Текст книги "Злато в крови (СИ)"
Автор книги: Татьяна Мудрая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)
– Ты верна себе, моя кукен, – говорит мужчина. – Защищаешь то, что защищать не требуется, и платишь без запроса.
– Я всегда имела ото всех и от тебя тоже – всё, что могла пожелать, – отвечает женщина, – кроме тебя самого.
– А я ровным счетом ничего не стою, – снова говорит он. – И от тебя мне ничего не нужно. Кроме самой тебя, моя кукен, моя светлая госпожа, моя золотая кицунэ. И это идет сверх того, чем ты обладала и обладаешь.
– Тогда приди и забери, Волчий Пастырь.
На этом всё кончается. Неземной свет отдаляется и тает, угли очага меркнут, и только наши острейшие вампирские глаза видят, как тяжело выступает из дверного проема Селина: мантия как попало перекинута через руку, волосы в беспорядке, глаза полузакрыты… И попадает – что там, падает! – прямо в объятия Грегора.
– У тебя же сил не осталось напрочь, – шепотом выговаривает Селине наш чертов Принц.
– Ага. Прям-таки с копыт валюсь. И вся как есть зеленовато-бледная.
– Вот что значит – глотать всякую дрянь вместо хорошего питья.
– Твоя правда, Большой Брат. А подайте-ка мне вкусненького полнокровного человечка, иначе вдрызг рассыплюсь… Да не переживай, это я шутю, то есть шуткую.
Тем не менее, Селина умудряется выпутаться из одежды почти самостоятельно и даже показывает Ролану и мне, как надо ее сложить.
– Нашли мою сестру? – спрашивает Махарет.
– Нашла, получила рекогносцировку, а самое главное – пропуск выправила по всей форме, чтоб никто мешать не посмел. Но это завтра, завтра, леди и джентльмены. Заказать спелео…подземное снаряжение и пройти инструктаж. И отобрать наиболее стойких к пещерному пребыванию. Ибо мы спустимся в самое недро земли.
Интерлюдия пятая. Ролан
Во всем, что случилось, – одно утешение: готические романы снятся не одному мне, а и всем прочим. И, похоже, снятся наяву и в твердой памяти.
Собственно говоря, я так и не уяснил себе, кто из нас что именно видел. Впрочем, как я могу судить, я, которому достаются лишь крошки с чужого стола, который подбирает яркие лоскуты и обрывки чужих грез?
Сводится всё, по видимости, к тому, что наша Селина во всем своем величии, которое на нее вздели вместе с Большим Магистерским Нарядом… Кстати, он был ее по закону или позаимствован? Ну, в общем, она позволила какому-то совершенно бесплотному созданию удалить себе голову (дежа вю, как говорится) и уже в виде призрака потолковала о чем-то с другим призраком на созданной в одном из «восточных» залов нейтральной территории. А вернувшись, спешно прирастила себе утерянное в лучших традициях Темного Народа. Какое это имеет отношение к проблеме двоякой Священной Сущности, что именно Селина продала и что купила, – не знаю и знать не хочу. Иду, куда меня ведут, во всеоружии моей вампирской брони.
А поскольку на этот раз мне не особенно есть чего поведать миру, приведу-ка я здесь стихи, что сочинила моя молочная матушка в честь поэтессы великого «серебряного» века, вдохновившись ее строкой, которая звучит так: «Я белый лист перу и чернозем для плуга». Петь их надо было в тяжелом ритме ступального колеса, постепенно его убыстряя:
Раба твоей любви – мне сладко повторять,
Сквозь мнимости земли нести твою печать:
Твоя печать на мне – быть не такой, как все.
Твоя печаль во мне – быть не такой, как все:
Тридцатой спицей в царском колесе,
Ступицей, что свою не чует ось.
И, приковавшись цепью к колесу,
Твоей мечты сугубый груз несу:
Вот только воплотить не довелось.
На мне твоя печать, во мне твоя печаль.
Желание – вот цепь, томление – вот связь,
Что не дают мне ни уйти, ни пасть;
Судьба моя влечется колесом.
Удел мой – влечься вслед за колесом,
Бессрочно окольцованной кольцом,
Что на свою ты руку положил.
Железом сплошь оправлено ярмо,
Ударило мне в мозг твое клеймо,
Проникло в сердце пламенем из жил.
Во мне твое клеймо, на мне твое ярмо.
Раба твоей любви – я подниму мятеж:
Смятение мое звучит в тебе, как гром.
Я почка – из своих я вырвалась одежд;
Я чистый, тонкий лист: коснись меня пером!
Вспомнил я эти песню оттого, что стремление вырваться из защитных и сковавших нас оболочек, пробиться через землю, став живым листом и принять на себя не мертвый оттиск печати, но животворящую запись, – это главное, о чем Селина говорила мне, и то, к чему она сама стремится сквозь всю свою смертную и бессмертную жизнь.
И знаете, что я вам поведаю? Мне до того ее жаль, что я более не ревную.
Глава шестая. Снова Грегор
Утром, когда наши гости чин-чином разошлись по кельям нулевого цикла, где, правда, не было никаких домовин, гробов и саркофагов, но лишь металлические двустворчатые дверцы с фотоэлементом, я в очередной раз проявил свое легендарное нахальство и проник в Селинин роскошный клостер. Не за-ради блуда, а для того, чтобы напоить ее из запястья. Она была в дезабилье и полузабытье, и я лелеял надежду, что меня с моим нескромным предложением не выбьют за пределы кроватного поля.
– Ну и объясни, что ты такое сотворила? – спросил я, когда моя посестра еще не совсем пришла в себя, а прочие уже как следует впали в транс.
– С тобой? Ну… станешь лет через сто-двести человеком, который изредка перекидывается в вампира. Для поддержания хорошей формы, – пробормотала она. – Надеюсь, сумеешь выбрать.
– Да нет, – отмахнулся я от странности этого утверждения. – Во время того страшненького колдовства.
– А-а. Поставила на кон всё своё мекум порто, понаписала расписок на недостающую сумму и выиграла-таки нечто небольшое, но очень, очень славное.
– Так кто ты теперь, человек или монстр?
– И всё это пока тоже, – хмуро отвечала Селина. – Но самое интересное – я теперь богиня. Белая. И какого, простите, фига мне это понадобилось?
Смертные слуги Селины были вышколены отменно: не успели мы проснуться и позавтракать, как на нас обрушилась лавина горных и подземных снастей удивительного облика и с непроизносимыми наименованиями: обвязки, оттяжки, страховочные усы, жумары, кроли, карабины, спальные мешки, крючья, тросы, карманные лесенки, ксеноновые налобные фонарики и большие подвесные фонари, наручные часы, непроницаемые для всего, что только можно вообразить, высокие ботинки-«саломоны» с триконями, куртки из полартекса и нейлона, утепленные мембранные комбинезоны (как и обувь, пропускают всё наружу и ничего вовнутрь, с горловиной по самые уши и молнией от маковки до паха). Высочайшее фирменное качество и абсолютно непостижимый способ применения. Селина поливала нас пятерых ученой терминологией, из которой, излагая вкратце, следовало, что всё надо цеплять ко всему – и покрепче. Пятерых – это потому, что в полусне мы окончательно договорились о составе нашей экспедиции в центр Земли: естественно, Селина как стрелочник и проводник, обе рыжеволосые красавицы как глубоко заинтересованные личности (и без них вообще колдовства не получится), а в качестве противовеса – трое мужчин. Я, Римус и Ролан.
– Вы не забыли о нашей природе, дорогая Ласка? – не выдержав подобного инструктажа, спросила у нее Джесс.
Селина смерила ее ироничным взглядом:
– Высокая госпожа! В полнейшей темноте откажет любое зрение, даже такое необычайное, как наше с вами. Если вы по слепоте и незнанию обстановки похороните всех под камнепадом, выбираться из-под него понадобится суток этак трое. Если вампира сплющит, как лягушку, обрушенным сверху валуном, вновь собрать себя в кучку он сможет лишь через неопределенно долгое время. А индивидуума, застрявшего пробкой в узкой базальтовой расщелине, вполне можно распилить на части виброрезаком и собрать на той стороне, как конструктор, – только он сам, я полагаю, не будет от того в большом восторге. Я стараюсь сэкономить вам время. А если что не так, будем дожидаться, пока мы все не кончим с отличием полугодовые курсы практической спелеологии.
– Да, вот что еще, – продолжала она через некоторое время, деловито засупонивая Ролана в костюм, состоящий, кажется, из одних веревочек с разнообразными хитрыми замками. – Кто-нибудь представляет, как изменяется вампирский суточный цикл во время подземного пребывания? У людей он, по-моему, тридцать шесть часов. И как воздействует солнечный свет, если наверху добрая полумиля каменной толщи?
Но ответа, которого, собственно, мы и не знали, она не получила. Ролан был последним, кто оказался не полностью одет, и когда мы – во всем спортивном – воззрились друг на друга, начались взаимные смешки и указывания пальцами. Махарет, которая снова оказалась самой невозмутимой изо всех, пришлось нас урезонивать.
А потом Селина же прочла нам лекцию. По прибытии на место полагалось двигаться по горизонтальным коридорам легче пера и для этого задействовать даже те мускулы, которые по видимости использовать не нужно. В условно вертикальных – не переходить в свободный полет, а идти врастопырку. Не пересекать подземные потоки по воздуху, если можно пройти вброд. Не использовать натуральную флуоресценцию глаз вместо фонарика. Не получать царапин и не оставлять волос: старый фильм «Гаттака» видели? (Не очень для меня понятно. Можно подумать, в глубине земли нас поджидают агенты противника.) И не издавать воплей, в том числе восторженных.
– Там карстовые пещеры, промытые в чистом мраморе, – пояснила Селина. – В эстетике прямо купаться будем!
С тем мы и отбыли. Почему в полной экипировке, понятно: дыра в земле оказалась всего в получасе лёта. И в семи километрах пешего хода по кривой дорожке. Несколько удивила закрепленная в глубине лаза фасонная круглая решетка с замками по всему периметру: проем и без того скрывали буйные кусты. Ну, замки нам не преграда, и вскоре мы ползли на животе единой связкой, отталкиваясь от каменистой грязи локтями и коленями, – то вниз, то вверх головой, чувствуя себя попеременно свинцовой болванкой и воздушным шариком. Шли в таком порядке: впереди Селина, за ней я, затем Джесс и Махарет, Ролан и замыкающим – Римус.
Насчет свободного полета – то было сугубым юмором, зато «условная вертикаль» оказалась суровой прозой.
– Как тут люди выдерживают? – спросила Джесс мысленно.
– Откуда мне знать? Может, и не выдерживают вовсе, – раздраженно передал я назад.
– А решетка?
– Защита от дурака. Какой-то смертный сунулся, и остались от него хладные кости, – прошипел я вслух.
– Моя сестра ведь тут не проходила, – спросила Махарет нашу головную.
– Ох, ну конечно! – повернулась та. Лицо у нее оказалось порядком вымазано. – Ее личный Дар Очарования такой мощный и такой спонтанный, что многоярусная и бодрая компания, через которую она пробилась, отреагировала на ее проход лишь через два часа с гаком.
Романтики и эстетства не обнаружено было и на дне главной пещеры, куда мы в конце концов попали. Два самых мощных наших фонаря освещали мрачный зал, лучи их, скрещиваясь, терялись в вышине. Под ногами преизрядно хлюпало, так что хотя бы насчет купанья Селина не соврала.
– Мрачновато, высоко и пусто, – слегка поморщился Римус. – Селина, милая, ты уверена?
– Да включите свое ночное зрение, мосье и месдамс, – предложила она всем. – Насчет видения сводов не поручусь, но там вдали за рекой…
– Врата Мории, – торжественно произнес Ролан.
– Ты что читал – Рериха или Толкиена? – спросил я. – А то и вовсе посмотрел хоббитанский фильм в домашнем кинотеатре?
Но он был прав. На другом берегу озера неясно белели огромные колонны с мощной базой, расширяющиеся кверху, подобно сомкнувшимся клыкам доисторического зверя. Никакие створы невозможно было навесить на этот циклопический портал.
– Нам туда, – кивнула Селина. – Можно пешком: вода здесь мелкая, и с прошлого раза никаких осьминогов в ней не завелось.
Только вот мы внезапно почуяли характерный озноб, тупость во всех членах и неотвязную дремоту – предвестие дневного сна. Кое-как пролетели над водой, кучей рухнули на ближайшее сухое место – и конкретно вырубились.
Интерлюдия шестая. Ролан
Я поймал чье-то видение: может быть, снова Грегора, но скорее всего, отражение моего собственного, преломленное в зеркалах чужих снов. Хмурый лес с высоченными стволами, которые внизу опираются на контрфорсы, как в храме. Лесная готика сводов. Могучие нервюры ветвей – оттуда полуденное солнце свешивает полотнища прозрачных боевых стягов. Шелестящий ковер листвы на земле. Среди него на поваленной колонне одного из стволов – Селина и Махарет, обе в камуфляже и обе величавые.
– Я бы могла раздать всю себя этому лесу, – говорит Селина. – На большее меня не хватит, а на меньшее не соглашусь.
– Так, значит, наш отважный римлянин покушался обратить в единый миг целую толпу народа, – с веселым изумлением отвечает Махарет.
– Да, – отвечает Селина, – меня в конце концов образовалось много, как всякого хорошего человека. Такое уж тут время, в нашем Священном Динане. Всё множит, преумножает и приумножает.
– Ваш Динан – чистая фикция. Я еще думала, как могут в одном реальном плане соединиться холодное оружие и компьютер.
– Не скажите: а Япония?
– И то правда, – смеется Махарет. Она совсем другая, чем та, что спит рядом со мной, – нет в ней никакой тревоги, и гордости тоже почти нет.
– В этом сочетании возможного и невозможного – опасность и непредсказуемость тех игр, что играет с нами Время. Его мозаичный узор мы читаем от камня к камню вместо того, чтобы узреть с вышины. Там, куда мы с вами идем, узор закручен в изрядно спутанный клубок – этого приходится остерегаться особо. И подвергая вас теперь мнимой, символической опасности, я оберегаю от настоящей, связанной с обитателями перепутанного времени, абсурдного пространства. Ведь нас не хоронят в тех саркофагах, которые мы увидим завтра: но обращают в пепел и сыплют в воду подземных рек, отдают сыпучей земле горных склонов, чтобы мы стали едино со всем ближним миром и так же легко изменялись, как он. В гробницах же и рядом с ними держат запечатленную память: любимые книги, почетное оружие и инструмент, одеяния… Это наши маяки. Порталы. Мы приходим на зов по нити наших привязанностей.
– Кто это – мы?
– Магистры и легены. Правители и ученые. Странники. И Дети, Играющие Во Всех Временах.
– Так значит, ты и есть такое дитя? Гений этого места?
– Какого места: пещеры? Лэна? Динана? – Селина тоже смеется. – Не претендую нисколько.
– Ну, наш охранитель от неведомых древних призраков. Сил и Властей.
– Вроде того. Вы не представляете себе, какая тут иногда собирается разнообразная кампания! Не такая, бывает, и добрая.
– И в каком обществе может проснуться моя Мехарет…
Глава седьмая. Снова Римус
Зал, открывшийся нам за вратами… Невозможно описать словом это зрелище. Теряющийся в тумане свод: глыбы мрамора, застывшие в виде потеков, разводов, клыков; медузы, что составляют незримо движущуюся гору; занавеси, откинутые нездешним ветром; струны арфы, на которой он некогда играл; резные канделябры в два человеческих роста; коконы блистающей паутины, свисающие из пустоты. Театр подземелья. Сад неведомых богов. Всё исполнено внутренней меры и гармонии – и несоразмерно ни с кем из живущих.
И еще на стенах, как раз посередине, – цепи ниш, белые на коричневом. Отсюда, снизу, ниши похожи на изъязвления в выступающих лентах твердой породы.
– Большой церемониальный зал, – объясняет наша гидесса. – Там, наверху, крипты.
От восторга мы едва помним, зачем сюда явились; кроме, естественно, Махарет. Но и у нее в глазах едва ли не благоговение.
Пол здесь отполирован, вытерт шествием веков; быть может, тысячелетий.
В самом низу тоже редкие низкие арки, грубо отделанные и почти сливающиеся с фоном основной породы. Каждая ведет на свой ярус кенотафов – там, дальше, лестница с широкими и пологими ступенями. Мы поднимаемся.
– Вся беда, что здесь их сотни. Тысячи на разных горизонтах с различными входами, – тихо говорит Селина, приклонясь к Махарет, словно та не в состоянии услышать. – И я… не знаю, какой из этих гробов – мой.
Махарет ничуть не удивляется, зато в душе изумляюсь я.
– Я могу показать те галереи, которые занимали в последнюю очередь, но я не слышу… Я не владею половиной вашего общего сердца, Повелительница. Слушай сама! – говорит ей Селина.
И вот мы идем по ступеням, с одной стороны которых обведенные внутри белым арочные своды, с другой – сходно отделанные проемы, ведущие каждый к своей гробнице. Человеческие руки не столько украсили, сколько подчеркнули уже созданное природой, не навязывая ей своих замыслов. Внутри находятся совсем простые параллелепипеды с плотно пригнанной крышкой без видимой щели. Скамьи или лари. Росписи или орнаменты.
– Слушай, – повторяет Селина. – Я тоже… Там осталось нечто от меня, хотя бы и на волос.
– Вот оно, – Махарет и она сама одновременно стали в проеме, и уже все мы услыхали мощное, сонное биение вампирского сердца.
Здесь казалось чище, чем в других отсеках, и немного теплее. Скамьи и сундуки были сделаны не из обычного известняка, а из дерева, впрочем, по виду подобного самому твердому камню.
– Вот, – чуть усмехнулась Селина, дотрагиваясь до гладкой крышки саркофага. – То, что вы от меня потребовали, сделано. Если у кого имеются сомнения, что перед нами пропавшая сестра, носительница Священной Сущности и Царица Проклятых, пусть открывает крышку сам. Или берет мои слова на веру. Нет желающих? Тогда усядемся вокруг и подумаем, что мы хотим сделать дальше.
– Поднять ее? – спросил Грегор. – Не думаю, что кто-либо на свете сумеет это сделать.
– Лучше оставить ее во сне, пока она не изменит решение, – предложил я. – И наведываться время от времени, как некогда делал я. Ведь Мехарет – законная преемница Акаши, которую я охранял многие столетия подряд, и теперь в полной мере сама стала Той, Кого Должно Оберегать.
– О мой Создатель, – Селина набрала в грудь воздуху, чтобы вздох вышел поглубже. – Ты не представляешь себе, насколько здесь людное место. И насколько…прости за остроту…призрачное. Нет, если без мистики. Сюда же то и дело являются всякие торжественные делегации смертных.
– Здесь имеется еще хотя бы один вход, – сказала Джесс, – которым Мехарет сюда пришла.
– Вход? Да их множество, и некоторые…м-м… весьма своеобразны. Строго говоря, их столько, сколько арок на всех горизонтах. И кто только сюда не заглядывает!
– Но они не смогут отодвинуть крышку, если сестра сама не захочет, – добавила Махарет.
– Кто – «они»? Они – это те, кто сотворил зал, аркады и кенотафы, закрыв их от постороннего вторжения. Те, кто позволил нам войти, – подытожила Селина. – Думайте!
Потом она подошла к Махарет и поклонилась:
– Ты убедилась, Повелительница, что я знаю, где. Поверь мне еще раз: в том, что я знаю – как.
Махарет кивнула, не совсем охотно.
Тогда Селина сняла и бросила на пол всё, кроме комбинезона и обуви, которая отчего-то показалась нам средневековой. Выпрямилась, черная, гибкая, повелительная, с распущенной косой. Встала в проеме, лицом ко всем нам, сидящим в ряд на скамьях, позвала:
– Мехарет! Мехарет! Мехарет! Ты наступила на мое сердце!
– Мехарет! Мехарет! Мехарет! Ты купаешься в моем пепле!
– Мехарет! Мехарет! Мехарет! Тебе не мешают мои скрепы и узы?
Крышка чуть пошевельнулась и приподнялась – шов, который рассекал базальтовый монолит, оказался ровно посредине. Мне показалось, что глыба парит на струе теплого воздуха, слегка покачиваясь.
Наверное, все мы шестеро инстинктивно соединили свои Мысленные Дары, чтобы помочь: во всяком случае, у меня до предела напряглись жилы на висках.
Саркофаг разломился пополам, верхняя часть плавно опустилась рядом.
Краем глаза я увидел охапку светло-рыжих волос, такую изобильную, будто она продолжала расти уже после Даяния Темной Крови – или в нынешнем сне.
Мехарет поднималась из гроба – спокойно, мерно, медлительно. Слепо оглянулась по сторонам, будто ее транс всё еще продолжался и она не узнавала никого из нас. Да и мы тоже, пожалуй, едва ее узнали: волосы отросли так, что закрывали не одну спину, а и колени, кожа стала розоватой (кровь с молоком, вспомнил я принятую на родине Ролана похвалу), глаза сияли, как весенняя трава, а не прежний голубоватый изумруд, осанка стала совсем девичьей.
– Что ж ты стала неподвижно, краса моя? Иди ко мне, – поманила ее Селина. – Иди. Пей от меня, сколько сможешь.
Эти слова были как будто выписаны на стене огненными буквами. Господи! Я вспомнил мою прекрасную и желанную врагиню Эвдоксию и ее опрометчивое желание принести себя в жертву прежней Царице Проклятых…Ее ужасную смерть…
Селина взялась рукой за «язычок» молнии и потянула его вниз, открывая высокую шею, длинные ключицы фехтовальщика. Мехарет так же плавно перешагнула через борт саркофага и ступила на пол.
– Ну же, поторопись, – снова заговорила Селина, – и пей. Забирай все мои имена.
Она простерла руки навстречу, и Царица мгновенно очутилась в этом объятии, приникла к обнаженной груди. Женщины опустились наземь, как влюбленные, и рыжеватые волосы почти исчезли под золотыми. Мы услышали двойное биение двух невероятно сильных сердец; два лэнских колокола с подголосками.
Я вскочил, ринулся, но мои руки стиснули с обоих сторон – пожатьем каменной десницы. Махарет и Принц.
– Твоя сестра ее убьет…убивает!
– Разве не в этом суть данных ею обещаний? – холодно спросила Махарет.
– Спокойно, Римус, Селина знает, что делает. Они обе знают, – ответил мне Грегор.
Тем временем облики обеих женщин претерпевали изменения: краски Селины становились бледнее, Мехарет – ярче. Даже волосы участвовали в превращении: на наших глазах Селина стремительно седела. Даже ткань длинного прямого платья Мехарет: его гранатовый цвет стал густым и переливчатым, словно живой пурпур.
Наконец, обе поднялись и стали рядом, не размыкая рук. Вечно юная земная богиня – и старуха. Мало было седины: резкие сухие морщины рассекли лоб, как ножом, прорезали щеки, спустились от носа, ставшего похожим на ястребиный клюв, клещами охватили бледногубый узкий рот. Выцвели брови, набрякли веки, отчего в их разрезе проявилось нечто азиатское. Одни глаза оставались яростно, неукротимо юными, их синева была взята от неба перед самым рассветом. Нет, Селина была не старой. Она была… Древней. Селена, богиня Луны – это имя ей пристало теперь, ибо она была ныне как тонкий прямой клинок, вынутый из пышно украшенных ножен тела. И таков же был ее новый – и прежний – голос. Серебро и сталь, кровь и огонь.
Древняя подвела Мехарет к обеим рыжеволосым женщинам.
– Джесс, покажитесь ей ближе, прошу… Хорошо! А теперь, взявшая мои имена, отдай этой госпоже ее собственное. Ну, говори же! Твой язык не затерялся тогда в песке, он по-прежнему часть тебя. Смелее!
– А…Ар-рианрод, – пролепетала чуть слышно Мехарет.
Девушка всплеснула руками.
– Ты права, – кивнула Древняя. – Арианрод – Серебряное Колесо. Девственная мать. Принимаешь ли ты свое новое имя и то, что с ним связано? Скажи «да», непременно скажи «да».
– Да, принимаю, – прошептала Джесс.
– Теперь она, – костистая рука уперлась в грудь Махарет. – Кто она?
– Блодайвет.
– Верно. Быть ей сплетенной из цветущих ветвей и плодов, что на них произросли, стать ей прекрасной супругой многих сильных мужей, исполненной благого коварства. Ты берешь эти титулы?
– Беру, – ответила Махарет. – И благодарю.
– Прекрасно, поистине прекрасно. И вот последнее. Кто ты есть сама?
Мехарет обернулась к Древней, лицо ее исказилось, как в плаче, и я отчего-то подумал: по-прежнему ли красны ее слезы? Ведь она так давно не нуждалась в крови, хотя теперь получила ее с избытком.
– Я… Кто – я?
Мехарет отняла руку у Древней и положила ее себе на грудь.
– Угадай загадку, милая моя красота, – усмехнулась Древняя. – Освободи меня, наконец.
– Я Моравит, Старуха. Смерть-в-Жизни и Жизнь-в-Смерти.
– Ага! – воскликнула Древняя. – Моя взяла, моя!
Мехарет почти с рыданием оттолкнула ее и бросилась на шею сестре.
– Ну вот, вас теперь законная тройка. Тринити. Тримурти. Триада, – заключила Селена – нет, все-таки Селина. Теперь это была просто старая женщина, потерявшая всё, кроме возможности смеяться над жизнью и собою самой. – Живите дружно, несите свою ношу с готовностью и не ссорьтесь. Ради этого я всё отдала: и мою вампирскую суть, и божескую, и даже почти всё то, что осталось от человечьей. Все нити судеб – радуйся, пряха! Все искорки и блики света. Даже – в каком-то будущем смысле – глаза Торну подарила, хоть они скорее тебе пристали, Мать Великого Семейства.
Тут я высвободился из хватки Грегора и подошел к моей дочери.
– Разреши, я снова дам тебе Кровь. Я ведь точно знаю, что оттого не умру.
– И от меня возьми, – сказала Махарет; она так и застыла в сестринских объятиях, словно боясь малейшим шевелением разрушить чары. – Я думаю, никто из нас тебе в этом не откажет.
– Ребята, у вас что, крыша малость отъехала? – спросила Селина с прежней своей задиристой интонацией. – Да вы поглядите на меня – было б из чего консервы делать! И не беспокойтесь обо мне, в самом деле: я свою нынешнюю игру назубок выучила, и ей пока еще не конец.
– Давай, Грегор, лучше этот ларчик закроем, – деловито предложил Ролан. – Пока наши отцы и матери спорят. Нужно ведь и маскировку соблюдать.
Мы, трое мужей, только что приподняли крышку Мысленным Даром и готовились навесить ее на место, как я увидел, что внизу блеснула искра.
Не успел я сообщить о том, как Грегор, рискуя целостью пальцев и, кажется, умной своей головы, нырнул под самую тяжесть и извлек со дна крошечный золотой веер.
– Вот она, моя потеря! – торжествующе воскликнул он. – Я, когда брал Большой Наряд Селины, слыхал звон, да его не понял.
То было – клянусь! – утерянное третье звено ее волосного украшения. Над узкой пластиной с петлями, куда надлежало продеть «рога», сидела на задних лапах чудесно изображенная лиса, распушившая все свои девять хвостов. Лисица-оборотень японских легенд.
– Золотая кицунэ, – произнес он завороженно. – И впрямь – «скрепы и путы».
– Узы, – поправила старуха. – Надо же, под ними я имела в виду мой личный гроб. Ну, тот, где похоронили вещи, в которых одна из меня померла.
– Что ты…вы… говоришь, милая? – несвязно спросил я.
– Помните, папа Римус, о чем я предупреждала? Что у меня много жизней, и каждый раз, когда вы выпьете следующую, очередное сердце будет стоять на страже. Вот только все жизни и все имена мои скончались, осталось одно это.
– Если не совокупный Темный Дар, то что еще я могу подарить тебе? – спросила Махарет, которая все это время была погружена в раздумье.
– Какое имя, интересно, – в одно время с ее словами подумал Грегор. – Наверное, не полагается называть ее Селиной, как и прежде?
– Да нет, почему? – возразила она, – Истинное имя – штука тайная, спрятанная от сглазу. Кстати, Махарет и все-все: я ведь не пытаюсь вас перекрестить, это несерьезно. Только размечаю новое распределение ролей.
– Ты ответишь мне, наконец? – настаивала Махарет. – Не годится мне быть в долгу.
– Тогда вот что, – старая женщина протянула ей нашу находку. – Отыщи ей нового хозяина или хозяйку. Я, по правде говоря, думала для того отнять камею у Принца – но это было бы злое дело. Он счастливо избег такой участи своими стараниями.
– Как же мне искать?
– Не знаю, да и подсказывать было бы неинтересно. А смысл в ней есть, в этой лисичке. Только найти его нужно так, чтобы он стал твоим личным, а не «смыслом вообще». Бери!
Махарет прицепила лисицу к вороту.
– Благодарю тебя снова.
– Не за что, вот увидишь. Плату с вас троих ведь не мне брать пристало.
– А теперь мы пойдем наверх, – распорядилась Селина. – Тот путь, что был нам раньше заказан, теперь наш по праву.
Она подобрала свою куртку.
– Всё специфическое снимайте и бросайте – уж найдется кому подобрать. Больше пещер в нашей жизни авось не будет. Мы идем в гости к Большому Расколотому Зеркалу.
Интерлюдия седьмая. Ролан
Благополучно завершилось наше приключение или нет? Кто скажет! Римус и Грегор пьют вино, мне же по справедливости достается горький осадок на дне бутыли или бокала: это один из признаков, что и весь напиток может быть отравлен.
Я понемногу превращаюсь в Кассандру – безошибочно угадываю то, чему надлежит произойти, но никого не могу заставить себя слушать. Вообще не могу говорить.
Еще одно видение – в конце Ночи из Ночей, когда мы готовились к походу в Зал Церемоний. Почему-то я не придал ему особого значения, решив, что это усложненное повторение уже пройденного.
…Я, по-прежнему смертный мальчик, стою рядом с Теми, Которых Следует Оберегать моему Мастеру Римусу, но с обратной стороны: Акаша находится справа от Энкила (и по правую же мою руку), а не слева, как должно быть по древнеегипетскому канону, изображающему супругов. К тому же они развернуты лицом друг к другу, будто готовясь к единоборству. И какие они огромные, в два раза больше смертных! Ноги их купаются в воде.
Над поверхностью озера вдруг появляются широкие круглые листья со слегка зазубренным краем, бутоны: царственный лотос готовится к своему вечернему цветению, голубой лотос – древний символ Ночного Народа. Один цветок, особенно крупный, медленно распускается, похожий на пышную звезду. Но вот чудо! Из самой сердцевины встает крошечная живая девочка из сказки Ганса-Христиана, тонкая, как пестик, золотистая, точно зрелый початок маиса, ибо светлые волосы окутывают всю ее наготу. И она растет, возвышаясь над своим ложем, – растет и оформляется в невиданную и лучезарную красавицу, по сравнению с которой Священная Чета кажется застывшим мертвым камнем, потерявшим всякий внутренний свет. Святая Аньес. Оживший речной жемчуг. Венера, рожденная из раковины. «Это последняя картина моего любимого художника, – говорит некто за моей спиной голосом Мастера. – Больше он не писал ничего подобного до самой смерти».
Светлая Дева начинает свое движение вперед: шаги ее почти не пригибают листов, не колышут поверхности вод, настолько они легки. Как бы стараясь удержать равновесие, она расставляет руки так, что почти касается ладонями Родоначальников. И тут я догадываюсь, что идет она ко мне самому.
– Они ее раздавят. Оберегаемые убьют Деву, Мастер! – кричу я беззвучно.
И понимаю, что именно того она и добивается.
Глава восьмая. Снова Грегор
Из мифа мы прямиком попали в сугубую современность – и даже более. В проеме одного из выходов (хитрая дверь с кремальерой и чем-то вроде рулевого колеса) нам открылся широкий коридор, отделанный в стиле шикарной подземной конторы типа Пентагона, как я это понимал: матовые лампионы, стальные щиты от пола до потолка, заклепки на всех прочих местах, накачанные дяди в форме наподобие нашей и со стрелялками наперевес. Никаких прикинутых вудуистов, конечно. Однако по мере продвижения и, очевидно, пробуждения местных обитателей (ночами они, что ли, оживают?) местность всё более напоминала Рио во время карнавала или мой подопечный город в самый канун Великого Поста. Молодые люди в качественном твиде и однотонных галстуках и с красной феской на голове. Девицы в расшитых тебетеях, синих бархатных платьях до полу и серебряных цепях на груди. Парни от четырнадцати до девяноста в фирменных голубых портках и футболках с хулиганскими надписями. Самураи в штанах-хакама и куртках с широкими плечами, их подружки в белой форме для айкидо. Дама в вечернем платье, до того черном и маленьком, что ее самой, белой и прелестно сформованной, казалось что-то уж очень много. Стандартные бизнес-леди и бизнес-джентльмены в униформе, попадавшиеся не так редко, светились на этом фоне, как солнышко сквозь набрякшие грозовые тучи. Чинности и благопристойности тоже было хоть отбавляй. Из полуоткрытой двери нам под ноги выкатилась пара каратэистов, встала, поклонилась в пояс:
