Текст книги "Мы обещали не расставаться (СИ)"

Автор книги: Татьяна Медведева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Проходи, – сказала приветливо, когда он разделся, и провела в их с Алёшкой комнату.

В ней было всё необходимое для жизни и ничего лишнего: диван, раскладное кресло, шифоньер, стол, телевизор на невысокой специальной тумбочке. За диваном сооружён детский уголок, где шкаф с игрушками и столик со стульчиком. За столиком сидела Катюша в красном фланелевом халатике в мелкий горошек и лепила что-то из пластилина.

– Мой дядя приехал! – вскрикнула и бросилась в его объятия.

Он ловко подхватил девочку на руки и ласково прижал к себе, зарылся носом в её шелковистые почти смоляные волосы, распущенные до плеч, потом поцеловал нежно в тугую щёчку. И невольно подумал: вот это очаровательное создание – его с Тинкой продолжение, в ней они будут вместе всегда.

После вручения подарков Тинка ушла на кухню готовить обед, а Вадим остался играть с дочерью. Ему было весело и невероятно интересно. Катюша быстро осваивала новые игры и при этом забавно рассуждала.

– Вот мишка, – показала она на картинку на детском лото. – Он тоже любит спать в светлоте. Его мама не выключает свет, пока он не заснёт. А это курочка, она снесла яичко для магазина. А мы с папой будем красить потолок, – переключилась малышка на другое, – где покрасим – ходить не будем!

Жаль, что всё хорошее быстро кончается. После обеда Катюшка поспала часа два, вечером они с ней ещё поиграли. День пролетел – он и не заметил. На следующее утро Вадим улетел назад, в Ленинград.

Алёшка, узнав о приезде брата во время его отсутствия, неожиданно воспылал гневом.

–Тебе не надо было соглашаться на встречу! Он что будет приезжать, когда ему вздумается? И без меня? – раскричался на неё.

– Я не могла ему отказать, ведь приезжал всего на день, – оправдывалась сбитая с толку криком мужа Тинка. – И ничего страшного не случилось, всё прошло благопристойно. Мы пообедали на кухне, он поиграл с Катюшей и уехал вечером к друзьям. Со мной он не нежничал, Кате ни на что не намекал. Дядя и есть дядя. На что ты сердишься? Я не пойму!

Катя во время их разговора была у соседей, играла с их пятилетней дочерью.

– Я думал, что свершилось чудо – ты полюбила меня, – неожиданно стихшим голосом произнёс Алёша.

– Так и есть, я люблю тебя, – стараясь говорить как можно проникновеннее и увереннее, откликнулась Тинка.

Муж усмехнулся невесело:

– Но не так, как Вадима, скорее, как брата!

– Нет, конечно же, нет! – поспешно возразила женщина и сделала шаг навстречу к нему, чтобы обнять.

Алёшка не дал ей сделать этого, намеренно игнорируя её порыв, повернулся спиной и направился к двери их маленького в метр длиной балкона, которая скрывалась за плотной шторой. Открыв её, выглянул на улицу, где вовсю светило весеннее солнышко.

Как странно, после затяжных морозов ощущать приближающееся тепло весны, подумала Тинка, вдыхая свежий воздух, ворвавшийся в комнату с улицы. Всё вокруг оттаивает, только в их с Алёшкой отношениях, наоборот, на смену тёплому взаимопониманию приходят трескучие, всё замораживающие вокруг ссоры и недомолвки.

И всё из-за того, что Вадим узнал правду. И почему только люди утверждают, что горькая правда лучше хорошей лжи? Бывает же иногда ложь во спасение. У них был именно такой случай.

Если бы матушка Вадима не проболталась, а она этого бы не сделала, родись у Полинки ребёнок или окажись невестка послушной и уступчивой, никто бы ничего не узнал. Видеться им приходилось бы очень и очень редко.

И всем было бы хорошо жить в неведении.

Тем не менее внутренний червячок сомнения ей нашёптывал, что несправедливо было скрывать от Вадима рождение его дочери, и теперь получилось лучше, что всё открылось.

Но как вернуть в их дом мир и покой? Как убедить Алёшку принять неизбежное и не страдать впустую, мучаясь опасением, что теряет их? Да, так и есть: он боится, что станет ненужным ей и Катюшке. Мне надо быть к нему мягче, а ещё неплохо бы родить ребёнка, его биологического, надо ему предложить сегодня же ночью, тогда перестанет ревновать к Вадиму Катюшку.

С сегодняшнего же дня мы перестанем предохраняться, я забеременею. Ничего, что работаю на радио чуть более полугода, кому какое дело! Дети – это святое.

Если честно, у них с Алёшкой в интимной жизни не всё ладилось. Частые мужнины командировки, вопреки установившемуся мнению, отнюдь не придавали огня в их занятия любовью, напротив, способствовали всё большему охлаждению.

Тинка от него отвыкала, и как-то независимо от её желания к ней подкрадывались прежние мысли и воспоминания о первой любви. Нельзя сказать, что она их не гнала и не ругала себя за слабость. Но так получалось: если видела цветы, то приходило ощущение безмерной радости, испытанной при вручении Вадимом первого букета; когда звучали старые знакомые мелодии, под которые они с ним танцевали, внутри всё сжималось. А Катюшкины почти чёрные глаза… Как взглянешь – и думы об Алёшке сами собой убегают, а приходят о другом человеке.

Муж знать об этом не должен! Наверное, прав он, встречи Вадима с дочерью пусть лучше проходят в присутствии только его, без неё самой. Тогда постепенно всё вернётся к тем дням после их свадьбы, когда она без ненависти думать о Вадиме не могла. А к Алёшке чувствовала великую благодарность, казался ей спасителем. Он им и был.

– Мама, вы перестали сердиться друг на друга? – спросила тревожно Катюша, вернувшаяся от соседей.

Тинка не успела ответить, лишь погладила по мягким волосам дочки и взяла её тёплую ладошку, как вмешался Алексей. Прикрыв балконную дверь, но, не задвинув щеколду вверху, сказал довольно резко:

– На улице теплынь. Дочурка, мы идём с тобой гулять в сквер, на наше место! Вдвоём! – последнее слово подчеркнул.

– Нет! – возразила Тинка. – Она ещё не до конца выздоровела. А на улице, скорее всего, ветер!

– Она моя дочь! Я знаю, прогулка ей не повредит! – грозно заявил и, сердито схватив Катюшку за другую её ручку, решительно потянул к себе.

Женщина замешкалась, удерживая на несколько секунд дочку около себя за руку, но всё же отпустила – не разорвать же её! Как глупо – тянуть ребёнка в разные стороны! Быстро одела в тёплые штанишки и куртку. Муж хотел возразить против меховой шапки, но она даже не стала слушать, натянула её на Катюшку – зима ещё не сдалась. Дочка захватила с собой небольшой красно-синий мячик, который Алёшка привёз ей из последней командировки.

Проводив их, Тинка, взвинченная и обиженная грубой выходкой мужа, накинула на плечи пальто и вышла на балкончик, чтобы помахать дочурке.

Через некоторое время Алёшка с Катей показались внизу, выходя из подъезда. Не взглянув вверх на окно их комнаты и на неё, сразу же направились к дороге, которую нужно было пересечь, чтобы пройти к скверу.

Муж шёл вдоль дороги к переходу со светофором быстро, размашисто, дочка бежала рядом вприпрыжку. Он не взял её за руку – с тревогой и ужасом вдруг осознала Тинка. Никогда такого Алёшка не позволял себе. Брать ребёнка на улице за руку и не отпускать ни на минуту – было их твёрдым обязательным правилом.

И не закричишь на всю улицу! Просто-напросто бессмысленно кричать – из-за шума машин никто не услышит. «Возьми её за руки! – мысленно подавала мужу сигнал. – Пока не поздно, возьми!» Но Алёшка не ловил его, сосредоточенно шёл себе, чуть отвернув голову от ребёнка.

И не спрыгнешь с третьего этажа, только убьёшься. Надо бежать вслед. Уже рванулась было в комнату, но замерла, словно кто-то шепнул ей: «Стой!» Увидела, как Катюшка выпустила из рук мячик, тот покатился прямо к мчащимся машинам, дочка рванулась за ним. Алёшка, наконец очнувшийся, метнулся за ней. Тинка почувствовала ощутимо шлепок от удара и раздирающий детский вскрик, хотя из-за расстояния услышать их не могла.

Почти кубарем скатилась по подъездной лестнице. Добежав до места происшествия, увидела распростёртое на обледеневшей обочине дороги тело Алёшки, а над ним, скорчившись, сидела, как верная собачонка, живая и невредимая, по крайней мере на первый взгляд, её ненаглядная дочь и жалобно выла.

Тинка ощупала её всю и осмотрела, потом прижала к себе и стала беззвучно всхлипывать.

– Девочку не задела машина, – принялся её успокаивать какой-то мужчина из столпившихся вокруг прохожих, – я видел, как ваш муж весь удар принял на себя, он успел её схватить и повернуться так, чтобы она оказалась в безопасности, и не отпускал, пока не потерял сознание.

Не спуская с рук дочку, она наклонилась над Алёшкой, положила ладонь ему на лоб, он был тёплый, прислушалась к дыханию, вроде, дышит и пульс бьётся.

– Вызовете, пожалуйста, кто-нибудь «скорую»! – попросила громко.

– Не нужно «скорую», – откликнулся водитель, сбивший Алёшку, к его чести, он не скрылся, не бросил жертву в беде. – Машина скорой помощи придёт через час или полчаса в лучшем случае, а больница есть рядом, через квартал, я довезу его. Мужики, – обратился он к стоящим прохожим, – помогите мне осторожно положить пострадавшего на брезент и затащить его в машину.

Но поднимать не пришлось. Алёшка очнулся. Увидев Тинку, склонившуюся над ним, прошептал испуганно:

– Катюша?

– Я тут, папа, – пискнула дочка, прижавшаяся сбоку к матери. – Ты упал? Больно тебе?

– Жива! Слава богу! – выдохнул облегчённо Алексей, и у него невольно навернулись на глаза слёзы.

Он потянулся к ребёнку, Тинка инстинктивно содрогнулась и чуть отпрянула, потянув дочку к себе, прижала, не отпуская, и крепко сжала губы. Муж понял её реакцию и виновато потупился. Пожалуй, никто вокруг этого их краткого противоборства и не заметил. Только они вдвоём знали, что между ними произошло, кроме дорожного происшествия, ещё кое-что страшное: Тинке трудно будет забыть, как он вырывал дочь из её рук, так сильно, что ей пришлось отпустить, как это сделала родная мать в известной притче про двух матерей, отстаивающих право на одного ребёнка и тянущих его в разные стороны.

Алёшка, получив в споре дочь, обошёлся с ней небрежно, чуть не потерял её. Как теперь она может ему доверять? Как может не тревожиться, когда Катюша будет вновь с ним? Как не думать ей, что не свой у него ребёнок, вот почему он не такой внимательный, каким бы был со своим дитём? Своего не отпустил бы посреди улицы, в каком бы сердитом настроении не был!

В машину Алёшка сумел залезть сам. В больнице у него не нашли ничего страшного, но трое суток ему всё же пришлось полежать, так что праздник 8 марта он провёл на больничной койке.

Глава XXI

Иногда мы из мухи делаем слона, размышляла невесело Тинка, накручиваем себя всякими сложностями: из бегло брошенной кем-то фразы делаем настоящую трагедию, чей-то незначительный поступок наполняем большим смыслом, а ошибочное субъективное мнение принимаем за единственно верное. В общем, застопориваемся на чём-нибудь мелком и не даём себе задуматься, а может, всё гораздо проще – и фраза, и поступок, и мнение ничего не значат. Банан – просто банан, и масло, как его ни крути, не масляным не станет.

Надо жить проще. Не искать во всём подряд глубокий смысл, иначе можно скатиться до бесконечной обидчивости. По всякому поводу надувать губы – это не дело. Конечно, поступок Алёшки не из прекрасных, но он ей муж, от этого никуда не денешься. Придётся забыть и простить. Или, грубо говоря, насильно похоронить в глубине души. Тем более что он тоже переживает.

Грустно посматривает на неё. Ещё в больнице, когда Тинка пришла его навестить на второй день, попросил прощения. На словах она простила, обещала забыть. Но отчего-то не может. Как бы ни хотела, не забывается: в памяти то и дело всплывает тот ощутимый всем её существом удар машины, предназначенный для дочери. И ужас пробирает – после удара Катюшки бы не было!

С другой стороны, Алёшка мог бы погибнуть, спасая дочь. Он бросился за ней, как только увидел, что она в беде. Хотя беда не пришла бы, не психани муж и не выплесни своё раздражение на невинную девочку. Опять мысли бумерангом возвращаются к одному и тому же – к непрощению. И куда они могут её завести?

Впрочем, несмотря на внутренние переживания и натянутые отношения с Алёшкой, Тинка старалась в общении с ним не натягивать маску холодности, наоборот, была оживлённой, рассказывала о своих делах на работе, расспрашивала об его поездках. Он тоже делал вид, что у них всё прекрасно, лишь иногда в ярко-коричневых глазах мелькала печаль.

Что-то важное ушло из их близости, похоже, не стало искренности и доверия. А настороженность, которую они так старательно избегали, сопровождала их всё время и мешала принимать друг друга прежними.

Алёшка всегда мечтал делать весомые репортажи. Но приходилось заниматься небольшими информациями и мини-интервью. Он надеялся, что его направят в зарубежную поездку, даже энергично оформил документы на поездку в Югославию. Туда ездил летом с родителями после девятого класса по путёвке отдыхать.

Она его поразила мягким климатом, тёплым Адриатическим морем, альпийскими озёрами, изумительными водопадами. И язык, сербский, более или менее понятен, – из славянских. С помощью разговорника, да и без него преспокойно общался там с населением. К тому же хорошо знал английский и французский, недаром в школе с иностранным уклоном учился.

– Мне обещали при случае командировку туда, – похвалился он Тинке ещё перед Новым годом.

В ожидании поездки он рьяно взялся за языки, ходил то и дело с наушниками, слушая английскую и сербскую речь.

В начале апреля прилетела в Москву Зосимчик, всё такая же энергичная, эмоциональная и болтушка. Удивительно, но у неё с необщительным и угрюмым Степаном завязался роман. После смерти жены в автомобильной аварии он, пожалуй, ни с кем из женщин не заводил никаких отношений и вообще не сказал и пары слов без необходимости и по доброй воле. А с Розой разговорился. Мало того, даже съездил к ней в Смоленск, правда, в командировку в составе съёмочной группы, зато с маленьким сыном в придачу, которого с нетерпением встретила Зосимчик утром и взяла к себе, а потом, вечером, и отца приняла у себя на квартире.

А теперь явилась в гости к Степану. Оказалось, он сделал ей предложение, она приняла. Свадьбу решили сыграть летом. Но Кирюша с момента совместного пребывания с Розой в больнице называет её уже мамой.

Зосимчик была в курсе дел многих их однокурсников: переписывалась с ними и звонила.

– Представляете, Сашка Давиденко, который говорит-то штампами, а уж пишет и подавно, стал редактором газеты, – поделилась она с Тинкой и Алёшкой, – прислал мне газету со своим материалом о выступлении одной певицы. Расписывает, как чудесно та пела на концерте, и добавляет: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». И это о певице! А ещё в конце: «Нам, в редакцию, позвонили благодарные зрители и со слезами на глазах благодарили певицу». Как только он увидел по телефону слёзы?

А Тинка поведала, как весь её журналистский коллектив радио вызвали в горком партии.

– Мы подумали, что нас будут поздравлять, потому что перед этим позвонили из союза журналистов – наше радио победило в соцсоревновании по освещению темы труда. Пошли туда торжественные и радостные. А нам там дали нагоняй за то, что плохо поднимаем производственные темы. Вернулись на работу хмурые и мрачные, не успели раздеться, как выяснилось, нас снова в горком вызывают. Оказалось, приехали из союза журналистов награду вручать. Вот так нас в один день обругали и наградили за одно и то же! – со смехом закончила Тинка.

Об отношениях с Алёшкой она в разговоре с подругой не стала упоминать. Ещё и сама не разобралась в них. Зосимчик не поможет распутать клубок их размолвок, скорая на расправу с обидчиками, тут же кинется на её защиту.

А ведь у него есть своя правда, своя причина не доверять Тинке. Наверное, его интуиция тоже работает вовсю, как и её, ведь, в сущности, она никогда не забывала о Вадиме. Просто задвинут он был в сердце в дальний уголок. А как представился случай, его образ вновь заполонил почти всё её сознание.

Нельзя было ей выходить замуж за Алёшку. Поссорила братьев, сама не очень счастлива. Почему же всё-таки умное решение приходит опосля, а не сразу? Почему не захотела поехать в Караяр? Отчего не отказалась от Алёшкиной помощи? Просто-напросто хотела этим досадить Вадиму, который предпочёл ей Полинку. И наказала себя, лишив при этом Алёшку права на собственное счастье.

После отъезда Зосимчика на работу к Тинке неожиданно явилась молодая женщина. Стройная высокая её фигура обтянута была красивым чёрным плащом, волосы до плеч выбелены пергидролем.

– Вы меня не узнаёте? – спросила, пытливо уставившись на Тинку.

Посмотрев внимательнее на миловидное лицо с мелкими чертами, та отрицательно покачала головой.

– Простите, не узнаю. Пожалуйста, напомните мне, – сказала смущённо, возможно, это кто-то из тех, у кого когда-то брала интервью.

– Я Морин, девушка Алексея Кравченко, – назвалась женщина, многозначительно выделив имя мужа Тинки, скорее всего, намеренно. – Я видела вас как-то на студенческой вечеринке, мне Алёша вас показывал.

– А вы, наверное, с философского факультета? – догадалась Тинка.

– Училась там, – согласилась собеседница, – Теперь работаю в Калуге.

Не дожидаясь вопроса, что ей нужно здесь, в радиостудии, и от Тинки, пояснила:

– Мне Алексей сказал, где вы работаете, вот я и нашла вас. Кабинет подсказал вахтёр. Мне нужно с вами поговорить.

– Зачем? – удивилась Тинка, почувствовав, как тревожное волнение охватывает её.

Происходило явно нечто из ряда вон выходящее.

– Муж сейчас в командировке, – начала она, чтобы не молчать.

– Знаю, в Туле! – перебила её, так называемая, Алёшкина Морин. – Мы с ним видимся!

Всё интереснее становится, усмехнулась невесело Тинка про себя. О встрече со своей бывшей подружкой муж никогда не рассказывал.

– И как часто? – машинально поинтересовалась.

Женщина поправила пояс плаща. Руки у неё дрожали, значит, волнуется. Тинке бросилось в глаза, что не так уж она и юна, чтобы поступать безрассудно, похоже, старше их с Алёшкой на лет пять.

– Так часто, как можем! Уже полгода! – отчуждённо, чуть ли не саркастически отрезала она, всем своим видом показывая неприязнь, словно Тинка перед ней в чём-то виновата. – Он скрывает нашу связь от вас! Из-за дочки, бросить её не хочет. А вы сами для него ничего не значите давно. Так что должны оставить его и дать ему шанс стать счастливым!

Она выговаривала фразы чётко, размеренно, одновременно и быстро, как будто заучила их наизусть заранее.

Неужели я сплю или так нехорошо мечтаю – мелькнула такая мысль в голове потрясённой Тинки, прежде чем боль и обида захватили её. Даже невольно потянулась рука к талии, чтобы ущипнуть себя – не сон ли это? Её вдруг заколотило всю.

Ну вот и дождалась того, что ожидает многих жён, игнорирующих мужей. Но она-то не игнорировала раньше, была хорошей и верной женой, пока несколько месяцев назад Вадим не «свалился» на них со своим «прозрением» в отношении Катюшки.

Неужели права тётушка, когда говорила, что у всех командированных, моряков и военных в разных местах, где те бывают, заводятся любовницы. Совсем не похоже на Алёшку. Он же весь как на ладони, вот Вадим скрытен и непредсказуем.

– Ну так как? Что вы решите? – бесстыдно наступала на неё женщина.

Тинка взорвалась.

– Никак! – громко крикнула и резко открыла дверь кабинета, показала на выход рукой и скомандовала в том же тоне, но с чувством собственного достоинства: – Прошу вон, пожалуйста!»

«Морин» прищурилась и, усмехаясь, взглянула Тинке в глаза, казалось, что-то хотела сказать. Но только пожала плечами и важно направилась, как советовала секретарша в фильме «Служебный роман», выпрямив спину, «грудь вперёд, плечи назад» и «от бедра», не попрощавшись, к выходу. Уже в дверном проёме оглянулась и, скривив губки, произнесла:

– Странно, вы испытываете боль, а я не сомневалась, что вы его не любите!

Тинка промолчала, подошла и закрыла за нежданной посетительницей дверь. Она была в смятении: не знала, верить или не верить этой девице. И как ей теперь поступить? Почему мужчины такие ненадёжные?

Раньше дала бы голову на отсечение, но не поверила в Алёшкину неверность. Он всегда был ей откровенно рад, при встрече загорался довольной улыбкой, а глаза теплели.

Теперь уже не знает, как всё на самом деле, где правда, а где ложь. Мир перевернулся вверх тормашками. Стабильность и уверенность, привычные и ежедневные, исчезли из-под ног.

Как теперь ей поступить? Интересно, в курсе ли Алёшка планов своей философини? Или она действует на свой страх и риск? Но всё равно откуда-то ведь ей известно о его поездке в Пензу и про дочку. Если не сам рассказал, то кто? Никто не мог, только сам. Выходит, они всё-таки общались. И как близко? Является ли она его любовницей? Ежели так, то какой же он лицемер! Голова пухнет от вопросов.

При всём её возмущении, сама не зная почему, Тинка сомневалась в измене Алёшки. Нет, он любит её – просто противоположное немыслимо! Всегда ей говорил об этом. И не способен обманывать, как зеркало, в котором всегда видны все достоинства и изъяны.

Можно сойти с ума, если замкнуться на думах о «Морин» и её выдумках о любовных с Алёшкой отношениях. Тинке очень хотелось поверить, что шуры-муры мужа на стороне – злобные выдумки ожесточённой от неразделённой любви девицы, обычные враки, словом, чушь или муть голубая. И она решила подождать его приезда. Наверняка у него есть разумные объяснения.

Однако её терпения едва хватило дождаться возвращения Алёшки из командировки. Как только он переступил порог квартиры, ещё до конца не разделся, успел лишь снять обувь, она повела его в их комнату и начала разговор. Перед этим отвела Катю к Степану, сказала, поговорить хочет с мужем наедине.

– Хочу знать, что происходит? – встала перед ним, по-боевому уперев руки в бока.

Невольно отметила: муж ни капельки не удивился, словно ждал такой наступательной реакции. Впрочем, выглядел напряжённым и слегка растерянным.

– Что я должен сказать? – пробормотал, явно нервничая.

– Почему ко мне приходила твоя дурацкая Морин и правда ли, что ты с ней уже полгода встречаешься украдкой? – раздражённая его осведомлённостью, Тинка прямо задала так мучащие её вопросы.

– Значит, она побывала у тебя? – вопросом на вопрос ответил сухо, как будто это обычное дело – сталкиваться жене с его любовницами.

– Это правда – ты с ней встречаешься? – с тихим бешенством повторила вопрос.

– Это неважно! – уходя от прямого ответа, буркнул Алёшка, а потом добавил хладнокровно: – Можешь не сомневаться: семья – у меня всегда на первом месте! С кем бы я ни встречался!

От наглости такой Тинка чуть не задохнулась. Её затрясло от разочарования и обиды. Как он смеет измываться над ней! Надо же, будет заводить любовные отношения, с кем захочет, а семья останется его тылом и оплотом! Как только она не заметила эти его прохиндейские замашки! Ему всё равно, что я, что другая. Конечно, в последнее время у них не всё гладко идёт. Разве это повод к измене? Да и получается, он нашёл этот предлог гораздо раньше, ещё до их раздоров – полгода назад.

– Ты поступаешь непорядочно и подло! – яростно крикнула. – Полюбил свою Морин, надо было сказать, мы ведь именно так договаривались! Не скрывать друг от друга. А теперь тебе лучше уйти, я не хочу тебя видеть!

– Тихо! – остановил её крик Алёшка, недовольно подняв перед собой ладони. – Не надо кричать, мы – взрослые люди, можем спокойно договориться.

Тинка не узнавала мужа, куда только подевалось его добродушие. Превратился в хитрого и изворотливого ужа, хотя нет, беспринципного, поскольку даже изворотливостью старается не утруждать себя. Не стыдясь, открыто заявляет о своей двойственной морали: будут у него женщины на стороне – и точка, а ты, жена, терпи! Никогда этого не будет! Тинка гордо вздёрнула подбородок и с презрением посмотрела мужу в глаза.

– Хорошо! – сказал он с угрюмым видом. – Если настаиваешь, уйду на время. Пока не успокоишься! Буду жить у одного из наших сотрудников, сниму у него комнату.

Повернулся резко к шкафу, вытянул из своего отдела кое-какую одежду и сложил её в неразобранную после командировки сумку.

– Попрощаюсь с Катюшей, – голос его дрогнул. – Оставлю адрес на всякий случай, завтра позвоню.

Тинка потерянно смотрела, как он уходит. Обнял дочку, накинул на плечо лямку сумки и, не оглянувшись на неё, вышел за дверь.

Ей показалось, сейчас небо с грохотом упадёт и придавит их дом – огромная тяжесть навалилась на неё. Как же всё-таки несправедливо обходится с ней судьба!

Глава XXII

Утро ничего не изменило. А чего она ждала: позвонит Алёшка и скажет, что шутку злую с ней сыграла его Морин, а он в действительности чист, как стёклышко.

Ничего Тинка не понимала. Многое, к сожалению, оказывается в жизни не таким, как кажется. Вот один Кравченко Алёша – добрый душевный весельчак, а вот и другой – притворщик и обманщик, как будто два разных человека, как небо и земля. Один светлый, родной и близкий, другой тёмен, как ночь, чужой, непонятный и далёкий.

Могла ли она положа руку на сердце сказать, что такого раздвоения можно было ожидать? Нет, конечно же, нет! Никаких знаков приближения изменения внутренней сущности Алёши она не заметила. Ничто не настораживало. И не ждала от него никаких подвохов. Это почти то же самое, что ожидать от Зосимчика, а вдруг она станет стервой. И ей нельзя будет верить. Такого просто не может быть!

Но в то же время разочаровывалась же она в Милочке, когда та, считая себя покинутой Вадимом, устраивала Тинке подлости.

Муж всё-таки позвонил утром. Она только что пришла на работу. Как ни странно, голос его был радостно-возбуждённым, как с гуся вода, подумала Тинка.

– Свершилось! – кричал он в трубку. – Меня направляют в Югославию. Сегодня утром в Черногории произошло сильное землетрясение. Один из корреспондентов заболел, и меня взяли вместо него в группу, буду собирать информацию. Я лечу! Валентина, прости меня. Когда вернусь, мы поговорим. Хорошо?

Тинка кивнула, словно он мог увидеть по телефону, и едва выдавила из себя:

– Хорошо!

Большего не смогла произнести: ни «до свидания», ни «счастливой поездки», ни «береги себя», что говорила обычно перед его командировками. Слёзы обиды перехватили горло. На том и закончился их разговор.

В Черногории творилось что-то несусветное – настоящий кошмар! По центральному телевидению демонстрировались кадры, можно сказать, кромешного ада: рушились дома, города и посёлки, всё в дыму и пыли. И среди всего этого мечутся люди от страха, боли и горя, потерявшие близких и оставшиеся без крова. Было много жертв и раненых.

А Алёшка был там, Тинка не сомневалась, он в самом пекле, ведь для этого в Югославию и поехал, чтобы всё увидеть и рассказать людям. Его самого видела на экране всего раз, хотя каждый вечер сидела у телевизора и смотрела все новости.

К несчастью, землетрясения в Черногории не прекращались. И сердце Тинки болело по мужу, несмотря на большую обиду, нанесённую им. Предчувствие чего-то плохого, что непременно должно случиться, угнетало и не давало спать.

И не обмануло оно её. Тёплым апрельским утром на работу позвонили с телевидения. Сначала ничего не поняла, хотя в телефонной трубке была прекрасная слышимость и голос был разборчивый, ясный. Переспросила, что ей хотят сказать. Тинке ещё раз повторили:

– Ваш муж погиб, произошёл несчастный случай. Он помогал откапывать попавших под завал людей, и вдруг обрушилась стена… В пиджаке его были документы.

Тинка вся обмерла и заледенела, как только смысл сказанного дошёл до неё. Человек в трубке говорил, говорил, а до неё больше ничего не доходило.

«Алёшки больше нет в жизни!» – билось одно в голове. Не ужасно ли это?! Ей хотелось кричать на весь мир во весь голос. Он ушёл навсегда – жизнелюбивый балагур с задорной хитринкой в глазах, удалой барабанщик и вечный выдумщик, талантливый журналист! Справедливо ли это! Талант его не раскрылся ещё до конца, только-только парень приступил к осуществлению своих целей, как жизнь его оборвалась в 23 года! Почему судьба допустила такое? Это неправильно!

И любовь… Был ли счастлив с ней, которая в сердце оставляла уголок для другого? И непросто другого, а его брата.

Чувство вины усиливала боль от потери. Она уже забыла об его измене и то, что собиралась с ним разводиться, как только вернётся из Югославии. Это стало неважным.

Теперь всё не имело смысла. Говорят же, всё можно изменить и исправить, кроме смерти. Человек уходит из жизни и уносит с собой все возможности: поговорить, позвонить, обнять и простить, найти выход из ситуации, докончить начатое дело… А у продолжающих жить долго ещё останется ощущение, что он на земле. И будут возникать то и дело порывы: вот это хочу рассказать ему, а это его бы порадовало!

Увы, встреч уже не будет никогда. Тинка вздрагивала каждый раз, когда кто-нибудь произносил Алёшкино имя. И нестерпимо хотелось топать ногами и кричать «Идите вы все куда-нибудь!» каждый раз, когда люди, выражая соболезнование, принимались надоедливо выпытывать подробности, словно в момент гибели она с ним была. Ей казалось, что в следующий раз больше уже не выдержит, сердце её разорвётся, как только спросят, как умер её муж.

Настоящим спасением стал для неё звонок от родителей Алёши. Они пригласили приехать вместе с Катюшей к ним, в Ленинград. Поскольку гроб с их сыном привезут туда, там и будут хоронить. Тинка не спорила, она вообще плохо соображала в похоронных делах, тем более пребывала в прострации.

В Ленинград решила прилететь из Смоленска и Зосимчик, Степан взялся сопровождать Тинку с дочерью из Москвы.

Поздно вечером, когда Катюша уснула, а рядом с ней на диване забылся сном измученный навалившимся горем Василий, Тинка с матерью Алёши сидели на кухне, пили чай и разговаривали. Точнее, больше Светлана говорила, вспоминая, каким был доверчивым и забавным сын в детстве. Наверное, в разговорах о нём она забывала о своём горе.

Постепенно перешла на воспоминания о своей молодости.

Влюбилась в Сергея, как только тот приехал на побывку домой после войны. Светлана тогда только вернулась из эвакуации в Казахстан, где вместе с другими одноклассниками училась в школе. А мачеха оставалась в Ленинграде всю войну. Дом их, к счастью, не пострадал после бомбёжки. Вернулся с войны и отец Светланы, весь израненный, но на своих ногах. Долго он не прожил, умер в 50-е годы.

Сергей был красавец, он и сейчас такой, женщины млели от одного его взгляда, а ей было всего семнадцать, оставалось учиться в школе ещё год, просто малявка по сравнению с его поклонницами. Однако, увидев её после долгого расставания, он посчитал необычайной красавицей и влюбился. Её свежесть, искренность, жизнерадостность, свойственные юности, поразили его.