Текст книги "...Не повод для знакомства"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Тамара
Тамара возвращалась домой привычным маршрутом. Как обычно, сначала заехала в супермаркет, затарившись обычным набором полуфабрикатов: пельменями, любимыми Юрочкиными варениками с картошкой, мясной нарезкой для бутербродов в школу. Чтобы как-то компенсировать неполезность замороженных продуктов, прикупила апельсинов и бананов. Засмотрелась было на аппетитные помидорчики, да, вовремя вспомнив стойкий привкус травы тепличных красавцев, брать не стала, предпочтя "витамины радости" в виде любимого "Семейного" мороженого с вишневым джемом.
На отрезке между супермаркетом и домом неожиданно попала в пробку. Сами по себе пробки на дорогах Хабаровска, конечно, неожиданностью не являлись, но на этом отрезке ежедневного пути Тома застряла впервые. Сначала было разнервничалась, представив себе Юрочкино волнение, но быстро успокоилась, вспомнив, что сегодня он занимается английским вместе со Светкой Безродных у них дома и только после ужина Саша приведет его домой. А кроме Юрочки, увы, ей спешить не к кому…
Уже полгода ее никто не ждет… Полгода назад на Мишино предложение руки и сердца она ответила отказом. Миша был шокирован, но объяснения отрицательного ответа так и не дождался. После нескольких попыток возродить отношения, потерпевших полное фиаско, Михаил скрылся в тумане. Даже на праздники к Безродных не стал приходить, дабы избежать встречи с обманувшей его ожидания Тамарой.
Влад тоже остался в прошлом. Вернее, он назойливо пытался вновь ворваться в ее настоящее, но после той памятной встречи Тамара твердо держала дистанцию. Каминский по-прежнему был несносен, ныл противным голосом о своей любви и невозможности жить без Тамары. Но, памятуя о его подлых угрозах прилюдно облить ее грязью, Тома стойко сопротивлялась. При каждом его появлении у ее офиса она бросала ему одно, но очень обидное слово: "Размазня" и уходила, не оглядываясь.
Однажды, это было месяца через полтора после того происшествия, Влад появился у офиса (слава Богу, хоть перед домом не устраивал представлений!) в дорогом костюме с шикарными розами. Как только Тамара вышла на крыльцо, картинно бухнулся на колени при всем честном народе и во всеуслышание заявил с торжественным пафосом:
– Тамара! Я тебя люблю и прошу твоей руки. Будь моей женой!
На что Тома ответила пинком ноги по протянутому букету. И, уже обогнув скорячившегося в попытке подняться хромого Влада, хихикнув, не менее громко спросила:
– Что, Любка из дому выгнала? Не нужен ты ей, размазанный? А мне к чему? Я не сестра милосердия за калеченными импотентами ухаживать, – и, эффектно хлопнув дверцей машины, уехала, окатив несчастного влюбленного облаком выхлопных газов.
Быть может, было слишком жестоко с ее стороны унижать его при посторонних, но у нее больше не было ни сил, ни желания тешить его больное самолюбие. Она слишком долго терпела его издевательства, чтобы теперь отказывать себе в удовольствии уколоть негодяя побольнее. Хватит, сколько можно нянчиться с этим моральным уродом? Она и так отдала ему двенадцать лет своей жизни!
И пусть теперь она одна, но ни одного дня Тома не жалела о том, что Влад остался в прошлом. О Мише, впрочем, тоже… Вернее, сначала ей было обидно расставаться с ним – ведь это был единственный мужчина, который пожелал взять ее в жены с чужим ребенком, который действительно любил ее, не выдвигая никаких требований, не пытаясь при первом же свидании залезть ей под юбку. При втором, впрочем, тоже… За все время, которое они встречались, Миша лишь несколько раз позволил себе поцеловать ее в губы, довольствуясь обычно лишь лобызанием руки избранницы. Но скоро Тамара прочувствовала даже некоторую благодарность к Владу, не позволившему ей совершить столь опрометчивый поступок. Ведь она, несмотря на все старания, так и не смогла полюбить Мишу. Они так и остались чужими друг для друга. Имела ли она право выходить за него замуж? Может быть, и ужились бы, ведь недаром говорят: "Стерпится – слюбится", значит, у кого-то получалось. Но где гарантия, что и у них с Мишей вышло бы? А если нет? То, что тем самым она испортила бы жизнь себе, ее не особенно волновало – ее жизнь и так уже безвозвратно испорчена, ей не на что больше надеяться. А вот Мише она могла бы попортить немало крови, а он, видит Бог, этого не заслужил.
Пробившись, наконец, сквозь пробку, Тамара подъехала к дому. Припарковалась в удобном, давно облюбованном уголочке. Достала с заднего сиденья кульки с продуктами, закрыла машину, привычным жестом включила сигнализацию. "Тойота" приветливо мигнула фарами, как бы говоря: "спокойной ночи, хозяйка!".
Тамара подняла голову, с тоской взглянув на темные окна квартиры – больше всего в жизни ненавидела приходить в пустой темный дом.
Со скамейки, стоящей напротив подъезда, поднялась темная мужская фигура в длинном пальто и двинулась ей навстречу. Тамара даже не успела испугаться, как услышала незнакомый голос:
– Здравствуй, Тамара. Вот я тебя и нашел…
Одинокий фонарь, установленный почему-то на козырьке парадного, ярко освещал лицо незнакомца. Тома внимательно разглядывала обаятельное лицо с улыбчивыми карими глазами и короткими черными усиками. Мужчина был довольно мил и в некотором роде даже импозантен в супердорогом черном пальто (уж Тамара-то знала цену подобным вещам!). Образ завершал тонкий загадочный флер эксклюзивного французского парфюма. Нет, ей решительно незнаком этот человек! А жаль… Мужичок-то неплохонький, очень даже видный мужчина!
– Простите, я думаю, Вы ошиблись, – и, не останавливаясь, пошла дальше к подъезду.
– А я так не думаю. Больше того, я уверен, что не ошибся, – мужчина поспешил за ней. – Подожди!
Но Тамара упорно шла вперед, не оглядываясь. Неприлично знакомиться на улице, мать крепко вбила в нее это понятие.
– Да постой же ты! – В попытке задержать незнакомец схватил ее за руку. Фирменный пластиковый пакет с торговой маркой супермаркета не был рассчитан на подобное неуважительное отношение и в знак протеста немедленно лопнул по шву. Апельсины яркими мячиками весьма живописно раскатились по крыльцу, бананы смачно шмякнулись о бетон, в одночасье превратившись из аппетитных спелых плодов в малопривлекательное пюре.
Тамара, потрясенная наглостью незнакомца, бросилась собирать апельсины, но тот тряхнул ее за плечи:
– Прекрати! Посмотри на меня!
Второй пакет, в котором лежали упаковки с пельменями-варениками и мороженое, тихо ухнул на крыльцо, оставив в Тамариных руках лишь хваленые проклеенные двойные ручки. К счастью, это оказалось не смертельно для содержимого пакета.
Тамара вновь взглянула в лицо наглеца. Прямой правильный нос, четко очерченные губы, в меру густые черные брови… Хорош, мерзавец, очень хорош, но определенно незнаком. Тома разочарованно покачала головой:
– Увы, молодой человек, я Вас впервые вижу. Но запомню надолго: Вы чуть было не оставили нас без ужина.
– Ужин – ерунда, это дело поправимое. Ты внимательнее смотри. Я – Саша. Ну, Санька, помнишь? Ну вспомни же меня! Красноярск, гостиница, машина. Ну вспоминай же!
Аметист
Сашка все тряс Тамару за плечи, повторяя одно и тоже:
– Красноярск, гостиница, машина. Я – Сашка! Помнишь меня? Я – Сашка!
Но почему-то искреннее недоумение вместо радости узнавания сменилось страхом. В Тамариных глазах заметалась паника, приоткрытый от удивления рот искривил ужас. Затрясшимися губами она еле выговаривала:
– Вы ошиблись, я Вас впервые вижу, и вообще я никогда не была в Красноярске… Вы ошиблись…
Но перепуганные глаза говорили об обратном: и в Красноярске была, и Сашку узнала. Так чего же она перепугалась? Ведь, по Санькиным сведениям, она была незамужем, так что бояться разоблачения перед грозным мужем ей явно не стоило. Что же тогда так ее напугало?
Ответ на этот вопрос Аметисту удалось получить лишь через неделю, когда после нескольких тщетных попыток объясниться он таки поймал Тамару перед ее же квартирой в маленьком тамбуре на двух хозяев. Попасть туда для профессионального афериста было делом в высшей степени плевым.
Сашка уже битый час сидел на маленькой табуреточке, очень кстати оказавшейся в тамбуре, словно неизвестный кто-то заранее озаботился о Сашкином удобстве. На самом деле все оказалось гораздо прозаичнее: тучной Тамариной соседке было тяжело наклоняться, и для облегчения процесса надевания обуви в коридорчике всегда стояла вышеупомянутая табуретка. Но, так или иначе, а Саньке она сейчас оказалась весьма кстати.
Наконец в двери противно заскрежетал ключ и ригельный замок с оглушительным грохотом открылся. Пропустив внутрь тамбура сына, следом вошла Тамара.
Немая сцена, все трое крайне удивлены.
Первым пришел в себя Сашка. Шагнул навстречу, по-взрослому протянув шкету руку:
– Ну, здравствуй, сын!
Ему не надо было больше выпытывать у Тамары, его ли это ребенок. Одного взгляда на Юру оказалось достаточно, чтобы безошибочно установить свое отцовство: прижавшись к Томе спиной, на него испуганным зверьком смотрел… он сам, отчего-то вдруг снова впавший в детство. Сашке даже в голову не пришло сравнение с его же детскими фотографиями – зачем? Ведь он прекрасно помнил себя таким не на пожелтевших фотографиях, а в зеркале. Конечно, таким, как Юра, он был очень давно, но и сейчас сходство буквально бросалось в глаза, не мешали даже усы и легкая небритость!
Тамара молча, прижав Юру к себе, подвела его к двери, открыла ее и легонько подтолкнула вглубь квартиры:
– Иди, сынок, я сейчас, – закрыла дверь и прижалась к ней спиной, как бы защищая грудью дом от Сашкиного вторжения.
Безжизненным голосом обратилась к незваному гостю:
– Уходи.
– Я не хочу уходить. Я не для этого приехал. Ты думаешь, мне легко было тебя разыскать? А ты даже разговаривать со мной не хочешь…
– Саша, я очень тебя прошу: уходи. Дай нам жить спокойно…
Аметист вскипел:
– Да что случилось? Почему ты не хочешь со мной разговаривать? Я тебя чем-то обидел? Я тебя обманул? Я просто не смог тогда приехать вовремя, я опоздал, у меня машина заглохла. Но я все-таки приехал! А ты не вышла…
Тамара устало отмахнулась:
– Да при чем тут это…
– А что же тогда? Ты обиделась, что я не помогал вам все эти годы? Но я же не знал о ребенке! Я был бы счастлив…
– Ребенок тоже не при чем, – перебила Тома. – Я родила ребенка для себя и сама смогу поставить его на ноги. Зачем ты приехал?
Сашка растерялся:
– Как зачем? Ты не поняла? А зачем бы я тебя разыскивал через столько лет, как ты думаешь? Наверное не для того, чтобы извиниться за опоздание!
И, сменив возмущенный тон на нежный, добавил:
– Ты знаешь, оказалось, что я не могу без тебя жить. Я все эти годы пытался забыть тебя, но почему-то не получалось… Я, наверное, дурак, но я не сразу понял, что люблю тебя. Я приехал за женой, а оказалось – за женой и сыном…
Санька замолчал, не зная, что еще можно добавить. Что еще ей непонятно? Ведь вот он же я, стою перед тобой в ожидании твоей милости…
Тамара оглянулась на соседскую дверь, как бы решая, можно ли здесь говорить о таком. Почему-то решила, что можно – может, соседка глухая, а может, уехала куда-то. Так или иначе, но сказала тихо, чтобы не услышал Юра:
– Ты зря приехал… Не выйдет у нас с тобой ничего. Было и было, забудь и уезжай…
Аметист аж подскочил от таких слов:
– Как это уезжай? Что значит "Было и было"?! Ты ж вспомни, КАК это было! Мне ж никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой! Мы же созданы друг для друга!
– Согласна, нам действительно было неплохо вместе, – напряженно улыбнулась Тамара. – Но все давно в прошлом. Ты зря приехал, Саша. Больше ничего не будет…
– Ты можешь мне объяснить, почему? – Сашка начинал кипятиться. Что ни говори, а не на такой прием он рассчитывал…
Тома тоже разозлилась. Подошла к нему вплотную, зашептала в ухо, обдав горячей волной сладких воспоминаний:
– А сам не понимаешь? Знаешь, почему нам было так хорошо? Потому что оба знали, что это на один раз, что больше никогда не встретимся и никто никому ничего не должен!
– Ну и что? – искренне удивился Сашка. – Почему мы не можем быть вместе, если нам было так хорошо?
– Да потому что я вела себя, как шлюха! Мне даже разговаривать сейчас с тобой стыдно, как ты не понимаешь! Я сквозь землю провалиться готова, а ты хочешь, чтобы я с тобой жила, как порядочная женщина? Как я буду смотреть в твои глаза? Мне всю жизнь будет стыдно, понимаешь?!
Аметист опешил:
– Что за бред? Ты сама хоть понимаешь, что ты несешь? Почему тебе должно быть стыдно за то, что нам было хорошо вместе? Это же чушь!
– Мне стыдно не за то, что нам было хорошо, а за то, что я вообще оказалась в твоей постели. Я вела себя, как настоящая шлюха, прыгнула в койку к первому встречному. Ты же всю жизнь будешь меня презирать!
– Да почему я должен тебя презирать? Что ты несешь? Да я до конца жизни радоваться буду, что ты так себя вела. Ведь, веди ты себя, как порядочная женщина, я бы не нашел свою судьбу. Мы бы оба остались одиноки. К тому же, у нас с тобой не родился бы самый очаровательный в мире ребенок…
– Не ори, еще не хватало, чтобы Юра узнал, что его мать шлюха!
Аметист на мгновение замолчал, потом, набрав воздуха, спросил потише:
– Я не понимаю, почему ты упорно называешь себя шлюхой. Я, например, ни тогда, ни сейчас тебя ею не считал, не считаю и никогда считать не буду, – про себя добавил: "Ну, или почти не считал. Но я же не серьезно…"
Тома устало вздохнула и отмахнулась от него, как от назойливой мухи:
– Это все слова, пустые слова… На самом деле вы все одинаковые… И вообще все люди одинаковые – хоть мужики, хоть бабы. Найди себе любую другую. Уверяю тебя, с ней тебе будет не хуже, чем со мной. А если и будет хуже, то недолго – ты ее быстро научишь разным премудростям. Разве хоть одна баба сможет остаться холодной в твоих объятиях? А меня оставь в покое. Уезжай…
– Да в том-то и дело, что мне не нужна любая, у меня уже были любые, – заорал Сашка. Тамарина попытка убедить его говорить тише успехов не возымела. – Я не хочу любую! Я тебя хочу! Понимаешь, тебя!
Сашка порывисто обхватил Тамару, прижал к себе, впился безумным поцелуем в столь желанные, сладкие губы любимой. Руки проскользнули в распахнутую куртку, под легкий, мягкий на ощупь свитерок, и пальцы, едва касаясь, загуляли по Тамариной спине, вновь, как много лет назад, доводя ее до дрожи. Она обмякла под его ласками, прижалась к груди давно забытого любовника. Сладострастный вздох опьянил, обнадежил Саньку:
– Родная моя, любимая! Я такой дурак, ты простишь меня? Чего я ждал десять лет, мучился без тебя? Почему же сразу не кинулся на твои поиски? Ведь только с тобой мне было хорошо, только о тебе думал все эти годы…
Тома вырвалась из его страстных объятий:
– А знаешь, почему нам было так хорошо? Потому, что мне было наплевать на тебя. Потому что я отдалась не тебе, а себе. Я подарила себя себе на те две недели, я только о себе и думала, о своих ощущениях, о своем наслаждении. Мне было наплевать на тебя, понимаешь? Мне было плевать, хорошо ли тебе, что ты чувствуешь, что думаешь. Ты был никто и звали тебя никак. Я поехала с тобой только потому, что знала наверняка, что никогда тебя больше не увижу. Ты был всего-навсего инструментом для получения удовольствия! Потому-то мне и не было стыдно, потому и было плевать на тебя, на твои мысли и чувства. Понимаешь? А теперь ты явился в мою жизнь и хочешь, чтобы я была такая, как тогда? Не получится! Я всегда рядом с тобой буду чувствовать себя шлюхой, я никогда не смогу простить свою фривольность…
Аметист перебил:
– Ну что за чушь ты несешь?! Хорошо, пусть я был никем, пусть звали меня никак, пусть я был лишь инструментом для твоего удовлетворения. Но ведь ты его получила? Скажи честно, положа руку на сердце: еще хоть раз в жизни, хоть с кем-нибудь тебе было так хорошо, как со мной?
Тамаре нечем было ответить на этот вопрос.
– То-то, – продолжил Сашка. – По большому счету, ты для меня тогда тоже была никем, таким же инструментом для получения удовольствия. Пусть так! Пусть наше знакомство начисто лишено романтики, пусть все это было не слишком красиво. Но это не меняет того, что мы нашли друг друга. Пусть таким, не очень красивым способом, но нашли! Да, в тот момент я тоже был уверен, что никогда больше не увижу тебя, но я сожалел об этом! Пусть не сразу, но я понял, что люблю тебя. Понимаешь, люблю! И не надо обобщать, что все мужики одинаковые, и бабы одинаковые: это чушь! Все люди разные! Я пробовал найти тебе замену, я даже дважды женился, чтобы забыть тебя. Но не получается у меня тебя забыть, никак не получается. Потому что мне нужна только ты, потому что я тебя люблю. Люблю, и хочу, чтобы мы жили вместе. Для того и приехал! Я хочу, чтобы мы жили вместе: ты, я и Юра. Он мой сын, мы непременно должны жить вместе, ему же нужен отец. Ты не имеешь права лишать его отца…
Как только речь зашла о ребенке, в Тамаре проснулась мать:
– Еще как имею. В графе "отец" у него прочерк, так что твои поползновения насчет отцовства напрасны, он – мой сын. И только мой. Уезжай. Это мое последнее слово. Ты напрасно приехал.
Тамара
Обидно было до слез. И почему все так несправедливо? Почему она столько лет не может избавиться от подлого Влада, а Сашке оказалось достаточно одного ее слова? Вернее, не совсем одного, но все равно он быстро сдался. Очень быстро…
Нет, хорошо, что он все понял и не стал ей докучать со своей любовью. Да, ей действительно было фантастически хорошо с ним. Если честно и откровенно, положа руку на сердце, то себе-то уж она могла признаться, что счастлива в своей жизни была только те несколько восхитительных дней в Красноярске. Когда не надо было ни от кого прятаться, когда не надо было слушать бесконечные материны истерические оскорбления, когда не надо было ублажать Влада, захлебываясь от боли… Когда рядом был только Сашка, носивший ее на руках по всей квартире… А какими замечательными разноцветными фонтанчиками расцветали потолки в его спальне, когда он своими умелыми ласками забрасывал Тамару на седьмое небо удовольствия…
Как она могла забыть эти восхитительные дни? А ведь забыла! В это невозможно поверить, но она все эти годы искренне считала отцом Юрочки непутевого Влада! Чудеса памяти, да и только! Так вот почему она, совершенно инстинктивно, не позволяла Владу вторгаться в их семью, оставляя все эмоции, связанные с мерзавцем, за входной дверью. И все же… Разве можно вот так взять и забыть что хочешь? Или это из-за того стресса, когда она не помнила не только Сашку, но и себя саму не осознавала? Наверное, все-таки можно. Теперь Тома вспомнила, как, вернувшись из Красноярска, дала себе установку забыть о том, что с ней произошло в командировке. А вскоре случился тот стресс, и она действительно все забыла. Да так прочно, что ни лицо, ни голос Сашки не узнала, пока он не произнес, как пароль, ключевую фразу: "Красноярск, гостиница, машина"… Только тогда открылись самые дальние, закрытые когда-то на ключик, уголки памяти и она все вспомнила. Вспомнила, как ей было здорово с этим человеком, как безмятежно счастлива была с ним, как неоправданно распутно вела себя… Вспомнила и испугалась. Зачем явился он в ее жизнь через столько лет? Чего хочет от нее? Забрать сына от беспутной мамаши? Или просто опозорить на весь Хабаровск, как совсем недавно обещал ославить ее Влад? С чем он пожаловал, тот, который однажды принес ей радость и счастье материнства?
Сашка… Как давно это было… И как это было замечательно! Но именно во временности, в одноразовости и была вся прелесть тех дней. Ведь если бы она хоть на йоту, хотя бы теоретически, могла предположить, что еще когда-нибудь в своей жизни встретится с этим безбашенным парнем, их чудесные отношения были бы совершенно невозможны, исключены даже из помыслов! Сашка-Сашка, ну как же ты этого не понимаешь?! Даже если бы она и согласилась попробовать жить вместе с ним, из этого бы ничего хорошего не получилось. Она бы каждый день, каждую минуту чувствовала себя шлюхой беспутной. Она никогда в жизни не смогла бы забыть, каким образом они стали близки, как постыдно безоглядно оказалась она в его постели, как бездумно и безответственно подарила свое тело незнакомцу! Разве можно строить семью с таким грузом на совести?! Нет, нельзя, однозначно нельзя…
Юрочка, сынок… Какой ты уже взрослый, и какой же ты еще маленький! Как объяснить тебе, что это за дядя назвал тебя сыном? Какие слова подобрать, чтобы скрыть правду? Разве могу я открыть тебе страшную истину?
Когда-то давно, когда Юрочке было лет пять, наслушавшись бесконечных бабушкиных истерик и оскорблений, он спросил:
– Мама, а мой папа и правда кобель? Он что, такой же, как наш Полкан?
Полканом звали здоровенную дворнягу дачного сторожа. Полкан любил бродить по всем участкам и выпрашивать у дачников гостинцы. Вся округа называла всеобщего любимца "Наш Полкан", и только бабушка звала его "Чертовым кобелем". Как было объяснить ребенку, что кобели бывают разной породы: и собачьей, и человечьей…
– Нет, сынок. Это нехорошее слово. И пускай так говорит только бабушка, а мы с тобой так говорить не будем, ладно?
Попытка увести разговор в сторону не прошла. Ребенок упорно хотел знать больше:
– А папа?
– Сыночка, у нас с тобой нет папы… Так получилось. Потерялся наш папа… Давай больше об этом не говорить, хорошо? Зато у тебя самая лучшая мама на свете, правда?
Юрочка радостно закивал маленькой головкой, обхватил Тамару за шею тоненькими ручонками:
– Правда! Ты у меня самая лучшая на свете! Мамочка, я тебя так люблю, так люблю…, – ребенок замолчал, явно подыскивая сравнение. – Как нашего Полкана люблю!
Тамара звонко рассмеялась. В данном случае сравнение с Полканом не было оскорбительным – уж она-то знала, как сильно Юрочка любит собаку!
Теперь Юра стал старше, и так просто теперь от его вопросов не отделаешься. Когда Тамара, не без труда выпроводив восвояси непрошенного гостя, вошла в квартиру, Юра в ожидании объяснений сначала молча буравил ее взглядом. Не дождавшись, спросил открытым текстом:
– Кто это?
Тома, вся под впечатлением трудного разговора, лишь попросила заискивающе:
– Не надо, сыночка, ладно?..
Юру ответ не удовлетворил:
– Это мой отец?
На прямой вопрос ответа не последовало. Но Юра больше ни о чем не спрашивал, он все понял…
Тамара встряхнула головой, прогоняя прочь тяжелые мысли. Все, хватит сантиментов! И это тоже в прошлом! А сейчас надо собраться, ведь она едет на важную встречу. Эту сделку она готовила два месяца: супердорогая двухуровневая квартира в фешенебельном районе. Все документы готовы, осталось только подписать, и она сможет положить в банк свои честно заработанные комиссионные. А это не абы что, а целых две с половиной тысячи долларов. Это же целых два семестра института для Юрочки! Еще чуть-чуть, и она сможет немножко расслабиться, ведь с учетом сегодняшнего гонорара ей останется насобирать еще всего на два с половиной курса, фактически половину Юрочкиного образования она уже осилила! А так как до института Юре расти еще девять лет, то дело, можно сказать, в шляпе – неужели за девять лет она не соберет еще столько же?
Подписание купчей должно было произойти в банке "Восток". Предмет купли-продажи, как уже говорилось, стоил из ряда вон, просто неслыханно дорого. И вполне естественно, что такие суммы в наличной валюте ни один нормальный человек носить по улицам не станет. Гораздо проще было в банке перевести энную сумму с одного счета на другой, Тамарины проценты – на третий.
Обе стороны были уже на месте, но из машин не выходили – ждали появления посредника с нотариусом. Последний прибыл практически одновременно с Тамарой. Дружненько захлопали дверцы машин и вся честная компания в составе шести человек направилась к зеркальным дверям солидного здания банка.
Когда уже были подписаны и купчая, и банковские переводы, когда партнеры уже дружественно пожали друг другу руки, произошло нечто необычное. Сначала все воспринялось, как нелепый розыгрыш, дешевый спектакль. Или здесь происходили съемки очередного боевика, а посетителей не известили об этом с целью достижения максимальной достоверности происходящего?
В просторный, отделанный красным мрамором кассовый зал банка ворвалась парочка грабителей крайне интеллигентного вида. Вернее, они могли бы выглядеть интеллигентно, если бы не нелепые черные чулки на головах. Один был высок и плечист, в безукоризненном дорогом костюме темно-стального цвета с едва заметной серебристой полоской. Светло-серая рубашка великолепно гармонировала с более темным однотонным галстуком с отливом. Туалет завершали шикарные черные туфли, начищенные до благородного блеска. Черный чулок на голове хоть и не нарушал общую цветовую гамму, но портрет обладателя портил самым кардинальным образом.
Вторым грабителем оказалась хрупкая девица в джинсовой короткой юбке и джинсовой же клетчатой рубашке а-ля ковбой, на длинных стройных ножках красовались босоножки на высоченном каблуке. Голову "ковбойки" так же венчал дурацкий черный чулок. Ко всему следует добавить, что главный грабитель держал в руках элегантный черный пистолет неизвестной марки (вернее, неизвестной Тамаре, так как в оружии она совершенно не разбиралась). "Ковбойка" же была вооружена автоматом Калашникова (идентифицировать его было несложно даже для Томы, ведь редкий боевик обходиться без него).
Появление сей сладкой парочки сопровождалось автоматной очередью по потолку и сакраментальной фразой: "Это ограбление", произнесенной звонким девичьим голоском. Несмотря на подробные разъяснения происходящего, присутствующие упорно не желали воспринимать феерическое представление за настоящее ограбление. Посетители улыбались, оглядываясь по сторонам в поисках скрытой камеры, кто-то смеялся более смело. Один из Тамариных клиентов даже крикнул "Браво!" и зааплодировал актерам. Актерам овации почему-то пришлись не по душе, и во лбу благодарного зрителя появилась маленькая дырочка. И только после ее появления Тома услышала звук выстрела.
Дальше все происходило, как в замедленной съемке: убитый оседал почему-то очень медленно, с остановками, словно кто-то невидимый прокручивал одиночные кадры, зафиксировавшие этот процесс. С каждым кадром дырочка в его лбу все больше обагрялась кровью, все более длинная струйка тянулась вниз, сначала к переносице, потом стала искривляться, испачкав правое крыло носа. И застыла, образовав маленькую лужицу в уголке рта, когда голова несчастного уже лежала на холодном каменном полу.
Все это происходило в абсолютной тишине. Странно, ведь в кино в подобных сценах все дружно начинают верещать и падать в обморок. Вооруженные охранники, стоявшие в дверях банка в количестве двух штук, с увесистыми кобурами на портупеях, стояли, как каменные изваяния, в хорошо отрепетированной стойке: ноги на ширине плеч, руки сложены на груди. Видели ли они происходящее вокруг, так и осталось для Тамары загадкой, поскольку ни один мускул на звероподобных физиономиях не дрогнул, ни одно движение не нарушило ту самую истуканскую стойку. Но на всякий случай почти одновременно оба охранника были наискосок изрешечены автоматной очередью обладательницей замечательных ножек. Главарь на выстрелы даже не оглянулся, с поразительным хладнокровием заглядывая в это время в Тамарины глаза, как бы раздумывая, стрелять или не стрелять, принесет ли эта барышня ему сюрприз или останется стоять тихонько, не нарушая течения операции. Решив, что угрозы от малышки не исходит, направил рентгеновский взгляд на ее спутников…
В руках очаровательной "ковбойки" неизвестно откуда появилась вдруг объемная пластиковая сумка, которую она без лишних слов протянула в операционное окошечко. Застывшие посетители молча наблюдали, как кассир складывает пачки ассигнаций в сумку, затем передает ее другому кассиру. Напряженную тишину разорвал вдруг вой сирены с улицы – видимо, кому-то все же удалось нажать тревожную кнопку. Бандиты засуетились…
Осада продолжалась уже часа два. По приказу грабителей заложники теперь сидели на холодном полу, прижавшись спинами к стенам. Их оставалось уже не так много: еще двое лежали теперь у противоположной стены с одинаковыми дырочками во лбах. Пожилой лысоватый мужчина с кустистыми бровями и яркая эффектная блондинка лет двадцати восьми в светло-голубом пальто уже никогда не вернуться домой…
Достославные работники милиции не позволили бандитам уйти с награбленным, оставив после себя три трупа. Теперь грабители потребовали два миллиона долларов и вертолет. Все, как в американских фильмах. Только где же они вертолет-то сажать собрались в центре Хабаровска? Здесь ведь не предусмотрены вертолетные площадки на каждом небоскребе, как, впрочем, и сами небоскребы…
Процесс переговоров был нудным и бестолковым. На что надеялись грабители – непонятно. Оставшимся же в живых заложникам было ясно – никогда родная милиция не позволит уйти негодяям. Даже ценой невинных жизней…
Усталые грабители уже давно сняли дурацкие чулки. Тамара удивленно разглядывала такие симпатичные лица. Главарь оказался до невозможного похож на знаменитого актера Ивара Калныньша в молодости, во времена "Ранней ржавчины" и "Театра". Юное же создание в джинсе неуловимо напоминало Анжелику Варум. Такие славные, такие симпатичные лица, а у стены лежат двое простреленных охранников и трое ни в чем не повинных посетителей… Один из них – Тамарин клиент, за минуту до смерти приобретший фешенебельную двухуровневую квартиру…
"Ковбойка" устала носиться по банку на высоченных каблуках и теперь разгуливала босиком. Тамаре уже надоело трястись от страха и теперь она отстраненно поражалась всей нелепости ситуации. Банк захватили два придурка в чулках вместо масок. Ладно, все это по крайней мере если и не разумно, то понятно и довольно логично (с точки зрения бандитов, конечно). Не совсем понятно, зачем столь эффектно вырядился грабитель, но, по крайней мере, дорогая одежда не мешала ему чисто физически. Прикид же его помощницы, не вызвавший поначалу особого удивления, теперь поражал воображение отсутствием логики. Во-первых, сезон явно не подходящий для столь легкой одежды, все нормальные люди ходят еще в пальто и куртках, обуты же практически все в сапоги. Мало кто из женщин уже отважился перейти на туфли – весна в Хабаровске довольно холодна, столбик термометра практически еще не поднимался выше двух-трех градусов тепла. Травка только-только начала пробиваться сквозь промерзшую за зиму землю, какие туфли?! А эта бестолочь уже в босоножки вырядилась! Ну ладно, пусть босоножки. В конце концов, вполне логично предположить, что они приехали на машине – главарь-то тоже в одном костюме, верхняя одежда явно где-то дожидается. Пусть так. Но как можно было идти на ограбление банка в миниюбке, тонких колготах и на высоченных каблуках?!
