Текст книги "...Не повод для знакомства"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Вот если бы он все же развелся и потерял все перечисленные блага, смог бы он прожить без всего этого? Он пытался честно ответить себе на этот вопрос. Конечно, это было бы нелегко. Но в принципе… Вполне возможно, что через некоторое время он встал бы на ноги. За годы работы в управлении было приобретено немало связей с нужными людьми и, пожалуй, долго сидеть без работы ему бы не пришлось. Естественно, предлагать ему маленькую зарплату никому бы и в голову не пришло, а с приемлемой для него он запросто снял бы квартирку на первых порах, потом купил бы пусть не такую шикарную, как эта, но лучше жить в скромной двушке с любимой женщиной, чем в хоромах с ненавистной Квазимордой!
Да, пожалуй, он выстоял бы без помощи тестя и родного отца. Но разве можно ослушаться отцовского приказа? Отец сказал: нет! – значит нет… А как хочется, как хочется послать эту сучку подальше вместе с ее приблудным ребенком!
Ребенок… Это его больная тема. Влад – отец двоих детей. Сыну Юре от любимой женщины почти шесть лет. Дочери Маше от постылой законной жены – три года. Но, странное дело, в нем до сих пор не проснулись отцовские чувства. Больше того, Влад ненавидел всех детей, и свои собственные так и не стали исключением. Пожалуй, сына он мог бы полюбить, если бы жил вместе с ним и, конечно, с его матерью. Но в нынешних условиях Юра ему только мешал встречаться с Тамарой. Влада раздражало, что она каждую минуту думала о ребенке, каждую их будущую встречу рассматривала лишь с точки зрения "не помешает ли это каким либо образом Юрочке". То он болеет и ей не до Владовых прихотей – "потерпишь несколько дней, не подохнешь!", то его нужно вести в поликлинику на прививку, то забрать из садика, то купить ему ботиночки… Все ее мысли были заняты только сыном. А как же Влад?! А кто же будет его ласкать, услаждать, говорить ласковые слова? Но нет – Мавр сделал свое дело, Мавр может уходить… Сделал ребенка – спасибо, Вы свободны! Пожалуй, полюбить сына ему не давала ревность. Да, кроме того, трудно любить того, кого лишь несколько раз видел издали…
Зато Маша жила вместе с ним – люби не хочу! Но вместо любви во Владе жило нечто вроде брезгливости: от кого этот приплод? Его ли это создание или залетного кобеля? Девочка получилась белокожая и светловолосая, но скорее не светло-русая, как папа, а блёкло-рыжая, как мама. Уже одно это обстоятельство могло заставить Влада перенести всю ненависть к матери на ее ребенка. А тут еще постоянные раздумья – бывают ли десятимесячные дети?.. Влад пытался поверить, что бывают, но изнутри что-то словно толкало – да полноте, ты в своем уме, какие такие десятимесячные дети? это же чистый приблудыш!
Накануне Юриного дня рождения Влад позвонил Тамаре, чтобы договориться о встрече на следующий день. Что ни говори, а день рождения незаконнорожденного сына – замечательный повод подкатиться к его мамаше! Немудреный подарок уже лежал в машине. Но его многообещающим планам не суждено было исполниться. Уж больно крутые завернулись события.
Когда Тамара сухим безжизненным голосом ввела его в курс дела (только что вернулась с похорон матери, отец с сестрой в очень тяжелом состоянии), Влад, не успев прийти в себя, неблагоразумно пообещал ей помочь. Потом начал обдумывать сложившуюся ситуацию. Помочь? А чем он, собственно, может помочь? Он не доктор и не скорая помощь. Разве что денег подбросить… Это бы можно, но все семейные средства контролировала Любка, а как ей объяснишь, на какие такие нужды ему срочно понадобилась крупная сумма? Да она же с ребенком через несколько дней едет в Москву, а через месяц и ему предстоит поездка туда же за ними, а оттуда, как всегда, на юга… Это ж такие расходы… Дай сейчас денег Тамаре, а вдруг самим потом не хватит, ведь Любка не привыкла экономить… Что же делать, что делать?..
А сделаем-ка мы вот что. Немедленно к начальнику Управления и выпросим у него командировку куда угодно, но срочно – с завтрашнего же дня! А потом, когда все уладится, несложно будет доказать, что меня и в городе-то не было, как же я мог помочь? Так мол и так, совершенно неожиданно отправили в срочную командировку, а отказаться не мог, это моя работа…
Аметист
Спустя два месяца после развода Саша все еще не оклемался. Он маялся от одиночества, бродил как раненный лев по огромному дому, словно искал уголок, где ему будет не так тяжело. Душа требовала чего-то, не давая конкретных указаний. Ныло где-то под ложечкой, от скуки челюсти чуть не сводило судорогой… Тынялся из комнаты в комнату, разглядывая помпезные потолки с вычурной лепкой, новомодную живопись в стиле абстракционизма, в которой ни черта не смыслил, дурацкую коллекцию редких кактусов, которые терпеть не мог… После очередного обхода огромного дома возвращался в спальню, бросался поперек кровати и стонал, как от нетерпимой физической боли… Нет, не за Люськой он убивался. Люська – шлюха, чего за ней убиваться. А вот как научиться жить одному?! Одиночество – вот что не давало Сашке покоя, вот что так тяготило его. Плохо, ох как плохо одному! Долго выдержать такой дискомфорт Аметисту было не под силу и он начал активные поиски спутницы жизни.
Вопрос первый: где искать? Ну, ясное дело – не давать же брачное объявление в газету! Транспорт тоже отпадает – Санька пользуется только личным транспортом, каждое утро сталкиваясь с проблемой выбора: на чем сегодня ехать, на которой из четырех авто? Служебный роман опять же отпадает – в офисе только одна секретарша. Все, как положено: и ноги, что называется, от коренных зубов, и рост, и грудь, и, конечно же, блондинка, но (Сашка уже пробовал) – не греет! Не то. Абсолютное не то. Черная дыра.
В банке, в принципе, бабья полно. Но еще в самом начале, при основании банка, они с братвой договорились банковских не трогать во избежание проблем. Мало ли что, вдруг особо обидчивая попадется или ревнивая, из мести потом что угодно натворить может – от налоговой до конкурентов, а то еще и в наводчицы переквалифицируется!
Остается – кабак. Вполне привычный вариант. Всех бывших жен он снимал именно в кабаке. Так что там вполне можно найти жену. Вопрос только – надолго ли? У него почему-то надолго не получается… Да ладно, пусть опять ненадолго, лишь бы не быть больше одному. Надоело уже – скука смертная…
А в кабаках девок незамужних – до фига! Глаза разбегаются: и тебе блондиночки, и брюнеточки, и рыженькие, и красненькие – на любой вкус! Хочешь рыженькую? Вам какую – маленькую или большую, со стрижкой или длинноволосую? Или блондиночку изволите? Какую завернуть – ту, что в брючках, или вот ту, как вы говорите?.. Нет, она не в маечке, это платье у нее такое, «особо вечернее» называется…
И пустился Санька во все тяжкие… И блондиночки, и брюнеточки, и красненькие, и желтенькие… Иры, Тани, Илоны, Ларисы… Кого только у него не было, кого только не перепробовал… Все не то, все не греет… И ласковые, и нежные, и умелые, и красотой Бог не обидел. Все хорошо. Только отчего-то в их очаровательных умело нарисованных глазках, как на дисплее калькулятора, отражаются все мысли: проснулась утром в его постели, а калькулятор уже выдает приговор: сотня баксов! Еще ночь – калькулятор, словно древний арифмометр "Феликс", трещит трррр: уже триста, дорогой! Через три дня мобильный попросила, через неделю стала жаловаться на городской транспорт: ах, дорогой, мне так неудобно добираться к тебе на маршрутке, у тебя ж машин четыре штуки, подари любимой женщине одну – и я вся твоя, в любую минуту примчусь по первому зову… Вроде и не проститутки, вроде и не на Тверской подобранные, но вся любовь – только за деньги. То есть нет, конечно не за деньги, ведь за деньги – это и есть проституция, а вот за подарки… или, на худой конец, авансом, в счет будущих благ…
И снова Аметист один.
…– Папа, папа! – навстречу, раскинув в сторону ручонки, бежит мальчишечка лет пяти. – Папа, папочка!..
Глазята черненькие, коротенькая стрижка торчком. А за ним идет мама. Маленькая, ладненькая, невероятно обаятельная женщина ласково улыбается ему и идет, идет навстречу…
Аметист проснулся. Что это было? Он что, сам себе приснился? Да, похоже… Мальчишка во сне ведь – копия Сашка на детских фотографиях. А кто же тогда та женщина? Она никак не может быть его матерью. Его мать – женщина дородная, да и ростом не ниже Саньки, так что, даже если допустить, что этот сон из его далекого детства, та маленькая женщина никак не может быть его матерью. Да и не по-матерински она на него смотрела… Да, улыбалась ласково и приветливо, но не по-матерински… ТАК женщина может улыбаться только своему мужчине… Но кто это? Кто ты, Незнакомка? И что за пацан? У него ведь нет детей. Женат был трижды, а вот с детьми не сложилось…
Спятил. Точно, он спятил от одиночества. Уже Мадонны с младенцами мерещатся. Вот уж поистине не может он жить один, физически не переносит одиночество. Скоро у него начнутся галюники и тогда все, кранты Саньке-Аметисту…
Красноярск. Давненько Сашка не был дома. Какой он молодец, что плюнул на все и таки вырвался в родной город на недельку. Мать обрадуется… Вот только с сезоном вышло не совсем удачно. Сашка не любил осень вообще, а красноярскую в частности. Небо сплошь серое, без разрывов и без надежды на солнце, промозглый ветер швыряет в лицо клочья тумана, пропитанные мелкой водяной взвесью, режет глаза. По такой погоде не погуляешь по городу, не побродишь по любимым улицам, где в далеком детстве «шалили» с пацанами…
Мать жила нынче не в их старой трехкомнатной квартирке, а в небольшом двухэтажном особнячке в пригороде. Отец умер несколько лет назад – инсульт таки добил его, пусть со второго раза, но добил… Не спасли ни дорогущие лекарства, ни нетрадиционная китайская медицина. Сашка не хотел, чтобы мать уезжала из города – одной в особняке страшновато по нынешним временам. Да Анна Федоровна старушка бойкая, крепкая, в случае чего постоять за себя сумеет. От городской квартиры отказалась наотрез, мотивируя свое решение тем, что уже не может жить в городе, привыкла, мол, к жизни деревенской, пока с отцом выезжали каждое лето на природу… Так и сказала: не могу, говорит, сынок – к земле тянет… Сашка процитировал: "Ее всю жизнь тянуло к земле – потенциальная покойница" и тут же добавил: "Шучу, шучу! Хочешь к земле поближе, на тебе к земле", и купил экс-депутату "скромный двухэтажный домишко" с неменее "скромным" земельным наделом. Старушка сама выращивала и картошку, и морковку, и прочую траву, даже садик небольшой посадила, яблоньки-грушки. В случае необходимости ездила в город на юркой малолитражке – иномарке, так же любовно подаренной заботливым сыном. В общем, жила вполне комфортно, но одиноко.
Депутатство, как впрочем и педагогическая деятельность, осталось в прошлом. Ныне Анна Федоровна пребывала на заслуженном отдыхе, так сказать законно почивала на лаврах. К пенсии госслужащей полагался хороший довесок и за "Заслуженного учителя", и за депутатство, этакое своеобразное "спасибо" от государства за "особо вредные условия труда на благо нашей родины, за многолетние лишения на службе народу". В итоге пенсионное содержание выходило вполне приличное, да и сын не забывал про старушку – регулярно отстегивал определенную сумму, огородик опять же – считай, что на харч тратиться почти не надо. Казалось бы – живи и радуйся. Но особо радостной жизнь Анны Федоровны не назовешь. Одиночество душило пенсионерку похлеще петли-удавки. Мужа схоронила, единственный сын уехал в Москву, ох как далеко от Красноярска… Ей бы внучков понянчить, так нет же – уж трижды побывала Анна Федоровна свекровью, а вот бабушкой не довелось… И вдруг такая радость нежданная – Сашенька приехал, сынок! Вспомнил старушку, наведался в родной город!
Первый вечер Аметист добросовестно посвятил матери. Как порядочный сын, до самой ночи старательно общался, рассказывая о своей жизни и выслушивая ее нехитрые новостишки, понимая, как несладко ей живется одной, да еще и за чертой города. Он и сам жил один, и так же за пределами города, только, в отличии от матери, каждое утро ехал на работу и весь день проводил в суете да беготне, не испытывая недостатка в общении. И то, возвращаясь вечером в пустой дом, неизменно испытывал приступы удушающего одиночества. Что уж говорить о матери, если она в город выбирается раз в неделю за покупками?!
В последующие дни ходил по друзьям-приятелям, по каким-либо причинам отказавшимся от переезда в Москву. Кому семейные проблемы мешали перебраться поближе к центру российской цивилизации, а кому-то и в Красноярске работы хватало – должен же кто-то и здесь блюсти интересы Педагога! Кроме того, и в родном Красноярье не перевелись еще лохи, а раз так, рано еще покидать насиженное место…
Погулял несколько дней в родном городе, пошатался по любимым кабачкам. Злачных мест нынче в городе поприбавилось. На каждом углу пиццерии, небольшие ресторанчики, казино… Все хорошо: и красиво, и кормят вкусно, и цены бросовые по сравнению с московскими, но – все не то… Все равно не сыскать во всем городе местечка уютнее родного "Красноярья"!
Встречу с Ольгой, первой и из трех жен самой, пожалуй, любимой и близкой до сих пор, оставил на последний день, так сказать, на десерт. А чтобы общаться было сподручнее, повел ее в тот самый кабачок, в излюбленное их местечко "Красноярье". В самом деле, ну не общаться же им при Ольгином муже!
Ольга, кажется, совсем не изменилась с тех пор. Годы идут, а она все такая же. Впрочем, возможно, он просто не замечал перемен в ней в силу того, что видятся они довольно часто, ведь Сашка навещает матушку не реже двух раз в год и ни разу еще не упустил возможности пообщаться с экс-супругой. Странное дело – во времена их совместной жизни они практически не разговаривали. А что им было обсуждать? Если не в ссоре – зачем терять время на разговоры, если можно весело и с пользой для тела провести его в постели? А уж если в ссоре, так и вовсе говорить не о чем… А после развода почему-то нашлись темы для обсуждения. И оказалось, что Ольга – совсем даже и не пустышка, как думал Сашка, а вполне разумная женщина. И после бесед по душам некоторые вещи поворачивались к нему совсем другим боком и Сашка начинал смотреть на все иначе, различая уже не только белые и черные цвета, но и многообразные оттенки. Даже в однозначно черном, по мнению Ольги, всегда можно найти светлые вкрапления. А уж в белом темных пятен вообще уйма, в чистом виде белый цвет в природе не встречается…
Оля уже почти восемь лет – чужая жена. Больше того, она уже семь лет мать. У нее растет очаровательная девочка, Анютка-одуванчик, потому как родилась малышка с совершенно белым и невесомым пушком на голове. И за прошедшие семь лет цвет почти не изменился, лишь слегка потемнел и как бы загустел, приобретя матовый оттенок китайской соломки. Теперь Ольга – не та девочка-вспышка, огонь, гром и молния. Теперь она – мудрая рассудительная женщина, хорошая жена и заботливая мать. Как меняется все в этом мире!
Одного только не знал Санька. Он уверен был, что Оля к нему питает те же нежные чувства, что и он к ней. И она действительно питала к нему нежные чувства, но совсем иного рода. Если для Саньки она была самым близким человеком после матери, этакой старшей сестрой (хотя и моложе его на два года), которому можно сказать самое-самое тайное, зная, что оно не уйдет дальше, исковерканное недобросовестным языком. Ей можно было рассказать абсолютно все, как на исповеди. И она никогда не осудит, а двумя-тремя словами повернет дело так, как Сашка его и не представлял, не видел. Ему было с ней очень легко и уютно, и он ее по-прежнему очень любил, но любил, опять таки, как сестру, нежно и трепетно, но женщины в ней он больше не видел.
Ольга же, хоть и пыталась скрыть это даже от себя, любила Сашку по-прежнему. Любила безумно, до одури, и, как в былые времена, ей порой хотелось закатить ему истерику, отхлестать по щекам за то, что он, дурак такой, не видит, не понимает, как нужен он ей, как она его любит, как страдает без него. За то, что бросил, променял ее на какую-то шлюху беспутную, заезжую "гастролерку". За то, что столько лет ей приходится терпеть рядом с собой совершенно чужого, нелюбимого мужчину, позволяя ему ласкать предназначенное только для Сашки тело. Но, взяв себя в руки, она подавляла непреодолимое желание броситься к нему на шею со словами: "Дурачок, разве ты не видишь, как я люблю тебя? Разве ты не знаешь, что я – самая лучшая женщина, ты никогда не найдешь такую, ведь таких больше нет. Не ищи – я здесь, и я твоя – ты только позови. Позови меня, Сашка!". Все эти чувства и мысли испепеляли ее изнутри, но снаружи она оставалась абсолютно спокойной, трезвой и рассудительной женщиной.
– И вот я снова один, – Сашка старательно улыбался, пытаясь скрыть свое недовольство этим фактом. – Но ты же знаешь, я не могу жить один. Меня тяготит одиночество, мне так муторно одному…
У Ольги сладко заныло сердце: вот оно! Пришел, наконец, ее час! Она знала, она была уверена – помыкается-помыкается Санька с другими бабами, да и вспомнит про свою Олюшку. Я здесь, любимый. Зови же меня, зови…
А Сашка продолжал, в пылу рассказа не замечая, как заблестел в Ольгиных глазах огонек надежды:
– Угадай, что я сделал через неделю после развода? – и, не дожидаясь ответа, рассмеялся. – Правильно, пошел искать жену. Ну, не совсем через неделю, это уж я утрирую. Но скоро. И, как обычно, в кабак! Ух, видела б ты баб московских! Уж такие ухоженные, уж такие выряженные, расфуфыренные… Только наши-то все равно лучше…
Ольга затаила дыхание: вот сейчас, вот как раз самое время, говори же, говори…
Сашка помолчал немного, после недолгой паузы продолжил:
– Только знаешь – все не то… Вроде и симпатичненькие, и стройненькие, и ножки хороши, и грудь на месте, а – не греет. Все не то, все – типичное не то… Смотрят на тебя, будто в кошелек заглядывают. Сразу по внешнему виду и даже по глазам оценивают, сколько ты стоишь. Да не жалко мне денег – ты то знаешь, я никогда не был жадным, лишь бы человек хороший попался. Так нет же, настолько приторно это все, так притворно, аж тошнит от их неискренности… И разговоры только о деньгах да шмотках… Хватит с меня Люськи такой, наелся досыта… Вот бы найти такую, как та Тома… Помнишь? Та, из-за которой мы развелись. Ведь сколько лет прошло, а нет-нет и вспомню…
Огонек в Ольгиных глазах потух. Помнишь? Еще бы, собственными руками придушила бы гадюку! Именно из-за этой шлюхи они с Санькой и расстались. А он, выходит, до сих пор по ней сохнет?
Сашка сник. Хорошая вещь сигарета! Как удобно: когда нечего сказать, закурил – и вроде говорить ничего не надо, якобы глубоко задумался. Ольга тоже закурила. Так и молчали вместе, но каждый о своем. Наконец Ольга нарушила молчание:
– И чем же она так запала тебе в душу? – тщательно скрывая боль и обиду, спросила как можно безразличнее.
Сашка ответил не сразу. Подумал немного, пожевал соломинку от коктейля:
– Я и сам не знаю… Может, если б знал, легче было бы найти похожую… Было в ней что-то такое… Не знаю, как сказать. Ну, то, что в постели она – вселенская королева, это безусловно. Но не только это. В конце концов, не только с ней мне было хорошо, с тобой вот тоже…
Ольга отвела взгляд в сторону, чтобы не выдать чувств. "С тобой вот тоже"… И на том спасибо. Правда, не таких слов она ожидала. Ведь так хотелось услышать: "Она хороша в постели, но не настолько, как ты". Ах, мерзавец, как же мне разлюбить тебя?!
А Сашка тем временем продолжал, не замечая, как съежилась от его слов собеседница:
– Понимаешь, рядом с ней мне было так хорошо, что даже не надо было разговаривать. Мы с ней как будто были одним существом. Мы даже молчали крайне органично, как будто и не молчали вовсе… Я, наверное, плохо объясняю, путано. Тебе, наверное, трудно понять. Да я и сам себя понять не могу.
За столом повисла очередная пауза. Но вовсе не органичная, а тягучая и неприятная. На эстраду вышла молодая певичка и затянула, "кося" под Земфиру:
– … Хочешь море с парусами,
Хочешь песен разных самых,
Хочешь, я убью соседей, что мешают спать…
До Земфиры ей было очень далеко. Зато по громкости она явно обскакала "звезду", завывая, как муэдзин на минарете.
Сашка вдруг словно очнулся:
– Знаешь, ради нее я бы убил соседей. Ей Богу! Если б какая падла помешала ей спать – угробил бы собственноручно! – и, с силой вдавив окурок в пепельницу, резко встал и вышел из-за столика, оставив Ольгу одну.
И хорошо, что вышел. Ольга уже не могла сдержать слез. Санька-Санечка, почему же ты мне никогда не говорил таких слов? Ведь это гораздо сильнее избитых слов "я тебя люблю". Санька-Санечка, почему ты разлюбил меня? Почему, Санечка?..
Слезы текли безостановочно. Чтобы не потекла тушь, Ольга лихорадочно наклоняла голову то влево, то вправо, красивым розово-перламутровым ногтем смахивая предательские капельки, ведь Санька мог вернуться в любую минуту. Он ни в коем случае не должен видеть ее слез, иначе сразу догадается, какие чувства испытывает она к нему…
Когда Аметист вернулся, за столом сидела спокойная, уверенная в себе женщина. Как только Сашка обустроился на стуле, она тихо спросила:
– А почему ты ищешь такую, как она?
– Так я ж тебе только что объяснял. Вернее, пытался объяснить… Ты так и не поняла…
– Нет, Саш, я все поняла. Не поняла только, почему "такую, как она". Почему ты ищешь похожую на нее?
Аметист искренне не понимал вопроса:
– Ну как почему? Ну что ж ты такая непонятливая? Потому что не могу ее забыть!
– Ну так ищи ее, а не похожую на нее! Пойми, копия всегда хуже оригинала хотя бы тем, что она – лишь копия, безвкусная подделка. Никогда "похожая на нее" не станет "ею". Ты понимаешь меня?
Нет. Санька не понимал. Он сидел и смотрел на бывшую жену, как баран на новые ворота. Господи, как же все просто!
– Искать ее? Саму Тому?
– Ну конечно!
Хм, интересный поворот… Почему это никогда не приходило ему в голову?
– А если она замужем?
– Ты сначала найди, – улыбнулась Оля. Кто бы знал, чего ей стоила эта улыбка! – А вдруг не замужем? А даже если и замужем, ты, по крайней мере, попытаешься добиться ее благосклонности. Муж – не стенка, можно отодвинуть…
Сашка вновь замолчал, обдумывая ее слова. А что, очень интересное предложение. Даже странно, что за столько лет ему самому никогда не приходило в голову найти ее. Вот ведь идиот! Восемь лет страдал, заставлял себя забыть ее, упорно вспоминал изо дня в день, но никогда не пытался разыскать! Восемь лет коту под хвост! Хотя нет, какие восемь? Уже почти девять, да, ведь с Ольгой они развелись девять лет назад. Надо же, как время летит!
– Оль, а ты думаешь, у меня есть шанс?
– Конечно, есть, дурачок! Какая же женщина устоит против тебя?! – с очаровательной улыбкой взлохматила Сашкины волосы, потрепав по макушке, и вышла.
Как хорошо, что она одна в туалете. Никто не увидит ее слез, никто не услышит тихих, сдавленных рыданий. И никто не залечит разбитое сердце…
На следующий день после встречи с бывшей супругой Сашке пришлось вернуться в Москву. Дела, дела… Бизнес не стоит на месте. Но вчерашний разговор с Ольгой плотно засел в голове.
Тома
Прошло два года после тех страшных событий. Теперь Тамара могла более-менее спокойно вспоминать те черные дни. Смерть матери и отца, который вдруг оказался отчимом, теперь не слишком пугали ее, не ввергали в слезы по поводу их потери. А вот незаслуженная смерть Нади неизменно, даже с течением времени, вызывала искреннюю горечь и неизбывную боль, с этой потерей смириться было невозможно. За что, Господи, за что?! Ведь бедная Наденька даже нагрешить в своей жизни не успела. Всю жизнь, с самого младенчества, слышала в свой адрес только упреки и хамские оскорбления. Это ж как нужно было вымучить человека, чтобы он желал смерти себе и своим родителям! За почти двадцать один год девочка не видела в жизни ничего хорошего! У нее не было ни одной подруги. Никогда ни один мальчик не сказал ей теплого слова, не посмотрел на нее заинтересованным взглядом. Так и ушла, нелюбленная, нецелованная… Ушла чистая, неоскверненная. Тамара так и похоронила ее, как Христову невесту: в фате и подвенечном платье…
Страшнее всего было думать о том, что случилось бы с Юрочкой, если бы она не пошла на конфронтацию с матерью и не разругалась бы с ней вдребезги. Если бы Юрочка не заболел в ту пятницу, у Тамары не было бы повода не позволить матери увезти его на дачу. И тогда… Страшно думать, что было бы тогда.
В той квартире жить было теперь невозможно. Впрочем, Тамара даже и не пыталась. До конца лета они с Юрочкой жили у Безродных, а когда, наконец, истекли последние сорок дней, Тома занялась обменом жилья. В итоге их трехкомнатную в старом доме хрущевской постройки удалось почти без доплаты (или она – не опытный брокер?!) поменять на трехкомнатную улучшенной планировки в новом доме. Высокие потолки, раздельные светлые комнаты, просторный холл – все это хорошо. Но не эти критерии были основными при выборе новой квартиры. Главное – чтобы новый дом был недалеко от дома Безродных. Ведь теперь вся ее родня – Юрушка да семья Безродных. Был еще двоюродный брат отца, да переехал в Комсомольск. Правда, как выяснилось, отец был не родной, так что и дядька – не дядька, а так, седьмая вода на киселе. Оставалась еще бабка Марфута в Болотной Пади, да та уж вовсе, пожалуй, "восьмая вода"…
На работе все складывалось более, чем удачно. Тамара стала главным юристом агентства "Астор" с очень приличной зарплатой. Кроме того, она не упускала возможности подзаработать, по старинке занимаясь непосредственно подыскиванием подходящих квартир или же, напротив, клиентов. Особенно ей нравилось, когда к ней обращались ее прежние клиенты или же приходили новые люди по рекомендации старых. В таких случаях Тома буквально выкладывалась, чтобы не прервалась цепочка, любовно созданная ее умелыми руками. Личные клиенты и платили, естественно, "лично", то есть Тамара получала не скромный процент от всего причитающегося посреднику, а практически весь кусок. И, конечно, радовало, что репутация растет, клиентов все больше… А это очень кстати. Ведь ей только недавно удалось рассчитаться с долгами. Спасибо, конечно, и агентству, и всем, кто помог в те черные дни, но денег все равно не хватило, пришлось занимать. Ведь (подумать страшно!) оплачивать пришлось трое похорон с поминками, трое "девятин", трое "сороковин", три годовщины… А о медицинских расходах даже вспоминать страшно, впрочем, как и обо всем том ужасе…
С долгами рассчиталась, квартиру поменяла, обставила новой мебелью. Даже машину купила. Тоже Тойоту, но не Каролу, как была у отца, а почти новенькую Камри. Отцовская же не подлежала восстановлению. Когда Тома увидела ее – упала в обморок, сорок минут потом отхаживали. Машину буквально сплющило, как под прессом! Бедная Наденька, как же тебе было больно!
Теперь, рассчитавшись с долгами и потратившись на все необходимое, Тамара стала по-возможности откладывать деньги на Юрочкино образование. Бесплатное образование нынче обходится очень дорого, выгоднее на контрактной основе, а это удовольствие не из дешевых. Кое-кто сказал бы, что ей рано об этом беспокоиться, ведь сыну-то всего восемь лет, о каком институте речь?! Но ведь у Юрочки кроме мамы никого нет, никто кроме нее не озаботится этим вопросом, и, когда он вырастет, поздно будет собирать деньги на образование, надо будет платить без задержек. А будет ли у нее тогда возможность платить, кто знает? Что вообще будет через несколько лет? Нет, уже сегодня надо думать об этом, уже пора откладывать… Вот и получалось – вроде и зарплата приличная, и дополнительные заработки существенные, а лишних денег нет: квартплата с коммунальными услугами, бензин, питание, одежда… Впрочем, чего уж плакаться – не жировали, конечно, но и голодными никогда не сидели, без фруктов-овощей не обходились, одевались не на китайском базаре…
И по-прежнему единственными близкими людьми оставалась семья Безродных. За прошедшее время их семейство несколько увеличилось, произошло своеобразное прибавление. Очень даже своеобразное: когда Светка подросла, в доме появилась собака. Впрочем, это крошечное лохматое создание трудно обозвать "собакой".
Ирочка Безродных всегда любила собак, особенно маленьких. Уже несколько лет они со Светкой уговаривали папу завести щенка. Но все их мольбы оставались гласом вопиющего в пустыне, Сашка всегда отвечал на подобные просьбы одним выражением: "Или я, или собака!". За всю его жизнь в доме никогда не было никакой живности. Разве что тараканы периодически заводились, но мать боролась с ними не на жизнь, а на смерть и обычно на некоторое время одерживала победу. А уж привести собаку в дом – это неслыханно! Собаки должны жить во дворе в специальной собачьей конуре, а никак не в типичной городской квартире, пусть и четырехкомнатной, но все равно малогабаритке.
Так и не видать бы Ирочке собаки, если бы вдруг собаку не задумала завести ее мама. Овдовев, Елизавета Антоновна тяжело переживала одиночество и, отправившись однажды в поход по магазинам в поисках новых штор, неожиданно для себя самой вместо штор купила крошечное создание, чем-то неуловимо похожее на летучую мышку. И жить бы этой мышке с одинокой моложавой бабушкой, если бы той не довелось на следующий день ехать на огород на целую неделю. Пришлось Сашке, скривившись, принять "на постой" четырехлапое чудо-юдо. Всем своим брезгливым видом он говорил без слов: ну хорошо, только ради любимой тещи недельку, так и быть, потерплю.
Неделю он терпел, перешагивая через нечаянные лужицы, не всегда вовремя замеченные и убранные Ирочкой. К процессу уборки территории от лужиц и теплых "ароматных" кучек была подключена и восьмилетняя Света. Процесс этот был ей явно неприятен, но ради очарования, названного почему-то Никой, девочка молча вытирала и убирала "собачьи безобразия", только бы папа не выгнал крошку из дома.
К концу недели Сашка откровенно подсчитывал дни до возвращения тещи. Никогда еще Елизавета Антоновна не была столь желанна в этом доме! Но – увы, Сашкиным надеждам на избавление от вечно пищащего комочка не суждено было сбыться. Приехав в город на два дня, теща снова отправилась в село на целую неделю, клятвенно пообещав забрать Нику чуть позже.
И снова бедный Сашка терпел, вступая чистым носком в мерзкую лужицу. Бухтел, ругался, но не мог сдержать улыбки, когда наблюдал, как кроха усердно пытается забраться на диван по скатанному в надежде спасти ковру. Щенок и в самом деле был весьма забавный, но и внимания к собственной персоне требовал немало. И Сашка ждал, ждал, когда же, наконец, появится теща и заберет к себе свое чудо-юдо. И снова – о радость! теща приехала! И вновь – увы… Елизавета Антоновна заявила: "Я ее, конечно, люблю, но она уже привыкла к вам и по отношению к собаке будет жестоко увезти ее в другой дом, к другим людям. Так и быть, пусть уже живет у вас". Сашка сопел, кряхтел, так и этак выказывая недовольство решением тещи, да делать нечего – не выгонять же, в самом деле, этот очаровательный пушистый комочек на улицу.