Текст книги "...Не повод для знакомства"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Потом, когда наконец разобралась, что к чему, было уже поздно. Очень поздно… И уже ничего нельзя было изменить. Сколько раз она пыталась порвать грязную связь, оставить в прошлом этого мерзавца! Но никогда не доставало мужества довести дело до конца. То сама ломалась, не в силах сопротивляться натиску негодяя, то становилась жертвой обстоятельств. Как бы то ни было, но каждый раз она оставалась с Владом.
Ведь решилась же она после смерти родителей и сестры покончить с предателем. И сдержала бы данное себе слово. Но, увидев его распластавшимся на асфальте, совершенно беспомощным, с покалеченными ногами, не смогла уйти, не сумела добить его своей черствостью… Да – гад, да – подлец, негодяй, сволочь, но сейчас эта сволочь валялась на земле у ее ног и не могла подняться без Тамариной помощи. Котенка брошенного жалко, а тут – человек, да и не совсем чужой – разве могла она развернуться и уйти?!
Потом жалела… Сколько можно жалеть его, когда же она себя-то пожалеет?! Ведь этот негодяй, воспользовавшись своей немощностью, еще больше привязал ее к себе. Стал требовать ежедневных свиданий, даже квартиру снял для этих целей. Вернее, сначала он настаивал, чтобы они встречались в ее новой квартире – мол, родителей у тебя больше нет, прятаться не от кого – зачем зря деньги переводить на аренду? Отправь ребенка погулять, а мы тут пока покувыркаемся… Пожалуй, впервые в жизни Тамаре удалось настоять на своем и в ее доме он до сих пор так и не был ни разу. Зато отказаться от ежедневных свиданий оказалось очень непросто. Когда Тома твердо говорила "Нет", Влад начинал хныкать, как малое дитя, жаловаться на свои больные ноги, каждый раз давя на жалость: мол, кому я, калека, нужен? а ты – моя женщина, ты обязана быть со мной… Был противен, несносен, совершенно отвратителен, но умудрялся нытьем добиться своего.
И тем не менее ей удалось сократить количество свиданий. Сколько стонов ей приходится выслушивать от него при каждой встрече! Цель одна – разжалобить, выпросить незапланированный визит. Но теперь она стала сильнее. Пусть ей пока не удавалось отстоять свою свободу, но она к ней уже близка, очень близка…
Дверь долго не открывали. Наконец послышались неверные шаги – Влад теперь ходил очень своеобразно, тяжело опираясь на тросточку.
– О! Привет! А чего ты звонишь? У тебя же есть ключ, – и, увидев в протянутой руке одинокий ключик, продолжил: – Что, замок заело?
Тома молча положила ключ в раскрытую ладонь и прошла в комнату. Остановилась посередине, стала оглядываться по сторонам, будто ища кого-то. Или просто не знала, куда себя девать – то ли в кресло, то ли на диван. А может, лучше все выложить стоя, что б быстрее?..
Так и не успела принять решение. Влад подковылял сзади, обхватил одной рукой за талию, уткнулся носом в шею, согнувшись при этом в три погибели:
– Маленький мой, я так соскучился, – а руки уже зашарили, вытягивая блузку из под брюк. – Опять ты в брюках! Знаешь же, я не люблю женщин в брюках.
Тома с трудом оторвала от себя его руку. Теперь бороться с Владом было немного легче – ведь одна рука постоянно занята тростью.
– Мне глубоко фиолетово, что ты любишь. И не лезь ко мне. Сегодня ничего не будет. Сегодня мы будем только говорить…
Подошла к окну, переводя дыхание перед серьезным разговором. Повернуться к Владу не рискнула, осталась стоять лицом к окну. Так и заговорила в пустоту:
– Влад, я должна сообщить тебе кое-что. Мне много лет, у меня растет сын… Я отдала тебе не один год своей жизни, но нашим отношениям пришел конец. И поэтому мне больше не нужен ключ. Я встретила хорошего человека, который хочет на мне жениться… В общем, Влад, я выхожу замуж.
Лишь выдав заранее приготовленную тираду на одном дыхании, боясь сбиться, резко повернулась. Влад застыл в двух шагах от нее, там, где и застало его страшное известие. Несколько мгновений не мог двигаться, голос тоже не работал. Потом вышел из состояния ступора, спросил неприветливо:
– Это что, шутка юмора такая?
Вот теперь, услышав так хорошо знакомые устрашающие нотки, Тома успокоилась. Весь день поджилки тряслись от предвкушения последней встречи с мерзавцем, а услышав его грозный голос, успокоилась. Да кто он такой, с какой стати она должна бояться эту мразь?! Ответила дерзко, даже весело:
– Нет, Каминский, это не шутка. Хватит, я свое отбарабанила. Сколько я могу тебя обслуживать? Поищи-ка замену мне, дружок. А еще лучше, отправляйся-ка ты к жене и блюди супружескую верность. А я выхожу замуж!
– Я не понял, ты таким образом решила меня шантажировать, чтобы я развелся с Любкой и женился на тебе?
Тома расхохоталась. Она смеялась так заразительно и в то же время издевательски, что Владу захотелось ее немедленно придушить. Он заорал:
– Замолчи! Заткнись!!!
А Тома хохотала все громче. Из глаз потекли слезы, и она совершенно по-детски утирала их маленькими кулачками. Ее невероятно веселил вид взбесившегося Влада. Наконец, отсмеявшись, она ответила:
– Ты слишком самоуверен, Каминский! Я тебе уже сто раз говорила – ты мне даром не нужен, обуза! А уж чтобы я ради тебя такие комбинации строила! – она еще раз хихикнула и добавила уже серьезнее: – Нет, Влад, я действительно выхожу замуж.
Белый от бешенства Влад спросил с нескрываемой издевкой:
– И что же, ты действительно думаешь, что я соглашусь делить тебя с каким-то посторонним мужиком?! Наивная!
– Нет, Каминский, ты не совсем правильно понял. Я выхожу замуж. Замуж, понимаешь? Это когда женщина спит только с одним мужчиной – со своим мужем. А тебе не придется меня ни с кем делить – я просто исчезну из твоей жизни. Так что не я наивна, а ты, дружок…
– Не смей называть меня дружком! – Влад заверещал, как свинья на бойне. Тамара поморщилась, как от зубной боли:
– А и правда, какой ты дружок? Ты – сволочь, подонок и мразь. Думаешь, я не понимаю, чего ты так бесишься?! Тебе же Любка твоя не дает, ей здоровых кобелей хватает. А ты, калеченный, на хрен никому не нужен, а "динь-динь"-то хочется. А кто тебе еще даст, как не я, дура забитая? Ты мне своим чувством долга печенку проел, пользуешься моей жалостливостью. Да только всему приходит конец, даже моему терпению. Так что – чао, бамбино! С сегодняшнего дня я тебе ничего не должна. А еще знаешь что я хотела сказать тебе все эти годы? Пошел ты к едреной бабушке, кобель хренов!
Хотела было выскочить из квартиры так же резво, как и выдала тираду, носимую в себе много лет, да не вышло – Влад преградил дорогу тростью:
– И далеко ль ты собралась? Ты что ж думаешь, я вот так запросто отдам тебя другому мужику? Нет, милая, запросто не получится. Сначала я побеседую с твоим женишком, живописую ему наши с тобой приключения. Во всем цвете передам, как трахал тебя в машине и в лесу, на стройках да пустырях. Не поможет – Юрочке расскажу, пусть готовиться сынок к взрослой жизни на славных мамочкиных подвигах. А этого мало покажется, так я ведь и к свадебному алтарю подойти не побрезгую в самый ответственный момент. Представляешь, как гости заслушаются? А я им, чтоб не заскучали, еще и привру, как мы тебя всей ротой трахали на базе, как мужики по второму кругу в очередь становились. Я ведь на выдумки мастак, ты сама знаешь. Например, можно развить тему любви втроем, да хоть с Витькой Нетесовым, он подтвердит. А что б повкуснее было, перенесем место действия, скажем, на остановку общественного транспорта в час пик. Как тебе такая идейка? Что скажешь? Или думаешь, я на такое не способен?!
Веселье с Тамары как ветром сдуло, по лицу поползли красные пятна. От такой грязи в ушах появился противный писк, сердце было готово выскочить из груди. От желания немедленно убить подонка перехватило горло. Постояла минуту, привела в порядок чувства, сжав их все в кулак. Ответила неожиданно спокойно и покорно:
– Способен. Я хорошо знаю, на что ты способен.
– Вот и умница, – Влад убрал трость, подковылял к Тамаре, вновь облапил свободной рукой. – Давай не будем ссориться. Ты же знаешь, что я тебя люблю. А с Любкой я разведусь, потерпи еще немного…
Сжав зубы, Тамара позволила ему раздеть себя, послушно подошла к кровати, села:
– Ложись. Я сегодня буду сверху.
Влад, самоуверенно осклабившись, лег, аккуратно прислонив к стене тросточку. Приготовился к блаженству, довольный собой – как здорово ему удалось усмирить бунтарку! Монстр, как пионер, в полной боевой готовности прижался к слегка обрюзгшему Владову животу. Тамара погладила его, отвела вниз, к самой простыне и занесла одну ногу над Владом, собираясь принять позу наездницы, да промахнулась, с силой опустив колено на причинное место. Влад охнул сдавленно, а Тома, резко выбросив вперед руку, схватила трость, прижала ею шею мерзавца к подушке и давай вертеться на коленке, давя проклятого Монстра, со всей силой вмазывая его в простынь. Влад хрипел, но вырваться от разъяренной женщины не мог – мало того, что был позорно пригвозджен к подушке, так и адская боль сковала тело, свела судорогой все члены. А Тома вошла в раж, готовая убить, наконец, подлеца, все давила и давила, приговаривая:
– Я знаю, на что ты способен, мразь! Только отныне ты не будешь способен ни на что. Теперь ты – медуза, суфле аморфное. Отныне ты не только калека, а еще и импотент. Мразь, дерьмо…
Порыв ненависти остыл. Отбросив подальше трость, Тома встала с растерзанного Влада:
– Убедил, урод. Я не выйду замуж. Да только вряд ли тебе от этого станет легче. Тебе-то меня теперь все равно не видать. Да и не нужна я тебе больше. Тебе теперь никто не нужен. И ты никому не нужен, размазня. Ползи за своей тросточкой, змея подколодная, а я погляжу, как ты будешь на полу извиваться. Только на помощь не рассчитывай.
Влад не отвечал, только тихо стонал на кровати. Тамара не спеша оделась, тщательно привела себя в порядок, не обращая внимания на его стоны. И только в дверях спросила:
– Что, козел, доктора вызвать? Так я дверь не буду закрывать, а то ж ты, гнида, не доползешь. Будь здоров, дружок! Привет супруге.
Аметист
Настроение преотвратное, если не сказать больше. И сказал бы, да слова подходящего не знает, каким можно было бы охарактеризовать его нынешнее моральное состояние.
Пожалуй, впервые в жизни Сашкой овладела настоящая депрессия. От кабаков и кабацких шлюшек сводило челюсти. Дома находиться он также не мог – после последних событий ему стало там особенно неуютно…
Ксюта сделала аборт. Он, как и обещал, организовал сие малорадостное мероприятие в лучшем виде: хорошая клиника, наркоз, уход на высшем уровне. Не забыл и о моральном ущербе, отстегнул три штуки зеленых за причиненные страдания. Сумма для него плевая, для Ксюты же – манна небесная. Неизвестно, что творилось в ее темной душе, но, судя по всему, уходить со службы она не собиралась. Больше того, похоже, ей понравилась столь ощутимая компенсационная выплата, и она всерьез озаботилась подобным способом добычи средств для существования семьи.
Теперь она не пряталась по вечерам в своей каморке, как раньше. Нынче она стала поджидать возвращения хозяина домой. Видимо, некоторую сумму из тех денег она потратила на себя, и теперь появлялась пред светлы Сашкины очи уже не в набившем оскомину черном форменном платье, а в пестрых китайско-турецких безвкусных костюмах чудовищного покроя. На грубом лице землистого цвета до неприличия вызывающе пылали губы экзотического апельсинового оттенка. Завершающим штрихом к очаровательному портрету домработницы были туфли на высоченном тонком каблуке (почему-то зеленые), на которых Ксюта передвигалась совершенно неуклюже, не умея до конца разогнуть колени. При этом она была похожа на этакий симбиоз кенгуру с цаплей, но, не догадываясь о том, какие чувства вызывает у хозяина, то так, то этак старалась максимально сексуально наклониться, вильнуть попкой или случайно выставить в разрез юбки ножку. О том, что женская ножка с неудаленной густой растительностью выглядит крайне отвратительно, бедная Ксюта даже не догадывалась…
Сашка делал вид, что не замечает ее навязчивых виражей вокруг его персоны, старательно уткнувшись взглядом в очередную книгу. Продефилировав несколько раз мимо хозяина и не дождавшись желанной реакции, Ксюта обращалась к нему с каким-нибудь незамысловатым вопросом типа "А что й то Вы читаете, Александр Филиппович? Наверное, сильно книжка интересная?". Аметиста слегка подташнивало от запаха дешевой туалетной воды "а-ля франсе", от всего ее нелепого вида, от примитивного заигрывания. И если раньше она периодически возбуждала в нем некоторые желания своим крепким, пахнущим мылом телом, то теперь, похожая на ярмарочную зазывалу, скорее отталкивала от себя его взор, вызывая стойкое отвращение. Он уже давно жалел, что в минуту слабости, когда узнал об ее интересном положении, пообещал, что не будет возражать против дальнейшего ее пребывания в своем доме. Тогда он мало думал о будущем, больше заботясь о том, как в данный момент избежать сложностей из-за возможного появления нежеланного наследника. В тот момент он мог ей наобещать много чего, лишь бы решить проблему. В глубине души-то он надеялся, что после аборта Ксюте самой не захочется оставаться у обманувшего ее многообещающие планы хозяина. Ан нет, его надежды не сбылись. Больше того, похоже, ситуация вообще выходила из-под контроля. Хотелось отправить ее восвояси, не видеть и не вспоминать о ее существовании. Да неудобно было нарушать данное слово…
Домой идти не хотелось. В кабак – тоже… Аметист до позднего вечера сидел в рабочем кабинете, тупо раскладывая пасьянс на мониторе компьютера. Игра ему совсем не нравилась, скорее раздражала своим однообразием, зато хорошо отвлекала от мрачных мыслей.
Сашка никогда в жизни не задумывался о самоубийстве. Нет, зачем же столь уж радикально решать проблемы? Он слишком любил себя и жизнь, чтобы поступать так неразумно с собственным телом. И, наверное, душой. Ведь есть же кто-то или что-то, управляющее этим миром извне? И не может быть, чтобы со смертью тела все прекращалось. Не может быть, чтобы там был просто мрак! Несмотря ни на что, Санька оставался непримиримым оптимистом.
А уж коли он оптимист, он должен найти выход из любого тупика. Все надоело – это плохо. Жизнь не радует – еще хуже. Надо что-то делать, надо на что-то решаться…
Что его беспокоит больше всего? По крайней мере в сей момент? На этот вопрос ответить нетрудно: Ксюта. Ксюта – номер один по доставлению ему неприятных ощущений. Он оказался ее заложником в собственном доме. А дамочка, похоже, наглеет… Если раньше, походив вокруг него кругами, несолоно хлебавши возвращалась в свою конуру, то последнее время так и норовит коснуться хозяина крутым бедром, или положить свою большую грубую, неухоженную ладонь с обломанными ногтями поверх изнеженной, наманикюренной Сашкиной ручки. То ли денег еще хочет, то ли вдруг после аборта в ней таки проснулась чувственность – так или иначе, но видеть сию барышню в своем доме ему категорически не хотелось. В то же время, Сашка не любил нарушать данное слово. Как быть?
Ладно, пока отложим номер один в сторону. Что у нас на второе? Что еще так беспокоит Аметиста, не отпуская чувства тревоги ни днем, ни ночью?
Неудовлетворенность. Хроническая неудовлетворенность. Собою, жизнью, женщинами… Третье, пожалуй, самое тревожное. А первое и второе – лишь производные от него. Итак, "Шер ше ля фам", как говорят французы. Ищите женщину, господа… все зло мира – в ней… И радость, счастье, наслаждение – там же. Ищите женщину…
Какую? Ту. Ту, которая даст радость, счастье, наслаждение и похоронит все зло мира… Вот кто ему нужен. Иными словами, ему нужна Тома. Та ничем не примечательная шлюшка, которая привела к краху его первой семьи. Та, из-за воспоминаний о которой он чуть не стал импотентом во время второго брака. Та, о которой он думает ежеминутно после третьего в своей жизни развода… Та, без которой ему уже не познать радости бытия… Наконец, та, которая должна стать его четвертой и последней женой. Первые три были ошибками молодости, своеобразными репетициями перед настоящим браком.
К черту. Все к черту! Бестолковые разглагольствования о том, имеет ли он право ворваться в ее жизнь теперь, спустя почти уж десять лет после случайного постельного романчика, прервавшегося внезапно, без прощаний, слез или хотя бы дружеских рукопожатий. К черту нравственные рассуждения о невозможности разбивания чужой семьи – она-то его первую семью разбила! Пусть не желая того, даже не ведая о том, что он женат, но именно она разбила их шестилетний брак с Ольгой! Так почему он должен придерживаться этических норм морали и молча страдать ради неизвестного мужика, которому и так уже выпало на долю счастье обладать ТАКОЙ женщиной?! А может, тот мужик даже и не догадывается о том, каким сокровищем обладает? Да к черту его!
Все, хватит! В конце-то концов, он превратился в нытика. Уже два года прошло после развода с Люськой и почти полтора – после памятного разговора с Ольгой. Ведь она ему ясно сказала: "Ищи ее, а не похожую на нее", а он, дурак, со своей неизвестно откуда вдруг взявшейся нравственной порядочностью сидит уже лишних полтора года в полном дерьме, вынужденный скрываться по ночам от собственной домработницы в рабочем кабинете от страха, как бы не заволокла его в постель! Абсурд! Все, амба, надоело!
Бросив Ксюту одну в огромном доме, без объяснения причин и без прощальных напутствий, Аметист отправился в Красноярск. Именно оттуда, по его мнению, следовало начинать поиски Тамары.
Посидев, как водится, вечерок с матерью, выслушав ее нехитрые пенсионерские новостишки и слегка поделившись своими планами, на следующее же утро отправился к памятной сердцу гостинице "Турист" для выяснения интересующих его сведений. Но – увы – там его ожидало полное фиаско: сведения о постояльцах хранятся у них не более трех лет, да и этот срок не всегда выдерживается.
Неприятно, но не смертельно, решил Сашка. В принципе, он предугадывал такой поворот. Что ж, есть у него один козырь. Не туз, правда, но и не шестерка. Авось да повезет. Следующий визит он нанес на отцовский завод.
Филипп Игнатьевич умер несколько лет назад, но многие из его сотрудников и попросту приятелей еще работали на заводе. Правда, завод в данное время скорее существовал, нежели функционировал на полную свою мощность, но самые сложные времена были уже позади, а впереди, пусть еще неверным, тонким лучиком, но уже брезжила надежда на возрождение былого величия мощнейшего военно-промышленного комплекса. Предварительно созвонившись с бывшим заместителем отца, а ныне занявшим кресло главного механика и заручившись его поддержкой, Сашка уверенной поступью направился в бюро пропусков.
Слава бдительным охранникам суперсекретных военных объектов, слава начальникам первых отделов, а попросту – гэбэшникам! Благодаря их навязчивой подозрительности на подобной секретности объектах установлен "скромный" срок сохранности документов – семьдесят пять лет! Аметист со своими потребностями с лихвой укладывался в указанный срок.
Начальница отдела пропусков, престарелая Серафима Антоновна, как могла, старалась угодить протеже начальства. Из пыльного, забитого стопками пожелтевшей бумаги, архива были извлечены амбарные книги, зафиксировавшие всех получателей временного допуска на территорию предприятия в интересующем Сашку году. Это оказалось самым легким этапом поисков.
Дальше начались сложности. Ведь дату знакомства с Тамарой Аметист не запомнил из-за отсутствия необходимости. По той же причине не знал и ее фамилии, равно как и отчества, и года рождения, адреса и так далее. Единственное, что ему было известно о разыскиваемой – ее имя и что приехала она из Хабаровска. Впрочем, и то, и другое могло оказаться вымыслом… Вместо Тамары она могла оказаться, например, Татьяной, вместо Хабаровска могла приехать из Владивостока или Тюмени. Юные девы отчего-то любят наводить тень на плетень. Вообще-то не только девы. Мужчины тоже в этом преуспели. Особенно пребывая на отдыхе или в командировке…
С трудом установив хотя бы приблизительную дату, очертили круг поисков. Это было достигнуто мучительными припоминаниями и привязками к известным событиям. Сашка хорошо помнил, что в день знакомства балкон был забит спиртным, в частности, любимым материным "Токайским". А следовательно, собирались праздновать ее день рождения. Но только собирались, ведь при Тамаре этого мероприятия не происходило, родители тогда были в деревне. Отцу еще стало хуже за пару дней до Тамариного отъезда. А это было как раз в первой декаде сентября. А может, второй… Где-то так. А встречались они к тому времени недельку-другую… Нет, скорее, полторы… Хорошо, для верности можно взять промежуток между двадцать пятым августа и двадцатым сентября.
В указанный период временный допуск на секретный объект получили семьдесят шесть человек, из них двадцать девять женщин. Методом от обратного отбросили всех, кому к тому времени было больше двадцати семи лет – осталось семь претенденток. Из них только одна – Тамара. И – о чудо! – как раз из Хабаровска!
Теперь, имея на руках подробные сведения о своей Незнакомке, Аметист мог смело отправляться на ее поиски.
Хабаровск встретил ярким солнцем и резким холодным ветром. Была та прекрасная пора, когда все живое просыпается от зимней спячки. Тоненькие лучики молодой травы чуть пробили прошлогоднюю пожухлую растительность, неуверенно, но нагло выглядывая из-за мертвых слежавшихся листьев. Синички весело щебетали на голых еще ветках, оглашая округу радостным многоголосием: весна пришла!
В отличие от беззаботных синичек, Аметист не был расположен к безудержному веселью. То, что ему довольно безошибочно удалось найти след Тамары в красноярских архивах, еще ни о чем не говорило. Хорошо, он знает, что в то время она звалась Тамарой Александровной Сушковой и проживала на улице Гоголя, 12, кв… Так ведь это было десять лет назад! Почти… А если она вышла замуж? В таком случае, уж лучше бы к моменту знакомства с Сашкой она была бы уже замужем – тогда был бы шанс, что она до сих пор Сушкова…
Аметист не стал разыскивать ее через горсправку. Зачем? Ведь у него был ее адрес. Даже с учетом того, что она сменила место жительства, этим путем найти ее будет легче всего.
Подумать только, сколько интересного можно узнать при помощи всего-навсего двадцатидолларовой бумажки, если помахать ею перед носом дворника!
Рано постаревшая от тяжкого труда и количества выпитой водки дворничиха Клава при виде заветной денежки выложила все, как на духу. В принципе, она бы выдала все интересующие сведения холеному господину и совершенно бесплатно, так сказать, на общественных началах, сугубо "из любви к искусству". И не только про Тамару. Она бы ему много чего интересного рассказала и про Катьку из тридцать третьей, и про Кольку-падлюку, сволочь ненасытную, взявшего бутылку водки в долг "до завтра", а сам уж три недели не просыхает, гад ползучий… И про Галину Васильевну из девятнадцатой, стерву сумасшедшую, и про Ленку-инженершу из двадцать седьмой, воровку ЖЭКовскую. Хотя нет, про Ленку – это она сгоряча, про ту нельзя, узнает – с работы выгонит…
– Только Томка Сушкова интересует? Ну что ж, барин, слушай, чего расскажу-то…, – Сизолицая Клава придвинулась вплотную к Аметисту, прижавшись грязной телогрейкой к дорогому Сашкиному пальто из английского кашемира.
– Только Томка тута уже не живет, съехала… Как схоронила всех, ни дня тута больше не жила. Сменяла фатеру на еще лучюю, тож трехкомнатную. Да недалеко отседова, пару остановок на транвае. С дитем и съехала. Вдвоем они нынче, остальных схоронила.
– Кого остальных-то? Говори понятнее. Она замужем была, что ли? И что за ребенок?
– Какой замужем? Хто ее возьмет с дитем-то? Мамаша ейная, царствие ей небесное, все орала-орала, все гоняла девок-то, а не уследила – принесла Томка в подоле-то! Тихая-тихая, а сама возьми да роди.
– А от кого? – поинтересовался Сашка.
– А хрен ее знаить, от кого. Меня свечку держать не приглашали. Только я тебе вот чего скажу, барин, – Клава потянулась блеклыми губами к самому Сашкиному уху, дыхнув свежим перегаром. – Может, мамаша ее, покойница, и не знала, а я вот какую думку гадаю. Ходил к ей все один хахиль, здоровый такой бугаина, высоченный и весь из себя видный. Как старики на дачу – он шасть – и к девке. Ну а потом – знамо дело – брюхо на нос полезло. Токмо он на ей не женилси, поди, почище нашел. А все едино к Томке таскался. До самой трагедии. А вот апосля я его не видела…
– Да какой трагедии? Ты, тетка, яснее выражайся.
– Дык я ж и говорю… На дачу поехали и – бац! Че тебе еще не ясно? Слава Богу, мальца с собой не потянули, а то и мальчонка сгинул бы…
– Что, все погибли?
– Ага, все, как есть все. Мамаша ейная сразу откинулася, а папаня с младшей, с Надькой, еще в больничке лечилися-лечилися, да не вылечилися… Видать, судьба была короткая. А Томка с пацаненком сразу отседова и съехала…
– А мужик тот больше не появлялся?
Клава глупо захихикала малозубым ртом:
– Не-е… Че ему, до меня сюда шлендать, че ль? Я ему без надобности – образованием не вышла…
Сашка задумался немного, что бы еще выяснить у столь разговорчивой Клавы. Спросил на всякий случай:
– А мальчишке сколько лет?
– Юрке-то? Да годов восемь уж будет… Иль девять… А хрен его маму разберет…
Возраст получался многозначительный…
– А как она вообще себя вела, когда здесь жила? Мужики, небось, табунами вились? Особенно, после смерти родителей?
– Про "после смерти" ничего не скажу – говорю ж, съехала сразу. Да только не больно на нее похоже. Говорю ж – тихоня, мышкой прошмыгнет в подъезд, токмо ее и видели. Тихонькая такая всегда была, послушная… А скромна кака! Ее родители знаешь, как шпыняли?! Туда не ходи, этого не делай, туда не погляди… Нельзя про покойников плохо, но эти не люди были – звери. Девок ихних весь дом жалел, любили их все. А когда Томка родила, весь двор чуть с ума не сошел – откуда у такой скромницы? Да я-то знаю, я ейного кобеля частенько тута видала…
– Так говоришь, она теперь не замужем? – сворачивая разговор, напоследок спросил Сашка. Да не тут-то было – Клаве очень понравилось вводить его в курс дела, занимаясь просвещением залетного барина.
– Да кто ж ее возьмет-то с приблудышем? Уж коли папашка отказался, кому она еще нужна? Даже и не сваталси нихто, уж я бы знала…, – и, уже вдогонку уходящему Сашке закричала: – Ты погодь, барин, я тебе еще про Катьку чего расскажу…
Так и не выслушав словоохотливую дворничиху, которую аж распирало от желания посплетничать про Катьку из тридцать третьей квартиры, Аметист поднялся на четвертый этаж.
– Вам кого? – спросила приятная молодая женщина в ярко-желтом махровом халате.
Сашка улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок:
– И не боитесь двери открывать незнакомым людям?
Женщина замялась, потом ответила, плененная ослепительной улыбкой:
– Вообще-то я так двери не открываю. Просто думала, что это сын пришел – как раз его время, из школы должен прийти…
– Да Вы не бойтесь, я не из грабителей. Я насчет бывших жильцов. Не знаете, случайно, куда они переехали? Обычно оставляют свой адрес новым жильцам на случай писем или известий каких… Я Тамару разыскиваю. Не поможете?
Женщина совсем успокоилась, распахнула дверь:
– Ах, Тамару… Да-да, был где-то телефон… Пройдите, я поищу. Уж и не помню, куда сунула – столько времени прошло. Проходите, проходите, а я поищу пока…
Пробить адрес по номеру телефона оказалось проще простого. И вот он уже стоит перед Тамариным домом. Еще один избитый прием с двадцаткой перед еще одним дворником и он уже владелец окончательной характеристики Сушковой Тамары Александровны:
"Не замужем, сын Юра, около девяти лет. Скромна, порядочна, за квартиру платит вовремя. Мужиков не водит, хотя один ухажер иногда подвозит на своей машине. А может и не ухажер, а просто сослуживец. Работает где-то в фирме, видимо, неплохо зарабатывает. Машину оставляет во дворе, за что приплачивает дворнику некоторую сумму, так сказать, "за присмотр движимого имущества". Из гостей у нее бывают только подружка с девочкой. Одно время ухаживал за ней мужичок блондинистый, но тоже все предельно корректно – до подъезда проводит и все, а больше – ни-ни. Но и тот куда-то запропастился, уж полгода как…"
Значит, не замужем… Замечательно! Но как-то странно. Его Фемина, его мечта – и оказалась никому не нужна? Однако ребенок имеется… Девяти лет, между прочим… О чем это говорит? Пока ни о чем. Но может сказать очень многое, если узнать дату его рождения.
И вдруг Санька вспомнил сон. Сколько времени прошло с тех пор – год, два? Пожалуй, что и два, чуть больше или меньше, но точно уж больше года. Как он проснулся тогда, как от выстрела. А ведь как мальчишка был на него похож… Нет, так не бывает. Наверняка совпадение…
А мать? Мать того мальчишки из сна? Да ведь это была Тамара! Как же он сразу не догадался? Точно, Тамара! Маленькая, худенькая, черненькая, и так мило, так приветливо ему улыбалась… Но не как прохожему. Не-ет, от такой улыбки мурашки бегут не только по спине… От такой улыбки мужчина сходит с ума и способен на многое – одних тянет на подвиги, других – на глупости… Это точно была Тамара. И Юра – не приблудыш того "огромного бугаина", как высказалась сизоносая красавица Клава. Нет, Клава, не все ты знаешь о своих жильцах! Юра – его ребенок, никакой он не "бугаинов сын", а чистый Брюллов, его плоть и кровь!
Поразительно, Аметист ни разу в жизни не видел этого таинственного Юру, но был уверен на двести пятьдесят процентов, что это его сын. И при этом был абсолютно, просто по-идиотски счастлив! Ведь не так давно, когда Ксюта заявила ему о своей беременности, он подумал, как был бы счастлив, если бы ребенка ему родила не Ксюта, а Тома. И ведь так и есть! Ксюта уже никогда ему не родит, а Тамара – умница моя – уже родила! Тома, Томочка… Почему же ты не сообщила мне о сыне?.. А, впрочем, куда было сообщать? Хотя… При желании Тамара могла бы дать ему весточку. Ведь, в отличии от Сашки, она его адрес знала – ведь две недели фактически жила у него. Э-эх, да что там… Время безвозвратно упущено… Ну ничего, уж теперь-то Сашка так просто отсюда не уедет. Они уедут только втроем – он, Тамара и их сын, Юра. Юрочка, сынок…
Но что-то настораживало Аметиста, омрачая радость предвкушения встречи. Что-то не сходится описание Тамары, полученное от дворников, с его собственными воспоминаниями. Ведь его Тамару аж никак нельзя было назвать скромницей и тихоней – как они "вышивали" с ней те две самые замечательные в его жизни недели! А тихоня разве повелась бы на его знаменитую "чашечку супу"? Да и, будь Тамара чрезвычайной скромницей, вряд ли бы она привлекла к себе Сашкино внимание – его никогда не интересовали подобные особы ни с точки зрения повеселиться, ни с более серьезными намерениями. Скромные овечки до сих пор не в его вкусе. Какая-то петрушка получается… А может, его красноярская Фемина вовсе не Тамара Сушкова, а, допустим, ее соседка по гостиничному номеру? Просто при знакомстве назвалась ее именем, да и город ее назвала? Вполне возможно. Но выяснить это можно только одним путем – встречей с настоящей Тамарой. И если это окажется не его Фемина, придется продолжить поиски. В любом случае, отступать от намеченной цели он не намерен. Ему нелегко было решиться на эту аферу, но уж коли он решил разыскать свою Тамару, то непременно отыщет, не будь он Аметистом.
