинична, я говорю об образовании. Нынче бесплатные университеты только во дворе, да нам такое образование даром не надо. Знаниями она у меня особо не блещет и надежды на то, что она вдруг резко изменит отношение к учебе, у меня уже не осталось. А стало быть, на бесплатное образование Лариске рассчитывать нечего – понабегут медалисты да блатные, моей при любом раскладе места не хватит. Так что уже сейчас нужно что-то откладывать, чтобы потом не плакать горько. А вы говорите – отдых…
Елизавета Николаевна ловко взбивала не слишком густые и уж совсем тонкие волосы клиентки, подбрызгивала лаком у самых корней, чтобы хоть как-то создать необходимый объем. Клиентка же на какое-то время притихла, словно обдумывая внезапно пришедшую в голову идею. На самом-то деле идея была далеко не свежа – Изольда Ильинична вынашивала ее еще с зимних каникул.
– А что ты скажешь, Лиза, если я предложу тебе взять Ларочку с собой? Ты же знаешь, мы каждый год ездим к морю, поедем и в этом, я как раз собиралась заказывать путевки. У Валерика год очень тяжелый выдался, я просто обязана его оздоровить, несмотря на грядущее поступление в университет. Мы могли бы и Ларочку с собой прихватить. Как ты на это смотришь?
Елизавета Николаевна только отмахнулась:
– Ой, Изольда Ильинична, о чем вы говорите? Оно вам надо, мои проблемы решать? Вы и так ее столько лет можно сказать на своих плечах тащили, за что я вам премного благодарна. Нет-нет, милочка, спасибо огромное за предложение, но я же прекрасно понимаю, что вы его сделали сугубо под впечатлением моего рассказа о тяжелом житье-бытье. Нет-нет, у нас все совсем не так уж и плохо, это я несколько сгустила краски. Просто времени у меня ни на что не хватает, а в остальном – все в полном порядке…
– Да где же 'в порядке', Лиза, о каком порядке ты можешь говорить, если у тебя Ларочка к тринадцати годам моря не видела! И не спорь со мной, она нам не помешает. Так что я заказываю путевку и на нее тоже.
– Ну что вы, Изольда Ильинична, зачем вам моя обуза? Нет, я так не могу. Не надо, она и в городе нормально отдохнет. Поедет к бабушке на дачу…
Однако Дидковская не была намерена уступать победу в этом споре кому бы то ни было. Она уже все давным-давно решила, и четыре путевки были уже не только заказаны, но и выкуплены, а стало быть, все именно так и будет, или она не Дидковская!
– Дача-то наверное тоже неплохо, свежий воздух, витамины, но, Лиза – нельзя же отдых на даче приравнять к отдыху на море! Да и сколько она у тебя будет на даче? В лучшем случае будет приезжать на выходные, а остальные дни будет дышать пылью и бетонным московским воздухом. Нет, дорогая, Ларочка поедет с нами. И не смей называть ребенка обузой! Ты же знаешь, для нас Ларочка – как родная, я люблю ее искренно и нежно. Все, Лиза, даже и не спорь, я приняла такое решение. Да не переживай ты так – я с нее глаз не спущу. А если я и отвернусь когда – Валерик непременно будет рядом. Не волнуйся, привезу я твоего ребенка живого-здорового, все будет хорошо.
Елизавета Николаевна заколебалась. Вроде и хотелось, чтобы Ларочка отдохнула по-человечески, чтобы ребенок, наконец, увидел море. Да неудобно навешивать свои проблемы на чужих людей. Спасибо Изольде Ильиничне за доброту, за согласие приглядеть там за Ларочкой, но надо все-таки хотя бы оплатить путевку.
– А сколько путевка стоит?
Изольда Ильинична с мягкой улыбкой положила свою ладонь, щедро усыпанную неприятными рыжими пятнами, поверх руки парикмахерши:
– Не волнуйся, Лиза, для нас это не деньги. Мы же столько лет знаем друг друга, столько раз друг дружку выручали. Перестань, еще не хватало нам с тобой считать копейки. Ты себе работай спокойно, раз у тебя самый хлебный сезон, а Ларочка поедет с нами. Аркадий твой, небось, опять на гастроли намылился?
Елизавета Николаевна с легким вздохом кивнула:
– Опять…
– Ну вот видишь, и ты заодно отдохнешь. Если не от работы, так хотя бы от семьи. Не волнуйся, Лиза, все будет хорошо…
Ларочка и море… Это был самый большой подарок в Валеркиной пока еще столь недолгой жизни. Подарок за успешное окончание школы. Впереди было поступление в университет, но это было делом практически решенным – Валерик даже не будет пытаться поступить на бюджетное отделение, к чему делать лишние телодвижения? Нет, у папеньки, достопочтенного Владимира Александровича, имеется достаточно знакомств на разных уровнях жизненного пространства, но нынче уже не те времена, когда практически любую проблему можно было решить при помощи одних только знакомств. Теперь выше всех знакомств, выше любого блата было материальное стимулирование, как никогда ранее стал актуален девиз: 'Не подмажешь – не поедешь'. И по всему выходило, что, обращаясь к знакомым с просьбой пристроить сыночка в более чем престижный вуз, в виде благодарности доведется отстегнуть ненамного меньшую сумму, нежели вполне официально поступать на контрактной основе. Деньги практически те же, а прав в итоге получается несравнимо больше. Владимиру Александровичу уже доводилось слышать душераздирающие истории, когда родители абитуриента отстегнули за поступление родного отпрыска на госзаказ весьма существенную сумму, а дитя проучилось на 'бесплатной' основе лишь до ближайшей сессии. И увы, далеко не всегда новоявленные студенты действительно учились из рук вон плохо. Вовсе нет, просто вузу было выгоднее 'валить' всех подряд с тем, чтобы после ближайшей же сессии как можно большее количество студентов переводились на контрактное обучение. Что-что, а считать деньги Дидковский-старший умел. И потому, не мудрствуя лукаво, Владимир Александрович рассудил, что гораздо проще и в итоге дешевле поступать сразу на контрактное обучение. А раз так, то предстоящие Валерке вступительные экзамены в облюбованный Университет Экономики и Финансов были не более чем пустой формальностью.
Сочи встретил пекущим солнцем и веселым гомоном. Разместились на курорте 'Южная звезда' в двух просторных двухместных номерах. Двухместные номера Изольда Ильинична брала не в целях экономии, а сугубо в своих, корыстных целях. Ларочку следовало потихоньку приучать к тому, что Валерик будет рядом с нею всю жизнь. До сих пор он был ей только товарищем и как будто старшим братом. Теперь нужно было исподволь подвести ее к осознанию того, что Валерка не просто друг, а еще и мужчина. И не просто мужчина, а самый-самый в мире надежный мужчина, единственный, кто будет рядом всегда, в беде и в радости, на кого она сможет положиться в самую трудную минуточку жизни. А потому план ее был прост и вместе с тем, по ее убеждению, достаточно эффективен: Владимир Александрович селится в одном номере с сыном, Изольда же Ильинична – в другом, вместе с Ларочкой. Ну, а иногда можно ведь и поменяться… Нет, конечно, Валерик пока еще не должен заводить слишком близкие отношения с Ларочкой, она же еще совсем дитя. А вот просто остаться вдвоем в одном номере, самим, где им никто не помешает… Для этого Ларочка уже достаточно взрослая девочка, она должна осознать всю волнительность таких вот ночей, когда рядом настоящий мужчина и в то же время – рыцарь, который ни в коем случае не позволит себе лишнего.
Едва бросив сумки в комнате, чуть попрыгав попой на своей кровати, проверяя ее на мягкость, Лариска заявила:
– Тетя Зольда, я к морю хочу. Можно?
– Подожди, деточка, давай сначала вещи разложим, – ответила Изольда Ильинична.
Ларочка скривилась:
– Ну куда они от меня убегут? Ну тетя Зольдочка, миленькая! Я ж моря никогда в жизни не видела! Ну как же вы не понимаете?!
Изольда Ильинична задумалась ровно на секунду. А и правда, что с ними, с вещами, сделается? Зато ситуацию вполне можно использовать в собственных, глубоко корыстных целях: детям весьма полезно проводить как можно больше времени вдвоем. А вещи… Что вещи? Она и сама с успехом разложит их по полкам.
– Хорошо, детка. Возьми Валерика и идите. Только не надо сразу прыгать в воду – это не полезно. Побродите по бережку, погуляйте, а купаться пойдем после четырех часов, когда солнце будет уже не такое злое. Договорились?
Ларочка подпрыгнула на кровати в последний раз, вскочила, одновременно взвизгнув от радости, и бросилась на шею к Изольде Ильиничне:
– Уй, спасибо, тетя Зольдочка! Я побежала!
А у Изольды Ильиничны сжалось сердце: ах, какой милый ребенок! 'Детка, милая девочка, ты непременно станешь моей невесткой! И называть меня будешь не дурацкой тетей Зольдой, а мамой. Только знать тебе об этом пока что вовсе ни к чему'. Достала из чемодана очередное платье, аккуратно развесила его на плечиках и усмехнулась: 'Надо же, сама для себя воспитываю невестку. Кому еще такое дано?!'
Ларочка разочарованно сморщила носик. У самых ее ног плескалось воспетое поэтами Черное море, но на деле оно оказалось вовсе не черным, и даже не синим, как в старой песне, а обыкновенным, грязновато-серым. Если уж совсем честно и откровенно, некоторая доля синевы в нем, конечно, имелась, и даже немалая, однако Ларочка рассчитывала на куда большую долю. Ведь представляла себе море ярко-ярко-синим, как в ролике, рекламирующем батончик 'Баунти' – синим до лазурного, с невероятно прозрачной водой, когда кажется, что без малейшего труда можно рассмотреть каждую отдельную песчинку на дне. А тут… Правда, несмотря на некоторое разочарование, Лариска не могла не признать, что море, пусть и не такое синее, как на картинке, это все-таки сила. Прохладная волна аккуратно слизывала песок с маленьких девчоночьих ступней и тут же отступала, чтобы уже через мгновение вновь с ненавязчивой настойчивостью наброситься на добычу.
Верным рыцарем рядом с Ларочкой бродил Валерка. Уже сейчас, в тринадцать лет, Ларочка даже босиком была лишь ненамного ниже его. А рост – это, пожалуй, было единственное, чем он мог если и не гордиться, то, по крайней мере, не комплексовать. Впрочем, на самом деле Валерка не столько был высок, сколько выглядел жердью из-за непомерной своей худобы, от чего руки и ноги его казались несуразно длинными пластилиновыми жгутиками, грубо прилепленными к небольшому хрупкому телу. Дидковский безумно комплексовал из-за своей нескладности, из-за отвратительной белизны, даже почти прозрачности кожи, но бродить по пляжу одетым из-за того, что кто-то может презрительно скривиться при взгляде на него – это было слишком. Тем более что сейчас, в эту самую минуту рядом с ним шла самая замечательная девочка в мире, которой он, несмотря на все свои комплексы, просто не мог не восхищаться. Худенькая, несколько нескладная, как все подростки, в коротеньком открытом сарафанчике, с темными тяжелыми волосами, небрежно забранными в большую колючую заколку, она была восхитительно прекрасна. Валерке казалось, что буквально все мужики не только восхищаются ее неземной красотой, но и смотрят на него с завистью и некоторой ненавистью – еще бы, ведь рядом с этой красоткой сейчас шли не они, а Валерка. Да только все это было всего лишь плодом его не совсем здорового от любви воображения. Никто кроме него не восхищался красотой девчонки, угловатого подростка, потому что красивой Ларочку считал только сам Валерка. Никто не смотрел на него с завистью и тем более с ненавистью – на них вообще никто не обращал внимания, никому до них не было дела. Но Валерка был уверен: весь мир крутится вокруг них с Ларочкой, все взгляды прикованы к ним. И уж конечно, ни один мужчина не в состоянии оторвать восхищенного взгляда от его очаровательной спутницы.
А потом они вчетвером лежали на пляже. Изольда Ильинична запретила сразу заходить в воду, настояв на том, что сначала нужно немножко полежать, позагорать, дав возможность организму несколько адаптироваться к южному климату. Море тихонько мурлыкало свою нескончаемую мелодию буквально в нескольких шагах от них, в его однообразную музыку вплетались голоса и смех отдыхающих, глухой стук волейбольного мяча о руки играющих, и возмущенные крики чаек. Хорошо! Ларочка от умиротворения и переизбытка эмоций едва не задремала, лишь только устроилась на расстеленном покрывале. Да тут Изольда Ильинична нарушила идиллию:
– Ларочка, нельзя лежать на солнце просто так, солнце очень коварно, детка. О коже надо заботиться. Валерик, смажь Ларочку кремом.
Девочка было засопротивлялась:
– Ой, тетя Зольда, мне не надо. Я хорошо загораю, меня солнце любит.
Изольда Ильинична иронично спросила:
– А у тебя что, такой большой опыт общения с южным солнцем? Деточка, ты хотя бы раз выезжала за пределы московской области? Насколько мне известно, нет. А южное солнце – это тебе не московское. Давай не будем спорить, дитя мое. Я специально для тебя купила защитный крем. Вернее, для тебя я купила более умеренный, с самой низкой защитой. А вот для себя – наоборот, с самым высоким коэффициентом, я ведь белокожая. Валерик, смажь Ларочку, как положено: спину, руки, и про ноги не забудь.
Лариска молча покорилась. Валерка выдавил крем себе на ладонь и принялся натирать ее спину. Ларочка было вздрогнула – крем оказался довольно прохладный – но тут же расслабилась. Валеркины руки ласково втирали в нее что-то, словно делали легкий массаж, и это, на удивление, оказалось так приятно. Лариска едва не замурлыкала вслух. Восторженно прикрыла глаза и наслаждалась моментом. Ах, красота! Море, солнце, теплый уютный песок, да еще и легкий приятный массаж. Хорошо!
В отличие от Ларочки Валерка расслабиться не мог, он только все больше напрягался с каждым мгновением. Он впервые в жизни прикасался к предмету вожделения. Нет, он, конечно, уже познал, что такое женщина, не впервые прикасался к женскому телу. Маменька, достопочтенная Изольда Ильинична, сдержала свое слово и подыскала ему, как она сама называла, 'подходящий вариант'.
Кристина была старше Валерки на четыре года и к моменту начала их отношений училась в институте культуры. Сама она была не москвичка, приехала из Воронежа якобы за высшим образованием, да на самом деле, естественно, мечтала остаться в Москве навсегда – выйти замуж, родить ребеночка и не знать проблем. Однако время шло, а замуж никто не звал. Больше того – на нее вообще никто не обращал внимания. Жила-то Кристина в общежитии, уж там-то пусть не замуж, но хотя бы на ночь всех девчонок разбирали, редко кто ночевал в приписанной комнате. Кристина же рассталась с девственностью лишь в начале третьего курса, в аккурат накануне двадцатилетия. Все глаза успела выплакать: ну почему же ее никто не хочет?! Тут уж было обрадовалась такому подарку на день рождения, решила, что вот теперь-то все будет иначе, вот теперь она стала настоящей женщиной. Да не тут-то было… Парни почему-то упорно обходили ее комнату стороной. Даже тот, который преподнес ей 'подарок', на следующий день даже не взглянул в ее сторону, как будто она какая-то ненормальная, прокаженная…
Ну да, ее сложно было назвать красавицей. Но ведь и не уродина! Правда, черные густые брови, сросшиеся на переносице, в сочетании с тонкими губами делали ее лицо несколько мужеподобным, но она ведь уже научилась выщипывать брови! Зато фигурка у нее довольно аккуратненькая, ладненькая. Да и кожа, слава Богу, любая соперница позавидует – в меру смуглая и такая гладенькая, эластичная! И еще далеко не каждая из соседок по общаге может похвастать такими шикарными волосами, как у нее – темными, почти черными, ровными и блестящими. И вообще – другие-то девчонки тоже не красавицы. Так, просто симпатичные. Кто-то больше, кто-то меньше. Она, Кристина, без сомнения – меньше. Ну и что, ведь не совсем же некрасивая! Просто обыкновенная. Уж если даже откровенная дурнушка Танька Казанцева в общаге пользовалась неизменным успехом, практически ни одной ночи не проводила в своей кровати! Уж на ее-то фоне Кристину вообще можно было назвать вполне миленькой! Так нет же, никому она почему-то не нужна.
Кристина отрабатывала практику в захолустной библиотеке в Строгино, когда на ее горизонте 'нарисовалась' не особо красивая, зато очень ухоженная, даже холеная дама. Дама приглядывалась к ней некоторое время, приходила несколько дней подряд якобы в читальный зал, да Кристина сразу поняла – незнакомка интересуется ею, а вовсе не литературой. Потому как та брала не какую-нибудь специальную литературу, не техническую, не художественную, ее не интересовали ни справочники, ни энциклопедии, а самые обыкновенные, даже тривиальные, глянцевые журналы, которых навалом на любой раскладке, да и цена им – три копейки за дюжину. Уж что б такая холеная тетка, да не смогла себе позволить прикупить несчастный журнальчик?! Нет, что-то тут явно не то, где-то тут собака наверняка порылась, недаром ведь так заинтересованно поглядывает тетка в сторону Кристины! Понять-то поняла, да с трепетом в сердце выжидала, когда таинственная дама пойдет в наступление. Дождалась…
– Деточка, у меня к вам конфиденциальный разговор. Давайте выйдем на улицу?
С замирающим сердцем пошла вслед за незнакомкой к выходу. Ох, что-то будет? Может, вот он, ее звездный час?!
На улице Изольда Ильинична отвела Кристину чуть в сторонку от выхода и начала разговор, не отводя пристального взгляда от лица библиотекарши:
– Деточка, я прошу вас отнестись серьезно к нашему разговору. И еще прошу вас не отвечать на мое предложение сразу. Подумайте недельку-другую, а потом уже будете отказываться, если за это время мое предложение не покажется вам менее ужасным. Вы, как я вижу, не особенно пользуетесь спросом у мужчин, я права? Можете не отвечать, милочка, можете не отвечать. И живется вам совсем не сладко, насколько я понимаю. Денег вечно не хватает, а перспектив впереди – ноль целых ноль десятых. Я же предлагаю вам квартиру. Да-да, милочка, вы не ослышались – однокомнатную квартиру, правда, довольно скромную и уж конечно не в центре – здесь, неподалеку, на Таллиннской улице. Но эта квартира не будет стоить вам ни копейки. Правда, квартирка съемная, и я не собираюсь вам ее дарить. Но вы будете жить в ней долго, несколько лет, если, конечно, вы нам подойдете. Ну а за это вам, естественно, нужно будет поработать. Время от времени вам придется оказывать некоторые услуги интимного рода моему сыну. Я прошу вас – не стоит называть это грязными словами. Нет, деточка, это просто работа, ничем не хуже, ничем не лучше других. Вы будете жить собственной жизнью, а иногда к вам в гости будет заглядывать мой сын – вот и все. Он еще слишком молод для того, чтобы самостоятельно решать подобные вопросы. А я не хочу, чтобы он решил эту проблему неправильно, чтобы это решение принесло ему впоследствии новые проблемы. Вы меня понимаете? Абсолютно ничего грязного, ничего позорного, просто… Скажем, опытная наставница для юного мужчины, ничего более.
Щеки Кристины горели, как будто ее только что грубо по ним отхлестали. Какой ужас, докатилась, дожилась! Неужели она выглядит продажной женщиной?! От обиды слезы подступили к глазам, хотелось крикнуть в лицо холеной даме какую-нибудь невероятную гадость, оскорбить ее так же, как только что та оскорбила саму Кристину. Но отчего-то язык перестал повиноваться, а ноги словно приросли к асфальту, и несчастная девушка вынуждена была выслушать это грязное предложение до конца.
– Да, вот еще что. Деточка, я забыла уточнить один момент: в вашей жизни должен быть только один мужчина, мой сын. Это не пожизненный приговор. Если в вашей жизни появится другой мужчина, наш договор просто-напросто будет расторгнут, но никаких штрафных санкций за этим не последует. То есть вы вправе прервать договор в любой момент. Но вот уж на что у вас не будет права – так это на обман. Если окажется, что, кроме моего сына вы обслуживаете других мужчин, вы будете жестоко покараны. Поверьте, у меня есть возможности для этого, как и возможности для того, чтобы отслеживать ваши похождения. Мой сын не монстр, не садист, он не причинит вам ни малейшего вреда. Он просто не очень красив, впрочем, как и вы. Ну, может быть, чуть более некрасив, чем вы, но не больше того. Он абсолютно нормален и здоров, просто не очень уверен в себе, а природа, как вы понимаете, требует своего. Вам нужно будет только предоставлять ему свое тело для определенных утех, вот и вся ваша работа. А остальному, я думаю, он и сам научится – он у меня парень неглупый. Кстати, вполне возможно, что вы и сами будете получать удовольствие от… ммм, скажем, общения с моим сыном. И за это вы забудете об ужасном общежитии, у вас будет своя квартирка в Москве. А вы ведь знаете, сколько нынче стоит снять квартиру? Подумайте, деточка, подумайте хорошенько – стоит ли отказываться от такого предложения? Я навещу вас через некоторое время, – и, не прощаясь, Изольда Ильинична резко развернулась и пошла прочь.
До конца рабочего дня Кристина проплакала. Плакала она и дома, то есть в общежитии. Вечер – самое нелюбимое ее время суток. Вечером всех девчонок парни разбирают по своим комнатам, а Кристина каждый вечер остается одна. Как проклятая. И если на работе она плакала от обиды на грязное предложение, то вечером, оставшись одна в холодной неуютной комнате, она плакала от невостребованности, от ненужности, от чувства непреодолимого, пронзительного одиночества. За что, почему?! Почему она никому не нужна, почему, почему?! Она же не просит у судьбы принца на белом Мерседесе, не требует какого-то непревзойденного красавца. Пусть бы хоть какой-нибудь, пусть не очень красивый… Лишь бы не быть одной, лишь бы не ловить на себе жалостливые взгляды соседок: эх, бедолага, никчемная, ненужная, бракованная…
'Я не бракованная!', – кричала про себя Кристина. – 'Не бракованная! Я нормальная, такая же, как все!' И от злости рвала наволочку зубами: 'Где ты, холеная тетка? Я согласна, да, да, да, согласна! Где твой сын-уродец? Пусть он уродлив, пусть некрасив, зато он будет мой, только мой! Раз уж он такой некрасивый, что даже шлюху сам себе найти не может, значит, не найдет себе другую, значит, будет мой, весь-весь мой, только мой! И не тот ли это шанс, о котором я так мечтала?! Пусть некрасивый, пусть это все не очень-то романтично, зато уж наверняка надежнее, чем все наши общежитские кобели. Да и, судя по мамаше, упакован не на шутку, а стало быть… Ух! Урод – что может быть лучше и вернее урода?! Да, да, тетка, я согласна!!!'
Но 'тетки' рядом не было. Не появилась она и на следующий день, и через два, через три дня ее по-прежнему не было видно. Пришла только тогда, когда Кристина уже отчаялась, когда кляла себя последними словами за то, что не согласилась сразу на такое замечательное предложение, не ухватилась, как за спасительную соломинку. Дура, какая же она дура!!! Да разве от таких предложений отказываются?!
И, когда Изольда Ильинична появилась в библиотеке спустя почти три недели, истосковавшаяся по чему-то неведомому Кристина сама ухватила ее за рукав и почти силой выволокла на улицу. И только там громко прошептала, склонившись к ее уху:
– Я согласна! Я на все согласна!!!
Валерка гладил и гладил Ларочку, млея от нежности к нескладной девчонке, и умирая от благодарности матери. Ах, ну надо же, какая она у него мудрая женщина, всё, буквально всё предусмотрела, даже крем купила для того, чтобы Валерка мог ласкать будущую свою невесту вполне легально. Он выдавил очередную порцию крема и начал втирать его в Ларочкины ноги: сначала в икры, потом постепенно подбирался выше, к худеньким бедрам. От ее бархатистой эластичной кожи, от заветной близости ее сокровенных мест у Валерки захватывало дух. Он уже подобрался к самой кромке купальника и ежесекундно ожидал, что вот сейчас Ларочка возмутится его бестактностью, наглым вторжением в запретную зону. Но та лежала спокойно и кажется, даже и не думала возмущаться. Напротив, Валерке даже показалось, что от этого процесса она получает не меньшее удовольствие, чем он сам. И от этих мыслей, от невероятной близости любимой девочки все Валеркины члены напряглись до полного неприличия. Умом понимал, что нельзя даже и мечтать о продолжении, о том, что должно было бы последовать дальше, окажись они вдруг одни, в каком-то укромном уголочке, но все его существо требовало продолжения 'банкета'. Его мозг отключился на какую-то секундочку, Валерка вдруг перестал соображать, что находится на пляже, а кругом полно народу, и что нежится под его руками не Кристина, дешевая безотказная кукла для сексуальных утех, а Ларочка, его маленькая и бесконечно любимая Ларочка, которую он не имеет права не только обидеть, но даже насторожить, спугнуть раньше времени. Дай только час, и все у него будет, и эта восхитительная девочка будет принадлежать ему безраздельно, целиком и полностью, ему одному, причем на вполне законных основаниях, и вот тогда уже никто не посмеет отнять ее у него, и вот тогда ему не надо будет скрывать свои чувства и желания, не надо будет утолять их с постылой нелюбимой женщиной. Да только где ж его, час, взять, когда девочка – вот она, нежится под его руками, не заботясь даже о том, чтобы продемонстрировать мнимое возмущение Валеркиной наглостью. Ведь 'потом' – это потом, когда-нибудь, это слишком растяжимое, неопределенное понятие, а хочется-то прямо сейчас, сию минуту, хочется до обморока, до одури, до умопомрачения! И чем еще, кроме умопомрачения, можно объяснить то, что Валерка совсем перестал соображать, инстинктивно подсунув два пальца под Ларочкин купальник, чуть коснувшись ее маленькой упругой попочки?
