Текст книги "Формула тьмы и света"

Автор книги: Татьяна Грай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Мировой Центр установил патрульные посты вокруг Беатонты, и тем не менее Компания не оставила свои попытки. Однако...

На космолетах, зависавших над сельвой, нарушалась работа координационной аппаратуры, что-то происходило и со способностью ориентации в пространстве у самих бандитов. Дойти до анимоциды стало невозможно – но Компания продолжала рваться к ней. После гибели четвертой группы агентов Мировой Центр направил на Беатонту специально подготовленных дипломатов, обладающих невероятной гибкостью мышления, – и сумел-таки добиться разрешения держать посты на самой планете, а также обещания сольпугов не трогать идиотов, прущих на рожон.

После этого патрули благополучно перехватили несколько банд. Но пять лет назад...

Харвич видел эти документы. Отчет патрульной группы Дюриэна. Подробное описание инцидента.

Посты патрульной службы располагались на Беатонте кольцом, в центре которого, в глубине сельвы, росла анимоцида. Пираты благополучно проскочили мимо орбитальных патрулей и сели точно посередине между двумя постами. Наружная служба сообщила координаты ягодников, и две группы патруля вышли на перехват. Но не успели.

К месту столкновения окраинных деляг и сольпугов первой пришла группа Дюриэна. К отчету прилагались пленки и снимки. Четверо грабителей были не просто убиты. Их сплющенные, изуродованные тела лежали на небольшой прогалине между деревьями, образуя двойной крест. Двойной крест в символике жителей Беатонты означал то ли бесконечную признательность, то ли удовлетворенную месть...

После этого были предприняты новые попытки договориться с сольпугами – им предлагали, что называется, все блага земные и небесные, лишь бы они не убивали дураков, а подождали, пока их поймают патрули. Сольпуги снова дали согласие.

За последние пять лет Компания только дважды повторяла попытки добыть анимоциду, и все обходилось благополучно: сольпуги шли вместе с патрулями и наблюдали за захватом грабителей. Видимо, договор между людьми и фалангами утвердился окончательно. Но полгода назад произошли перемены в правлении компании увеселительных заведений, у которой за последнее время сильно упали барыши, – и поэтому патрульная служба возле Беатонты была усилена.

Отблески лучей Ореиды исчезли, за окном воцарилась темнота. Валерьен опустил штору и скомандовал: "Спать".

Харвич уснул не сразу. Перед глазами стоял залитый светом мыс, белые конусы глиняных хижин... и сольпуги, которых он пока что видел только на экранах – огромные двадцатиногие фаланги, покрытые матовыми зелеными панцирями, их овальные головы, поросшие жесткими волосами, двойные клювы, выпученные красные глаза... Невозможно было представить разум, упрятанный в подобную оболочку. О чем могло мыслить такое существо? Харвич думал, что хладнокровие и жестокость вполне могут оказаться основой паучьей этики... и основания для такого предположения были, если учесть, как сольпуги расправлялись с незваными гостями...

– Подъем! – сквозь остатки сна услышал Харвич и вскочил.

Небо за окном розовело. Над пляжем дымились остатки ночного тумана, деревня завесилась голубоватым маревом, и белые конусы едва просвечивали сквозь жемчужную дымку.

– Красиво... – услышал Харвич голос командира. – Но непонятно.

Валерьен стоял у окна и рассматривал деревню.

Харвич подошел к нему. Ничего непонятного он не увидел, потому что не увидел вообще ничего нового – тот же пляж, та же деревня, та же сельва...

Валерьен подошел к пульту и вызвал орбиту.

– Кто дежурит? – спросил он.

– Комаров, – ответили с орбиты.

– Здравствуй, Дима, – сказал Валерьен. – Это Борис. У нас что-то начинается. Над деревней дымка, марево – хижин почти не видно. А что у остальных?

– То же самое, – сказал Комаров. – Ты уже пятый с этой новостью.

– Учтем. А пиратов на горизонте не видно?

– Ни пиратов, ни флибустьеров, ни даже просто потерпевших кораблекрушение, – сказал Комаров. – Горизонт чист – если, конечно, аппаратура не врет.

– Тогда до обеда, – сказал Валерьен, выключил переговорник и вышел наружу.

Харвич выглянул в окно. Валерьен, отойдя от избушки на несколько шагов, смотрел на океан. Что-то там, вдали, ему не нравилось – он щурился с таким выражением, словно рассматривал загадочную картинку и пытался найти на ней кролика и морковку. Астахов оторвал Харвича от созерцания фигуры командира и заставил проверять костюмы, а сам, усевшись за пульт, защелкал тумблерами.

Харвич занялся проверкой, думая при этом, что ему, кажется, повезло эта вахта будет не такой одуряюще-сонной, как те, о которых рассказывали курсанты, проходившие здесь стажировку до него. Тридцать дней абсолютного безделья доводили стажеров до полного отупения. И при этом считалось почетным попасть на Беатонту, а руководство Школы патрульной службы утверждало, что практика на Беатонте – одна из самых сложных именно в силу своего однообразия. Легко быть готовым к действию, если обстановка меняется каждый день и каждый час, но попробуй сохранить собранность там, где годами ничего не происходит... А он, Харвич, лишь вчера попал на Беатонту – и уже сегодня с утра началось нечто, чего не бывало прежде.

Вернулся командир, вызвал орбиту и доложил, что дымка видна и над океаном, но не сплошная, а островками. Комаров передал приказ – никаких действий. Всем ждать, не отходя от домика более, чем на десять метров. Валерьен снова ушел на пляж.

"Чего ждать? – думал Харвич, вешая комбинезон на стойку. – Может быть, сольпуги решили объявить нам войну? А может быть, это просто утренний туман... которого раньше почему-то не бывало... Мы ждем, а фаланги крадутся в это время по подземным переходам, и возникнут прямо перед нами, здесь, в избушке... и раскатают нас в лепешки, и уложат крестиком... впрочем, нас трое, крестика не выйдет, получится шестихвостая звездочка..."

Зуммер вызова прервал его мысли – с орбиты потребовали Валерьена. Астахов высунулся в дверь, крикнул: "Борис! Орбита вызывает!" – и вернулся к наушникам.

"Не надоело слушать одно и то же", – подумал Харвич, не зная, чем ему заняться.

Валерьен пришел, сел возле переговорника и спросил:

– Что там еще?

– Пираты, – спокойным голосом сообщили с орбиты.

– Координаты? – так же спокойно спросил командир.

"Это просто так, – думал Харвич, глядя на Валерьена. – Это, конечно же, учебная тревога. Они просто не хотят скучать и потому устраивают учебные тревоги..."

Но это все-таки был настоящий налет.

Пираты сели на противоположном краю сельвы, между постами Соловина и Вуокарти. Валерьену сказали, что его пост в сельву не идет – незачем, и просили заняться наблюдением за деревней.

– Хорошо, – сказал Валерьен, – будем наблюдать. Не забывайте, у нас стажер.

– Помню, помню, – ответил Комаров. – У Соловина тоже стажер, я к ним уже послал замену.

Харвич не понял, почему в момент тревоги заменяют стажеров, и хотел спросить Валерьена, однако тот стал вызывать ближайшие посты, начались переговоры... в общем, было не до курсанта. Астахов наконец снял наушники и вышел из домика, поманив Харвича. Они сели на крыльцо, и Астахов сказал:

– Вот теперь будем сидеть и смотреть на деревню.

– Зачем? – спросил Харвич. – Разве аппаратура не действует?

– Действует, – вздохнул Астахов, – еще как... Только по инструкции и мы должны смотреть. А наш командир от инструкций на четверть шага не отступит... впрочем, он абсолютно прав.

– Но зачем? – повторил Харвич. – Здесь куча всякой техники, постоянно записывает, фотографирует... зачем сидеть и смотреть на пустую деревню?

– Во-первых, деревня не пустая, – Астахов искоса взглянул на курсанта, – просто сольпуги почему-то не хотят нам показываться. А во-вторых... аппаратура, конечно, штука хорошая, но ведь может отказать, а? Представь, все сразу отключилось, и мы не узнаем о событиях, знать о которых совсем не вредно.

– Все сразу выключится... – Харвич представил, как отключились все до единого автоматы слежения, и они трое, сидя в избушке, не знают, что сольпуги окружили их, и уже забрались на крышу, уже... Харвич передернул плечами и приказал себе не воображать лишнего.

Дверь открылась, показался Валерьен.

– Идите сюда, – окликнул он патрульных. – Лезьте в защиту.

Астахов вскочил, как подброшенный пружиной, и исчез в доме. Харвич поспешил следом, но задержался на мгновение перед входом, оглянулся на деревню. Деревня молчала...

Валерьен и Астахов уже натягивали на себя костюмы полной защиты. Харвич тоже начал переодеваться.

– Надеть лингаторы, – негромко командовал Валерьен, – комплект снаряжения, оружие – все иметь при себе.

– Что, в сельву пойдем? – спросил Астахов, прилаживая шлем.

– В сельву вряд ли, – Валерьен смотрел на стажера, – но дело серьезное. Пираты хорошо подготовлены, проскочили вниз, как мыши экранировка у них выше всяких похвал, на орбите их просто не заметили... и неизвестно, где они сейчас.

– Нам же дали координаты.

– Дали, дали. – Валерьен натянул мягкий шлем, оставляющий открытым лицо, проверил лингатор, надел обруч на голову. – Ерунда это, а не координаты. Сольпуги начали действовать. Вся аппаратура врет безбожно.

– А связь? – Астахов подошел к пульту.

– Связь только с орбитой, соседние посты не отвечают.

Лингаторы, оружие, полный комплект походного снаряжения – все было проверено и укреплено. Потом прозвучал очередной вызов орбиты. Комаров придушенным голосом сказал, что большинство постов молчит, координаты бандитов неизвестны, а стажера снять невозможно, потому что невозможно вывести ни один из катеров – на них разладились системы ориентации.

Валерьен отправил Астахова в деревню, а курсанту запретил даже высовывать нос за порог. Харвич сел на подоконник и стал смотреть, как Астахов бродит между белыми хижинами, наполовину скрытый дымкой, ставшей более прозрачной, невесомой. Ирреальность картины смущала воображение: черная гибкая фигура человека, скользящая между белыми холмиками, по колено утопающая в голубом тумане... и размытость линий, и шевеление отливающих жемчугом пластов и клубов... Харвич отвернулся от окна и посмотрел на Валерьена. Тот стоял перед пультом, и выражение лица командира удивило Харвича.

– Борис Андреевич, а почему вы хотели отправить меня на орбиту?

– Потому что... – Валерьен говорил, не глядя на Харвича. – Потому что нам, скорее всего, придется идти в сельву... а вы совсем еще мальчик.

– Я курсант Школы патрулей, Борис Андреевич. Я выпускник, и, надеюсь, достаточно хорошо подготовлен, чтобы...

– Не сомневаюсь, – перебил его Валерьен. – Но в сельве Беатонты, да еще в такой ситуации... Сюда вообще-то нужно бы десантников, но мы не можем их вызвать, связи нет.

– Значит, мы должны справиться сами, – пожал плечами Харвич. – И потом, сольпуги же теперь соблюдают условия договора.

– Конечно, – согласился Валерьен. – Соблюдают. И справимся. Вот только... Мы пойдем в сельву не на прогулку, а затем, чтобы ловить хорошо вооруженных бандитов. А они, случается, умеют стрелять.

– Но ведь мы пойдем в полной защите?

– Это всего лишь слова, юноша. На Беатонте защита никогда не бывает достаточно полной. И не забывайте, что у нас остаются открытыми лица. Не нужно быть сверхметким стрелком, чтобы попасть в такую мишень.

– Да... действительно, а почему шлемы без щитков?

– Это одно из условий, поставленных сольпугами при переговорах. Мы вынуждены были согласиться, а иначе здесь просто не было бы патрулей.

– Но в конце концов, – Харвич не раз думал об этом, и сейчас, кажется, представилась возможность найти ответы на некоторые из вопросов. В конце концов, Борис Андреевич, зачем вся эта возня? Десятки людей годами сидят здесь, на планете, крутятся возле нее – ради чего? Чтобы спасти жизнь двум-трем бандитам?

– Эти бандиты – такие же люди, как вы и я, – ответил Валерьен. – И точно так же имеют право на то, чтобы их жизнь охранял Совет – как и жизнь любого жителя планет Конвенции. Беатонта, как вы, надеюсь, знаете, войти в Конвенцию отказалась, и все, чего удалось добиться от сольпугов – это разрешение на охрану людей. Но сольпуги поставили массу условий, и одно из них – патрульные должны всегда иметь открытые лица. Зачем это нужно неясно, но выполнять условие приходится.

– Но в сельве масса ядовитых существ, – растерянно сказал Харвич. Как же тогда...

– Беатонта отличается от прочих планет тем, что здесь ничто живое не сделает того, чего не хотят сольпуги, – серьезно объяснил Валерьен. – Ни одно, как вы изволили выразиться, ядовитое существо не укусит вас за нос. Но вот если вы откроете шею или руки – тогда другое дело. Это уже за рамками договора.

– А почему... – Харвич хотел о многом спросить командира, но вернулся Астахов.

– Не откликаются, – сообщил он. – Может быть, уже ушли в сельву?

– Может быть, – согласился Валерьен. – А может, и не ушли. – И напомнил: – От дома не отходить.

Валерьен вновь стал пробовать связаться с соседними постами, и Астахов предложил стажеру:

– Посидим на крылечке?

Они вышли из домика и опять уселись на ступени. Но теперь Беатонта не казалась Харвичу доброй и спокойной...

– Винцент, – негромко заговорил Астахов, – мы, кажется, попали в изрядную переделку. Теперь все зависит от нас самих. Ты хорошо помнишь отчеты предыдущих патрулей?

– Конечно, Олег. Вы же сами заставляли меня по сто раз их прослушивать, еще на орбите.

– Можно слушать тысячу раз, и ничего при этом не услышать, – возразил Астахов. – Ты мог не понять, отчего здесь погибали патрульные. Даже наверняка не понял.

– Они были неосторожны, – сказал Харвич.

– Патрульные не бывают неосторожны, – сказал Астахов. – И тем более не бывают неосторожны десантники – а ведь на Беатонте погибли двое десантников, ты это помнишь?

– Да... действительно. – Харвич попытался представить неосторожного десантника. – Действительно... Тогда в чем же дело?

– Я уверен, – не спеша заговорил Астахов, – что все дело в брезгливости. Нормальное человеческое чувство. И Валерьен, между прочим, со мной согласен. Но нам не удается убедить в этом Центр.

– В брезгливости? – Харвич недоуменно посмотрел на Астахова. – Но какая связь...

– Вот-вот, – кивнул Астахов. – Вот все и говорят – какая связь? И мы не можем объяснить, то есть можем, конечно... только как-то это выглядит... Я примерно так рассуждаю. Самой высокой степенью психологической гибкости обладают, несомненно, разведчики. Им приходится работать в разных мирах, и они готовы к встрече с самыми неожиданными существами. Такое чувство, как обыкновенная брезгливость по отношению к каким-то формам жизни, им просто неизвестно. Брезгливые люди в разведке не работают. Так что им без разницы – пауки, жабы, тараканы, живая слизь... Дальше – десантники. У них, как правило, просто не бывает времени, чтобы анализировать свои чувства и ощущения, они полностью направлены на внешнее, действуют. Очень редко у десантника случается возможность, так сказать, остановиться и осмотреться. И когда такая возможность все-таки вдруг появляется – может случиться какой-нибудь неприятный фокус. Десантники, в конце концов, тоже люди. А патруль? Мы годами работаем на одном и том же месте, и группы подбираются весьма тщательно, люди проходят полную проверку на совместимость между собой. Так вот, для патрулей Беатонты нужна еще одна специальная проверка на совместимость с сольпугами... хотя кто знает, как такую проверку проводить? Ты ведь их еще не видел, так что тебе трудно меня понять. Мировой Центр их тоже не видел, к сожалению.

– Почему – не видел? – сказал Харвич. – Видел.

– Ты про фильмы, что ли?

– Да.

– Записи – чушь, – категорично заявил Астахов. – Вот когда ты увидишь живого сольпуга, почувствуешь его рядом с собой, – тогда и посмотрим. И предупреждаю – если не сможешь с собой совладать, в сельву лучше не соваться. Да тебя Валерьен тогда и не пустит. Он быстрее тебя самого в твоих чувствах разберется. Если даже будешь бояться фаланг – не беда. А вот если тебе станет противно...

– А вы уверены, что сольпуги не ошибаются в человеческих чувствах? с сомнением спросил Харвич.

– К сожалению, не ошибаются, – сказал Астахов. Он ненадолго замолчал, к чему-то прислушиваясь, и продолжил: – Ты не мог не заметить, что мы с Валерьеном по много раз прослушиваем одни и те же отчеты. И ты знаешь, что мелкие неприятности происходят здесь довольно часто – ничего существенного, но все же... Мы изучили отчеты за пять последних лет. В них прослеживается связь... как бы это сказать... отрицательных эмоциональных всплесков у патрульных с этими самыми мелкими инцидентами. И хорошо, что отчеты патрулей не имеют определенной формы, их надиктовывают свободно, это скорее дневники, чем доклады. И если, например, сегодня кто-то из патрульных продиктовал: "Наши очаровательные хозяева не явились поздороваться утром", – вслушайся в интонацию. На следующий день, как правило, что-то происходит – налетит мошкара из сельвы, или начнется вечером такой концерт, что мороз дерет по коже... и так далее.

– Сольпуги слышат, что происходит в доме? Или они читают мысли? спросил Харвич.

– Нет, – сказал Астахов, – вряд ли они читают мысли. И уж конечно, не подслушивают. Скорее они улавливают общий эмоциональный фон... и пробоины в этом фоне. Но я хотел бы разобраться в другом. Ответы сельвы самостоятельны, или сольпуги их вызывают? Ведь если это их лап дело, можно попробовать объяснить им, что человек, к сожалению, не всегда властен над своими чувствами...

Внезапно Харвич ощутил горячую волну, ударившую сбоку. Он вскочил. Астахов продолжал сидеть, но взгляд его стал резким и внимательным – он следил за Харвичем. Но стажер не заметил этого, потому что в трех шагах от себя, слева, увидел сольпуга – и вздрогнул.

Громадных размеров то ли краб, то ли паук, покрытый бледно-зеленым матовым панцирем, уставился на Харвича круглыми красными глазами. От паука несло жаром, он слегка раскачивался на многочисленных тонких педипальпах, поросших жесткой коричневой шерстью... и двойной клюв разевался, как пасть крокодила, утыканная рядами острых желтых клыков. Сольпуг хлопнул клювом и затрещал, присвистывая. Лингаторы забормотали, переводя дребезжащие звуки в человеческую речь:

– Человек нов, но не опасен, – говорил сольпуг. – Я есть седьмое явление после Уриант-Деез. Кто ты, новое?

Харвич в растерянности обернулся к Астахову.

– Представься, – сказал тот.

– Меня зовут Харвич... Винцент Харвич, я стажер. – Харвич почувствовал отвращение к собственной слабости. "Мальчишка, – выругал он себя, – сопляк, какой ты к черту патрульный..."

Сольпуг помолчал немного и снова заговорил:

– Есть ощущение чужого. Чужое непроницаемо. Множество одинаковых, но разных, идут по следу, не умея остановить. То, что названо "патрульный пост", может идти с живущими здесь.

– Когда ты отправишься в путь? – спросил Астахов.

Сольпуг ответил:

– Есть возможное. Есть нужное. Есть необходимость. Взаимопонимание затруднено, однако возможно. Я приду.

Сольпуг шевельнулся, сделал шаг – и исчез. Харвич посмотрел направо, налево – сольпуга не было.

– Куда он подевался? – спросил стажер.

– Спроси что-нибудь полегче, – насмешливо ответил Астахов. – А лучше пойдем-ка собираться. В сельву придется лезть. Видишь, пригласили, да как вежливо – "взаимопонимание возможно..." – И Астахов открыл дверь, пропуская курсанта вперед.

– Что он вам сказал? – спросил Валерьен, когда они вошли.

– В сельву зовет.

– Все проверить еще раз, – сказал Валерьен. – Поскольку связи нет оставим записку. На всякий случай.

– Что, уже и с орбитой не связаться?

– И с орбитой. – Валерьен начал укладывать запасные костюмы защиты, чтобы взять их с собой. – А что еще он говорил?

– Сказал, что сольпуги не могут остановить бандитов, -задумчиво сообщил Астахов. – Интересно, как эти ягодники снарядились?

– Не могут остановить? – Валерьен поднял голову. – Ты уверен, что понял правильно?

– "Множество одинаковых, но разных, идут по следу, не умея остановить", – повторил Астахов слова сольпуга. – Кажется, все ясно.

– Да, пожалуй, – согласился Валерьен. – А кто это был?

– Деез-Седьмой.

– Серьезный парламентер.

Сборы были закончены, и патрульные уселись у окна. Харвичу казалось, что нельзя вот так сидеть, ожидая неведомо чего, когда там, в сельве, мародеры рвутся к анимоциде, а сольпуги не в состоянии задержать их... что нужно немедленно мчаться на помощь... Но командир был неподвижен, как монумент, и Харвичу ничего не оставалось, как сделать вид, что он не менее спокоен.

Деревня по-прежнему выглядела пустой. Клубы тумана залегли между хижинами, освободив дорожки, и Харвичу на какое-то мгновение почудилось, что в каждом серебристом скоплении тумана скрывается сольпуг, и еще Харвич подумал, что сольпуги должны быть глубоко несчастны оттого, что не умеют защитить анимоциду...

– Винцент, – сказал Валерьен, – вам, естественно, придется идти с нами, но я, честно говоря, был бы гораздо более спокоен, оставив вас здесь... однако это невозможно. Надеюсь, у вас достаточно крепкие нервы, и вы не станете без крайней на то необходимости хвататься за оружие?

– За оружие? – переспросил Харвич. – Я полагал, что оружие в сельве может понадобиться в любой момент.

– Не совсем так, – сказал командир. – То есть так может показаться, но на деле... В общем, сольпуги не любят стрельбы. Зато любят пугать новичков. И если у вас сдадут нервы, количество "страхов" будет возрастать в соответствии с геометрической прогрессией. И все эти страхи будут грозить только вам.

– Только мне?

– Ты окажешься как бы под колпаком, – пояснил Астахов, – и мы не сможем к тебе пробиться, потому что будем идти все время в другую сторону. Были случаи. Ну, а конец ясен...

Харвич явственно увидел себя сидящим в громадной банке, набитой пауками... а по ту сторону стеклянной преграды Валерьен и Астахов, крича и стреляя, бегут в разные стороны, и оба – уходят от него, Харвича, а он бьется в стекло, как муха, и пауки хохочут, разевая клювы, и педипальпы извиваются над его головой, и нет сил держаться на ногах...

– Стажер Харвич, – голос Валерьена ворвался в мысли курсанта. – Какой у вас индекс воображения?

– Тридцать два, – виновато ответил Харвич.

Валерьен и Астахов переглянулись.

– И вас пропустили в Школу патрулей?

– Видите ли, Борис Андреевич, – Харвич поежился под взглядом командира, – у меня индекс меняется. По обстоятельствам. Вы не беспокойтесь, все будет в порядке. Когда я проходил комиссию, у меня было шестнадцать единиц, вот и приняли.

– Почему же ты говоришь – тридцать два? – спросил Астахов. – Где ты еще проверялся?

– На практике, после второго курса. Нашу группу посылали на Рисиш, это система Беллатрикс, и там нас проверили, только они эти данные собирали для себя, в Школу не передавали.

– И вы скрыли это от командования?

– Нет, что вы, Борис Андреевич! В отчете группы было указано. Но почему-то никто не обратил внимания.

Валерьен и Астахов снова переглянулись.

– Странно, – пробормотал Валерьен, – и совсем некстати. Излишки воображения на Беатонте – опасны вдвойне.

В деревне началось движение. Туман поднялся и растаял, а между хижинами появились сольпуги. Они неторопливо прохаживались, собирались в круги, расходились... казалось, сольпуги танцуют, забыв о мародерах. Валерьен встал.

– Приготовиться к выходу, – скомандовал он.

Еще одна проверка снаряжения, и вот уже люди стоят перед домиком, а сольпуги кружатся, но танец меняется, сольпуги двигаются все быстрее, и пять огромных фаланг отделяются от мутно-зеленой круговерти, направляясь к патрулю.

Валерьен пошел им навстречу, Астахов и Харвич остались возле дома. Командир и сольпуги сблизились, и пауки затрещали. Харвич не мог различить сольпугов, они казались ему совершенно одинаковыми, но Астахов сказал:

– Видишь, опять Деез-Седьмой впереди. Он один из руководящих, и если уж ввязался в погоню – значит, дело серьезное.

– А почему – Седьмой? – спросил Харвич шепотом, словно боясь быть услышанным сольпугами.

– А почему ты шепчешь? Страшно, что ли?

– Есть немного, – признался Харвич.

– Ничего, – рассмеялся Астахов. – Это быстро проходит. Седьмой значит, седьмой сын Уриант-Дееза. Когда женится – получит второе имя, а пока просто Седьмой.

– А как вы узнали, что это Деез-Седьмой? – спросил Харвич.– Как вы их вообще различаете?

Астахов мельком взглянул на стажера, но не ответил и снова стал наблюдать за переговорами.

Наконец Валерьен обернулся к ним и махнул рукой.

– Пошли, – сказал Астахов. – И не забывай: главное – спокойствие. Главное – не суетиться.

Валерьен ждал их. Пятеро парламентариев стояли впереди, а метрах в трех от них – плотная стена фаланг. Сольпуги не шевелились, только жутковатыми красными глазами следили за людьми.

– Плохи дела, – сказал Валерьен, когда Астахов и Харвич подошли ближе. – Ягодники не просто вооружены. На них непроницаемые для сольпугов скафандры – не исключено, что Компания не пожалела денег на специальную разработку. У них два вездехода, или танка, я не очень хорошо понял... их двадцать человек, и мы к ним ближе всех.

– Но нам дали другие координаты.

– Аппаратура на орбите врет. У пиратов ориентация тоже нарушена, но они прут напролом, и похоже, решили прочесать всю сельву, только бы не уходить с пустыми руками. Ну что, – обратился Валерьен к Деезу, – идем?

Сольпуг потоптался на месте, выделывая какие-то фигуры ногощупальцами. Остальные пауки тоже затоптались. Харвич смотрел на них во все глаза, и Астахов пояснил:

– У них два вида речи. Даже три. Звуковая – это то, что мы слышим, понимаем; так они общаются с нами, но почти никогда не общаются таким образом между собой. Во всяком случае, очень редко. Есть еще звуки-сигналы, вполне членораздельные, однако лингаторы их не переводят – но это просто сигналы ситуации. А вот третий вид – речь жестов. Тут мы практически в полной темноте, потому что сами они не хотят ничего объяснять.

Сольпуги наконец замерли, прекратили жестикуляцию, и Деез-Седьмой обратился к людям:

– Мы есть то, чем являемся, и ничем иным быть не можем. Вы есть то, чем создали себя. Вокруг Рождающей Разум – желающие добыть. Никто не хочет терять мысль. Необходимо остановить незваных.

Сольпуг повернулся и заскользил, как по льду, в сторону сельвы. Люди пошли следом. Четверо парламентариев неслышно ступали позади патрульных.

...В душном, сыром и горячем воздухе сельвы плавали, сталкиваясь, запахи незнакомых растений и хищных зверей, и после свежести побережья Харвич первое время задыхался, ему казалось, что он окунулся в горячую воду, и хотелось не идти, а плыть в этой странной и пугающей атмосфере...

Узкая тропинка позволяла идти только след в след, и Харвич шел за Валерьеном, ощущая за спиной Астахова, но не слыша его шагов – и люди, и сольпуги ступали бесшумно. Вокруг стояла полная тишина, ни насекомых, ни птиц не было видно, и ни один листок не шевелился. Лучи Ореиды пробивались сквозь кроны деревьев, и сельва походила на яркую декорацию, в которую вошли люди и сольпуги, чтобы сыграть пьесу, сюжет которой был известен лишь хозяевам... а люди здесь оказались статистами, и они ждали подсказки суфлера, чтобы начать действовать. Но суфлер запаздывал...

Время перешло далеко за полдень, когда Деез-Седьмой внезапно остановился и заговорил:

– Близко впереди – точка пересечения двух движений. Именуемое командир Валерьен должно пойти со мной.

Валерьен сделал несколько шагов, остановился и, обернувшись к Харвичу, сказал:

– Ни с места до моего возвращения.

Харвич молча кивнул. Валерьен и Деез направились вперед и скрылись в зарослях. Четверо сольпугов скользнули с тропинки в сельву и исчезли. Патрульные остались вдвоем.

– Почему они так странно к нам обращаются? – спросил Харвич. "Именуемое", "должно"... они что, бесполые?

Астахов пожал плечами.

– Кто их знает... то есть кто их знает, почему они так говорят. Семьи у них, конечно, есть, раз есть отцы и сыновья. Но людей они почему-то всегда называют "оно".

– Может быть, им трудно освоить понятия? – предположил Харвич.

– Ну, нет, – возразил Астахов. – Способностей у них более чем хватает. Наши понятия они используют свободно. Вот только умудряются иной раз найти такие слова, что мы не можем разобраться – с полевыми-то лингаторами. – Астахов посмотрел вокруг. – Тебе не кажется, что нас ведут под конвоем? Сольпугам тропка ни к чему, но они идут за нами...

– Вы думаете, нам что-то грозит?

– Нет, не думаю. Во всяком случае, нам ничто не грозит до тех пор, пока мародеры не пойманы. Просто очень странная складывается ситуация: мы здесь для того, чтобы охранять людей... я имею в виду патрульную службу. Но сейчас идем, по сути дела, затем, чтобы остановить людей и защитить сольпугов.

– А по-моему, все равно, – сказал Харвич. – Неважно, кого охранять, просто нужно сохранить равновесие.

– Всё так, – не стал спорить Астахов. – И тем не менее лучше бы от этой планетки держаться подальше. Если бы не Компания, мы бы давно так и сделали.

Из-за деревьев вышел Валерьен и сказал ровным голосом:

– Пойдемте.

За поворотом тропинки открылась большая проплешина в зарослях, и там... Харвич сначала не понял, что это. А потом ему стало плохо. Он отошел к зарослям, окружавшим поляну, и уткнулся лицом в кусты. К нему подошел один из сольпугов, осторожно тронул за рукав. Харвич обернулся. "Смотри, сказал он себе, – смотри. Здесь люди были, не кто-нибудь. Их работа".

Поляна была перепахана вдоль и поперек гусеницами танков. Среди вырванных с корнем кустов, среди сочащейся зеленой кровью травы лежали раздавленные сольпуги. Сколько их было, Харвич не мог понять, – наверное, несколько десятков. Размятые, раскрошенные панцири, перекрученные педипальпы... Харвич нашел глазами Валерьена. Тот стоял, наклонив вперед голову, и вид фигуры Валерьена, напряженной и окаменевшей, ударил Харвича по глазам, и стажеру захотелось подойти и командиру и сказать ему... но что?.. Харвич не знал таких слов, которые могли быть сказаны сейчас, на этой поляне.

Астахов негромко окликнул Валерьена:

– Борис! Лучше вернуться на тропу.

Валерьен какое-то время продолжал стоять неподвижно, потом обвел взглядом поляну, и этот взгляд напугал Харвича едва ли не больше, чем изуродованные тела сольпугов.

– Да, – сказал Валерьен. – Возвращаемся на тропу.

Люди и сольпуги вновь углубились в сельву. "Пересечение двух движений, – с ненавистью думал Харвич. – Пересечение... Сольпуги остались в этой точке, а люди ушли. У них танки... умудрились ведь раздобыть... А нас всего трое. И оружие у нас... Мы их даже остановить не сможем, танк высокой защиты нашими рогатками не подшибешь. Конечно, если бы здесь были десантники, все было бы гораздо проще. Но десантников нет, и нас всего трое".