Текст книги "Мы обещали не расставаться (СИ)"
Автор книги: Татьяна Медведева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)
– Перестань кричать! – снова одёрнула её сестра.
– Буду кричать, буду! – заупрямилась девочка.
– Перестань лаять! – не сдавалась Тинка.
– Буду лаять, буду! – как попугай, повторила Ритка и, поняв, что попала в ловушку, расставленную сестрой, рассмеялась.
Вадим любил бывать в семье Масловых. Они жили по-простому, без излишеств и праздности, но весело и со своим доморощенным кодексом и семейными традициями. У каждого были обязанности, и попробуй не выполни – все страшились этого, однако никто не мог бы сказать, что бы было, если кто-то пренебрегал бы своими обязанностями по дому. Просто никто такого не допускал. Когда не успевали одни, другие беспрекословно доделывали за них, чаще всего старшие. Безусловно, споры и обиды были и в этой большой семье, всё-таки у всех разные характеры, неодинаковое видение мира. Впрочем, они, словно летние дожди, проходили быстро и, как говорится, не без смеха сквозь слёзы, причём не горькие и короткие слёзы. Хмурились и обижались подолгу друг на друга Масловы редко.
Ему так и не удалось стать частью их семьи, хотя он всегда хотел этого. И даже не сомневался, что так и будет. Но сложилось совсем иначе.
Глава XVIII
Мужчины как дети, думала Тинка, отправляясь с дочкой на прогулку во двор. Не перестают забавляться своими прежними игрушками. Что их заставляет это делать? Поиск эмоциональной разрядки, защитная реакция от скуки обыденной жизни или воспоминания о детстве или юности? Как ни объясняй, всё равно выходит, не наигрались в своё время.
Завтра, в понедельник, им лететь в Москву, для общения с родственниками остаётся лишь сегодняшний воскресный день. Две бабушки, ленинградская и свердловская, отец и мать соскучились по Алёшке, нет, чтобы с ними отводить душу, но он помчался к одному из старых друзей по студенческому ансамблю, чтобы в его гараже побарабанить всласть. И ничто не могло остановить, азарт захватил его в тот же миг, как только позвонил ему друг. Тинка не то что подуться, а даже выказать своё недовольство не успела – умчался сломя голову.
Пришлось ей отдуваться за него, вести разговоры с бабушками. Хорошо, что Катюша запросилась перед сном погулять, избавила от допроса двух пожилых дам, которые в подробностях хотели узнать, как они с Алёшкой устроились в этой многолюдной боярской Москве, где яблоку негде упасть.
На дворовой детской площадке Тинка уселась на пустую скамейку, подняла у кожаного пальто с меховой подкладкой капюшон, чтобы порывы ветра не прокрадывались в уши под шапочку. До зимы ещё полмесяца, но снега выпало в Ленинграде навалом, и морозы пошли нешуточные. Катюшка постоянно в движении, ей, скорее всего, тепло, вон вся раскраснелась, катается с другими ребятишками с горки на картонке. И укутана она неплохо – в утеплённый комбинезон, стёганое пальто и меховую шапку.
Ей так хотелось провести сегодняшний день с мужем, чтобы он каждую минуту был рядом, отвлекал бы от неправедных мыслей. Со вчерашнего дня в неё вселилось тревожное беспокойство, оно всё росло и росло, а способность думать о чём-то, кроме Вадима, ослабевала.
Она гнала все думы о нём, он больше меня не интересует, у нас разные жизненные дороги, убеждала себя и намеренно заставляла себя размышлять о чём-нибудь другом. Напрасно, мысли не желали слушаться и уступали воспоминаниям о вчерашнем поцелуе, печальных тёмных глазах. Лицо его выглядело жёстче, чем четыре года назад. Ни усов, ни бороды, но казался старше своих лет.
И как можно его забыть, если каждый день перед ней копия Вадима. Чем старше становилась Катюшка, тем больше походила на него. Конечно, многое она переняла и от Алёшки – жесты, привычки, но написанные ей на роду черты стали всё больше проявляться.
Несмотря на отцовские предупреждения, Вадим поехал к Алёшкиному дому, вернее бабушкиному: он слышал, что молодая семья остановилась у бабушки, ибо квартира у неё была вместительнее, к тому же у супругов Кравченко разместилась их мать из Свердловска. В театр ему нужно было после 16 часов, так что надеялся успеть поговорить с Алёшкой и Тинкой.
Я только сообщу им, что знаю о Кате и хочу изредка с ней общаться, размышлял Вадим по дороге, не буду настаивать, чтобы дочь познакомилась с правдой, пока не станет совершеннолетней, поступлю, как отец. Раз я пошёл его дорогой, иного выхода у меня нет, невесело вздохнул Вадим.
Во дворе неожиданно и чисто случайно заметил на скамейке Тинку, пристально уставившуюся на играющих у горки детей. Наверное, среди них есть Катюша, догадался он, но не мог её определить, потому что малышей её возраста было примерно около десяти и все одеты почти одинаково.
– Привет! – на его голос девушка вздрогнула и испуганно перевела взгляд на него и несколько секунд удивлённо смотрела, словно не узнавала.
Вадим уселся рядом, она машинально чуть отодвинулась.
– Зачем ты пришёл? – спросила настороженно. – Прощения попросить? Не нужно этого делать.
Он без сожаления покачал головой и улыбнулся грустно одними губами.
– Нет, я не раскаиваюсь, – сказал твёрдо, – мне безумно хотелось обнять тебя, и я это сделал, хотя понимал, что ты чужая жена. Раскаиваться за счастье, пусть длиной всего в несколько мгновений, было бы нечестно и скверно. Не бойся, я больше не позволю себе такого! – угрюмо помолчал и хрипло произнёс: – Но всё-таки я виноват перед тобой во многом. Поступил как узколобый болван, да что там, как настоящий подлец. Я предал нашу любовь! И судьба посмеялась надо мной и наказала двойной расплатой.
– Не надо разыгрывать трагедий! Ты не на сцене! – нетерпеливо, с возмущением перебила его Тинка. – Всё в прошлом! И забыто! Ты должен понять это. Мы идём разными дорогами с другими попутчиками, пути наши больше не пересекутся и не должны пересекаться. – В голосе её появились убеждающие нотки. – У каждого жизнь своя. Я приспособилась к ней, полюбила другого. И тебе следует научиться тому же и полюбить жену, а не врываться в мою жизнь, когда вздумается.
– Я никогда не полюблю Полинку! – проговорил Вадим, чётко выделяя каждое слово, потом вздохнул глубоко и уже спокойно продолжил: – На следующей неделе подаю на развод. Хочу сообщить тебе, она никогда от меня не была беременна, и никакого выкидыша у неё не было. Всё это придумала, чтобы развести нас и заполучить меня! Вчера она в этом призналась
Тинка невольно ахнула и взглянула на парня сочувствующе, но вспомнив, как сам он поступил с ней – необоснованно обозлился и, не простившись, уехал на юг, а потом изменил, – не дала жалости развиться, можно сказать, придавила её на корню. Впрочем, и злорадствовать тоже не стала – это и её боль. Обман Полинки аукнулся всем троим.
А как всё могло бы закончиться, не обмани их Ардова своей придуманной беременностью? Возможно, Тинка обиделась бы на измену, если бы, конечно, Вадим в ней признался, и простила, узнав, что сама ждёт ребёнка. Только прощение, скорее всего, не длилось бы долго, её бы жгла постоянно обида, затаившаяся в душе. Она знала себя: предательство нелегко прощает. Поэтому итог измены был бы такой же – расставание.
– Она тебя так сильно любила? – в голову ей пришёл неожиданно этот вопрос.
– Не меня, а себя она до жути любит! – сердито откликнулся Вадим. – Вернее, она из тех, кто не только любят себя в других, но ещё и ненавидят себя в других. Что-то вроде этого говорил когда-то немецкий учёный Лихтенберг, кажется, в восемнадцатом веке. Но с Полинкой он в точку попал. Впадает в ярость и начинает жульничать, когда не ощущает поклонения, если ей его хочется от кого-то. Она не способна любить глубоко и преданно, изменяла мне напропалую.
– А ты не изменял ей? – вскинулась Тинка.
– Нет. Только мысленно, когда думал о тебе…Прости, я не знал, что ты забеременела от меня. Мне мама сказала только вчера. Это было бы для меня спасением от нежеланной свадьбы. А мы бы с тобой поженились.
– Что? – отшатнулась, как от удара, Тинка. – О чём ты говоришь? – Испуганно уставилась на него.
– Я знаю, Тиночка, Катюша – моя дочь. И очень рад этому! – тихо сказал и взял её за руку, взглянув прямо в растерянные глаза.
Наконец, девушка сумела овладеть собой.
– Ты ошибаешься, – возразила как можно увереннее. – Катя – моя дочь и Алёшки, что бы там ни утверждала твоя «прекрасная» мамочка.
Вадим пропустил мимо ушей мамочку с язвительным «прекрасная», будто не слышал, выложил ей то, что рассказала им с отцом мать. Тинка слушала отрешённо, не перебивая. Мало-помалу приходила в себя, но не в боевой настрой, а в состояние неизбежности.
– Мама, конечно, сглупила, отговорив тебя от встречи со мной. Она поступила, как ей казалось лучше. Жаль, ты её послушалась, тебе надо было быть настойчивее, ведь это же мой ребёнок, это я, не Алёшка, должен был позаботиться о нём. Но я тебя не виню, ты в отчаянии бросилась под защиту моего брата, – с болью в голосе произнёс Вадим.
Непроизвольно она хотела съязвить по поводу благих намерений его матери, однако пришлось бы употребить слово «аборт» рядом с дорогим именем Катюша, и мысль об ехидничании мигом выветрилась из головы. К тому же как раз в это время дочка подбежала к ним. Девочка приветливо поздоровалась с Вадимом. Улыбнулась чисто и трогательно, показав свои крепкие зубки, и личико тут же засияло искренностью и теплотой. Сердце Вадима ухнуло, вот так же улыбалась ему когда-то Тинка в их лучшие времена. И душа наполнилась безграничной нежностью к этому маленькому человеку – его дочери.
Она очень сильно похожа и на него. Глаза у неё мои и нос, несомненно, и волосы, как он помнил, чёрные, как у него, сейчас они были засунуты под надвинутую на лоб шапку. Он словно впитывал её всю в себя, стараясь понять и запомнить каждую чёрточку. Девочка, почувствовав особое внимание с его стороны, доверчиво спросила:
– Вы мой дядя? – и потянулась к нему, чтобы обнять, чего не делала прошлым вечером ни разу, хотя побывала на руках почти всех родственников, наверное, ощущала его холодность.
– Да, – хрипло ответил Вадим, – я пришёл проведать тебя, маму и папу. – И ласково поцеловал дочку в холодную щёчку и прижал к себе бережно.
Катюшка недолго пробыла в его объятиях, через мгновение вывернулась и обратилась просительно к матери, чтобы та позволила ей ещё поиграть с ребятами, хоть самую чуточку. Когда мать кивнула, девочка живо побежала к горке. Крепенькие её ножки передвигались быстро и уверенно. У Вадима защемило в сердце: слишком редко придётся ему видеть её любые шаги, Алёшка не позволит, чтобы брат надоедал им своей персоной, да и он сам, окажись на его месте, не очень был бы рад делиться вниманием законных жены и дочери.
– Поверь, я не хочу доставлять вам с Алёшкой переживания! – обратился он к Тинке умоляюще. – Понимаю, сам упустил тебя и дочку, вернуть уже не смогу. Правильно ты сказала, нам пора каждому жить своей жизнью, я смирюсь, обещаю. Прошу лишь одного: разрешите мне видеть дочь хоть иногда. Поговори с Алёшкой. Или мне самому это сделать? Как ты считаешь, что будет лучше?
Вечером Тинка не стала рассказывать мужу о приходе Вадима, оставила разговор на потом, когда прилетят в Москву. Алексей был сильно возбуждён встречей с бывшими партнёрами по любимому увлечению. Собралось в гараже их трое, солист уехал в Пермь по распределению. Похоже, они с большим размахом оторвались от души: проиграли все свои любимые мелодии, ну и, судя по захмелевшему Алёшке, набрались вдоволь пива.
Муж за прощальным семейным чаепитием ещё держался, с трудом поддерживая разговор, но как только отец с матерью и свердловская бабушка покинули квартиру, ему стало плохо. Его затошнило и стало рвать. Организм яростно отторгал пиво и всё, что с ним попало в него.
– Ну, милый мой! Назюзюкался! – сказала осуждающе бабушка Екатерина посеревшему лицом внуку после того как он едва приплёлся из туалета и лёг на диван в гостиной. – Если так будешь напиваться, то алкоголизм не за горами. Втянуться – раз плюнуть!
– Я не алкаш! – жалобно захныкал ослабевший Алёшка. – Валентинка, подтверди!
– Он, наверное, отравился чем-нибудь, – предположила Тинка. – Или слишком много выпил, а может, у него аллергия к пиву. – И поспешила на кухню, чтобы заварить ему свежий чай.
Услышав знакомое слово, Катюшка сразу встрепенулась – у неё недавно была сильная сыпь от апельсинов, которую врач определил как аллергия на цитрусовые – подошла к отцу и стала гладить его по голове.
– Бедный папочка, у тебя будут от пива бобочки и вавочки на лице, – искренне жалея, приговаривала, – мы их не будем чесать, мы их смажем зелёнкой и оденем варежки на ручки, чтобы они не царапались ночью. Ты уж потерпи!
– Хорошо, моя радость! Потерплю! – откликнулся на ласку слабым голосом Алёшка. – С тобой мне сразу полегчало. Не то что с бабушкой! – покосился он обиженно на хмурую бабушку Екатерину, сидевшую напротив в кресле.
– А ты не пей, если не умеешь пить! А то нажрался как свинья, – проворчала в сердцах та.
– Папочка, не волнуйся, – успокоила дочка отца, – я научу тебя пить! Ты будешь нажираться не как свинья.
Тинка, вернувшаяся в гостиную после того, как поставила чайник с водой на плиту, услышав этот разговор, звонко рассмеялась. Её смех подхватила оттаявшая от злости бабушка, её раздражительность прошла. Принялась подхихикивать им и ничего не понявшая Катюшка. Одному Алёшке было не до смеха, он прикрыл обеими ладонями рот и помчался стремглав в туалет, откуда тотчас же послышались характерные для рвоты звуки.
– Папе тоже, наверное, смешно, – предположила девочка, – он смеётся в туалете один. Боится бабушки, наверное. Бабуля, ты его больше не ругай.
Глава XIX
Частые командировки осложняют личную жизнь, заметила когда-то тётя Рита, объясняя, почему профессия журналиста неудобна для семейных людей. У Алёшки начались бесконечные поездки по городам, сначала Московской области, а потом и в другие места. Почти каждую неделю он с оператором куда-нибудь отправлялся в поиске новостей. Материала наснятого обычно привозили много, а в эфир выходило после монтажа буквально на несколько минут.
Иногда Алёшка ворчал:
– Бегаю, как взмыленная лошадь, ночи не сплю, размышляю, как же поинтереснее подать факты, а нужно-то всего сообщить сухо где, что и когда случилось, никаких комментариев или говорить о нескончаемых процентах выполнения плана такого-то предприятия. Неинтересно работать. Лучше уж уйти в газетчики.
Тем не менее телевидение постепенно его увлекало.
Тинке не очень-то нравились его командировки, все хозяйственные заботы ложились на неё. А муж был кем-то вроде гостя. Но не будет же она изображать из себя ревнивую жену, ставящую условие: или я, или твоя работа. Смешно было бы, заяви она такое. Ведь сама журналист и хорошо понимает особенности своей работы. А в отношении дочери – водить в садик, из садика, стирать ежедневно и гладить ей одежду, ходить на утренники, выполнять просьбы воспитателей – у неё нет никаких прав, чтобы требовать от Алёшки взять на себя хотя бы часть этих дел.
Ей повезло, что на радио её рабочий день заканчивался в положенный час и в выходные её почти не задействовали. Было всего один раз: ходила на студенческий КВН, тогда взяла с собой Катюшку, которая терпеливо выдержала всю игру и после неё, пока мать брала у победителей интервью.
Посчастливилось и с детским садом: был он рядом с её работой, в случае задержки можно было быстро дочку забрать. В него же ходил двухлетний сын соседа по квартире Степана Кармалькова, оператора с Алёшкиного телевидения, правда, они работали в разных командах. В садике была ночная группа, но Тинка никогда не оставляла там Катюшку и не собиралась этого делать, а вот Степан своего Кирюшу частенько оставлял.
Она жалела малыша и привечала: кормила обедом и иногда выводила на прогулку в выходные дни вместе с дочерью. Степан был крайне не разговорчивый, даже на приветствие молча кивал головой, а на вопросы отвечал немногословно, а иногда и простым пожиманием плеча. По поводу его отсутствия неделями Тинка однажды пошутила, что сдаст его комнату квартирантке.
– Вы приедете, а на вашем месте спит прекрасная дама!
На что Степан даже не улыбнулся.
В конце января позвонила Зосимчик. Оказалось, её прежний друг, выпускник физического факультета, с которым они расстались год назад без взаимных претензий, решил встретиться с ней и попытаться ещё раз, как говорится, навести мосты, а вдруг у них вновь вспыхнет любовь. Встречу назначил в Москве, так как туда его направили в командировку с Урала, где он теперь работал. Роза попросила у Тинки разрешения остановиться у неё.
– Ты ещё спрашиваешь! – воскликнула та. – Я бы обиделась, если бы ты к нам не заехала! Алёшка как раз в командировке будет, мы с тобой вдоволь наговоримся. Отпрашивайся на подольше.
– У меня отгулов накопилось на неделю, – довольно заявила Зосимчик, – так что и на физика времени хватит, и на тебя с Катюшкой, и на достопримечательности столичные, и на магазины.
Билет на самолёт она достала только на предутренний рейс, в результате приехала к Тинке в радиоредакцию невыспавшаяся и взъерошенная из-за того, что всю ночь пришлось проторчать в аэропорту.
– Встречать я буду своего физика в аэропорту в пять вечера, у меня достаточно времени поспать, – оптимистично, без какого-либо переживания за свой слегка помятый вид щебетала Роза, – ты мне дашь ключи от своей комнаты, я там отосплюсь.
Тинка нарисовала ей план квартиры.
– Смотри не заблудись, – предупредила подружку, – мы комнаты не закрываем, ключи у нас только от квартиры. Зайдёшь – и сразу в среднюю комнату иди. Там диван расправлен, я постель не убирала и бельё поменяла специально для тебя. В кухне на нашем холодильнике наклейка с волком и зайцем из «Ну, погоди!» В ванной наш шкафчик розовый. Я приеду вечером. Ключи от квартиры заберёшь с собой, у меня есть ещё один экземпляр. Надеюсь, ты вернёшься к часам одиннадцати?
Как раз она отправлялась на машине радиоредакции на задание и упросила водителя подбросить Зосимчика с вещами к своему дому.
Роза приняла душ и блаженно уснула, растянувшись на широком диване. Разбудил её чей-то крик. С трудом продрав глаза, увидела разъярённого высокого широкоплечего мужчину, нависшего над ней гориллой.
– Как вы посмели войти! – возмутилась Зосимчик, испуганно отползая в дальний угол дивана. – Вы что не знаете правил общежития?
– Это вы объясните, как попали в эту комнату? – негодующе набросился на неё мужчина.
– Мне Валентина позволила, – пролепетала девушка жалобно, закрываясь до подбородка одеялом.
– Ах, Валентина позволила! – взвился «горилла», желваки нервно заходили у него на скулах под смуглой кожей. – Эта настырная и надоедливая особа! Всегда лезет не в своё дело!
– Не смейте оскорблять мою подругу! – вскинулась на него оправившаяся от испуга Зосимчик. – Вам до неё далеко!
– Вы ошибаетесь, – сузив ореховые глаза, хмыкнул Степан, а это оказался именно он, – мне до неё рукой подать, лишь стоит проникнуть за стенку!
– Вот-вот, проникнуть к чужим вам ничего не стоит! Пока другие на работе, вы заходите к ним в комнату и высматриваете, что плохо лежит. И как только Тинка с Алёшкой об этом не догадываются? Теперь я им скажу!
Мужчина будто не слышал её слов, продолжал ругаться грозно:
– Я думал, она шутит. А оказалось, нет! Какая ловкая пройдоха! Я – в командировку, а она, не мешкая, тут же мою комнату сдала лохматой кикиморе! Я не давал разрешения! Даже на мою постель улеглась – это возмутительно!
– О какой это лохматой кикиморе ты бормочешь? – рассердилась девушка и, соскочив с дивана, взбешенно встала перед парнем прямо в одной лишь красной шёлковой комбинации, в которой спала и которая, кстати, очень шла ей. Густые её тёмно-русые волосы действительно торчали в разные стороны.
Такими, гневом пышущими и готовыми разорвать друг друга на части, их и застала Тинка.
В садике ей пришлось забрать домой вместе с дочкой Кирюшу. Воспитательница ночной смены, зная, что она живёт с Кармальковыми в одной «коммуналке», попросила передать отцу мальчика, чтобы срочно забрал сына, потому что у того весь день было расстройство желудка и, хотя к вечеру понос прошёл, мальчик продолжает капризничать. Поглядев на невеселого и побледневшего ребёнка, Тинка пожалела его и взяла домой.
– Роза, что ты тут в комнате у Степана делаешь? Раздетая? – удивлённо спросила она. – А я думала, что ты в аэропорт к своему физику уехала? Уже семь вечера.
Зосимчик ахнула и смущённо прикрыла грудь скрещёнными руками.
– О боже, где-то здесь должен быть мой халат! – Схватив его со стула, быстренько надела и только тогда растерянно произнесла: – Разве это не твоя с Алёшкой комната?
– Ты потеряла мой план?
Зосимчик виновато кивнула.
– Я засунула его куда-то в сумку. А тут детские игрушки – вот и подумала, что здесь живёте вы, – ответила повинным голосом.
Практически одновременно подружкам в голову пришла одинаковая мысль: ситуация почти как в популярной рязановской комедии «Ирония судьбы…». Но смеяться под грозным взглядом хмурого хозяина комнаты ни той, ни другой не хотелось. Особенно после того, как он, заметив сына в коридоре, беззастенчиво заорал на Тинку во весь голос:
– Зачем вы его забрали? Мне завтра снова в командировку!
Девушки невольно съёжились. Смутившись, Тинка сбивчиво стала оправдываться, почему не оставила Кирюшу в садике. Зосимчик, вскорости пришедшая в себя, набросилась на Степана с прытью злобной кошки:
– Сбавь тон, грубиян ты этакий! Настоящий дурак в расцвете сил! Иначе заткну глотку! Ты слышал, сыну твоему плохо! Вместо благодарности ты злобно рычишь, словно сорвавшийся с цепи пёс. Замолчи и извинись! – резко выкрикнула последнюю фразу.
Степан ошарашенно замигал и уставился озадаченно на раскрасневшуюся в гневе девушку.
– Почему я дурак в расцвете сил? – неожиданно спросил изумлённым голосом.
– Потому что ты сам не знаешь, где похоронена твоя мудрость, – загадочно произнесла Зосимчик, а потом укоризненно добавила: – Любой умный отец, увидев хворого сына, бросился бы к нему с утешением! – И направилась к малышу, присев около него, ласково принялась ворковать, ловко освобождая от верхней одежды.
Позже, оказавшись в комнате семьи Кравченко, подружки долго смеялись над оплошностью Розы. Она не очень переживала, что не встретила своего физика. Теперь он для неё не досягаем: не знает ни телефона, ни адреса в Москве, даже организация, в которую его командировали, ей не известна.
– Значит, судьба нас разводит, – без капли сожаления признала Зосимчик, – мы в хорошие-то любовные времена между собой ссорились, расстались легко, и незачем было снова затевать бодягу. Прощай, мой физик! Мы время потратим на нас с тобой, Валентиночка!
Ночью Степан разбудил Тинку, он был растерян: у Кирюши поднялась температура до 39 градусов, и он жалуется на живот. Зосимчик, услышав его нетихие бурные объяснения, тоже встала и пошла за ними в комнату к Степану.
Надо вызвать «скорую» – сразу решила Тинка, как только взглянула на мальчика. Степан послушно кинулся к телефону. Зосимчик взяла Кирюшу на руки, нежно прижала к себе и стала, покачивая, успокаивать – так и сидела с ним, пока не приехала машина скорой помощи. И даже тогда не спускала с рук: мальчик не захотел пойти к отцу, когда врач принялась осматривать малыша. Сделав укол, та сказала безапелляционно:
– Мы заберём ребёнка в больницу, нужно его обследовать. – Посмотрев на Розу, прижимающую к себе Кирюшу, добавила: – Вы поедете с нами, возьмите с собой халат, гигиенические принадлежности. И быстро, пожалуйста.
– Но это я его отец и поеду сам! – запротестовал было Степан и попытался взять сына у Зосимчика, но мальчик не шёл к нему, ухватился цепко обеими ручками за её шею и громко заревел.
Роза поначалу пыталась разжать руки ребёнка, чтобы отдать его отцу, только неожиданно сердце дрогнуло от жалобных ноток в голосе мальчика, она всем своим телом почувствовала его безудержный страх. Когда-то в детстве сама так же сильно боялась людей в белых халатах. Конечно, он ещё слишком маленький, чтобы осознавать, куда его повезут. Но уже видит в ней свою защитницу от боли, страха и неизвестности. Никак нельзя его подвести.
– Я поеду с ним! – решительно заявила. – Валентина, собери мне всё что положено, а я одену ребёнка. Побуду ночку с ним, от меня не убудет!
Не прошло и пяти минут, как Зосимчик и Кирюша были готовы. Степан, поражённый всем происходящим, уехал тоже с ними на «неотложке», утром вернулся, угрюмый и расстроенный. Тинка собирала Катюшку в садик.
– Я подвезу вас, – сказал он ей. – А потом я поеду в телецентр, отпрошусь от командировки. Роза осталась с сыном в больнице.
Она вернулась к Тинке лишь к концу недели, когда уже Алёшка вернулся из командировки и пришло время ей уезжать.
– Вот и походила по магазинам и по московским достопримечательностям! – смеялась Зосимчик, уезжая в свой город. – Я оставила номер телефона Степану, напомни ему, пусть позвонит, как только выпишут Кирилла из больницы.
Тинка так и не рассказала Алёшке, что Вадим знает о Катюше правду. Каждый раз, когда заводила разговор об этом, что-то мешало довести его до конца. Похоже, самое важное в последнюю минуту застревало у неё в горле: никак не хотелось расстраивать всегда благодушно настроенного мужа. В общем-то, прекрасно понимала, нельзя долго откладывать на потом, потому что возникнет ещё одна проблема – утаивание от Алёшки значительного события, ведь каждый уходящий день удалял его от настоящего момента. Он сильно рассердится наверняка. И неприятно жить в постоянной внутренней тревоге.
И на что надеялась? Что всё само собой разрешится? Не бывает такого. В конце концов, Тинка всё рассказала мужу. Он действительно очень обиделся за то, что долго молчала.
– Ты должна мне обо всём говорить, иначе мы станем чужими, – сердито выговорил. – А что касается Катюши, то нет, нет и ещё раз нет! – резко выдохнул.
После чего весь день хмурился и размышлял. А к вечеру, когда Катюша проснулась после обеденного сна, унылая угрюмость с него сошла, как лёд с реки весной. Муж посветлел лицом и, можно сказать, превратился из печального ослика в прежнего озорного, добродушного жеребёнка. Как ни в чём не бывало забавлялся с дочкой и рассказывал Тинке о поездке в Тулу, где сняли, по его словам, самый занудный производственный материал.
Уже после ужина, косясь на Катю, смотревшую не отрывая глаз передачу «Спокойной ночи, малыши!» по телевизору, с грустью в голосе промолвил:
– Я думаю, глупо бороться с неизбежностью. Лучше нам пойти навстречу брату, больше выиграем. И можно будет договориться с выгодой для себя. Если откроем драку, Вадик, может быть, и отступит на время, а вот его матушка навряд ли, напротив, начнёт войну вместо него. Тогда уж держись! Все головы полетят – виновные и невиновные! – Помолчав немного, добавил решительно: – Мы примем предложение Вадима. Я позвоню ему завтра утром, скажу, что он сможет видеться при нас с Катюшкой, когда мы будем приезжать в Ленинград или когда он приедет сюда. И мать его с отцом тоже, но чья Катюша на самом деле – об этом они не должны говорить никому ни слова.
Глава XX
Алёшка не стал откладывать звонок брату в долгий ящик, как обещал, позвонил ему утром.
Вадим всё время ждал от Тинки ответа, думал, напишет письмо. От Алексея отчего-то ожидал игнорирования и молчания. Поэтому его личное сообщение по телефону, причём холодное, как дуновение северного ветра, и к тому же сухое и протокольное, без дипломатических подходов, об их с Тинкой согласии на встречи семьи Вадковских с Катюшей застало его немного врасплох.
Нынче выдалась зима суровой, морозы по ночам стояли такие, что замерзала ртуть в термометрах. На улицах люди прятали носы в тёплые шарфы, даже супер-модницы, любившие форсить без головных уборов зимой, надевали платки и шапки. Вадим понимал, что в такой холод ему не дождаться приезда дочери в Ленинград. Скорее всего, и на восьмое марта её не привезут. Стало быть, ему самому нужно поехать.
Адрес и номер телефона он узнал у бабушки, которая с радостью приветствовала любое сближение внуков.
– Вас всего двое родных братьев на земле, – говорила каждому из них, – должны дружить и заботиться друг о друге бескорыстно. Знаю, вы разные, точно как в сказке Толстого «Два брата»: один – рассудительный, другой – рисковый. У каждого своя правда, но жизнь хороша тогда, когда есть на кого опереться. А братское плечо – самое верное.
Бесспорно, бабушка права, но она ведать не ведает о «ловушке» жизненных обстоятельств, в которую угодили её внуки. Чтобы развивать братские отношения, нужно иметь хоть в чём-то общие цели и желания. А они у них прямо противоположные. Да что греха таить, ещё и с привкусом враждебности. Вадиму не терпится увидеть Тинку и Катюшу, хоть одним глазком. Алёшке же страсть как не хочется этой встречи. Вадим мечтает увезти свою Русалочку с дочуркой на край земли, подальше от Москвы и Ленинграда. Алёшка именно этого и опасается.
Как сладко в сердце отозвался нежный голос любимой женщины, послышавшийся в телефонной трубке на его звонок, и сразу дыхание перехватило. Едва сумел выдавить хрипло, что собирается прилететь завтра в Москву на денёк. Нет, останавливаться будет у знакомых.
Оказалось, Тинка не была против, только предупредила, что она с Катей сидит на «больничном», он найдёт их дома. А Алёша вернётся из очередной командировки лишь к женскому празднику.
Всю дорогу Вадим обдумывал, что скажет Тинке и дочери при встрече. Узнает ли его Катюша? По совету Тинки, купил ей развивающие игры, так как кукол и других игрушек у неё полным-полно. Никогда ему не доводилось развлекать маленьких детей. И теперь предвкушал большую радость.
Он радовался ещё тому, что, наконец-то, развёлся с Полинкой. Очень надеялся, никогда больше её не увидит. Вообще о ней слышать ничего не желает. Когда она предложила остаться друзьями, намекнув, что может ему ещё пригодиться, чуть не рассмеялся ей в лицо.
– Друзья не обманывают и не строят козни за спиной друга! – прямо сказал.
В аэропорту с трудом удалось взять такси. Дом Тинки с Алексеем ему не понравился внешне – старая облупившаяся трёхэтажная «хрущёвка». Однако квартира, как Вадим убедился чуть позже, была просторная, хоть и коммунальная, но с большими комнатами и высокими потолками, с вместительной кухней, где места хватило газовой плите, двум столам со стульями и трём холодильникам.
Открыла дверь ему Тинка – в обтягивающих чёрных легинсах и сине-зелёной цветастой рубашке. Она не бросилась ему на шею, не прижалась страстно, как бывало, а просто, расплывшись в дежурной улыбке, поздоровалась. Вадим подавил в себе порывистое желание обнять её.
