Текст книги "...Не повод для знакомства"
Автор книги: Татьяна Туринская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Как обычно, он все рассчитал верно. Простила как миленькая! Прощения, правда, не просила, но и за дверь не выставила. Да и силу применять не понадобилось. Пусть из жалости, но доступ к телу вновь был открыт. Конечно, хотелось бы по любви, но, как говорится, на безрыбье хоть что-нибудь съесть – уже удача. А уж коли попал под волну жалости, надо из нее выжать максимум пользы. Конечно, восстановить былой статус-кво уже не удастся, но можно хотя бы внести коррективы в частоту посещений. Ведь больной он лишен возможности погуливать с многочисленными возлюбленными – кому он на хрен нужен на костылях?! Любкой-курвой насытиться – это абсолютная утопия: нельзя насытиться, писая в бездонную бочку. А сексуальной энергии, несмотря на увечье, у него не убавилось, по-прежнему как пионер – всегда готов. Так что график свиданий пришлось существенно уплотнить. Теперь Влад каждый вечер в шесть часов подъезжал к агентству, вез Тамару на снятую специально для этих целей квартирку и только после любовных утех отвозил домой, где Тамару уже ждал сын.
Юра сильно подрос. За это страшное лето он очень изменился, даже возмужал, если это слово позволительно употребить по отношению к шестилетнему ребенку. В шесть с половиной лет мальчишка стал единственным мужчиной в семье. Самостоятельный, серьезный первоклашка. Это было бы смешно, когда бы не было так грустно вспоминать о причине столь раннего взросления ребенка.
Влад теперь иногда встречался с сыном. Вернее, это Юра иногда встречался с Владом, когда ждал маму у дверей парадного, а ее подвозил на огромной машине дядя Влад. Тома представила его сыну, как сотрудника. Влада это немного покоробило, но потом порадовало – действительно, зачем ему лишние проблемы? Достаточно того, что Влад знает, что Юра – его сын. Юре же знать это вовсе не нужно. Для него он будет "дядей Владом". Интересно, что Тамара сама никогда не поднимала этот вопрос, ни разу не предложила: мол, мы с Юрочкой теперь живем одни, ты мог бы приходить к нам, пусть ребенок знает, что у него есть отец. Нет, она наоборот как будто оберегала сына от Влада, словно не хотела объединить двух своих мужчин…
К Тамаре Влад по-прежнему относился потребительски. Он приезжал каждый день, получал то, за чем, собственно, и приехал и все. Он не пытался помочь ей расплатиться с долгами, не помогал финансово поднять ребенка, хотя и видел, что ей тяжело, что даже в выходные ей приходится работать с клиентами, дабы заработать какую-никакую копейку. Его радовало, что она не просит о помощи, не жалуется, как ей тяжко. Иногда ему было жаль ее, сердце обливалось кровью, глядя, как мужественно эта хрупкая женщина сражается с жизненными проблемами, как отвоевывает свое место под солнцем. И тогда становилось чуточку стыдно – ведь это его женщина, его любимая, мать его единственного сына, ведь ей нужна его помощь, жизненно необходима, ведь ей тяжело тянуть все на своих хрупких плечиках. Ведь далеко не все мужики с честью выходили из гораздо меньших жизненных коллизий, многие ломались, сходили с дистанции. А эта кроха – гляди-ка! все держится, все не тонет. Уж и силенок нет, выдыхается совсем – но нет, снова идет, подняв высоко голову. Иногда так хотелось протянуть ей руку, помочь, но останавливал страх. А вдруг ей понравится его поддержка? Вдруг она разучится самостоятельно бороться за себя и за сына, вдруг опустит руки и скажет: ты – мой мужчина, ты обязан нам помогать. А быть обязанным он не любит… Да и с какой стати? Ну подумаешь, ребенка ей когда-то засандалил – так она сама просила! Ну подумаешь, трахает он ее. Да мало ли кого он трахает! Что ж теперь, помогать каждой шалаве?! Тома, конечно, не шалава, напротив – единственная порядочная женщина в его жизни, но почему он обязан ей помогать?! Пусть сама выкручивается…
Тамару он любил. Любил не только физически, хотя плотская любовь и была основой любви духовной. Самое дорогое в его жизни – это Тома, Томусик, его Малыш. О ней он думал днем и ночью, о ней мечтал. Любимая мечта сводилась к тому, что Любка-сука неожиданно погибает, причем непременно максимально страшной и мучительной, но быстрой смертью и он ведет Тамару под венец. Малыш в чудном воздушном белом платье, с пышной фатой на голове, а шлейф платья торжественно несет Юрочка…
Мечтать о безоблачном счастье с Томусиком было гораздо приятнее, чем помогать ей словом и делом, быть рядом каждую минуту. Да и зачем помогать – она и сама прекрасно справляется. А Влад лишь получает удовольствие от любимой женщины.
Правда, удовольствие не было абсолютным. Тамара вела себя по отношению к Владу довольно странно. Она уже давно перестала называть его своим мужчиной, повелителем, или хотя бы просто Владичкой. Теперь ему оставалось только вздыхать о прошлом. Ну ладно бы только это. В принципе, как это ни печально и прискорбно, но к такому положению вещей он уже привык, научился жить без этих сладостей. Сложнее было выдержать то, как она называла его нынче: обуза и крест. Говорилось это все с максимальным пренебрежением к бывшему господину. Иногда в порыве злости добавляла: "Кому ты еще, горемыка калечный, нужен? Да и мне не нужен, но ведь сдохнешь без меня…". После таких слов Владу и вовсе хотелось выть. Особенно от мысли, что ведь права, права, зараза, на все сто процентов! И что не нужен никому, и что сдохнет без нее, и про калеку… Увы, отказаться от тросточки Владу, видимо, было уже не суждено до конца дней. Правая нога со всеми многочисленными переломами так и не срослась нормально. Становиться всем весом на пятку Влад не мог, да и в колене нога плохо сгибалась. А кто на калеку позарится?..
В интимном плане тоже все перестало быть столь великолепно, как раньше. Да, давно уже не было столь волнующей крови, не было криков боли. Теперь ему приходилось довольствоваться лишь быстрым сексом в самой малоприятной для него позиции, тихими сдавленными вздохами да откровенными взглядами Малышки на часы. Иногда она самым беспардонным образом прерывала Влада на самом интересном месте: "Все, хватит, достал!". На его мольбы о продлении сеанса слышал лишь: "Перебьешься" или совершенно издевательское "Из-за стола надо выходить с легким чувством голода". Было ужасно обидно везти ее домой, так и недополучив сладенького. Иногда, когда уж слишком припекало, пытался уломать ее в машине, но и это не приносило ожидаемого наслаждения. Однажды совсем обнаглела, заехала коленкой по причинному месту… Тогда Владу хотелось ее убить, а он все равно умолял: дай!.. Но чем дальше, тем меньше внимания на его просьбы обращала Тамара. Из властелина он давно превратился в просителя. Единственное, в чем он регулярно одерживал победу, так это в том, что совсем отказать ему в близости Тома не могла. Из жалости ли к калеченному, из ложного ли чувства долга, но с глубоким прискорбным вздохом говорила, выполняя опостылевшие обязанности любовницы: "это мой крест, и мне его нести до конца дней". Конечно, несколько унизительно было получать порцию любви с подобными комментариями, зато радовала вторая часть фразы насчет конца дней. До конца – не до конца, а уже больше двух лет прошло после тех событий, а он по-прежнему встречается с Тамарой на той самой квартирке. Правда, уже не так часто, как раньше – увы, видимо, у Томы прибавилось работы и она не может уже дарить свою любовь Владу ежедневно. И то сказать, выросла Малышка до главного юриста. Молодец, девочка, умница! Вот только пропорционально ее карьере растет и независимость от Влада. Независимость не материальная – в этом-то она никогда от него не зависела. А вот в моральном плане… Все резче она с ним разговаривает, все чаще оставляет его несолоно хлебавши… Иногда попросту отказывается объяснять, почему откладывается их очередная встреча, даже дерзить начала…
Аметист
После возвращения из родного Красноярска прошло уже несколько месяцев, а Сашка все вспоминал разговор с Ольгой. Его поразила одна фраза бывшей жены. Он постоянно повторял ее про себя: "А почему ты ищешь похожую на нее? Ведь никогда копия не сравнится с оригиналом. Почему ты ищешь похожую, но не ищешь ее?". Вот так всегда. Он смотрит на жизнь с одной стороны, а Ольга – раз – и повернет ее совершенно иначе и все сразу если и не встает на места, то, по крайней мере, делается более понятным и близким. И почему он сам никогда не думал разыскать Тому? Непонятно…
А, впрочем, чего тут непонятного? Встретились, переспали… Никакой романтики, никакой лирики. Никто никому ничего не обещал. С первой минуты оба знали – это не роман, это не любовь, это всего-навсего одна сплошная физиология… Сказочная, невероятная, фантастическая, но все-таки физиология. Укладываясь в постель, оба знали, что они – всего лишь временные партнеры по сексу, и ничего более. А коли так, имеет ли он, Сашка, моральное право разыскивать ее через столько лет, вторгаться в ее личную жизнь со своими воспоминаниями, пусть даже и предельно приятными? А если она замужем? Впрочем, почему "если"? Конечно замужем! Разве такая женщина может оказаться свободной? Не-ет, такие женщины на дороге не валяются…
И все-таки, все-таки… Он уже более полугода один, в смысле разведен. Безусловно, он не жил евнухом все эти полгода. Да и цели такой перед собой не ставил. Очень даже наоборот: цель у него была прямо противоположная одиночеству: как можно скорей найти очередную жену. Со временем он подкорректировал цель: пусть не жену, но более-менее близкого по духу (ну и телу, естественно) человека. Еще через некоторое время он снова подкорректировал установку: найти кого-нибудь… Это удавалось лучше. Насчет кого-нибудь – только свистни. Внешний Сашкин вид не только красноречиво говорил, а буквально кричал, насколько он успешен и благополучен, как обласкан жизнью. А женщины падки на этот запах, так что недостатка в партнершах не наблюдалось. С количеством был полный порядок. С качеством же дела обстояли много хуже. И Сашка снова и снова обдумывал такие мудрые Ольгины слова: "Никогда копия не станет оригиналом. Никогда"… Да-а, пожалуй, права Оленька, как всегда права. Ну разве сравнится с Томой любая из тех кабацких шлюх? Вопрос довольно риторический. Хотя… Разве Тома не представлялась ему в то далекое время столь же доступной шлюхой? Пусть не кабацкой, так гостиничной – большая разница!
Все, хватит, надоело! Надоело каждый день шататься по кабакам, снимать телок – каждый раз новых, а утром не помнить имени партнерши. Хватит! Все равно они все одинаковые, все насквозь продажные, все сплошь приторно-фальшивые. Надоело! Надоели воспоминания о Тамаре. Да, Ольга права – никогда ни одна копия не переплюнет оригинал, но оригинал давно в прошлом. У Томы своя жизнь. Наверняка семья… Ведь недаром назвала его однажды чужим именем… Все. Точка. Если не хочет вновь докатиться до того состояния, от которого пришлось искать спасения у психолога, он должен вычеркнуть Тамару из своей жизни. Очередной раз и теперь уж навсегда.
Вычеркнул из жизни Тому, вычеркнул кабацких шлюх. Несколько недель вечерами безвылазно сидел дома, усиленно отводя взгляд от высоченных лепных потолков, стараясь не замечать пугающе огромного пространства помпезного дома. А дабы не разглядывать стены ненавистного коттеджа, даже взялся за чтение. Поначалу нудно было с непривычки, потом – ничего, гляди-ка ты, втянулся! Даже интересно стало. Начал, как водится, с детективчиков. Ничего, пошло дело. Вот только приедаются быстро. Пошарил на книжной полке. (Интересное дело, кто ему подбирал литературу для библиотеки? Похоже, дизайнерских рук дело – все книги на полках были почему-то одного цвета. Все оттенки бордового, и ни одного черного или синего переплета!) Выудил малиновый томик с золотистым тиснением, прочитал: "Стефан Цвейг. Избранное". Хмыкнул, мол, что за Цвейг такой, не слышал. Ну ладно, Цвейг, так Цвейг…
Первая новелла не поразила воображение. Подумаешь, гувернантка оказалась беременной от родственника хозяев. Эка невидаль! Чепуха любовная. Хотя любопытно увидеть столь прозаическую историю с точки зрения несмышленых детей…
"Амок". Хм, уже любопытно. Эк бабенка-то пострадала от собственного гонору! Ей бы попросить, унизиться перед этим миссионерским докторишкой, отстегнуть кусочек натуры, глядишь, и жива бы осталась, да и высокопоставленный супруг не догадался бы об адюльтере супруги с юным лейтенантом.
А "Письмо незнакомки" и вовсе захватило. От такой преданной молчаливой любви перехватило дух. Вот бы его кто-то так полюбил! Нет, не кто-то, а Тамара! Нет, хватит Тамары, хватит! Но до чего же хочется любви! Пусть не такой высокой, как у этого австрияка, пусть более приземленной…
В момент сладких грез в библиотеку вошла домработница Ксюта.
– Ой, простите, Александр Филиппович, – засмущалась женщина. – Я думала, Вы уехали.
Резко спрятала руку за спину. Сашка встал с дивана, подошел, протянул руку:
– Что прячешь? Показывай.
Ксюта смутилась еще больше, покраснела, словно ее поймали на чем-то постыдном, вытянула из-за спины руку с зажатым томиком Марининой. В отсутствие хозяина она потихоньку таскала книжки для себя и немногочисленных подружек, таких же домработниц, а потом так же незаметно возвращала на место. Сашка взял книгу и вдруг отчего-то рассмеялся. Бедная Ксюта от стыда и страха вся в комок сжалась, уверенная, что хозяин насмехается над ней. А Сашка выдавил из себя:
– Красная, – и расхохотался так весело, так задорно, что Ксюта и сама невольно заулыбалась, не понимая, что смешного в слове "красная". И что красное? Или это она – красная?
А Сашка продолжал хохотать, периодически сквозь смех выдавливая из себя все то же: "красная" и хохотал еще пуще. И, лишь отсмеявшись, пояснил, наконец, Ксюте:
– Книжка красная! Смотри, у меня, оказывается, все книги красные: малиновые, бордовые, какие угодно, но все красные, под цвет мебели! Ты представляешь, как эти идиоты книги покупали: "Дайте мне вот ту красную книжечку, и ту тоже, и вообще все красные заверните"…
Ксюта не слишком понимала, что смешного в том, что в доме хозяина все книги красные. Но улыбалась старательно, показывая, что шутка хозяина понравилась. Кто их разберет, этих новых русских? Вдруг уволит?
Улыбка медленно покинула Сашкины губы. Он внимательно посмотрел на прислугу. Дебелая девка лет двадцати восьми, кровь с молоком. И статью, и темными косами – истинная хохлушка. Вот лицом только не слишком хороша – крупноватый нос, да красные пятна на щеках… Ну да не жениться же он на ней собрался! Зато крепко сбитое сильное тело отчего-то взволновало, вызвав прилив неоправданной нежности. И то сказать, он уж месяц как вечерами из дому не выходит, не делит постель с очаровательными московскими одалисками… Притянул девку за талию, вдохнул запах чистого тела, не оскверненный запахом дешевого дезодоранта. Ксюта попыталась было отстраниться – как же, рассказывали ей подружки, какие дополнительные требования хозяева могут предъявлять! – попятилась, вырываясь из крепких хозяйских объятий…
– Не бойся, Ксюта, иди сюда, – а сам уже прижался к большой теплой груди, погладил мощную упругую спину. – Не бойся, Ксюта, я тебя не съем…
А руки все шарят по спине, все ниже спускаются… Притянул поближе мягкий объемный зад, уловив животом нервный трепет бабенки:
– Э-э, милая, да ты вся дрожишь… Еще бы, когда последний раз с мужиком-то была? То-то, небось, когда на побывку в свою Жмеринку ездила мужа побаловать?
Перепуганная Ксюта промычала сдавленным от волнения голосом:
– Не в Жмеринку, а в Сосновку, это в Черниговской области…
А голос дрожит предательски, прерывается как от нехватки воздуха…
– Один черт – что Жмеринка, что Черниговка твоя, – Сашкин голос тоже дрогнул, зато пальцы уверенно перебирали подол форменного черного платья с белым кружевным воротничком, так и норовя нырнуть в горячее лоно между крепких бедер прислуги. В глазах запрыгали разноцветные зайчики, мозг застлал туман – где там подумать об этичности близости с собственной домработницей…
Слабое возражение: "Не Черниговка, а область…" услышано не было.
Ксюта появилась в Сашкином доме больше трех лет назад, еще при Люське. Собственно, именно Люська и занималась отбором персонала. Главным критерием при собеседовании с кандидатками на место была внешняя непривлекательность в комплекте с недюжинной физической силой. Возникшая на пороге в дешевеньком ситцевом платье старческой расцветки и чудовищных туфлях из шкуры молодого линолеума, добытого браконьерским способом где-нибудь в джунглях Житомирской области, Ксюта отвечала этим требованиям идеально, так что Люську даже не смутило отсутствие у будущей прислуги рекомендаций от предыдущих хозяев. Ее вполне устроили объяснения, что Ксюта только что приехала в Москву на заработки из Украины, оставив дома мужа-пьяницу да дочку-семилетку на престарелую мамашу. Мол, дома заработать нет никаких шансов, а семью-то кормить надо… В кухарки Люська определила толстенную сорокалетнюю тетку-москвичку, зато себе в водители выбрала двухметрового амбала с квадратной короткостриженной головой.
После развода вслед за Люськой из дома исчез и меднолобый амбал. Кухарка же Роза продолжала работать, ежедневно приезжая из своего Новогиреево. Сашка предложил ей было оставаться у него, благо свободных комнат сколько душе угодно, да Розочка отказалась, предпочтя каждый день тащиться полтора часа туда и столько же обратно ради любимого супруга да сыночка-оболтуса. Приезжая же Ксюта жила в маленькой комнатке рядом с кухней и до сего вечера Сашка ее почти не видел. Весь день она мыла-терла-убирала, а когда Сашка приезжал с работы, уходила в свою каморку, дабы не попадаться лишний раз на глаза хозяину. Кто ее знает, ту прислугу: то ли от излишней скромности, то ли от страха, что вдруг попадет под горячую руку, когда у хозяина будет дурное настроение, но до сих пор ей благополучно удавалось оставаться незамеченной в барских хоромах. Только в дни зарплаты она выходила из подполья, боясь остаться без жалованья, и снова на целый месяц залегала в свою берлогу. И вот… Надо ж было так невовремя сунуться в библиотеку с проклятущей книгой!..
Так или иначе, но прецедент был положен. Теперь у Ксюты появились новые обязанности. Зарплата, правда, тоже существенно выросла, что безумно радовало домработницу: как же, теперь будет, на что мужу новую зимнюю куртку справить, а то кожух уже потрескался от старости, а куртку, купленную в прошлом году, он, гад, пропил, не успев надеть ни разу…
Секс с прислугой не доставлял Сашке особой радости. Так, произошло по дурости, теперь уж не вычеркнешь. А уж коли произошло, пусть и не от большого ума, но отказываться от этого тоже особого смысла не было. Таскаться по кабакам надоело, шлюхи московские опротивели… Отказаться же от секса вообще Санька не мог. А чем снимать проститутку, рискуя подцепить от нее в лучшем случае букет из гонореи и сифилиса, лучше уж пользовать домработницу. Правда, особого удовольствия она Сашке не доставляла, зато никакой экзотикой не наградит. Да и дешевле обходится…
Поначалу Санька пытался не только сам получить удовольствие, но и удовлетворить партнершу. Изгалялся и так и этак, разогревая Ксюту, пытаясь разбудить в ней женское начало. Но эффекта от его упражнений не было: видимо, партнерша была безвозвратно потеряна для оргазма, воспитанная в Черниговской глуши забитыми родителями да замученная неотесанным мужланом-неумехой. Постепенно он перестал заботиться об удовлетворении партнерши. Впрочем, лишний раз к ее услугам старался не прибегать. Так, сугубо в целях сохранения физического и душевного здоровья пару раз в неделю приглашал Ксюту "разделить с хозяином койку", имел ее незатейливо и быстро, обходясь минимумом фраз и парочкой дежурных поглаживаний по мясистой попке. Первое время ему самому было противно от довольно скотского обращения с женщиной. Потом заметил, что такой безмолвный и безрадостный секс нравится Ксюте больше фирменных Санькиных изысков. Он не раз замечал совершенно отстраненный взгляд во время любовных утех, блуждающий по высоким углам в поисках паутины от непрошенного паука или отыскивающий упавшую на мебель нечаянную пылинку. А может, в это время Ксюта думала о том, как обрадуются домашние ее возросшей зарплате, сколько самогонки муженек сможет купить на заработанные столь нехитрым, пресловуто-банальным и вобщем-то довольно беззаботным способом…
Ксюта по-прежнему называла хозяина Александром Филипповичем. Саньку несколько коробило подобное официальное обращение, но молчал, не предлагал перейти "на ты", опасаясь излишней фамильярности прислуги. Как и раньше, Ксюта каждый вечер отсиживалась в своей каморке, коротая вечера за книжкой или просмотром многочисленных телесериалов. После очередной близости с хозяином молча одевалась или, если встреча происходила внезапно где-нибудь на широкой плоскости рояля красного дерева, попросту одергивала платье, и совершенно спокойно, словно принесла хозяину чашечку кофе или тапочки, шла обратно в каморку, не слишком задумываясь о происходящем.
Постепенно Саньку стала тяготить такая "любовь". Нет, он не отказывался от секса с Ксютой, по-прежнему регулярно приглашая ее в постель, но все чаще снова стал бывать в кабаках. Из похода он каждый раз возвращался не один. Ксюта же, встретив утром на лестнице полуголую всклокоченную девицу, смотрела на нее отрешенным взглядом. Сашку удивляло абсолютное отсутствие признаков ревности с ее стороны. Как-никак, а они близки уже несколько месяцев, и ни разу за это время Ксюта не проявила по отношению к нему хоть малейший намек на собственнические чувства. Словом, вела себя, как бесчувственное бревно.
С одной стороны, Саньке вовсе ни к чему были все эти шуры-муры, любовь-морковь и прочие нежности. За все месяцы он ни разу не подумал о том, что у них с Ксютой могло бы получиться что-нибудь серьезное. Ни в коем случае! Но с другой стороны, была крайне неприятна ее отрешенность от всего происходящего. Ему надоело видеть ее равнодушный взгляд во время секса, красноречиво говорящий о том, что ей абсолютно до фени то, какие фортели он с ней проделывает. Пожалуй, надувную куклу иметь приятнее – та хоть не афиширует свой пофигизм…
А Саньке так хотелось любви! Он перечитал уже почти всю библиотеку, безжалостно отбрасывая в сторону детективы. Его интересовали теперь произведения классиков, и чтобы в них непременно присутствовала любовь. Увы, из русской классики в его библиотеке имелся лишь многотомник Пушкина. Видимо, остальные классики в последних изданиях вышли в свет в иной цветовой гамме, а потому не удостоились внимания дизайнерши. Вероятно, она решила, что заказчик, пожалуй, не слишком склонен к сантиментам и библиотекой все равно вряд ли воспользуется. Зато ей удалось достигнуть желаемого эффекта – все книги максимально гармонировали с мебелью красного дерева и панелями розового тополя.
Аметист старательно пытался проникнуться божественной поэзией блистательного полуарапа, но надолго его усилий не хватило – уже на половине "Евгения Онегина" он понял, что поэзия не для него и с чистой совестью перешел к иностранной литературе. Вслед за Цвейгом он открыл для себя Теодора Драйзера, поначалу очарованный им, но скоро остывший от однообразия: все романы построены по схеме "бедная девушка встречает богатого негодяя". Из схемы выбивалась разве что трилогия "Финансист", "Гений", "Оплот". Великое произведение! И любовь в достатке, и кое-какие экономические тезисы почерпнуть можно. Но, как у Драйзера в каждом романе героиня непременно рыжеволосая и зеленоглазая бестия, так и во всех Санькиных мечтах героиня неизменно оказывалась маленькой хрупкой брюнеточкой со смешным коротким хвостиком на затылке…
Санька стоял голый посреди спальни, собираясь принять душ. Ксюта равнодушно застегивала черное форменное платье. Сашка уж было взялся за ручку двери, как остановился от неожиданного обращения:
– Александр Филиппович!
– Да, Ксюта. Ты чего-то хотела? – нагота Саньку не смущала. Он ведь привык считать Ксюту неодушевленным предметом. Что это с ней сегодня?
– Я беременна, – сказала просто, без лирического вступления, излишних сантиментов и с полным отсутствием интонации. Абсолютно буднично, словно давала привычный ежедневный отчет о проделанной работе.
Сашку как обухом по голове шандарахнуло. Вернулся к кровати, сел на помятые шелковые простыни. Ксюта же говорила совершенно спокойно, будто о том, что швабра поломалась и надо купить новую. Она просто ставила его в известность обо всем, что происходит в его доме. Даже о такой мелочи, как ее беременность.
Мысли о том, что это не его ребенок, не было. Как же, она несколько месяцев из дому не выходила, от кого же понесла – от домового? Нет, это его ребенок… Ведь он, дурак, и не думал предохраняться – не со шлюхой ведь спал с Тверской, с порядочной домработницей. Подцепить ничего не боялся, о возможной же беременности не думал. Сколько лет живет на свете, сколько баб перетрахал, а такого с ним никогда не было. Никто никогда не заявлял ему о скором отцовстве, вот он и расслабился, напрочь забыл о возможности такой неприятности. Трижды был женат, а известие о беременности получил от собственной прислуги! Ха, импровизация на тему "Стефан Цвейг. Двадцать первый век начинается". Дела…
– И что ты собираешься делать? – спросил растерянно.
Ответа не последовало. Ксюта даже не пожала плечом, мол, сама не знаю. Она просто тупо смотрела вперед, упершись взглядом в бледно-желтую стену. Этакая бетонная свая, столь же монолитная и "чувствительная".
Сашка потеребил подбородок, словно не зная, на что решиться. Он как-то никогда раньше не задумывался о детях. Ни будучи женатым, ни находясь в свободном полете. Он не был категорически против появления детей в своей жизни, он не был обеспокоен их отсутствием. Он просто никогда об этом не думал вообще! А тут нате вам, пожалуйста!
Нет, пожалуй, принципиально он непротив завести ребенка. Почему бы и нет? Он с радостью воспринял бы подобное известие от любимой женщины, от жены… Не важно – первой ли, второй, третьей… Вот если бы о беременности заявила Тамара, он был бы бесконечно счастлив. Но от Ксюты!.. Не хватало ему жениться на домработнице и заиметь от нее наследника. Нет, он не сноб, он не возомнил себя лордом и не считает недостойным себя, любимого, жениться на прислуге. Но не на Ксюте же, в самом деле! Да и какого ребенка она ему родит, в ней же вместо крови циркулирует тормозная жидкость!
– Я так полагаю, что из подобного положения существует только два выхода – рожать или не рожать, третий выход пока не придумали. И принимать решение придется тебе. Я в любом случае приму участие в твоей судьбе, не оставлю тебя один на один с этой проблемой. Если ты решишь прервать беременность, я устрою тебя в хорошую клинику. Там тебе все сделают по высшему разряду, ты даже ничего не почувствуешь. Ну а с моей стороны тебе причитается некоторая сумма, так сказать, компенсация морального ущерба. Если же ты решишься рожать…
Помолчал немного, как бы собираясь с духом, вдохнул побольше воздуха:
– Ну а если ты надумаешь рожать – что ж, я приму и такое решение. Но в этом случае тебе придется уволиться, ведь ты не сможешь выполнять свои прямые обязанности. Нет, я не собираюсь выбросить тебя, как…, – чуть не сказал "использованный презерватив", да вовремя спохватился, зашамкал губами в поисках более корректного сравнения, не найдя, продолжил: – В общем, я приму некоторое участие в твоей дальнейшей судьбе. В случае рождения ребенка тебе придется вернуться домой, или еще куда… С моей стороны можешь рассчитывать на материальную поддержку. Но только материальную. Надеюсь, ты понимаешь, что ничего иного я не могу тебе предложить. Я ведь никогда ничего тебе не обещал. Ты просто предоставляла мне, так сказать, дополнительные услуги за дополнительную плату, так что вряд ли ты имеешь право требовать от меня чего-то большего… Да и вообще, ты ведь, насколько мне известно, замужем? Так что о большем и речи быть не может. Но в финансовом отношении я тебя не брошу, не переживай. В принципе, тебе и работать не придется… Так что думай, решай. Еще раз говорю – я приму любое твое решение. Я не настаиваю на аборте. Поступай так, как считаешь лучше для себя.
Монолог был произнесен в абсолютной тишине. На отрешенном Ксютином лице не дрогнул ни один мускул, в глазах по-прежнему не отражалось ни одной мысли. Слышала ли она вообще Санькины слова?
Сашка подошел к ней, присел рядом, положил руку на большую, огрубевшую от работы ладонь, помолчал в ожидании хоть какой-то реакции на свои слова. Напрасно. Свая, она и есть свая.
– Ты хочешь подумать? Думай, я не буду тебя торопить. Только не пропусти срок, когда можно сделать операцию.
Снова ни малейшей реакции. Санька уж не знал, что еще можно сказать, что добавить в этой ситуации:
– Если решишься на операцию, ты сможешь остаться у меня. Я доволен твоей работой, и избавляться от тебя только потому, что тебе пришлось делать аборт из-за меня, не собираюсь. Но… если ты сама не захочешь оставаться у меня… Я пойму, я не обижусь…
Ее молчание начинало раздражать, как, впрочем, и вся дурацкая ситуация в целом.
– Ксюта! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?! – спросил резко, с явным неудовольствием в голосе. Свая слегка шевельнулась и еле заметно кивнула головой. – Ты приняла решение или еще подумаешь?
Но Ксюта уже снова замерла. Не дождавшись ответа, Санька пошел в ванную, громко хлопнув дверью.
Тома
Никогда еще Тамара не волновалась так перед встречей с Владом. Вернее, много лет не волновалась. Ведь уже много лет она не то, что не любит его, а попросту не выносит. Да и любила ли когда нибудь? Молодая была, глупая, неопытная, вот и приняла детскую влюбленность за настоящую любовь. А он ведь всего-навсего посмотрел на нее заинтересованным взглядом тогда, при первой их встрече. А она, дурочка, от одного этого взгляда сошла с ума, решила – вот он, мужчина ее жизни! Глупо, ой, как глупо…
Окажись она тогда не девочкой нецелованной, а хоть мало-мальски опытной в человеческих отношениях девушкой, она не кинулась бы в этот омут с головой. Не опьянил бы один его взгляд, если бы и раньше парни обращали на нее внимание. Она была бы готова к таким взглядам, она умела бы им противостоять. Может быть, пококетничала бы немножко, на том бы и закончился, не начавшись, ее страшный роман… Но откуда у нее мог взяться опыт, если она впервые в жизни пошла в кино с подружкой только в восемнадцать лет! И то на дневной сеанс… Откуда ей было набраться опыта в такой семье, под неусыпным надзором истерически оголтелой, помешанной на теме греховности матери?!
