Текст книги "Поднимается ветер…"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: А. Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 47 страниц)

– Госпожа Къела, а если вместо герцога я решу вас чему-нибудь научить? Оплеуха, полученная Саннио, заставила его вспомнить о том, что он говорит не только с (пока еще) девицей из Старшего рода, но и с девушкой, которую учили защищаться герцог Гоэллон и Кадоль. Перед глазами закружились цветные искры.

– Вы забываетесь, Васта, – прошипела Керо. – Да и чему вы можете меня научить?

– А если прикажет герцог? – наверное, Саннио вчера забыл помолиться на ночь, и во сне в него вселилась целая куча зловредных демонов, а может, и сам Противостоящий. Керо распахнула пеньюар и показала тонкий поясок, к которому был привешен короткий кинжал в кожаных ножнах.

– Это достаточно убедительный ответ? – спросила она. – Один из нас этого урока не переживет.

– Вы влюблены в герцога? – Интересно, а вторую пощечину, для симметрии, отвесит?

– А вы? Могу ли я считать, что ваша дерзость продиктована ревностью? – мерзавка ядовито улыбнулась – не иначе как у Гоэллона выучилась. Саннио остолбенел. Дать бы ей пощечину в ответ, – но женщин не бьют, что бы они ни говорили, даже подобные гадости.

– Вы спятили? – выдавил он.

– А вы? Почему вы сочли, что я влюблена? Потому что принимаю его предложение, а вам отказала? Вам назвать поименно тех, кому бы я тоже не стала отказывать? И в них я влюблена? Секретарь вновь покраснел, должно быть, до корней волос. Он глянул в зеркало – так и есть, вареный рак в панцире, в серой камизоле. Нужно было прекращать неприличный и оскорбительный для обоих разговор.

– Благодарю, госпожа Къела, вы полностью избавили меня от беспокойства за вашу судьбу, – слегка поклонился Саннио. При необходимости и он мог выражаться подобным образом, это к тому же было куда легче, чем говорить по душам со взбалмошной нахальной девицей.

– Рада за вас, – презрительно бросила северянка. – Если встретите Марису, скажите ей, что мне нужно жемчужное ожерелье.

– Вы спутали меня со своим лакеем, – Саннио еще раз поклонился и вышел. За девицу Къела он уже ничуть не волновался, и это радовало. Нет, ну какова ведьма, а?! Что там водится в тихом омуте? Щуки? Щука она къельская после этого. Это ради нее Саннио надерзил герцогу, ради нее рисковал если не головой, то местом? Стоило это того?

Саннио спустился через кухню в погреб, взял там бутылку вина, вылез наружу за штопором, хлебнул прямо из горла и решил, что – да, стоило. Разбитая скула саднила, юноша коснулся ее пальцами и увидел кровь. И все равно – стоило!..

8. Саур – Собра – Къела

Вестовой был тяжело ранен. Тамерский иззубренный болт, пробивший ребро, нельзя было вытащить на ходу, и древко просто перерубили чуть пониже наконечника. Каким чудом солдат выдержал трое суток в седле? Почему вообще отправился именно он, почему не передал пакет с донесением другим? Рикард понимал, что шатающийся, харкающий кровью человек сделал невозможное, но не понимал – зачем. Что такого случилось на западе, что потребовался этот подвиг? Оглушительно орали вороны – теперь, как и по осени, везде было много ворон, наглых и разжиревших на человечине, – дул пронзительный северный ветер, по небу бежали быстрые облака, отливавшие лиловым, а разбуженный на рассвете генерал Меррес стоял напротив раненого вестового и не мог понять, что произошло.

– В лазарет его, – приказал он, и, не сдержавшись, рявкнул на солдат: – Что стоите, ослепли?!

– Нет, мой генерал, – прохрипел раненый, в очередной раз хватаясь за левый бок. – В пакете… не все…

– В лазарет, сержант! – еще раз рыкнул Рикард. – Поговорим там. Альберт, поднимай маршала.

Ординарец скорчил кислую рожу. Маршал Алессандр прибыл со своей свитой, и его ординарцы, повара и прочая мелочь мигом перессорилась с остальными: каждый думал о себе, как два генерала и три полковника в придачу. С ними старались не связываться и держаться подальше, но горластые требовательные нахлебники напоминали о себе каждый день.

– Быстро, быстро! – едва не пнул Альберта генерал Меррес.

Вестового под руки увели к лазарету ставки. На шум голосов во дворе спустился полковник Эллуа. При виде него Рикард всегда испытывал смешанные чувства: и радовался, что рядом действительно надежный офицер, чьи доклады всегда были безупречны, предложения – толковы, а дисциплина в полку – идеальна; и злился, не понимая, почему эллонский кавалерист подчиняется любому приказу, выполняет любое распоряжение и ни с кем не спорит. У него на высоком лбу с залысинами просто написано было, что он – сам себе хозяин, и Устав чтит лишь на словах, а кроткой овечкой лишь прикидывается. До поры. Когда пора пройдет, Рикард не знал, но чувствовал, что так и случится. Эллонцу, как всегда, хватило каких-то косвенных примет – кровавых плевков на снегу, следов, обрывков услышанного, – чтобы понять большую часть происшедшего. Генерал Меррес уже привык, что общее полковник схватывает сам, а вопросы задает лишь чтобы уяснить для себя частности.

– Мой генерал, позвольте задать вопрос? – хрипловатый спросонья голос был, как обычно, невыразительным.

– Да, полковник…

– Курьер прибыл от полковника Дизье или полковника Карро?

Рикард едва не сказал «не знаю» – он до полудня вообще плохо соображал. Пакет он еще вскрыть не успел. Вестовой что-то говорил, Рикард услышал это считанные минуты назад, но вот проклятье – выветрилось из головы. А зачем Эллуа вообще это знать? Еще через минуту до генерала Мерреса дошло. Если от Карро, который теперь командует обороной перевалов, то еще ничего страшного. Не считая того, что полковник Карро, любимый дядюшкин вассал, видать, получил по голове сосулькой и отправил тяжело раненого за многие сотни миль. А вот если от Дизье, полк которого расположен на границе Саура и Къелы, то… То дела, видимо, плохи. Если повстанцы отрежут части армии друг от друга, то будет много крови. Еще больше, чем сейчас. Все обещания маршала Мерреса, который сказал, что к Новому Году на севере будет тихо и спокойно, пошли прахом. Весна уже началась, а ни о каком покое речи не шло. Напротив, с каждым днем делалось все хуже и хуже. Казалось, что каждый северянин, который не сбежал на юг, взялся за оружие. Даже Рикард – не без коротких замечаний Эллуа, – понимал, что крестьянин, деревню которого сожгли за помощь бунтовщикам, имеет лишь два выхода: или бежать в Эллону, или идти в отряд к своему владетелю, где он, по крайней мере, будет сыт. Понимал ли это маршал Алессандр, генерал спрашивать боялся. Рикард согнул пакет пополам, ломая печати, стряхнул сургуч. Обертка порхнула на землю запоздалым осенним листом. Внутри оказался лист ткани, на диво чумазый – понизу бурые пятна, сверху жирный отпечаток пальца, испачканного в саже. Генерал Меррес изумился: совсем в Къеле страх потеряли, отправляют в ставку такую сортирную тряпку?! Потом он принялся читать каракули, нацарапанные, должно быть, не на столе, а на спине ближайшего солдата. Ему не понадобилось много времени, чтобы понять смысл написанного. Понадобилось много сил, чтобы замереть с куском мятой ткани в руке, а не выбраниться на весь замок, не швырнуть клятое донесение в снег и не начать топтать его ногами. Тамерские войска заняли графство Къела.

– Позвольте, мой генерал? – Эллуа протянул руку и Рикард с удовольствием вручил ему донесение, которое жгло ладонь.

– Этого стоило ожидать, – кивнул эллонец через минуту. – Еще в начале зимы в Тамере было достигнуто соглашение между кесарем и графом Къела об оказании военной помощи.

– А какого … ты молчал?! – вполголоса проговорил генерал Меррес.

– Я получил сведения об этом частным порядком. Король отверг их, как ложные, – спокойно ответил Эллуа. – Тем не менее, я счел необходимым сообщить эту информацию маршалу Мерресу.

– И что?

– Мой генерал, вас интересует, что именно сказал мне маршал или каков был общий смысл? – полковник весьма неприятно улыбнулся. Рикард прекрасно представлял, что мог сказать дядюшка под дурное настроение, да и под хорошее – тоже. Выслушивать это в пересказе эллонца было бы раза в два противнее, чем услышать от самого маршала.

– Смысл, – буркнул он.

– Маршал Меррес запретил мне распространять заведомо ложные сведения, способные подорвать боевой дух армии.

– Ясно, – кивнул Рикард. – Теперь можете радоваться. Вы с вашим агентом всех оставили в дураках.

– Мой генерал, вы напрасно думаете, что меня хоть сколько-то радует подобное развитие событий, – равнодушно ответил непрошибаемый эллонец. – Мы начали с устранения мятежа, продолжили подавлением восстания, теперь воюем с соседней державой. Вы знаете притчу о том, как глупый подмастерье тушил пожар?

– Не помню, – нужно было чем-то занять время до того, как поднимут маршала и начнется сущий кошмар, а общество эллонца успокаивало. Так же, как ледяной северный ветер, выдувавший из головы остатки хмеля, и быстро светлевшее небо. – Расскажите.

– Один подмастерье, оставленный хозяином караулить мастерскую, опрокинул свечу. Загорелась портьера, подмастерье засуетился, начал искать, чем бы залить огонь. Схватился за плошку с маслом. Огонь вспыхнул сильнее. Он опять принялся искать, чем бы потушить пламя, и полил его огненным вином… притча длинная, но итог простой: сгорела и мастерская, и хозяйский дом. Рикард сглотнул, потом развернулся к полковнику и схватил его за грудки, хорошенько тряхнул. Эллонец никак не отреагировал. Светлые серо-зеленые, как вода в пруду, глаза смотрели в упор – спокойно, презрительно. Эллуа был старше генерала Мерреса, лет на двадцать, наверное, и это тоже было противно, как и ледяное равнодушие.

– Сволочь! Ты же мне сам говорил – пиши маршалу!..

– Генерал Меррес, – одними губами ответил Эллуа. – Если вы не хотите, чтобы вашему мундиру было нанесено тяжкое оскорбление, уберите руки. Рикард вспомнил давешний инцидент со шпагой. Полковник показал ему прием, позволявший обезоружить нападавшего, но урок быстро прекратился: Эллуа объяснил, что подобное возможно лишь с фехтовальщиком весьма низкого уровня, и нужно на голову превосходить соперника, чтобы рискнуть проделать подобный фокус. Меррес не показал, что принял оскорбление на свой счет, но утратил к занятиям всякий интерес. Проверять, кто сильнее в драке на кулачках, не хотелось: не подобает двум офицерам лупить друг друга, как мужичью. Рикард опустил руки и огляделся. К счастью, во дворе никого не было. Маршал Меррес может себе позволить швырять в полковников грифельными досками с планами и лупить их донесениями по мордам. Генерал Меррес еще не главнокомандующий.

– Благодарю, мой генерал, – ладонь с длинными узловатыми пальцами пробежалась по мундиру, расправляя несуществующие складки. – Вы хотите продолжить обсуждение?

– Говорите, – кивнул Рикард. Эллонский кавалерист был каким-то непостижимым человеком. Другой бы, наверное, оскорбился. Даже его возлюбленный Устав не допускает рукоприкладства от старших по званию, а генерал Меррес сорвался самым неприличным образом. Рядом с Эллуа Рикард чувствовал себя тем самым сопляком и дураком, которым так часто честил его дядюшка. И еще – волчонком-подростком рядом с вожаком стаи: и хочется зубы показать, и чуешь, что еще не время. Рикард уже понял, что командовать, как это положено, полковником Эллуа не может и никогда не сможет. Их нужно было поменять местами: двадцатипятилетнего генерала и сорокапятилетнего полковника…

Генерал Меррес удавился бы, но не выказал этого Эллуа. Удавился… или приказал бы казнить кавалериста.

– Армия Тамера будет опираться на местное население. В Къеле они вдвое увеличат численность войск. То же будет и здесь. Два, три сражения – и нас оттеснят к берегу Эллау. Если мы не удержим переправы, можете забыть о двух графствах и баронстве. На карте появятся три губернии, принадлежащие Тамеру. Рикард бессильно выбранился. Скоро будет очередной совет, маршал Алессандр будет колотить кулаками по столу, брызгать слюной и грозить всем казнью. Только все это – слова, пустой звук, хоть и громкий. Полковник Эллуа, конечно же, будет молчать и выполнять приказы. Выполнять свой долг. Соблюдать Устав армии Собраны. И генерал Меррес – будет. Выполнять и соблюдать. Только их сомнут. Как новорожденных щенят, слепых и беспомощных. Вестового сумел отправить только Дизье, и его донесение обрушилось, как снег на голову. Значит, остальных – и от Карро, и от всех остальных, – попросту перехватывали местные бунтовщики. То же будет и в Сауре, и в Лите. Къела была самой мирной из трех северных земель, а в Лите, и особенно – в Сауре было пролито много крови. Къела сдалась – да что там сдалась, бросилась в объятия армии Тамера, с которой возвращался наследник казненного графа.

Эллонец, так и стоявший в полушаге от Мерреса – расстояние, на которое Рикард подпускал только друзей и женщин, а этот долговязый ледяной человек ему кто? – внимательно следил за лицом своего генерала.

– Вы начинаете понимать, мой генерал, – тихо сказал он. – Мы сложили вокруг себя гору хвороста. Алви Къела только поднес факел.

– Сволочь поганая, тварь, гаденыш… – сплюнул в сторону Рикард. – Дерьмо ходячее!

– Мой генерал, – Эллуа скривил тонкие губы. – Представьте себе, что в Меру входит армия его величества. Вашего дядю, его жену, вашу тетку, ваших двоюродных сестер и племянниц отправляют на плаху. Вам удается бежать в Оганду. И там вам предлагают армию…

– Я бы никогда… – Рикард осекся. – Мы не устраивали заговоров против короля!

– Мой генерал, – эллонец вздохнул. – Вы вошли в Саур в конце лета. Вы помните, что в вину графам Саура был вменен сбор армии, призванной свергнуть законную власть. Вы видели эту армию? Слышали о ней? Или она начала появляться только считанные седмицы назад? Меррес зажмурился и скрипнул зубами. Спорить с полковником было невозможно.

Он был прав. Он все говорил верно. Но почему он молчал раньше? Почему заговорил, только когда земля под ногами загорелась? Что за дрянь…

– Хватит, – генерал топнул сапогом о серый щербатый камень, которым был вымощен двор. – Поздно теперь…

– Да, мой генерал. Нам нужно сохранить войска и удержать переправы. А теперь, мой генерал, подумайте о том, что вы будете делать, если маршал поставит перед нами совсем иные задачи, – эллонец развернулся на каблуках и ушел вверх по лестнице. Рикард поднял глаза к окончательно просветлевшему небу. Откуда-то тянуло гарью. Неслась темная стая галок. Развевался над замком бело-золотой королевский флаг. С запада наползала темная туча. Ветер переменился, как часто случалось в начале весны. Западный ветер пах горечью и бедой.

Герцогиня Алларэ точно знала, чего хочет, и все же была рада тому, что сложные правила дворцового этикета, установленные еще встарь, не слишком способствуют встречам наедине. Его величество может беседовать с незамужней девицей в присутствии ее спутницы или иного сопровождающего лица. Незамужняя герцогиня Алларэ, хоть и пользовалась, по обычаю своей земли, многими привилегиями, тоже под это определение подпадала. Это позволяло несколько оттянуть неизбежную развязку. За последнюю девятину она выдержала два десятка ссор с Реми. Брат прекрасно понимал, почему Мио каждую седмицу сопровождает Анну Агайрон во дворец, почему роль присутствующего третьего лица не может выполнить ни отец Анны, ни любая из ее придворных дам, ни вассалы Агайрона или еще какие-нибудь посторонние. Понимал – и не одобрял, а если уж Реми что-то было не по вкусу, он не умел тихо молчать.

Может быть, умел, конечно – если только это не касалось семейных дел. Герцогиня Алларэ прекрасно помнила, что всеми свободами пользуется лишь с позволения своего брата и господина. Реми мог разозлиться и отправить ее в родной дом, мог запереть младшую сестру в спальне, мог запретить являться ко двору. Он никогда так не поступал, и женщина надеялась, что не поступит и впредь. Ее вспыльчивый, гордый и упрямый брат никогда не мешал своим родственникам развлекаться по вкусу, если забавы не входили в прямое противоречие с интересами рода. Явное внимание, которое выказывал король Собраны к младшей сестре своего второго советника, никак не могло противоречить интересам рода Алларэ. Напротив: чем ближе к королю, тем надежнее, – считала Мио. Разумеется, Анна была права, говоря о том, что его величество никогда никого не полюбит, но, если фаворитка будет достаточно разумна, то сумеет защитить и себя, и своих близких. Король всегда питал слабость к девицам из Алларэ. Хорошая традиция, нужно ее укреплять. К тому же, тогда на долю Анны придется лишь часть из тех неприятностей, что звались «Его Величество Ивеллион II, король Собраны». Реми, герцог Алларэ, злился и, когда посторонних поблизости не было, раз за разом начинал уже надоевший обоим разговор. Мио все чаще казалось, что дело тут даже не в заботе об ее благе, и тем более не в политических соображениях, а в своеобразной ревности. Руи и Реми дружили с детства, пять лет разницы не мешало им и когда оба еще катались на пони, а не на лошадях, теперь это и вовсе не имело значения. Официально они были двоюродными братьями, по сути дела – родными, особенно после той мрачной истории лета 3865 года. Гоэллон называл герцога Алларэ самым близким человеком. Четыре года Мио была третьей в этом союзе… да полно, четыре или добрых двадцать лет? Малышка, которую два подростка таскали на руках, а то и макали шутки ради в реку, девочка-подросток, забавлявшая двух мужчин своими глупостями, выросла и заняла свое место. То, единственное, которое было ей предначертано.

Сестра Реми, любовница Руи. Пять лет назад она мечтала стать герцогиней Гоэллон. Это казалось само собой разумеющимся, она была уверена, что Руи не женится именно потому, что ждет, пока Мио повзрослеет. На ком ему еще жениться? Время разбило иллюзии и мечты, безжалостно расставило все по местам. Мио Алларэ не дождалась ни предложения руки и сердца, ни даже прощального подарка, который подвел бы итог четырехлетней связи.

Мио предполагала, что Реми рассердится. Она не говорила брату ни слова, но он сам все понял – и женщина надеялась, что ее брат и господин вмешается. Разумеется, принуждать друга к браку – это слишком, но почему Реми вовсе ничего не сделал? Ни разговора, ни слова… Словно так все и должно было случиться, словно сестра герцога Алларэ была только игрушкой, которую можно оставить, если она наскучит… Оставить – но не позволять ей увлечься кем-то еще! Любезный братец, кажется, собирался сыграть в собаку на сене.

За вполне невинный флирт с первым министром Реми сестру высмеял. Уловив между ней и Фиором Ларэ ту легкую нежность, которая связывает бывших любовников – предложил переспать со всей родней из Алларэ, напоследок оставив Рене, а то, дескать, если с Рене начинать, то можно и глаз лишиться: выцарапает рыжая Кари. Лучше бы своему драгоценному другу Руи что-нибудь посоветовал!.. Герцогиня отставила чашечку, чтобы ненароком не разбить. Осенью ей казалось, что все будет легко и просто: надоел, стал откровенно пренебрегать, так пусть плывет с попутным ветром. В столице хватает умных и красивых мужчин, Мио может выбирать из трех десятков влюбленных поклонников, каждый из которых будет счастлив добиться успеха. Ее будут носить на руках и каждый вздох считать приказом.

Оказалось же, что все иначе. Рана не хотела заживать. Восторженные поклонники казались скучными и глупыми. Даже вполне симпатичный ей Сорен Кесслер при виде герцогини тупел и сливался с хором безмозглых кавалеров, неразличимых в своей фальшивой преданности и ложной готовности отдать все на свете. Они были готовы отдавать состояния, но Мио не нуждалась и в самых дорогих подарках. Они были готовы отдавать сердца, но сердца эти были дешевле орехов, и так же годились лишь на один щелчок. Мио знала, в чем ее беда: она выросла на руках у двух лучших мужчин Собраны. Первый был ее братом, а второй ее отверг – но равных им не было, а заменять золото медной полированной пустышкой глупо и пошло. Если бы еще можно было поверить, убедить себя в том, что видишь золото. Увы, она не была слепой дурочкой, и обманывать себя умела плохо. Один раз попыталась: осенью, решив, что Руи ей вовсе не нужен, что он – только один из многих. Самообмана хватило на пару девятин. Приехать к герцогу Гоэллону без приглашения? В конце концов просто объясниться с ним? Нет, так унижаться нельзя. Пусть думает, что Мио довольна и счастлива. Увидев ее фавориткой короля, он поймет, что потерял, но тогда уже будет поздно. Руи не станет соперником короля, преданность его величеству не позволит. Так пусть увидит!

– Герцогиня, я давно хотел показать вам некоторые реликвии вашего рода, хранящиеся во дворце, – сказал король. Вместе с ним в чайную комнату вошли какая-то старая карга с пяльцами и конопатая толстушка в белом платье. Обе сделали реверансы и по кивку короля уселись за стол по бокам от Анны. Мио едва заметно вздрогнула и напрягла икры: старый проверенный способ загнать всю дрожь в колени, надежно скрытые платьем. Ну что ж, рано или поздно это должно было случиться. Король – мужчина, и любой мужчина, если ему две девятины раздавать щедрые авансы, потребует ответа. Его величество даже не слишком торопился. Мог бы заявить свои права еще давно, но предпочитал играть в галантного кавалера: сначала беседы и ухаживания, а только потом основное. Герцогиня Алларэ поднялась и положила ладонь на любезно предложенное ей предплечье. Ткань под пальцами казалась приятной на ощупь, гладкой и скользкой. Огандский шелк. Его величество умел быть элегантным, хотя совсем иначе, чем Руи или Реми. Тот же жесткий крой, что и в туалетах графа Агайрона, та же нарочито скромная отделка. Мио украдкой взглянула на профиль его величества и в очередной раз не смогла понять, чем же король Ивеллион ей так неприятен. Высокий худой человек с пышной копной крупно вьющихся почти белых волос. Дерзкие, лишь слегка неправильные черты лица. Резкий изгиб бровей, удлиненные глаза – пронзительные, светло-голубые. Красивая линия губ. Король был привлекателен не только на портретах. У живописцев не было нужды ему льстить: яркое, властное лицо истинного владыки не нуждалось в каком-то приукрашивании.

Тем не менее, внешность короля Собраны скорее отталкивала. Физиономист описал бы его, как человека жестокого, и, может быть, безумного. Было нечто неприятное и пугающее в резкой складке, что пролегала от крыльев носа к уголкам губ, в слишком глубоко посаженных глазах. Все те же фамильные черты у Руи, двоюродного брата короля, были слегка сглажены и производили совсем иное впечатление: силы, надежности, основательности… Королю было сорок шесть; выглядел он на десяток лет моложе, куда лучше, чем граф Агайрон. Сильные руки – под пальцами Мио ощущала игру мышц предплечья. Гладкая кожа. Короли династии Сеорнов редко дряхлели. Кровь первого короля, чудесного ребенка, рожденного не от людей, берегла их от медленного распада заживо. Какая-то комната, едва ли королевская спальня – та находилась в другом крыле дворца, – но явно и не хранилище реликвий. Может быть, покои для гостей. Чужая, припахивающая лавандой и пылью комната, в которой уже год или два никто не жил, только слуги раз в седмицу наводили порядок. Нелюбезно и негалантно, но зато достаточно безопасно: у королевских покоев всегда дежурит целая толпа слуг и придворных, здесь же, кажется, никого нет вовсе. Его величество не желает афишировать свое новое увлечение? Это не вполне входило в планы Мио… Герцогиня Алларэ сделала вид, что любуется гобеленом с охотничьей сценой, висевшим над камином. Гобелен был воистину хорош: работа прошлого века, когда в моду еще не вошли слишком яркие краски и металлические нити. Теплое золотисто-коричневое полотно… Ладони короля легли ей на грудь. Он стоял сзади, и Мио затылком ощущала его твердый подбородок. Руки, стиснувшие ее груди, никак нельзя было назвать ласковыми. Ивеллион словно касался не живого человека, а сжимал в горсти мех или снег… Задутые свечи в подсвечнике, осталась лишь одна – в другом углу комнаты. Трепещущий полумрак. Жадные жестокие руки, скользящие по ее бедрам. Прикосновение губ к мочке уха – и тут же короткий болезненный укус… Мио не ожидала, что царственный любовник будет с ней нежен, – не тем он был человеком, – но стоять вот так, упираясь грудью в каминную доску, неподвижно, – король и не ждал от нее никакого ответа, – было унизительно. Она сама этого хотела. Она знала, зачем ей это нужно. Но, проклятье, как же обнимавший ее сзади мужчина отличался ото всех, кто раньше касался герцогини Алларэ!.. Через сколько-то трепетаний пламени свечи в дальнем углу, через сотню ударов сердца и десяток проглоченных вздохов Мио поняла, что она не хотела, не могла, не была готова… Ей казалось, она знает о мужчинах все. Как разбудить страсть в любовнике и как этой страстью управлять, как взнуздать ретивого жеребца и заставить подчиняться себе. Сотня приемов, надежных и проверенных… Здесь обо всем этом и речи не шло. Ее просто прижали к камину, заставили прогнуться в пояснице и стоять, не шевелясь, в то время, как его величество удовлетворял свою страсть. На месте герцогини Алларэ могла оказаться любая служанка, крестьянка или нищенка. Была бы дырка в надлежащем месте, вот и все.

Было тошно, унизительно и больно. Король не страдал недостатком мужской силы, и «просмотр реликвий» затянулся. Мио закусила губу и старалась молчать – сомневалась, что случайно вырвавшийся стон можно будет принять за голос страсти.

«Поздравляю с невиданным достижением, сестрица! – прозвучал в голове издевательский голос Реми…»

– Граф Къела! Его высокопревосходительство князь Долав просит вас в свою палатку!

– Благодарю, – кивнул Алви, разворачивая коня. Его высокопревосходительству опять что-то нужно. Третий раз за день – тут и взбеситься недолго, но слишком уж хорошее было настроение. Вторую седмицу. Он был дома. Пусть родной замок остался позади – армия промаршировала мимо, и в родовом гнезде удалось провести лишь ночь. Королевские выблядки уже оставили его. Замок пострадал не слишком сильно, но был почти пуст. Осталась лишь кучка слуг, с плачем бросившихся навстречу «молодому господину». Алви было начхать на удивленные взгляды тамерских офицеров. Он обнял всех семерых, встретивших его во дворе. Две кухарки, два конюха, кузнец, шорник и старая нянька – вот кто остался от доброй сотни слуг, живших в замке еще летом.

– Где же остальные? – спросил он дряхлую Фриду. – Где все? Старуха поджала губы, потом закрыла лицо рукавом. Алви вновь обнял ее за плечи. Волосы Фриды, выбившиеся из-под плохонького платка, пахли дымом, молоком и родным домом. Она тихо всхлипывала.

– Ох, молодой господин… кого казнили, кто сам ушел. Одни на юг, другие – к молодому Кетиру в Саур. Воевать тоже пошли… Мы уж и не чаяли, молодой господин…

– Граф, – тихонько поправил Алви. – Теперь я – граф. Над замком взвилось коричневое с золотом знамя, но вышитый в левом углу королевский меч Алви приказал спороть. Довольно и дерева с плодами, и одного короткого слова «Щедрость». Королевский меч над Къелой больше не поднимется. Никогда. Король изменил северу – север больше не признает над собой власть короля. В замке Къелбе, на первый взгляд, ничего не изменилось… но все же изменилось слишком многое. Пропали портреты и гербовые щиты в большой зале, половина посуды была перебита, занавеси сорваны… не в занавесях было дело, и даже не в портретах. Раньше у Алви Къела были отец, дядя, брат и сестры. Теперь он остался один. Все прочие – казнены. Их даже похоронить по обычаю, в усыпальнице, не позволили – зарыли на кладбище в ближайшем городке, где казнили. Нужно будет перезахоронить всех. Сотня поколений властителей Къелы ложилась на вечный отдых в семейной усыпальнице, так было, когда о королях династии Сеорнов еще никто не слышал, и так будет. Алви прошел по гулким пустым коридорам, поднялся на галерею второго этажа. Грязно – натоптали чужаки, тихо, болезненно и скорбно тихо. До слез. Он плакал бы, да только все слезы выгорели осенью, в бешеной скачке на запад, когда отец вместо прощального объятия отвесил ему тяжелый подзатыльник, сказав – «Уезжай, не то прокляну!».

Тамерские офицеры, сопровождавшие его в Къелбе, вели себя тихо. Устроились на ночлег в покоях на первом этаже, не тревожили, не просили чего-то особенного. Для услуг им вполне хватило собственных денщиков. Алви распорядился оставить слугам достаточно провизии: отступавшие чужаки вымели все припасы. Только Олуэна Алви пригласил пройтись по замку. Графу Къела казалось, что один он – не сможет, а нужно было. Друг молчал, потому что молчал хозяин. Они спокойно прошлись под руку по первому и второму этажам, потом Алви вдруг замер и присел на ступеньку лестницы. На третьем этаже были спальни – его, родителей, сестер. Къела не мог заставить себя туда подняться. Олуэн тихо постоял рядом, потом протянул руку и опустил ее Алви на плечо. Граф вздрогнул. Среди тамерцев не были приняты дружеские объятия. Мужчины редко прикасались друг к другу. Сейчас этот простой жест показался драгоценным, словно найденный среди прибрежного песка кусок янтаря. Къела опустил левую ладонь поверх руки Олуэна и так застыл. Если бы друг отнял руку, наверное, что-то важное исчезло бы. Но тамерец понял. Молчание длилось долго. Алви не знал, как его нарушить и как вообще пошевелиться. Он словно врос в ступени, по которым тысячи раз взбегал туда и сюда, даже не думая, что скучный желтоватый камень когда-нибудь окажется ему дорог – настолько дорог, что он бы и щекой к плитам прижался, не стой рядом Олуэн.

– Я здесь вырос… – сказал Алви тихо.

– Граф… – видимо, флигель-адъютанту тоже не хватало слов.

– Олуэн, у вас большая семья? – къелец осекся. – Простите мою фамильярность…

– Прекратите, – с нажимом сказал тамерский офицер. – Я буду рад, если вы будете называть меня по имени. У нас это принято между друзьями. Не знаю, сумел ли стать вам другом. Смею только надеяться.

– Да, – кивнул Алви. – Да, стали. Если бы не вы…

– Я единственный сын. С нашей семьей не случалось подобных несчастий. Наверное, я не могу понять вашего горя. Было бы глупо говорить, что могу. И глупо говорить, как принято: все будет хорошо. Но что-то, друг мой, будет. Ваши дети будут жить здесь.

– Дети? – Граф Къела удивился. Какие дети, о чем говорит тамерец? Разве когда-нибудь будет нарушена эта ледяная мертвая тишина? Это попросту невозможно. Со смертью не поспоришь…

– Вы должны будете жениться, – твердо сказал Олуэн. – Жениться, завести детей, передать им этот замок. Иначе все бессмысленно, Алви. Понимаете? Тот разговор, то отчаяние и страх перед пустотой Къелбе Алви не забыл, но поутру все чувства померкли перед главным: торжеством. Вся зимняя переписка оказалась не напрасной. Каждый день к армии Тамера присоединялись отряды вассалов рода Къела, Старшего Рода. Теперь здесь не говорили – Старшего Рода Собраны. Собрана осталась в прошлом. Государство династии Сеорнов, государство, собранное королем Аллионом из вольных графств и княжеств. Государство, предавшее само себя.