Текст книги "Спроси у зеркала"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
Глава 10
Андрей уже сидел на скамеечке. Как обычно – не один: на коленях у него сидело крошечное очаровательное существо с бантиком и очень серьезно вглядывалось в то и дело пробегающих мимо собак.
Едва зайдя на полигон, Лариса спустила Ронни с поводка. Дальше тот сам знал, что делать – неохотно поплелся в сторону страшного тренера, никак не желающего замечать Ронькиного шарма и обаяния.
– Привет, – сказала Лариса, присаживаясь рядом с Андреем. – Чуть не опоздала.
И уже обращаясь к Нике, добавила:
– Здравствуй, маленькая, здравствуй, моя куколка!
Собачка тут же перебралась к ней на коленки, лизнула в подбородок, приветствуя, и свернулась клубочком, всем своим видом показывая, что только теперь, когда все в сборе, она и может позволить себе отдохнуть от трудов праведных. Лариса улыбнулась ласково и погладила ее по мягкой шелковистой спинке.
– Никак не могу привыкнуть, что она такая маленькая!
Андрей внимательно посмотрел на нее:
– Ты сегодня какая-то…
– Никакая? – усмехнулась Лариса с едва прикрытой иронией.
– Не такая, – поправил Андрей.
– Спасибо за деликатность, – уже серьезно ответила Лариса.
– Что-то случилось? – встревожено спросил Андрей. Тут же, словно испугавшись собственной навязчивости, добавил: – Впрочем, если не хочешь, можешь не говорить.
Лариса вздохнула глубоко-глубоко, но не тяжко, а словно готовясь к важному разговору, потом ответила:
– Да нет, почему же. Как-то так оказалось, что кроме тебя, мне и поговорить не с кем.
И осеклась. Еще не хватало навязывать ему свои проблемы! И чего так разоткровенничалась – еще подумает, что у нее кроме него и знакомых-то нет. А есть? Есть у нее знакомые?! Не говоря уж о друзьях? Так чего из себя строить?
– Ох, Андрюша, знал бы ты, как ты оказался прав!
– Насчет чего?
– Насчет всего. И что инфантильная я, и что решают за меня другие… Только даже ты не догадывался, до какой степени за меня все решают другие! Нет, решали!!! Потому что больше я им этого не позволю.
Андрей помолчал немного, ожидая объяснений, но не дождался.
– Знаешь, Лар, я бы с удовольствием обсудил твои проблемы, но я не умею читать твои мысли. Если тебе необходимо с кем-то поговорить, и я подхожу под определение 'кто-то' – то я готов. Если же нет – я не хочу навязываться, не хочу, чтобы ты решила, что и мне тоже хочется немножко тобою поманипулировать.
Лариса тепло взглянула на него:
– Нет, что ты. У меня и в мыслях нет. Только знаешь… Во-первых, не хочется нагружать тебя своими проблемами, а во-вторых, получится, что я только подтвержу свою инфантильность, раз уж сама не могу справиться со всеми проблемами…
Андрей, казалось, внимательно наблюдал за собаками. По крайней мере, ни на Ларису, ни на двухкилограммовое свое сокровище он не смотрел. И к Ларисиным словам вроде как и не прислушивался. То ли действительно неинтересно было, то ли просто боялся спугнуть повышенным интересом ее откровенность?
– Ну, знаешь, – ответил он, все так же вглядываясь в собачью возню на площадке. – Не со всеми проблемами можно справиться в одиночку. К тому же вряд ли можно назвать инфантильностью обращение к другу за советом или помощью. Инфантильность – это несколько другое. Это когда человек живет себе, как марионетка, беспрекословно позволяя кому попало дергать за веревочки, и даже не испытывает при этом дискомфорта. Ему ничего не хочется менять, его все устраивает. Не надо думать, куда идти и что делать – кукловод подскажет, дернет за нужную веревочку…
– Вот-вот, – вздохнула Лариса. – В самую точку. Именно так все и было. От меня ровным счетом ничего не зависело…
– Ну, хотя бы то, что ты говоришь об этом в прошедшем времени, вселяет оптимизм. Значит, ты как минимум приняла решение попытаться изменить свою жизнь.
Лариса воскликнула:
– О! Тут и пытаться не стоит! Тут хочешь, не хочешь, а придется – мне даже выбора не оставили! В очередной раз дернули за веревочку. Да так дернули, что напрочь оторвали все веревки. Теперь хотела бы отдаться в строгие руки кукловода, да при всем желании не получится!
– А оно есть, такое желание?
Лариса задумалась на мгновение, потом решительно отвергла такое допущение:
– Нет. Нет, точно нет! Понимаешь, Андрюша, я раньше жила, как в летаргическом сне, я даже не понимала, что происходит вокруг меня. Я думала, что вокруг все хорошо, спокойно и надежно, я думала, что меня любят. И была уверена в том, что любовь – позитивное чувство…
– А оказалось? – вкрадчиво спросил Андрей.
– А оказалось… Ох, Андрюша, для того, чтобы ты понял, нужно рассказать всю мою жизнь, с того момента, как я помню себя, и даже раньше, потому что все это началось раньше! Я даже не помню, когда, как это началось!
Андрей как будто бы равнодушно пожал плечом:
– Ну… Лично я никуда не спешу, мне на работу выходить только послепослезавтра. Никеше тем более никуда не надо…
– Уверен? – с сомнением в голосе спросила Лариса. Впрочем, сомневалась она, конечно, не в том, что Андрей с Никешей никуда не спешат, а в том, готова ли она сама рассказать все-все без утайки. И, решив, что таки да, таки готова, начала: – Ну, тогда слушай. Ты помнишь того парня, который каждый день провожал меня из школы домой?
– Который из двоих? Насколько я помню, они всегда были вдвоем: один худой и долговязый, а другой посимпатичнее, за ним, помнится, все девки бегали.
– Вот-вот, – вздохнула Лариса. – Хорошо, что ты помнишь обоих. Потому что в моем рассказе фигурируют оба. Нет, не в рассказе, в жизни…
Лариса говорила и говорила без остановки, лишь иногда делая небольшую паузу, чтобы глотнуть воздуха или припомнить поточнее очередность событий. Говорила, и буквально физически ощущала облегчение. А еще…
А еще, и это самое главное, она начинала более четко осознавать, что же такое на самом деле с нею приключилось. Как-то так получалось, что, рассказывая свою жизнь другому человеку – не постороннему, а именно другому, не имевшему непосредственного отношения к событиям и к основным героям этой истории, она замечала мелкие детали, некоторые несостыковки, которые раньше ускользали от ее внимания. Теперь стало понятно, почему Валера так настаивал на кандидатуре Сливки, когда они искали свидетельницу. Ему просто необходимо было, чтобы Юлька вновь стала ее близкой подругой. Более чем логичны оказались все совместные с семьей Дидковских походы по театрам и концертам, поездки к морю. Лариса вспомнила, как настойчива была тетя Зольда, когда заставляла Валерку втирать в ее кожу защитный крем, как просила поухаживать за сгоревшим на солнце сыном. Как буквально каждый отпуск непременно раз-другой находился повод оставить их с Валерой ночевать одних. Вспомнился ревнивый, даже нет, полный ненависти к счастливому сопернику Валеркин взгляд в лифте, когда они под утро возвращались с прогулки по ночной Москве в день Генкиного возвращения из Детройта. Каждая мелочь, каждый осколочек памяти теперь приобретал смысл, ускользавший ранее от внимания. Как она могла не замечать этого раньше? Как могла не видеть, не понимать, что происходит вокруг? Почему ей не казались подозрительными поздние возвращения мужа домой? Неужели то, что это происходило ежедневно, стало для нее достаточным основанием для доверия? Мол, раз каждый день – значит, так и надо. Вот если бы иногда – вот это было бы сигналом для беспокойства. А так – это просто у него такой рабочий график…
Не любил… Валерка никогда ее не любил. По крайней мере, как женщину. А она-то всегда была так уверена в его любви! Как глупо! Как все это глупо и бессмысленно! Она потеряла в этом браке семь лет, семь драгоценных лет молодости! Но не времени было жалко, не безвозвратно потерянной беззаботности – жалко было души, изнасилованной и брошенной под ноги сбрендившей на почве собственной некрасивости Изольде! Молодость – что молодость? Да и не потеряна она, Лариса ведь и сейчас еще достаточна молода, ей ведь всего двадцать шесть – не записывать же себя в старухи. Но душа? Кто излечит ее душу?!!
– Вот так, – закончила Лариса свой грустный рассказ. – Вот так… Представляешь, какой идиоткой надо быть, чтобы не заметить всего этого, не понять, не разобраться?! Я ведь была совершенно уверена в муже, не сомневалась ни в его любви, ни в его порядочности. И Зольду любила, как мать. Я ее действительно любила, представляешь?
– Знаешь, – задумчиво ответил Андрей. – Очень часто люди ошибаются, называя любовью обыкновенную человеческую благодарность. Вот ты говоришь, любила Зольду, любила мужа. А мне кажется, ты его тоже не любила. Он любил тебя, как брат, как отец – если, как ты говоришь, он заботился о тебе с четырех лет, это вполне нормальное, естественное чувство. Он в некотором роде считал, что вырастил тебя собственноручно, по крайней мере, уж точно приложил к этому руку. Ты тоже чувствовала к нему нечто подобное. А потом… Потом, когда он 'спас' тебя от позора, ты просто была ему благодарна. И вот это смешение сестринской любви и благодарности за спасение ты и приняла за любовь. То же самое и с Зольдой. Ты просто была ей благодарна за все, что она для тебя делала. Ты просто наивно полагала, что она делает это из теплых чувств к тебе, или по доброте душевной. А она делала это сугубо из соображений эгоизма, из собственнических чувств – 'мое должно быть самым лучшим'. Так что не кори себя за то, что поддалась обману, не увидела его. За то, что любила обманщиков и подлецов. И их ненавидеть не надо. Этой ненавистью ты не сделаешь им хуже – им наплевать на твою ненависть, они ее даже не почувствуют на расстоянии. Ты, конечно, можешь мстить, можешь придумывать им какие-то страшные наказания. Да только стоит ли? Подумай хорошенько. Ненавидя и наказывая, ты сама застреваешь в негативе, не можешь вырваться из прошлого и начать жить нормальной жизнью. Ты прости их. Плюнь и разотри. Тебе сейчас нужно сосредоточить все силы и мысли на собственной жизни, тебе нужно устраивать новую жизнь, без них. А мысли о мести, ненависть не позволят тебе этого сделать, и ты так и останешься висеть между прошлым и будущим, но без настоящего, понимаешь? Насколько я понимаю, Валерка сам себя наказал, тоже угробив семь лет на искусственный брак, чуть не прозевал все на свете. Хорошо хоть сейчас одумался, а мог ведь и дальше держать тебя в неведении, мог попытаться выкрутиться, заставить тебя поверить, что исповедь Кристины – не более чем бред сумасшедшей бабы. А вот Зольда… Зольда и без того несчастная женщина. К тому же – земное наказание ничто по сравнению с тем, высшим наказанием. И там…
Валера многозначительно поднял голову к небу, к неспешно проплывающим мимо величавым перистым облакам, продолжил:
– И там каждый получит по заслугам. И больше, чем там, ты ее не накажешь. Так стоит ли трудиться, стоит ли гробить свою жизнь на месть свихнувшейся старухе?
Лариса вздохнула с облегчением, улыбнулась едва заметно. Как хорошо, погода какая замечательная! Еще не лето, еще не жарко, но так тепло – как раз то самое замечательное время, когда не страдаешь ни от холода, ни от жары. Когда давным-давно высохли лужи, когда уже появилась рясная, жирная травка, когда деревья радостно шелестят молоденькими, еще не припыленными листиками. Хорошо! И как хорошо, что она решилась все рассказать Андрею, все без утайки. И самой стало понятнее, и на душе легче, как будто бы излила боль и обиду из сердца. Рядом – друг, старый добрый друг, которому от нее ничего не надо, а значит, ему можно доверять. На коленях – совершенно очаровательный клубочек сопит себе, спрятав крошечную теплую пипку носика под ее ладонью. Хорошо!!!
– Ты прав, Андрюша, как ты прав! Ты так замечательно все объяснил! Правда, здорово. Я сама, видимо, еще долго 'жевала' бы это, пытаясь разобраться. А ты вот так ловко, в два счета поставил все с головы на ноги. Я не очень нагрузила тебя?
– Нет, что ты, – Андрей откинулся на спинку скамейки. – Нет, ты меня совсем не нагрузила. Я рад, если помог тебе, если тебе действительно стало легче.
– Стало, – уверенно ответила Лариса. – Действительно стало. И к психологу на консультацию ходить не надо. Вот она, волшебная сила слова! Выговоришься – и действительно на душе становится легче. И все проблемы уже не кажутся такими неразрешимыми. Хотя никуда они и не делись.
Андрей вздохнул:
– Какие еще проблемы? Мы же только что все обсудили.
– Это мы, Андрюша, прошлое обсудили. А будущее? Каким оно будет для меня?
– Ну, это уже только от тебя зависит.
– Только ли? – недоверчиво спросила Лариса. – Даже если и от меня, то как я смогу выстроить для себя нормальное будущее? Я ничего не знаю, ничего не умею в этой жизни. Я привыкла жить за чьей-то широкой спиной, а сама ровным счетом ничего из себя не представляю. Смогу ли я жить сама, сумею ли? Вот в чем вопрос! У меня ведь, выходит, и близких людей нету. Одни только родители, да им вечно на меня времени не хватало. А сама я… Такая неприкаянная, такая аморфная. Я не знаю, как я буду жить сама.
Андрей упрямо повторил:
– Это зависит только от тебя самой. Никто за тебя не сможет решить, как тебе жить. Ты сама должна сделать выбор, найти себя. Ты же, по сути, даже не знаешь, кто ты есть на самом деле. Подойди к зеркалу, посмотри, вглядись в свои глаза. Проникни через них в душу и спроси. Спроси, кто ты, что ты. Что ты хочешь, и что ты можешь реально. Кто ты есть на самом деле? Спроси у зеркала: кто такая Лариса Лутовинина? Пусть оно покажет тебе твое истинное лицо. Не лицо невесты Горожанинова, не лицо жены Дидковского, а лицо настоящей Ларисы Лутовининой, той, кто ты есть на самом деле. И когда ты найдешь ее, Ларису Лутовинину, она сама тебе все расскажет. Она знает, как ей жить. Она знает, кто и что ей нужно. И она не такая белоручка и трусиха, как ты. У нее есть диплом, которым она никогда раньше не пользовалась. У нее есть знания, которые нужны еще кому-то, кроме нее. И самое главное – она живой человек, а не продукт воспитания сумасшедшей семейки Дидковских. Спроси у зеркала, Лара, спроси у зеркала…
Лариса не ответила. Не отрываясь, смотрела на облака, словно пытаясь увидеть ответ не в зеркале, а в их размытых очертаниях. И словно вспомнила что-то:
– А тогда… Помнишь, тогда… Почему мы с тобой потерялись? Тебе было со мной неинтересно? Куда ты пропал тогда?
Андрей помолчал немного. Ему не нужно было вспоминать про 'тогда'. Его 'тогда' всегда было с ним. Пусть на некотором расстоянии, но рядом. А с недавних пор оно вновь вернулось, оно и сейчас было близко-близко, так близко, что и руку протягивать не надо, и без того улавливал его своею кожей. Что ответить на ее вопрос? Как ответить? Если он и сам не знает ответа. Вернее, теперь знает, почти знает, просто еще не успел осознать. Господи, какой же он глупец! Учит ее, как жить, учит, где найти себя, а сам? А сам?! Где он сам, почему потерялся на долгих десять лет?! Что за блажь – жить под руководством обиды? Любить все эти годы первой юношеской любовью, но позволять руководить собою нелепой мальчишеской гордости?!
– Если бы ты только знала – какой я дурак!!! Если бы ты только знала… Тогда ты ни за что не стала бы спрашивать у меня совета…
– Почему? – недоуменно спросила Лариса.
– Потому что мне самому надо было задать зеркалу этот вопрос еще десять лет назад. Когда одна замечательная девочка почему-то не вышла вечером в оговоренное время… Когда гордость не позволила спросить у нее: а почему, собственно? Потому что даже не попытался разобраться, а жил десять лет обидой и воспоминаниями о мокрых листьях, попираемых ногами. Лар, почему ты тогда не вышла, а? Почему мы с тобой такие дураки? Мы потеряли с тобой десять лет, ты только вдумайся – десять лет! Может, у нас бы ничего и не получилось, но мы бы знали это наверняка. А так… Все осталось в полунамеках, в полутонах. А может, еще можно вернуться туда, в наше с тобой общее 'тогда'? Может, еще не поздно исправить ошибку? А может, наоборот, оно только что пришло, наше время? Время исправлять ошибки юности? А?
Лариса смотрела на него распахнутыми глазами, словно видела впервые. Так значит…
– Значит, ты тоже? И у тебя сердце то билось отчаянно, то застывало на месте? Ты… Ты тоже вспоминал про листья?..
Только теперь Андрей понял, каким идиотом был все эти десять лет. Тоже! Какое замечательное слово: 'Тоже'! Сколько в нем всего! И прежде всего – признание. Признание, что она не раз за эти десять лет мысленно шлепала по мокрым листьям, поддевая их носком туфли. Что сердце ее отчаянно билось рядом с ним, и застывало в момент расставания! Тоже!
Он повернулся к ней, улыбнулся, усмехнулся горько и в то же время счастливо:
– Лар, какими мы были идиотами! Но мы выросли, правда? Предлагаю так. Не будем пороть горячку, дабы опять не натворить ошибок. Не надо форсировать события. Давай начнем с того места, где остановились? Может, это будет и нелегко после такой-то паузы, но я думаю, что еще больше мы пожалеем, если не попытаемся вернуться к тому месту и времени. Тогда мы были школьниками. Теперь я – профессиональный ветеринар, и смею тебя уверить, очень неплохой. У меня очень скромненькая однокомнатная квартирка и еще более скромная машина. Пока, это все пока! А, нет, постой – у меня есть ребенок. Пусть не человечий, пусть собачий – но это ребенок. Не станет ли он тебе помехой?
Лариса беспардонно разбудила Лялечку. Схватила ее на руки, чмокнула в сухой теплый носик и рассмеялась:
– Вот это чудо ты называешь помехой?! Глупый, какой ты глупый, Андрюшка! Со своей стороны могу привнести в наши будущие отношения, или хотя бы в попытку их создать, вон того капризного зверя изумительного окраса. А еще… Еще – диплом педагогического института. И пусть у меня пока что нет педагогического опыта, но знаний у меня действительно достаточно: почему бы не поделиться ими с подрастающим поколением? А главное… Мне кажется, главное, чему я смогу их научить – не пропустить главное в своей жизни. Не оставить в прошлом свои мокрые листья и неровный стук собственных сердец. А еще…
Она прикрыла глаза. Губы ее чуть задрожали, и под ресницами что-то блеснуло на солнце – не то алмазная пыль в туши, не то слезинка.
– А еще я научу их чаще заглядывать в зеркало. Не смотреться, прихорашиваясь, а заглядывать глубоко внутрь. Потому что главное – не упустить момент, вовремя спросить у зеркала…
2005 г.
