Текст книги "...Не повод для знакомства"

Автор книги: Татьяна Туринская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Как только сошли синяки, Тамара вышла на работу. Утром она шла в сопровождении отца, вечером у проходной встречала мать. Так, под конвоем, и водили родители двадцатидвухлетнюю дочь. Частенько Тамара видела машину Влада около дома или у проходной, но подойти при родителях он не осмеливался. Показывал издалека жестами, мол, я позвоню, возьми обязательно трубку – надо поговорить. Но к телефону ее по-прежнему не подпускали, да и у самой Томы не возникало ни малейшего желания общаться с мерзавцем.

Многочисленные физические и психологические травмы сделали свое дело – Тамара действительно напрочь забыла о своем красноярском приключении. Больше того, из памяти исчезли события последних двух лет. Она уже не помнила о своей былой безумной любви к Владу, о готовности в любое мгновение доставить наслаждение господину ценой немыслимых мучений. Ни малейшего намека на какие-либо воспоминания. В голове вообще не было никаких мыслей. Последнее время она жила, как бревно – столько же чувств и столько же мыслей. Автоматически просыпалась по звонку будильника, автоматически завтракала, автоматически выполняла работу, автоматически ужинала и ложилась спать. Думать, вспоминать перенесенное двойное насилие и унижение было очень больно. Проще было все забыть и ни о чем не думать. Так лучше. Зато неразделенная любовь не терзала больше ее сердце, в душе было тихо и спокойно. И хорошо, что родители всегда рядом. Самой не нужно больше думать и принимать решения. Все будет так, как решат родители.

Неделя проходила за неделей. Сошли синяки, зажили травмы. Прекратились тошнота и частые головокружения. От спокойной жизни Тамара даже поправилась, слегка прибавив в весе. Из равновесия ее не выводили даже бесконечные материны вопли о том, какая же она дрянь и низкая шлюха, проститутка и подстилка. А может, и не равновесие это было, а полнейшее безразличие ко всему окружающему?

Осень плавно катилась по проложенной миллионы лет назад орбите. Только начало ноября, а на дворе – настоящая зима. Мороз хоть и небольшой – всего-то семь градусов, зато снегу намело по щиколотку.

Отец слег с радикулитом, и Тома впервые за два месяца отправилась на работу без сопровождения. Ни радости, ни переживаний по этому поводу она не испытывала. Она вообще уже два месяца не испытывала ничего – ни физически, ни морально. Она, словно бедный мальчик Кай, оказалась заколдована Снежной Королевой. Все ее чувства замерзли. В голове – ни мыслей, ни воспоминаний. После того страшного вечера прежней Тамары больше не существовало. Она сломалась, душа ее умерла. Вместо хрупкой маленькой женщины теперь был такой же маленький робот. Он жил по заданной программе, ни на йоту не отступая от нее. Исполнял только то, что ему говорили, не задумываясь особо, действительно ли он должен это делать. Мать говорила: "Вымой посуду" – Тома мыла посуду. Начальник говорил: "Подпиши эту бумагу" – она подписывала все, что подсунут. Сказали бы – "А теперь ложись на рельсы и жди своего поезда" – легла бы и, не ропща, ждала, сколько потребуется.

У проходной кто-то осторожно взял ее за руку и повел в сторону. В голове что-то было всколыхнулось (что-то неприятное связано с этим человеком?), но тут же погасло. Она послушно села в машину, не думая о том, что опаздывать на работу нельзя. Она просто выполняла очередную программу.

Ехали молча. Минут через пятнадцать машина остановилась у незнакомого дома. Мужчина повел Тамару, опять же за руку, как маленького ребенка, в чужой подъезд, завел в чужую квартиру. Опять же без лишних слов начал ее раздевать. И вновь в голове прорезалась было мысль, Тамара вырвалась, сказала бесцветным, безжизненным голосом: "Нет, нельзя". Но, услышав в ответ: "Ты – моя раба, ты должна исполнять мои желания", в голове снова все затуманилось. Ну что ж, должна – значит должна. Сопротивление было сломлено, практически не начавшись.

Мужчина делал с ней что-то, причиняя безумную боль, но она должна терпеть – и она терпела, стиснув зубы. Ни крика, ни стона. Лишь изредка страшный вздох вырывался из груди…

Потом ее отвезли обратно к проходной. На справедливое замечание начальника о недопустимости опозданий она тупо отвечала: "Мне надо было, я ведь должна…" Так ничего и не добившись от странной подчиненной, Косилов оставил несчастную в покое.

Влад

Он таки добился своего. Не так, как хотел, не так, как планировал. Все произошло грубо и отвратительно, теперь Владу самому было стыдно за тот жуткий вечер. Он ведь только хотел помириться с Тамарой, а вместо этого беспощадно избил ее и гнусно изнасиловал. От воспоминаний о том вечере в душе было гадко и противно, но в то же время так сладко ныло в паху – ах, как хорошо ему было, ах какое невиданное доселе удовольствие он испытал!

После долгожданного "сеанса любви" с Тамарой все пошло по накатанной дорожке. Он теперь каждую ночь удовлетворял свою "бездонную бочку". В обеденный перерыв успевал "оприходовать" какую-нибудь красотку, ну а вечером – это уж само собой…

Но мысли о Тамаре не уходили. Было безумно жаль Малышку, хотелось упасть на колени и молить о прощении. Пытался подкараулить ее у проходной – без толку, Тома не появлялась. Звонил – бросала трубку. Позже – вообще бред, и утром и вечером появлялась только в сопровождении родителей.

А время шло… Заряд энергии, полученный от Тамары, явно сходил на нет. Снова Монстр реагировал на Любашу крайней унылостью. И снова дражайшая супружница начала одаривать Влада колкими намеками. И в очередной раз его стал бить мандраж: а вдруг после всего произошедшего Тамара его больше не подпустит? А вдруг так и будет везде появляться только в компании дорогих родителей и он не сможет ее увезти хотя бы силой. Да, он снова готов был применить силу, если не получится по-хорошему. А что делать, не оставаться же евнухом с ранней молодости!

Теперь Влад "дежурил" у проходной каждый день утром и вечером. Ну не могут же старики "пасти" ее вечно! Ну должны же они когда-то ослабить контроль! И таки дождался. Впервые за два месяца Тамара шла на работу одна, без конвоя.

Влад подошел к ней тихонько, не желая в очередной раз устраивать громкую разборку на глазах любопытной публики. Приготовился уговаривать, извиняться, угрожать – все, что угодно, только бы очередной раз зарядиться энергией, чтобы после хоть месяц чувствовать себя полноценным мужиком.

Но, на удивление, ни извиняться, ни умасливать Тому не пришлось – она покорно пошла за ним, как собачка на привязи, так же покорно села в машину. Ни слова не сказала до самой квартиры Нетёсова, куда он отвез ее. Только там, когда он непосредственно "приступил к телу", подала было слабый, какой-то бесцветный голос: нельзя, мол, да быстро притихла после напоминания о том, кто есть кто.

Но что-то было не так. Да, она снова была той покорной рабыней, предоставляя свое тело в полное и безграничное пользование господину. Но уже не так, как раньше. Теперь она стала похожа на тряпочную куклу – такая же мягкая и податливая, но и такая же бесчувственная. Да-да, именно бесчувственная! Владу казалось, что Тома не чувствует даже боли. Странно, кровь все так же стекает ручейками по его ногам, а Тома не кричит, не стонет, не пытается вытолкнуть из себя безумного Монстра. Только жуткий, нечеловеческий вздох вырывается из груди время от времени. Что с ней? Неужели он так напугал ее в прошлый раз?

На следующий день Влад повторил заход. И все получилось в точности, как накануне. Только на сей раз ему не пришлось даже напоминать Тамаре, что она – раба и обязана услаждать своего господина. Теперь он не услышал даже вчерашнего безжизненного голоса. Вместо прощания сказал:

– Я подъеду завтра в обеденный перерыв. В час будь на проходной.

Тома не ответила, даже не кивнула. В равнодушных глазах лишь мелькнуло: как скажете, господин.

Теперь почти каждый день вместо столовой Тома оказывалась на квартире Нетёсова, где все так же покорно исполняла долг. Влад по-прежнему не слышал от нее ни слова. Сначала его радовало восстановленное наконец-то статус-кво. Приятно быть господином, черт побери! Но постепенно Тамарино затянувшееся молчание стало раздражать и беспокоить:

– Что с тобой, Малышка, ты здорова?

В ответ – лишь непонимающий вопроса взгляд.

– Томусик, ты себя хорошо чувствуешь? – тишина.

– Заинька, ты боишься меня? Ты молчишь, потому что я сказал, чтобы ты не смела рот раскрывать, да? Маленькая, я пошутил. Поговори со мной, Малыш.

Тома равнодушно смотрела в окно, словно не понимая даже, что это к ней обращаются.

– Тома! – ни малейшей реакции.

– Тамара! – с тем же результатом.

Подошел, усадил на полированный стол. Раба привычно раздвинула ноги, не отрывая взгляда от окна. Влад насильно повернул ее к себе. Тома смотрела на него бессмысленным несфокусированным взглядом.

– Эй, Малыш, с тобой все в порядке?

Тишина. Влад легонько шлепнул ее по щеке:

– Эй, очнись!

На мгновение взгляд оживился, вгляделся во Влада, но, не увидев ничего нового и интересного, Тамара снова отвернулась к окну. Влад обеспокоился не на шутку. Да, пожалуй, он действительно перегнул палку, Малыш-то того, не в себе! Первое желание было – отвезти ее обратно к проходной и забыть о ее существовании. На кой хрен ему эти проблемы! Да, но проблема-то возникла из-за него, это он довел ее до такого состояния.

Попытался было подойти с другого боку. Начал ласкать Тамару, целовать, говорить всякие нежности. Нет, не подействовало. Все так же бессмысленно, но покорно отдавалась она своему господину, все так же молча. И все тот же жуткий вздох разрывал Владу сердце.

В последующие разы Влад неоднократно пытался расшевелить Тамару. Он дарил ей цветы и мягкие игрушки, извинялся, носил ее на руках, пытался шутить. Но ничего не могло расшевелить Тому. Она настолько глубоко погрузилась в себя, что Владу казалось, что она явно сбрендила. Она действительно производила впечатление умалишенной. Ее больше ничего не волновало, не было никаких желаний, тревог, воспоминаний. Она ни в чем не отказывала Владу – делай со мной все, что хочешь, пользуйся! Но было похоже, что она не понимает где она, с кем, и что этот кто-то с ней делает.

Иногда Влада это начинало бесить и он хлестал ее по щекам в надежде привести в чувство. Но и это не помогало. Порой ему хотелось бросить все и забыть – на хрена ему эта сумасшедшая?! И он не приезжал больше к проходной.

Но проходило две недели, максимум три, и Влад снова караулил у проходной. Голод – не тетка, тем более голод сексуальный. Понимал, что нужно забыть эту ненормальную и учиться жить по-новому, без нее, без ее сладкого тела. Но ничего не получалось. Когда тело скручивает в жгут, все правильные мысли из головы разбегаются. Остается одна – хочу ее! Эта мысль, это безумное желание превалирует над всеми остальными и уже ничего не имеет значения, кроме этого "хочу!", кроме "мне нужна она и только она!". И он опять вез Тамару на квартиру Нетёсова и в очередной раз пытался пробиться к затуманенному сознанию. Не пробившись, удовлетворял ненасытный голод и на том успокаивался.

Так продолжалось довольно долго. В начале февраля после очередного двухнедельного перерыва Влад привез послушную Тамару на «явочную» квартиру. Как всегда, попытался расшевелить любовницу, впрочем, не прикладывая особых усилий. В очередной раз безрезультатно – что ж, ничего необычного, теперь это стало нормой. Раздел податливую куклу, собираясь приступить к тому, ради чего, собственно, и привез ее сюда. И обомлел.

На почти плоском еще в прошлый раз животе явно выдвигался небольшой холмик.

– Э-э, Малыш, да ты того…

Малыш бессмысленно разглядывал затейливые морозные узоры на окне.

– Маленькая, ты беременная, что ли?

Желание как ветром сдуло. Вот, блин, вляпался! Что теперь делать? Ей-то, похоже, все по барабану, она и слов-то его не поняла. Да-а, вот тебе и ребеночек, дорогая, как просила…

Влад вышел в кухню, закурил. Вот это номер! И что теперь делать с сумасшедшей бабой и ее ребенком? Ее?! Нет, дорогой, это твой ребенок. Твой! Это ты пользовал полгода невменяемую женщину. Она вряд ли понимала, что с ней происходит. Да и сейчас не понимает, что у нее в животе творится… И кого она, ненормальная, может родить? Такого же ненормального уродца? А ведь это – его ребенок… Впрочем, об этом известно только ему. Тамара в силу своего недалекого ума никому не сможет объяснить, откуда у нее взялся живот. Папа утром за ручку на работу отводит, мама вечером приводит, откуда беременности взяться? А ветром надуло! Он, Влад, тут абсолютно не при чем! Вот папа с мамой проморгали, папа с мамой пусть и воспитывают!

Тамара сидела в той же позе, как он и оставил: без юбки, с раздвинутыми ногами, готовенькая к употреблению. И все так же внимательно разглядывала узоры на стекле. Из расстегнутой блузки нагло выпячивался животик. А, чего добру пропадать – Монстра долго уговаривать не надо, от такой картины подскочил, как пионер: всегда готов!

Тома

Время остановилось. Уже много месяцев длится один день, самый тяжелый день в ее жизни. Куда-то подевались все краски, мир стал черно-белым, как старое кино.

Она послушно выполняет все приказы, исполняет чужую волю. На работе ею не нарадуются – надо же, какой безотказный работник! И любое поручение выполнит, и после работы задержится, сколько нужно, и даже в субботу выйдет, не проявив ни малейшего недовольства.

Даже мать, кажется, стала меньше бухтеть. Конечно, девственность не вернешь, но, по крайней мере, в последнее время Тома такая покладистая, такая послушная. Что ни скажешь – все исполняет мгновенно и беспрекословно! Вот только говорить стала совсем мало и как-то странно, голос неживой, как на пленку записанный. "Да", "Нет", "Хорошо" – вот, пожалуй, и весь ее лексикон. У Эллочки-Людоедки и то словарный запас побогаче был. Ну да Бог с ним, с лексиконом. Главное – дома сидит, только на работу ходит, а вечером даже не пытается улизнуть. Может, еще не все потеряно? Может, не совсем еще пропащая и удастся когда-нибудь замуж спихнуть?

А Тома, выполнив все указания, садилась на стул напротив телевизора, складывала руки на коленях и целый вечер сидела неподвижно, словно мумия. Мать скажет: "Пойди чайник поставь" – пойдет, поставит и снова сядет на любимый стул. Мать скажет: "Ну все, поздно уже, спать пора" – встанет молча, задвинет стул в угол и тихонечко шмыгнет в свою комнату. Валентина Ивановна нарадоваться не могла – чудо, а не ребенок! Исправилась! Потому что родители вовремя заметили и приняли меры. Вот и хорошо, вот и умница. Пусть лучше телевизор смотрит, чем о гульках думать!

А Тома не телевизор смотрела, а просто сидела там, где привыкла. Она совершенно не замечала течения времени – оно остановилось. Только странный какой-то день получается – такой длинный, что приходится ложиться спать и каждый раз после сна снова идти на работу. Но даже об этом она не думала. Она разучилась думать, разучилась чувствовать. Ей казалось, что она спит и видит какой-то нелепый сон. С ней все время что-то происходит, какие-то люди все за нее решают, кто-то куда-то ее без конца водит и делает с ней что-то плохое и очень болезненное. Но ведь это сон, это же не может быть правдой? А значит, ничего не надо делать, надо только продолжать спать и когда-нибудь этот странный сон закончится. И она снова будет Тамарой, а не замороженной креветкой.

Когда мать, наконец, обратила внимание на неестественно выпяченный живот дочери, в доме был устроен грандиознейший скандал. Мебель летала по квартире, как пыль, стены сотрясались от материнского крика: «Шлюха! Потаскунья! Таки принесла в подоле, дрянь неблагодарная!». Снова в ход пошла палка от швабры и бельевая веревка. Снова на Тамаре не было живого места. А та непонимающе смотрела на родителей и даже не пыталась увернуться от больно хлеставшей веревки.

– Говори, проститутка дешевая, от кого нагуляла? – и мать в очередной раз огрела палкой по спине. – Говори, шлюха, от какого кобеля понесла?

Безмолвие блудной дочери доводило Валентину Ивановну до исступления, она готова была убить порченую девку:

– Что молчишь, сука? Почему не сказала, когда можно было аборт сделать? Кому ты теперь со своим ублюдком нужна, кто тебя возьмет, суку продажную?

Избитая до крови, Тамара продолжала неподвижно сидеть на стуле. За время грозы она так и не произнесла ни слова, так и не поняла, что происходит. Даже ни разу не попыталась увернуться от удара. Только устав от собственного крика мать обратила на это внимание и уже спокойнее спросила:

– Чего молчишь, шлюха подзаборная? Я с тобой разговариваю или со стеной? К кому за алиментами обращаться? – но вновь не получила ответа. Избитая дочь как ни в чем не бывало продолжала разглядывать движущиеся картинки на экране телевизора.

– Я к тебе обращаюсь, между прочим. Ответь хоть что-нибудь, мерзавка. От кого тебя раздуло?

В очередной раз не получив ответа, мать пригляделась к дочери. Как странно она отреагировала на скандал – ни слез, ни попытки оправдаться, ни мольбы о прощении. Ноль. Она вроде и не слышала материного крика!

– Тома!

Ничего. Мать подошла вплотную, дернула за плечо:

– Эй, ты жива?

Тома на мгновение повернула голову в сторону матери, посмотрела на нее пустым безумным взглядом и снова отвернулась к телевизору.

– Эй, девка, ты в порядке? – но Тома уже не поворачивалась.

– Ты тронулась, что ль? – тревога сквозила в голосе матери. Кликнула на помощь мужа. – Эй, Саш, погляди-ка, что с ней такое? Она, никак, рехнулась?

Гинеколог определил двадцатичетырехнедельную беременность (мать ужаснулась – это ж почти шесть месяцев!). Психиатр – временное помутнее рассудка, вызванное стрессом. Предупредил:

– Собственно, это не совсем безумие. Видимо, она перенесла очень сильный шок. И, чтобы не сойти с ума по-настоящему, она полностью ушла в себя. Это как пробки предохраняют от замыкания в сети – при малейшей перегрузке в целях защиты они отключаются. Так и у человека. При сильном стрессе срабатывают своеобразные предохранители. Она просто живет в своем мире, застряла где-то на перепутье. Может быть, какое-то яркое событие сможет вернуть ее в нормальное состояние. Может быть, повтор той ситуации, стресса выведет ее из заторможенности. А может, наоборот, после повтора она как раз и утратит возможность вернуться к нормальной жизни. Видите ли, психика – очень тонкая материя, ничего гарантировать нельзя. Может быть, ее затворничество – временное явление, а может быть и нет… Могу порекомендовать покой, покой и еще раз покой. Медикаментозного лечения пока назначать не буду ввиду интересного положения пациентки. Плод и так развивается в неблагоприятной обстановке, а сильные лекарства его определенно изувечат. Вы же не хотите внука – урода? Если не придет в себя самостоятельно, после родов начнем лечение.

Уже гораздо бережнее родители продолжали водить Тамару на работу и встречать по вечерам. Оставить ее дома с больничным из психдиспансера – на всю жизнь навесить ярлык сумасшедшей. А так, может, еще и оклемается? Работу свою она выполняет, в отделе никто не догадывается о ее душевной хвори. Конечно, некоторые странности не укрылись от коллектива, но «странная» – это еще не диагноз… Пусть работает, пока получается…

Не пытались больше при помощи сподручных средств выпытать у блудницы имя соблазнителя. Правда, совсем обойтись без упреков они не могли и периодически таки награждали беременную дочь затрещиной: у, шлёндра, потаскуха бесстыжая!

По-прежнему частенько в обеденный перерыв ее похищал Влад, набираясь энергии для последующих сексуальных оргий на стороне и в супружеской постели. Беременность Тамары его уже не тревожила. Его никто не разыскивал, не предъявлял моральных и материальных претензий. Он совершенно успокоился и вел привычный образ жизни. В сексуальном плане беременность Тамары ему не мешала. Напротив, было нечто душещипательное в занятиях сексом с умалишенной беременной партнершей – этакую изюминку не каждому дано попробовать! К тому же Тамара была так хороша и необычна в беременном виде – маленькая, тоненькая, с аккуратненьким, таким ладненьким и аппетитным животиком. И так приятно было положить на него руку и чувствовать, как там, внутри Тамары, шевелится маленькое существо – его ребенок…

Вот когда в конце марта Тома ушла в декрет – Влад взвыл. В обеденный перерыв ее больше не "оприходуешь", домой соваться страшно – как бы ее родители не вычислили и не предъявили претензии соблазнителю дочери. Но, опять же, голод – не тетка, да и Любаша, сука ненасытная, вряд ли будет ждать, пока Тамара родит: не получит свою порцию десерта – живо из дома вышвырнет, как нашкодившего котенка. И, промучившись три недели, таки рискнул. Удалось! Дальше действовал по той же схеме, сильно не наглея, только когда уж совсем приспичит. Выжидал у подъезда, когда мать вместе с младшей дочерью выйдут из дома (обжегшись со старшей, мать теперь водила Надю в школу и обратно) и быстренько наверх, на четвертый этаж. Неразумная Тамара открывала дверь, ну а дальше – все как обычно… Подлецу даже в голову не приходило поберечь будущую мать. Ни разу не задумался, мерзавец, что своим огромным Монстром может спровоцировать преждевременные роды. Это все мелочи, ему надо получить свою дозу, НАДО! Иначе как же он обслужит супругу, и чем ему заниматься по вечерам, если не сможет коллекционировать девочек?!

* * *

Первого июня, в международный день защиты детей, Тамара родила сына. Роды были тяжелые, так как роженица не совсем понимала, что с ней происходит и не могла выполнять команды акушерки. Однако кесарева сечения удалось избежать и ребенок появился на свет естественным путем.

К счастью, опасения докторов и новоявленных бабушки с дедушкой не сбылись – несмотря на заторможенное состояние роженицы, мальчик родился здоровеньким и довольно крепким: целых три килограмма двести граммов и пятьдесят один сантиметр ростом, что для хрупкой узкобедрой роженицы очень даже немало.

Мама же, казалось, и не заметила появления на свет ребенка. Почти сутки она лежала, равнодушно разглядывая потолок в палате-боксе. Но все изменилось, когда нянечка принесла кроху на первое кормление. Правда, безумная мать не понимала, что делать с пищащим комочком, и нянечке пришлось усадить ее поудобнее, приготовить к кормлению грудь и самой приложить к соску голодного младенца. И, как только теплые крошечные губки захватили грудь и начали сладко причмокивать, в глазах мамы сверкнула искорка сознания. Она уже осмысленно стала разглядывать аппетитно чмокающее существо: кто это? Откуда ты взялся, малыш?! И вдруг словно разорвалось что-то внутри – слезы брызнули из глаз, скороговоркой посыпалось: детка, деточка моя, сыночек, кроха моя ненаглядная!

В больнице Тамаре пришлось пролежать гораздо дольше, чем обычным роженицам. Ее внимательнейшим образом обследовали и гинекологи, и невропатологи, и, главным образом, психиатры. Не менее тщательно обследовали и малыша на предмет возможных отклонений от нормы. Однако такие отклонения не были выявлены и в детской карте появилась запись – по десятибалльной шкале ребенку было присвоено восемь, и то только из опасений "что позже что-то может проявиться". Маму тоже признали вполне здоровой и абсолютно вменяемой. Теперь уже ничто не напоминало о том, что все девять месяцев беременности несчастная провела в глубинах собственного сознания. Ужасный сон закончился. Тамара проснулась.

Влад

Вновь энергия на исходе. В очередной раз нужна подпитка. Делать это стало все сложней. Живот у Малышки уже здоровый, того и гляди – разродится. Скорей бы уж, наелся изюму, в глотку не лезет. Пресытился сексом с беременной сумасшедшей, уже хочется нормального, как раньше. Да только будет ли когда-нибудь как раньше?

Влад уже пару месяцев мучился вопросом, что будет, когда Тамара родит. Нет, его не волновал вопрос: кто будет растить ребенка, кормить, воспитывать, коль уж мать практически в невменяемом состоянии. Об этом пусть ее родители беспокоятся. Он переживал лишь о том, не возникнет ли дополнительных трудностей в вопросе пополнения энергии. Ведь вряд ли ненормальную мамашу оставят наедине с младенцем, наверняка постоянно кто-то будет рядом. И как тогда ему воспользоваться ее телом? С работы ее теперь не похитишь, домой не ворвешься. И как быть, как добиться желаемого?

Он постоянно убеждал себя, что ему не нужна эта сумасшедшая, он не нуждается больше в ее услугах. И вовсе не такое уж сладкое это маленькое тело. Даже напротив – фу, как неестественно раздулся ее живот! Этакое чудо-юдо на тоненьких ножках с огромным безобразным брюхом. Он старательно кривился, вырабатывая в себе отвращение к Тамаре. А в паху ныло сладко-сладко: не-ет, она вовсе не противная, моя Маленькая… Ну ладно, пусть не противная, но какое можно испытывать удовольствие от секса с бесчувственным телом? Это же все равно, что куклу резиновую иметь. Кукла и кукла – никакого удовольствия! А Монстр свое гнет: э-э, не скажи – она-то, может, и кукла бесчувственная, а удовольствие от обладания ею еще никто не отменял, удовольствие-то как раз несказанное и ни с кем более не испытываемое…

И, несмотря на уговоры, чем больше времени проходило после последнего "сеанса получения энергии", тем менее слышим был голос разума, заглушаемый ревом Монстра: пора! чего ты тянешь – пора! уже очень пора!!! С трудом выдержав месяц без Тамары, Влад отправился "на свидание".

Июнь близился к концу, но было не слишком жарко. Как раз в меру – достаточно тепло, чтобы можно было обходится без ветровок и свитеров, но без изнуряющей жары. Приятный ветерок баловался молодыми листьями, разбрасывал белые парашютики одуванчиков. Около знакомого дома прогуливалась младшая сестра Тамары, неумело разворачивая на поворотах голубую коляску. Сердце забилось учащенно: сын! у меня сын! Монстр заворчал недовольно: а я как же?

Посидев в машине, поглядев издалека на коляску, в которой лежал его сын, так и не решившийся выйти Влад развернулся и поехал обратно на работу. По дороге купил выпивки и закусона, накрыл поляну в отделе. На закономерные вопросы, мол, за что пьем и что обмываем, весьма туманно, но многозначительно отвечал: "Считайте, что за меня, за большую мою радость".

… Много времени провел Влад в ожидании встречи. Практически каждый день два-три часа просиживал в машине около Тамариного дома, сам не зная, на что надеется. Одну ее на улицу не отправят, дома с младенцем тоже не оставят. Неизвестно, на работе ли родители, но даже если так, то все равно под ногами болталась Тамарина сестричка, как там ее зовут? Уж ей-то никуда спешить не надо – каникулы продлятся еще целых два месяца. Ему столько не продержаться – Монстр уже воет, требует: дай! Что же делать, как подобраться к Тамаре?

В очередной раз дождавшись появления во дворе сестры с коляской, Влад подъехал к ближайшему телефону и набрал заветный номер. После нескольких гудков в трубке раздался такой родной, такой восхитительный, такой возбуждающий голос:

– Алло?

Горло вдруг перехватило и Влад не смог говорить.

– Алло, говорите, Вас не слышно. Алло!

С трудом восстановив дыхание, хриплым от нахлынувших чувств голосом Влад сказал:

– Здравствуй, Маленькая!

Тишина. После непродолжительной паузы равнодушные слова:

– Вы ошиблись номером, – и противные короткие гудки.

Влад взбесился. Пожалуй, больше всего на свете он ненавидел, когда бросают трубку. Тем более, если это делала Тамара. Он еще раз набрал номер, но на сей раз абонент так и не ответил.

Все последующие дни Влад неоднократно названивал Тамаре. Если отвечала сестра – Влад давал отбой. Если отвечала Тома, Влад слышал все те же равнодушные слова: "Вы ошиблись номером" и каждый раз эти мерзкие короткие гудки…

К радости Влада, Любаша в очередной раз на целое лето умотала к бабке в Москву. Иначе Владу пришлось бы несладко… Но как обидно было ему не воспользоваться временным одиночеством! Ведь ах, как он мог бы разгуляться в ее отсутствие! На пляже хорошеньких полуголеньких девочек – тьма тьмущая, и почти все безотказные. А он, как столетний старик, мог поедать их только голодным взором – на большее он не был способен, ведь последняя «подпитка» была в конце мая, а на дворе уже конец июля! Его тамарозависимость прогрессировала: если раньше он, хоть и с трудом, но мог обходиться без нее около трех месяцев (больше ни разу не удалось выдержать), то теперь уже до месяца дотянуть не мог. Уже месяц он – практически евнух. Только у настоящего евнуха желание отсутствует напрочь и он спокойно существует без секса, а Владу дикое желание не давало жить, Монстр днем и ночью орал благим матом: хочу! Но мог только с Тамарой, а подобраться к сладенькой теперь не получалось.

И все-таки судьба смилостивилась над Владом. В очередное свое "дежурство" под Тамариным домом на прогулку с коляской вышла не опостылевшая уже сестра, а сама Тома! Счастливый уже от одной возможности видеть свое маленькое драгоценное сокровище Влад живенько выскочил из машины и подошел к ней:

– Здравствуй, Малыш!

Он не знал еще, как сможет использовать этот шанс, ведь не увезет же он ее одну, бросив младенца в коляске на произвол судьбы. Да и с коляской тоже не похитит. Но, может, по ходу дела что-нибудь придумается, может, ненормальная сама подскажет выход. Но в глазах "ненормальной" увидел не привычное непонимание и неузнавание, а совершенно отчетливую неприязнь и брезгливость:

– Не смей больше приближаться ко мне. И прекрати звонить. Я тебе уже все сказала – я тебя ненавижу и презираю. Все кончено, Влад.

Влад опешил. Вот тебе и ненормальная! Это что же, она девять месяцев придуривалась, что ли? И как она с ним разговаривает? Опять забыла, кто есть кто? Но голос, что с ее голосом?

– Маленькая, ты видимо чего-то недопонимаешь. Ты – моя женщина, это, – указал на сопящего младенца, – мой сын. Ничего не кончено, Малыш. Все только начинается. Только надо придумать, как…

Тамара резко прервала его:

– Ты ошибаешься – это не твой сын.

Влад засмеялся:

– А чей же? Ветром надуло, или от святого духа? Малыш, хватит баловаться. Я дико соскучился и…

– Это мой сын. Только мой. Сушков Юрий Александрович, в графе "Отец" – прочерк. Это не твой сын, Влад – снова перебила Тамара.

– Не понял. А почему "Александрович"?

– Потому что я Александровна. У него отчество от деда. И фамилия дедова. А ты уходи. Ты умер, Влад.

– Я умер? Это я – умер?!

– Да. Тот Влад, которого я любила когда-то по глупости, умер. Его больше нет. А ты – чужой. Уходи.

Тамара аккуратно, стараясь не разбудить кроху, наклонила коляску, поворачивая колеса, развернулась и пошла в сторону от Влада. Тот догнал, схватил за плечо: