Текст книги "Поднимается ветер…"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: А. Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 47 страниц)

Флэль недовольно оглядел Косую площадь. Вопреки обыкновению, сегодня здесь не нашлось ни одного знакомого лица. Прогуливалась пара компаний школяров, незнакомые чиновники коллегий выходили из трактира после обеда, сновали разносчики и посыльные – в общем, приличных людей или хотя бы симпатичных девиц на площади не оказалось. Полуденная столица оказалась не готова развлекать молодого человека из хорошей семьи. Молодой человек всего три седмицы назад вернулся в столицу после донельзя скучного лета, проведенного у дядюшки в Керторе, но уже начал скучать и в Собре. Пыльный юг не удовлетворял его привычке к хорошему обществу, веселым шуткам и элегантности; дневная столица тоже не радовала. Можно было бы навестить галантерейщика или парфюмера, но идти до нужного квартала было слишком далеко. Отправиться во дворец? Там, конечно, найдется компания, но едва ли она окажется достаточно веселой. Все те же рожи из коллегий, снующие с толстыми свитками отчетов, докладов и счетов, да три десятка таких же скучающих бездельников, как и сам Флэль, обсуждающих сплетни, протухшие уже десяток дней назад. С другой стороны, там хоть будет с кем перекинуться словечком, а среди новостей может найтись и занятная… В Белой приемной, по обыкновению, было людно. Просторная зала, отделанная белым мрамором, из-за чего и получила свое название, являлась излюбленным местом встречи благородных людей столицы. Единственное место во дворце, куда мог прийти любой – по делу или просто так, чтобы провести время. По делу сюда пришли от силы три-четыре человека, и их было видно сразу: деловые лица, занятые свитками руки и скромная темная одежда. Зато все остальные заглянули в ординарную приемную вовсе не потому, что были вызваны к королю или кому-то из глав коллегий; их тоже было видно сразу. Флэля Кертора интересовала именно эта часть общества.

– О, да вы вернулись, милорд!

– Еще три седмицы назад, – обернулся Флэль. – Разве я могу надолго покинуть нашу прекрасную столицу? Подошедшего сзади юношу в цветах Алларэ он толком не помнил; должно быть, кто-то из вассалов или младших родственников герцогини. Спрашивать напрямую считалось невежливым, а Флэль старательно избегал подобных мелких бестактностей.

Светлые волосы и чуть курносый нос в сочетании с очень серьезными серыми глазами ему были смутно знакомы. Возможно, встречались в каком-то салоне, – но не у Мио, это точно. Он бы запомнил.

– О вас осведомлялся его высочество… Несколько раз, – улыбнулся светловолосый. – Кажется, вы завладели вниманием принца. Флэль изящно улыбнулся, на ходу соображая, чем бы он мог заинтересовать Араона. Весной он участвовал в королевской охоте и потратил пару часов, развлекая принцев, но оба мальчишки плохо годились для приятного времяпрепровождения. Разговоры крутились вокруг охоты, в которой Флэль Кертор участвовал лишь потому, что был приглашен, как отпрыск Старшего Рода, а королевскими приглашениями не разбрасываются. Подростков же ничто другое не интересовало. Флэль восхищался трофеями принцев, поддакивал рассуждениям о лошадях и собаках; видимо, в том и было дело.

– О, благодарю. Думаю, стоит нанести его высочеству визит: нехорошо заставлять особ королевской крови себя дожидаться, – кивнул Флэль. – Не желаете ли составить мне компанию? Уж если опять терпеть занудные беседы об охоте – так не в одиночестве…

– С удовольствием, – явно обрадовался тоже скучающий алларец. Флэль все пытался припомнить, как его зовут. Кажется, Далорн, Эмиль Далорн. Но хорош же он будет, если промахнется…

– Господа, как я рад вас видеть! – его малолетнее высочество поспешно слезло со стола. – Я скучал…

«И тут не веселее», – вздохнул про себя Флэль, и подумал, что на месте принца Араона он не просто скучал бы, а уже умер со скуки. Половину дня постигай всевозможные науки, которые полагается превзойти наследнику престола, другую половину – сиди во дворце под присмотром камердинера, воспитателей, гувернеров, гвардейцев, и так – вплоть до семнадцатилетия.

– Осень, ваше высочество. Осенью в столице и полагается скучать, – улыбнулся он. – В этом есть своеобразная утонченность. Весной нужно влюбляться, летом – лечить раны сердца, а осенью – наслаждаться скукой.

– О, нет… – закатил глаза к потолку принц. – Не хочу! Давайте лучше пофехтуем? Флэль мысленно застонал. Он час одевался, потом еще столько же терпел куафера, ухитрившегося придать его тяжелым волосам нужную пышность, – а теперь забыть об этом и отправляться скакать со шпагой, вспотеть и лишиться прически?! Да еще был бы соперник достойный… Приглашением Реми Алларэ Флэль бы не преминул воспользоваться: они уже третий год делили титул лучшего бойца столицы, но пятнадцатилетний мальчишка – вовсе не тот партнер, о котором стоило мечтать. Впрочем, принцы рано или поздно становятся королями…

– Я даже не знаю, ваше высочество. Ночью шел дождь, во дворе, наверное, лужи… Эмиль (или не Эмиль) правильно истолковал легкое замешательство Флэля и поспешил ему на выручку.

– Я буду признателен, если ваше высочество сначала удостоит своим вниманием меня… – слегка поклонился алларец. Флэль подумал, что нужно поближе сойтись с таким приятным молодым человеком.

Спасение костюма от брызг грязи, а самого Флэля – от необходимости переодеваться стоило нешуточной благодарности. Где же они все-таки виделись?.. Алларец оказался не только спасителем Кертора, но и неплохим дипломатом. Видимо, он тоже помнил, что принцы имеют обыкновение становиться королями, и щадил самолюбие юнца. Фехтовал принц Араон из рук вон плохо, но светловолосый не слишком подчеркивал этот печальный факт. Он давал принцу победить там, где победа казалась не слишком невероятной, не пользовался самыми нелепыми ошибками и хвалил каждый удачный удар. Стоя у стены внутреннего двора, Флэль лениво наблюдал за поединком, подмечая ошибки обоих. Светловолосый был хорошим бойцом, хотя в его технике Кертору и чудилось нечто странное: казалось, что алларец привык не состязаться, а учить. Или убивать; а может быть даже – учить убивать. Где можно было научиться так драться, если дуэли запрещены уже добрых шестьдесят лет? Любопытный человек этот алларец, прямо скажем… У принца, видимо, возникли подобные же вопросы. Он убрал шпагу и принялся беседовать с соперником. Флэль подошел поближе.

– …воспитывался в Брулене и много ходил с моряками. Шпаги там не в чести, но кто может драться на палубе, того трудно испугать любым оружием.

– Я бы хотел учиться у вас, милорд, – слегка капризно заявил принц, потом перевел светло-карие глаза на Флэля. – У вас обоих.

– Желание вашего высочества лестно для нас, но что скажут ваши учителя и отец? По узкому длинному лицу принца пробежала смутная тень, он упрямо сжал губы, словно что-то сказав про себя, потом улыбнулся.

– Учителя меня учат плохо, иначе я победил бы господина…

– Далорна, – подсказал алларец. Флэль все-таки верно вспомнил, как того зовут. – Несомненно, ваше высочество может добиться больших успехов, если будет регулярно заниматься. Кертор слегка улыбнулся. Эмиль ответил весьма достойно – и обнадежил мальчишку, и не стал его разочаровывать, объясняя, что в пятнадцать лет еще рано побеждать настоящих мастеров, да и нужно иметь талант, которого в принце ни на ломаный серн. Впрочем, принц и сам соображал неплохо.

– Ну, или брата, – прибавил он, слегка покраснев.

– Принц Элграс фехтует лучше вашего высочества? – изумился алларец.

– Увы, – пожал плечами Араон, вдруг став похожим на отца. Те же узкие плечи, дурная осанка; но невысокого принца сутулость портила куда сильнее, чем короля.

– Если Его Величество разрешит, я буду счастлив учить вас, – сказал Эмиль.

– Я тоже буду крайне рад, – поддакнул Флэль и зачем-то добавил: – Способные младшие братья – истинный бич Собраны, не правда ли, ваше высочество? Мгновением позже он уже проклинал про себя собственное остроумие и привычку над всеми подшучивать. В королевском дворце подобные остроты могли стать весьма опасными для жизни. Король Ивеллион был младшим из двух братьев-наследников. Но принц не уловил оттенка крамолы в шутке или воспринял ее на свой счет, как Флэль и задумывал изначально. Оставалось надеяться на то, что Эмиль или не уловил намека (что вряд ли), или пощадит знакомого. Распрощавшись с принцем, оба новоиспеченных приятеля отправились назад в Белую приемную. День уже не казался Флэлю скучным и проходящим напрасно. Приглашение принца хоть и сулило скучные и заведомо бесполезные обязанности наставника юного Араона, зато открывало большие перспективы. Мальчишке – пятнадцать; самый подходящий возраст для того чтобы бредить оружием, победами, восхищением двора и трофеями. Тот, кто не будет его слишком разочаровывать, станет к нему достаточно близок. А натаскать даже такого бесталанного ученика так, чтобы он смог победить брата, которому едва исполнилось тринадцать, надо полагать, не самая сложная задача.

– Я предпочел бы учить младшего, – сказал вдруг Эмиль.

– Если из младшего вырастет новый Ролан Победоносный, приятно будет чувствовать себя наставником гениального полководца, – усмехнулся Флэль.

– Если, – кивнул алларец, тоже улыбаясь. – Но иногда интересы государства выше наших первых желаний.

– Однако на смену первым приходят вторые.

– И кажутся нам более взвешенными. Флэль рассмеялся и шлепнул спутника по плечу:

– Не выпить ли нам за наши желания? За мной долг – вы спасли мою прическу, – и я собираюсь вернуть его немедленно.

– Почту за честь, – кивнул Эмиль. Новое знакомство оказалось весьма, весьма приятным.

За распахнутыми ставнями мелькнуло что-то зеленое. Генерал Рикард Меррес вскочил из-за стола, хватаясь за шпагу, но это оказалась только ветка, которую раскачивал ветер. Шпага полетела в угол и там ударилась об пол, оскорбленно зазвенела боковая дужка гарды, задевшая за валявшийся там же нож. На мгновение Рикард устыдился, но потом ударил кулаком по столу и сплюнул.

Что толку таскать прекрасной работы шпагу, наследие деда, если ныне это может позволить себе любой? Что вообще толку в шпаге, если отличительный знак благородных людей превращен в обычное оружие? Король Лаэрт запретил дуэли под страхом смертной казни, а его сын разрешил носить шпаги всем, кто пожелает, «дабы наши подданные могли оборонить себя». Как будто простолюдинам недостаточно было дубинок! Теперь со шпагой на боку щеголяет любой, кто может позволить себе уроки фехтования…

Еще пара подобных указов, и Собрана превратится во вторую Оганду, королевство лавочников, где король пляшет под рожки парламента. Впрочем, ныне там королева… еще не лучше. Баба на троне – это, пожалуй, слишком. Хорошо, что вековой обычай Собраны запрещает наследование престола дочерям. Меррес схватил кувшин и плеснул в кубок еще вина. Столешница уже была изляпана кроваво-красными пятнами, и генералу это зрелище нравилось. Жаль, что это только вино, а не настоящая кровь! Кровь всех этих Фустов и Сауроринов, Саумов и Кетаров – вассалов ныне, к счастью, покойного графа Саура, которые все не могут успокоиться и понять, чья нынче власть. Власть – Его Величества короля Ивеллиона II, так было и так будет! Генерал вновь треснул кулаком по столу. Кубок упал, и вино полилось на пол. Увидев воочию герб Саура, – «кубок, проливающий вино», – генерал рассмеялся.

Вот так и король стукнул по столу, его, Рикарда, кулаком, и вино жизни мятежного графа вылилось, все, до капли. Жаль, что граф не может этого увидеть. Только ради этого стоило бы отсрочить казнь. В стране может быть только один господин, и это король Ивеллион. Если всякая северная шушера, только по ошибке причисленная к Старшим Родам Собраны, будет иметь собственное мнение, строить собственные планы, что же это будет за страна? Мятежи положено топить в крови, чтобы другим неповадно было. В комнату сунулся порученец.

– Епископ Саурский просит аудиенции.

– Пусть подождет, – буркнул Рикард. Епископ, разумеется, не просил, а требовал, и не аудиенции, а возможности немедленно наставить заблудшее чадо. – Проводи его в Малый зал. Старик был нагл. Будь у генерала возможность, он казнил бы епископа вместе с Саура и его семейством, но епископа защищала Церковь, и Меррес был вынужден терпеть нотации и назидания. Церковь не вмешивается в светские дела, и слуги ее неподвластны мирским властям. Ну да, как же! На словах не вмешивается, а на деле здешний епископ являлся одним из заговорщиков, тут и до гадалки ходить не надо.

Не иначе, именно с его помощью улизнул один из многочисленных выблядков графа…

Рикард сидел, уставившись в окно. Нужно было позвать порученца и потребовать еще вина, но керторское вчера кончилось, а от здешней кислятины только пучило живот и начиналась икота. Дожил – шарахается от зеленой ветки в окне. Вчера доложили о том, что на востоке пропали два отряда, сегодня – о том, что поблизости от замка видели всадников в зеленом, цвете Литто. Да на дне винной бочки их видели, не иначе! Откуда в центре Сауры взяться литским солдатам, если Лита уже почти полностью усмирена? Почти. Вечное «почти»; никто не может довести до конца ни одно дело. И все врут, все постоянно брешут! Офицеры врут, называя больными перепивших или загулявших по окрестным деревням солдат, разведчики врут, сообщая, что не нашли убежища Саумов, виночерпий врет, что последнее керторское Рикард допил самолично… Епископ тоже врет, рассказывая генералу о необходимости быть милосердным. С врагами нельзя быть милосердным, их нужно безжалостно давить, и тогда они будут бояться поднять голову. Побеги измены рубят на корню, а святоши пусть молча молятся за души изменников. Епископ… пожалуй, пора идти. Старик в темно-коричневом саккосе с белой отделкой рукавов и подола, в затканном золотом омофоре смотрелся так, словно решил лишний раз напомнить генералу о Къеле, в которой все было почти хорошо… почти, да не совсем.

– Мне стало известно, – не давая епископу открыть рот, загремел генерал, – что вы, Ваше Преосвященство, позволяете себе и своим подчиненным укрывать в храмах заведомых бунтовщиков!

Говорить так, что дрожали листья на ветках и посуда в шкафах, генерала научил дядя. Это производило впечатление даже на самых наглых и нерадивых офицеров. Главное было – не сорваться на крик, хотя при виде епископа, неподвижно стоявшего посреди Малого зала графского замка, не заорал бы только самый терпеливый. Длинные седые космы падали на плечи епископа, словно у святого на церковной фреске, и позу он принял соответствующую: застыл, опираясь на посох. Желтые глаза под морщинистыми веками смотрели со скорбным терпением, и генералу в который раз захотелось вырвать у старика посох и хорошенько огреть его по плечам.

– Право укрывать тех, кто просит убежища в храме, дано нам матерью нашей Церковью, оно священно и нерушимо от века, – вроде бы епископ говорил негромко, но получалось так, что зала полнилась отзвуками его голоса.

– Вы укрываете тех, кому место на виселице!

– Неужто на виселицах, которыми уставлен Саур, еще есть свободные места?

– Найдутся, – пообещал Меррес. – Ну, зачем пожаловали, Ваше Преосвященство?

– Вчера солдаты разграбили собор Сауры, – концом посоха епископ указал за окно. – Святотатство было совершено посреди белого дня. До того ваши люди сожгли три деревенских церкви и убили настоятеля, вступившегося за крестьянку, которой угрожало поругание.

– Это не мои люди, а армия Собраны, пришедшая сюда по приказу Его Величества короля Собраны!

– Эта армия вверена вашей власти, и вы – пастух, а они – псы, что должны повиноваться пастуху. Рикард убрал руки за спину и вцепился в ремень. Епископ с первого дня ходил генералу по больным мозолям, издевался и выводил из себя, видимо, полагая, что золотая тряпка на шее его спасет…

– Я прикажу не трогать священников. Если они не будут противиться распоряжениям власти.

– Для служителя Церкви есть лишь одна власть – Сотворивших, и их заповедям мы подчиняемся. Долг велит нам защищать слабых и несправедливо обиженных.

– Несправедливо? Хотите сказать, что король несправедлив? – сделал пару шагов к епископу Рикард.

– Служители Церкви не судят мирских владык, и не о короле я говорю, – тоже подался навстречу епископ. – Я говорю о разоренных крестьянских домах, об ограбленных мужьях, о поруганных женах! Обо всем, что делает ваша армия в Сауре! Это должно немедленно прекратиться!

– Крестьяне не желают сдавать зерно по доброй воле, и приходится отнимать его силой. Вы хотите, чтобы армия голодала? Не сомневаюсь, что вы – хотите, но этого не будет. А если фуражиры и задрали пару юбок… тоже мне, беда!

– Насилие – грех, оно запрещено Сотворившими.

– Ну так отпустите им грехи, да и дело с концом, – усмехнулся Меррес. Генерал отвернулся к стене. Портреты графов Саура, гербы и оружие в Малом зале уже сняли, и теперь стены казались голыми. По дурацкому северному обычаю узкие окна были прикрыты неподъемными ставнями. Меррес приказал их убрать – потемок он не любил, – но теперь зал смотрелся так, словно по нему прогулялась стая оголодалой саранчи, которая не тронула только тяжелое кресло на возвышении. В него-то генерал и уселся, закинув ногу на ногу. Епископ по-прежнему стоял на своем месте, прямой, как палка, и такой же упрямый. Рикард в очередной раз не мог понять, чего он хочет. Золотые побрякушки из собора? Да пусть заберет: говорят, укравшего церковную утварь настигает пятнистая хворь, так что нечего таскать их в обозе.

– Все, похищенное из собора, должно быть возвращено, а святотатцы – пройти очищение.

– Вы думаете, я позволю ставить моим людям клеймо на лоб? – хохотнул генерал.

– Я пастух, да? Вот я сам и накажу нашкодившую собаку. Украденное вернут, а на большее не надейтесь.

– Я напишу митрополиту Сеории и всей Собраны о том, какое решение вы приняли.

– Да хоть прямиком Сотворившим напишите, – еще раз засмеялся Меррес, но справа под ребрами неприятно укололо. Митрополит, конечно, нажалуется королю. И дернул же Противостоящий этих паразитов влезть именно в Саурский собор, который под боком и у генерала, и у епископа… Но не отдавать же своих солдат святошам? Ишь, чего выдумал – очищение! Нет уж, среди его солдат есть безмозглые воришки, но не колдуны, которыми занимаются Блюдущие Чистоту, а кража – просто кража, а не святотатство. Кто-то не устоял при виде золота, которого полным-полно в соборе, – ну, и не удивительно, и даже вполне понятно. Глупость – она и есть глупость; забрать украденное, мерзавцев высечь, чтоб впредь неповадно было досаждать генералу, и довольно.

– Украденное вернут, – еще раз пообещал Меррес. – Что касается баб, я тоже скажу, чтоб не усердствовали. Чего еще желает от меня мать наша Церковь?

– Милосердия, – немедленно откликнулся епископ. – Эрон Кетир ранен и нашел приют в одном из наших храмов. Я прошу помиловать его.

– И где ж это он был ранен, бедняжка? – издевательски спросил генерал, спешно припоминая, кто такие Кетиры и где их земли. Кажется, маленький замок на границе с Къелой. Соседи Кетаров. Да что ж у них фамилии такие похожие! Но Кетары будут посильнее: это одни из главных бунтовщиков, а Кетиры – их родичи, и рыльце у них тоже в пушку, о чем тут гадать. – Наверное, упал с лестницы? Или на него невзначай напали собственные крестьяне?

– Он был ранен в бою.

– И с кем же это он дрался? Неужели с королевскими солдатами? Давайте, давайте его помилуем! – захохотал Меррес. – Давайте помилуем всех, и что нам до воли короля, а, епископ Саурский?

– Что ж, тогда Церковь сама позаботится о его судьбе, – поднимая голову, сказал епископ.

– Что-о-о? – заорал, вскакивая из кресла, генерал. – Окончательно страх потеряли? Прячете мятежников, просите за них, а потом еще и… еще и грозите прятать их от… от короля?!

– Вы услышали мое слово, виконт Меррес, – улыбнулся старик.

– Значит, так? Ну что ж, посмотрим, как вы запоете попозже… Генерал вышел, развернулся у тяжелых дверей и закрыл их пинком. Гвардеец, стоявший у двери, вопросительно уставился на него.

– Епископа – в подвал, – коротко распорядился Рикард.

3. Сеория – окрестности Собры – Беспечальность – Собра

– Мы поедем через Алларэ, далее переправимся через пролив… как, кстати, он называется?

– Если герцог желает посетить замок Гоэллон, то сначала мы переправимся через Гривский пролив, потом – через Литтский, а высадимся в порту Лита, – представив в уме карту северных земель, ответил Саннио.

– Что вы знаете о баронстве Лита?

– Оно расположено на северо-востоке Собраны. На западе граничит с графством Саура, на юге отделено от Эллоны Литтским проливом, восточное побережье омывают воды Северного моря. На севере граничит с Предельной пустыней.

– Похвально, а что еще вы можете рассказать?

– Наиболее развиты скотоводство, изготовление керамики и стекла. Еще виноградники, но вино низкого качества… и рыбная ловля. Правит барон Литто…

– Вот тут вы ошибаетесь, молодой человек. Отныне баронство Лита находится под патронатом короны, – сказал герцог. – Равно как графства Саур и Къела. Саннио едва не вывалился из седла. В школе мэтра Тейна новостями их не баловали, а в ближайшем городке он не был четыре седмицы. Что-то о заговоре на севере он слышал, но те обрывки разговоров слуг, которые попали ему в уши, были слишком невнятными. Секретарь напряженно ждал, что герцог объяснит хоть что-то, но тот молчал, глядя на дорогу перед собой, а спросить юноша не осмелился. Выражение лица и тон голоса Гоэллона ему сильно не понравились: надо понимать, ничего хорошего на севере не произошло. Земли передавались под патронат короны в единственном случае – если Старший Род пресекался, и некому было передать титул. Но как знал Саннио, и у барона Литто, и у графов Саура и Къела были наследники, все эти семьи были многодетными. Что же могло случиться?.. Последний раз под патронатом короны добрых сто лет назад оказалось западное герцогство Скоринг, граничившее с Тамером. Тогда герцог Скоринг погиб во время очередного нападения тамерской армии, а жена его еще раньше умерла родами. Остался беспомощный новорожденный младенец, бастард герцога решил захватить власть, и, чтобы этого не случилось, до совершеннолетия наследника земли были взяты под патронат. Но не могло же подобное несчастье случиться разом с тремя землями? Любопытство свербело в груди; секретарь долго поглядывал на равнодушного Гоэллона, стараясь не поворачиваться, и в конце концов у него заболела голова. Он ехал рядом с герцогом на все той же мышастой кобыле керторской породы. От конюха в доме Саннио узнал, что порода эта происходит от одичавших лошадей южных земель и славится выносливостью, верностью и легкостью в управлении, хотя и уступает в резвости многим другим. Юношу терпеливая лошадка вполне устраивала, хотя он и удивлялся, что герцог предпочел именно эту породу, не слишком-то популярную в центральных землях. Ему керторцы казались некрасивыми – низкорослые, толстоногие, с короткой шеей. Подобный выбор не вязался с изысканной элегантностью одежды и обстановки дома герцога. Герцог не поднял Саннио спозаранку, а милосердно дал поспать почти до середины дня. Перед выездом юноша плотно пообедал, и до этого, первого за поездку, разговора его клонило в сон, но теперь сонливость как рукой сняло. Он даже принялся разглядывать дорогу, но она ничем не отличалась от той, по которой юноша ехал вчера. Тот же розоватый камень, те же высоченные деревья с широкой блестящей листвой…

– Драгоценный мой, вы уверены, что косоглазие вас украсит? – спросил вдруг Гоэллон. – Что вы на меня все время коситесь, вы боитесь, что я провалюсь сквозь землю прямо на этой дороге? Саннио хотел попросить прощения, но вспомнил, чем это закончилось в прошлый раз, и решил не рисковать. С герцогом было трудно. Казалось, что он нарочно ставит секретаря в тупик и забавляется, когда юноша не знает, как ответить и что сделать. Простые насмешки или ругань секретарь бы вытерпел без возражений: он был приучен и не к такому, – но герцог задавал вопросы, и на них требовалось отвечать.

– Я жду, не соизволит ли ваша милость продолжить, – еще не договорив, юноша отметил очередную ошибку. Отвыкнуть от вколоченных намертво вежливых оборотов было пока еще трудно.

– А спросить вам выучка не велит, – кивнул герцог. – Но не кажется ли вам, мой юный друг, что во всем нужна последовательность? Или вы мужественно смотрите на дорогу и по сторонам, подавив разбирающее вас любопытство… или уж позволяете ему взять над собой верх. Или вы любитель помучиться? Саннио вновь не нашелся с ответом.

– Что ж, давайте разберем эту ситуацию с философской точки зрения. Есть ряд определенных правил, которые вы в вашем положении обязаны соблюдать. Правила эти временами трудно выполнимы, и многие из них идут вразрез с потребностями организма и порывами души. Нарушение же их чревато последствиями, которые вам пока что не известны, но вы справедливо предполагаете, что ничего хорошего не выйдет. Так, Саннио?

– Да, герцог.

– Однако ж и в постоянном пресечении этих порывов ничего хорошего нет. От этого портится пищеварение, сон и цвет лица. Любознательность – естественное свойство развитого ума, а ее постоянное пресечение грозит тупостью. Как видите, и так жарко, и этак невмочь. Что же делать, мой юный друг?

– Соблюдать умеренность, – бездумно ответил Саннио. Подобный вопрос задавал наставник, правда, там не требовалось отвечать: вместе с вопросом ученикам был дан и ответ.

– То есть, вы предпочтете раздражать меня, но умеренно? – склонил голову к плечу герцог. – Оригинальное решение, молодой человек…

– Я неверно выразился…

– Да нет, вы вполне точно выразили то, чему вас научили. Другое дело, что вам поведали определенные правила, не удосужившись объяснить их подоплеку. Правила эти сами по себе верны и гарантируют безопасность тем, кто их соблюдает, но слепое исполнение даже самых мудрых заповедей сгубило немало людей. Вы еще следите за моими рассуждениями?

– Да, герцог.

– Отлично. Попробуйте рассмотреть эту ситуацию так: у любого нарушения есть своя цена. Тот, кто не знает правил, но действует, обещает то, о чем не знает сам – знаете эту сказку? – за кота в мешке. Кот этот может расцарапать ему лицо, а то, о чем не знаешь, может оказаться наследством от богатого дядюшки. Тот, кто знает правило, знает, и чем рискует, а, значит, может решать, нужен ли ему этот кот по этой цене. Как вам эта мысль?

– Она кажется мне мудрой.

– Да неужели? Ну, так какого кота вы желаете купить, косясь на меня, и по какой цене? Саннио прикусил губу. Он знал, что хочет сделать: попросить Гоэллона рассказать о событиях на севере, – но понятия не имел о том, каковы будут последствия данного действия. В принципе, ничего страшного произойти было не должно. Задавать вопросы без разрешения секретарю не следовало, но подобное прегрешение недопустимым не назовешь. Однако ж, герцог казался человеком непредсказуемым. Будь он более понятен, Саннио знал бы, чем рискует, и какое наказание последует, если вопрос будет сочтен неуместным. Но они были знакомы всего лишь сутки, и юноша не мог взять в толк, чего же от него хочет Гоэллон и как выкрутиться из очередной неловкой ситуации.

– Так что же? С чем заминка, с котом или с ценой?

– С ценой, – на этот вопрос ответить было куда проще, чем на остальные. – Я не имею возможности ее определить.

– Практика – королева опыта, драгоценнейший мой Саннио, – подмигнул ему Гоэллон.

– Что случилось на севере?

– Его величество король Ивеллион II, да продлятся дни его, в бесконечной своей предусмотрительности повелел казнить графов Саура и Къела, барона Литто, а также членов их семей, ибо ему были представлены доказательства их участия в заговоре, который имел своей целью свержение Его величества и переход северных земель под руку кесаря Тамера. Секретарь сглотнул и уставился на дорогу перед собой. Услышанное не укладывалось у него в голове. Подобного в Собране не случалось никогда, по крайней мере, в изученной им истории об этом не говорилось ни слова. Случалось, что кто-то из Старших Родов поднимал мятеж, и его казнили – но лишить страну сразу трех родов из одиннадцати? Невероятно! Теперь уж точно не миновать восстания. Вассалы северных правителей подобного не простят. Неужели король этого не понимает? Казнены и члены семей? Жены, младшие братья и сестры, дети? Не похоже, чтоб герцог пошутил, но как еще понимать услышанное? Такого не было никогда! Сухой ком застрял у Саннио в горле. Он пожалел, что задал свой вопрос. Ответ оказался слишком устрашающим. Юноша опустил глаза вниз и принялся читать про себя заупокойную молитву. Ему хотелось пришпорить кобылу и ускакать прочь от своего господина.

– Вы прекрасно владеете собой, мой юный друг, – перебил его безмолвную молитву герцог. – Мне не удалось принять это известие с подобной стойкостью.

– Вы же – советник короля… Вы не знали?

– Советы, Саннио, тем и отличаются от приказов, что им можно не следовать, или вовсе не спрашивать, – пожал плечами Гоэллон. «То есть, вы не виноваты?» – едва не ляпнул юноша, но вовремя прикусил язык. Подобный вопрос был бы уже запредельной наглостью, и он понял, что за эту черту заступать не стоит. Теперь появилась еще сотня вопросов, особенно насчет того, что им предстоит делать на севере, но задавать их не хотелось. Обжегшись с первым, Саннио предпочел помолчать, тем более, что герцог, кажется, закончил беседу и вновь углубился в свои размышления. До поздних сумерек они так и ехали молча. Саннио еще никогда не проводил в седле столько времени и очень устал. У него болело, как ему казалось, все – и ноги, и спина, и плечи. Он вспомнил байку о мальчике со сломанным пальцем и улыбнулся сквозь цветные пятна перед глазами. Мэтр Тейн назвал его выносливым и ошибся. Скорее уж, юноша был терпеливым. Жаловаться его отучили еще в приюте, но умение держать язык за зубами и жаловаться только когда уже совсем невмоготу здоровья не прибавляло. Саннио мечтал о ночлеге, о постели, а герцог, кажется, собирался ехать всю ночь. Он проигнорировал уже третий трактир, хотя дорога опустела, и за последнее время им навстречу попался лишь один всадник в запыленном белом мундире королевского курьера. Крестьян с их телегами и повозками, владетелей в экипажах и верхом на дороге не было уже давно.

Наконец Гоэллон словно очнулся от забытья. Резкий поворот головы к секретарю, заметный даже в полутьме острый блеск в прищуренных глазах. Саннио уселся в седле поровнее и ослабил напряжение в доселе плотно стиснутых челюстях. Ни говоря ни слова, герцог повернул коня на первом же перекрестке. Вскоре они подъехали к большому постоялому двору. Во всех окнах горел свет, изнутри тянуло запахом жареного мяса, и юноша почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку. Уставая, он не мог есть и даже воду пил с трудом – на горло словно накидывали невидимую удавку. Он хотел только одного – умыть лицо, снять шляпу и перчатки, расстегнуть тугой ворот камизолы и лечь. Взрывы грубого хохота, доносившиеся изнутри, заставляли вздрагивать от вспышек головной боли. Герцог сам договорился о комнате и ужине, о стойлах для лошадей, хотя это и входило в обязанности секретаря. Саннио честно попытался открыть рот, но вместо слов «эй, почтенный!» из горла вырвался жалкий хрип, и хозяин постоялого двора его попросту не расслышал. Неудивительно. Все столы были заняты, на них стояли кружки с пивом и бутылки с вином. Две служанки разносили еду, а в углу пиликал на виоле музыкант. Половину чистенькой, но тесной комнаты на втором этаже занимала постель. Саннио не слишком удивился: на многих постоялых дворах севера вместо отдельных кроватей для каждого постояльца делали одну, но широкую; на них спали и втроем, и вчетвером. Теперь эта манера докатилась и до Сеории. Симпатичная рыжая деваха в низко вырезанном платье принесла таз, кувшин с теплой водой и полотенца. Саннио немедленно схватился за него, ополоснул лицо и руки, долго и старательно растирал мокрыми руками глаза – это помогало чуть облегчить головную боль, – и, только подняв голову и натолкнувшись на насмешливый взгляд герцога, сообразил, что сперва должен был подать умывальные принадлежности господину. В который раз ему захотелось провалиться сквозь землю. Это его, растяпу и дурака, мэтр Тейн назвал лучшим учеником?..