Текст книги "Поднимается ветер…"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: А. Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 47 страниц)

Едва Саннио отодвинул засов и приоткрыл дверь, в него полетел поднос, а затем и тарелка. Тарелку юноша поймал на лету, ему уже было не привыкать. Прикрыв за собой дверь, он вошел в комнату и остановился в шаге от хулигана. У того в руках была тяжелая глиняная чашка, и он явно намеревался засветить ей секретарю в голову. Выспавшееся дитя стало вдвое злее и нахальнее. Саннио зевнул напоказ и скорчил сердитую рожу.

– Ты что буянишь? Дай честным людям поспать после обеда. Проснулся – так и сиди тихо, чего тебе не хватает? Горшок в углу.

– Сам ты горшок, – ответствовал рыжий. – И то, что в горшке.

– Ты просто гордость своего рода. Это тебя отец с матерью так отвечать научили?

– Не трогай моих родителей, ты… – набычилось рыжее наказание.

– А ты их не позорь, – пожал плечами Саннио. – Если хочешь, чтоб твоих родителей считали неблагодарными грубиянами – продолжай в том же духе. Если не хочешь – думай, что говоришь и делаешь.

– Они умерли, им все равно! – завопил Бориан, мгновенно краснея.

– Если все равно, то, конечно, можно и вести себя, как последняя шваль, – кивнул секретарь. – Ну, давай, кидай свою кружку. Потом возьмись за стул. Тебе все можно, ты ведь маленький невоспитанный дурак, а вовсе не графский сын.

– Сам дурак, – ответил мальчишка, но пыла у него поубавилось.

– Конечно, дурак, – еще раз кивнул Саннио. – Умный вообще не стал бы с тобой разговаривать, пока ты брызжешь слюной и бранишься, как обокраденный попрошайка.

– Ну ладно, я понял. – Парень поставил кружку на стол и уселся на кровать. – Вы кто такие?

– Меня зовут Саннио, моего дядю – Руи. Мы увезем тебя отсюда в более безопасное место.

– И что я там буду делать?

– Об этом тебе расскажет дядя. И не мешай ему, пожалуйста, спать. Он устал. Посиди тихо, ты ведь не маленький.

– Я не хочу сидеть один, – признался Бориан.

– Я посижу с тобой, – вздохнул Саннио, – если ты будешь вести себя прилично. Не ругаться, не шуметь, не швыряться…

– Да понял я, понял! – яростно болтая ногами, сказал мальчишка, потом вскочил и принялся ходить по комнате, отчаянно топая.

– Сядь, – приказал Саннио, и сам сел на постель. – Сядь и расскажи мне, что с тобой случилось. Рыжий сел. Видно было, что ему трудно сидеть спокойно, он то размахивал руками, то принимался грызть и без того объеденные под корень ногти, то кивал головой. Успокоился он не сразу. Тогда Саннио начал задавать ему вопросы, и постепенно смог представить, что случилось с мальчиком и его семьей. Сам Бориан, Бори, как его называли дома, был четвертым сыном. Отец отправил его к одному из своих вассалов, чтобы там мальчик рос в окружении ровесников. Полгода он прожил там, ни о чем не подозревая, пока в замок не примчался гонец, сообщивший о том, что замок графа захвачен королевской армией, а все родичи арестованы по обвинению в мятеже. Бориана решили спрятать в лесу, в охотничьем доме, но дотуда мальчишка не добрался – маленький отряд нарвался на разъезд королевской армии. Двух спутников Бориана убили в бою, его самого ударили по голове – мальчишка гордо показал почти выцветший кровоподтек на затылке, – и связали, но ночью он ухитрился перегрызть веревки. В последнем Саннио не сомневался. Рассказывая об этом эпизоде, Бори показал такие белые и крупные зубы, что ими впору было колоть орехи. Удивился он только беспечности солдат, не связавших рыжему хулигану руки за спиной; на их месте секретарь еще и связал бы мальчишке ноги, а потом привязал его к дереву. Бориан удрал в лес, прошатался там три-четыре дня, точно он не помнил, потому что от голода ослабел и плохо запоминал происходящее. Он решил пробираться в родной замок.

Сначала он прикинулся оруженосцем, сбежавшим из осажденного замка, и прибился к торговцам зерном, которые ехали на юг, чтобы продать фураж королевской армии; потом шел пешком – один и с бродячими монахами. На шестой день он сбил себе ноги и отравился речной водой, а потому его оставили в придорожном трактире. Добросердечная хозяйка вылечила мальчишку от поноса и приставила помогать по хозяйству, но, когда в трактир приехали солдаты, пришлось удирать в лес – они искали рыжих мальчишек возраста Бориана, и баба, смекнув, что к чему, дала ему еды и через дворы вывела к околице. За следующий десяток дней Бориан побывал у крестьян, которые после разорения их домов решили попробовать себя на разбойничьей стезе, у пастухов, угонявших скот на дальние пастбища подальше от рыщущих повсюду фуражиров, и, наконец, попался на дороге всаднику, который пообещал довезти его до замка, а вместо этого связал (гораздо надежнее, чем солдаты) и привез к Гоэллону.

– Мне не нужно в безопасное место, – закончил рассказ Бориан. – Мне нужно в замок.

– Там нет ничего, кроме воронья и трупов, – жестко сказал Саннио. – Тебе туда уже не нужно.

– Нужно!

– И что же ты там будешь делать? – спросил секретарь, чувствуя, как невольно сбивается на холодную иронию Гоэллона. – Мстить всем?

– Да!

– Голыми руками? Без оружия? Один?

– Я возьму людей у вассалов.

– Значит, вас всех казнят. И тебя, и людей, которых ты поведешь. Пойми, мальчик, с королевской армией тебе не тягаться.

– А что мне делать? – вытаращил удивленные глаза Бориан.

– Ты поедешь с моим дядюшкой, куда он скажет.

– А он даст мне солдат? «По шее он тебе даст», – хотел сказать Саннио, но подобный ответ явно вызвал бы новый бунт. Мальчишка и так корчил такую рожу, словно прямо сейчас был готов бежать и драться со всей королевской армией сразу, должно быть, при помощи глиняной кружки и подноса.

– Там видно будет… – уклончиво ответил Саннио. – А теперь будь добр, посиди один. За окном уже темнело. Саннио подумал, что нужно разбудить герцога, но, как оказалось, тот и не спал, а валялся на постели, закинув ногу на ногу, и что-то читал. Юноша вспомнил, что пока он слушал печальную историю странствий Бориана, по коридору кто-то проходил туда и обратно, да и внизу ржала лошадь и что-то ворчал мэтр Гоб.

– Потрясен вашим талантом воспитателя, мой юный друг, – помахал рукой Гоэллон. – Без шуток, это было весьма достойно.

– Вы все слышали? – удивился Саннио. Он говорил нарочито тихо, копируя манеру мэтра Тейна.

– Сотворившие подшутили надо мной, наделив слухом намного более острым, чем у других людей. Так что ваши разговоры не остались для меня тайной. Саннио передернулся. Сам он тоже отличался хорошим слухом, и это доставляло ему массу неприятностей. Он слишком легко просыпался, уставал, находясь в толпе; то, что другим казалось незначительным шумом, заставляло его подскакивать. Так было с самого детства, и юноша постепенно отучился дергаться на каждый звук и обращать внимание на чужие разговоры и перешептывания, которые волей-неволей слышал, но тише и приятнее они от этого не стали. Если у герцога слух такой же или еще лучше, его остается только пожалеть.

– Завтра у нас будет пополнение, а потом мы уедем на северо-запад, – сообщил Гоэллон. – Крепитесь, Саннио…

Секретарь вздохнул про себя и коротко, но горячо помолился Сотворившим о том, чтобы остальные двое оказались потише. Особо жаркую молитву он вознес Оамне, Матери всего сущего – она, как мать, должна была понимать, что такое трое шаловливых детишек, и не могла оставить Саннио в его беде.

Мио оглядела накрытый к завтраку стол в беседке и украдкой вздохнула. После ночного бреда кусок не лез в горло, но перед прогулкой нужно было перекусить. Верховая езда натощак – не лучшее развлечение, так можно и превратиться в сушеную каракатицу. Герцогиня плеснула в чашку сливок и принялась пить мелкими глотками, надеясь на то, что аппетит придет вслед за едой, однако ж нахал игнорировал приглашение. Его явно не привлекали ни изящно накрытый стол, ни уютная беседка с коваными решетками, по которым вился виноград, почти неотличимый от живого, ни две очаровательные дамы в утренних туалетах нежнейших оттенков.

– Анна… – Герцогиня подняла глаза на приятельницу. – Тебе снятся сны? Долговязая графиня не страдала недостатком аппетита; впрочем, на фигуре это никак не отражалось. Мио так и не удалось откормить ее до подобающей девице округлости.

– Снятся, конечно, – кивнула та, отправляя в рот очередную булочку. – Разве кому-нибудь не снятся?

– Не знаю, – пожала плечами Мио и поежилась. – Я, наверное, их забываю. Но сегодня…

– Это был какой-нибудь особенный сон? – Анна наконец-то подняла глаза и перестала жевать.

– Да уж, лучше и не скажешь, – неожиданно сварливо откликнулась герцогиня. – Исключительно особенный…

– Что же тебе приснилось?

– Кошмар, – призналась Мио. – Отвратительный. Город, построенный из железа. Люди… нет, не люди, а какие-то чудовища. Огромные движущиеся дома. Этот скрежет… – герцогиня поморщилась и встряхнула головой. Если настолько сильно морщить нос и зажмуривать глаза, то появятся морщины, но сейчас ей было все равно. – Скрежет, как от ржавых лебедок. Только оглохнуть можно. Дым, гарь, ужасные запахи…

Анна смотрела на подругу так, словно увидела ее впервые в жизни, а может быть так, словно у Мио выросли кошачьи уши. Она отставила чашку, подперла щеку дурацким бабьим жестом, от которого герцогине Алларэ так и не удалось ее отучить, и продолжила созерцать нечто, уму герцогини непостижимое.

– У меня пятно на платье? – не выдержала Мио.

– Нет, нет… – всполошилась глупая курица. – Просто… Мио, но такие сны снятся всем! Неужели тебе никогда…

– Всем? – удивилась герцогиня и потеребила кружево на рукаве. – Ты уверена?

– Это же Мир Воздаяния, – словно говоря с маленьким ребенком, продолжила Анна. – Сны о нем посылают нам Сотворившие, дабы напомнить о том, какая участь уготована грешникам. Разве священник не учил тебя этому?!

– Про Миры Воздаяния и Вознаграждения учил, конечно, – Мио пожала плечами. Кто же про это не слышал, когда в каждой молитве об этом поминается. – Но чтоб вот так…

– Понимаю, – сочувственно вздохнула Анна. – Приближаются праздники, и нам напоминают о том, что нужно очистить душу… Перед праздниками мне всегда это снится. Ужасно. Но иногда снится и… – графиня закатила глаза и сделала наиглупейшее лицо восторженной святоши, – Мир Вознаграждения! О, Мио, как он прекрасен!

– Я читала, – Алларэ попыталась улыбнуться надлежащим образом – с тем же восторгом, что и Анна, но без дурацкой гримасы. – Сады плодоносящие и источники неоскудевающие…

– Слова не могут передать всего восторга! – в графине Агайрон определенно пропадала проповедница. Может, ей стоило не замуж выходить, а податься в орден Милосердных Сестер? Такой пыл там пришелся бы по душе всем монашкам. – О, Мио, как он прекрасен! Тебе нужно чаще молиться и ты тоже увидишь его!

– Непременно последую твоему совету, милая Анна, – прощебетала герцогиня. Молиться? Нет уж, лучше найти пылкого любовника – тогда, глядишь, и не будет ничего сниться. Как раньше. Пусть графиня Агайрон молится и созерцает свои цветущие сады, а Мио знает и более приятные способы провести время и заодно избавиться от кошмаров. Но кто бы мог подумать, что описанное в Книге Сотворивших выглядит настолько омерзительно?! Может, и впрямь пора задуматься о душе? Вспомнить заповеди, слушать проповеди, соблюдать посты и ходить в церковь не ради приятного общества? «Успеется, – немного поразмыслив, решила герцогиня. – Молиться и поститься будем в старости, Сотворившие милосердны и простят…». Высокой и стройной Анне костюм для езды верхом шел невероятно, и Мио даже решила, что по возвращении в Собру не станет выезжать вместе с графиней. Вовсе ни к чему давать столичным кавалерам возможность сравнивать дам между собой. В платьях Анна казалась немного неловкой и слишком уж тощей, но садясь на лошадь преображалась. Мио обнаружила это после первой же совместной поездки и принялась украшать подругу на свой вкус. Не просчиталась: облегающий кафтан и широкая юбка сделали из Анны почти что святую Этель Эллонскую, которая прославилась не только чудом дарования общего языка, но и тем, что была неутомимой охотницей. Ее-то и изображали всегда верхом на лошади и в окружении своры охотничьих собак. Впрочем, стоило вспомнить, что святая Этель была еще и старой девой, занудной праведницей, а ее глава в Книге Святых, увы, не содержала советов по охоте, сплошь высокопарные поучения. Определенно граф Агайрон, выбирая дочери имя, слегка промахнулся.

– Ты отличная наездница, дорогая! – про святую Этель Мио решила не упоминать; благонравная девица Агайрон от такого могла бы и в обморок упасть, обмахивай ее потом платочком с уксусом… Анна, разумеется, покраснела и начала лепетать что-то про батюшку, который позаботился о том, что…

– Милая моя Анна, – вздохнула герцогиня. – Было бы куда лучше, если бы твоя матушка тоже позаботилась насчет кой-чего. Если тебе говорят комплимент, то ты не должна вянуть, как цветочек под снегом. Улыбнись, поблагодари, кивни… примерно вот так.

– Благодарю, герцогиня. – Ученица старательно изобразила кивок и улыбку.

– Уже лучше. Потом попробуй перед зеркалом… Васильковый костюм отменно подходил к цвету глаз подопечной, и Мио еще раз похвалила себя за удачный выбор. Подбирай ткань к глазам, и не ошибешься. Если цвет еще и является родовым, как у Алларэ, – повезло. Если нет – так лучше пожертвовать обычаем, чем носить на себе то, что тебе не подходит. К счастью, от дам не требуют являться ко двору только в родовых цветах. «Нужно позаботиться о том, чтобы к празднествам во дворце у Анны был подходящий гардероб, – напомнила себе Мио. – А то они с батюшкой выберут… стыдно будет рядом сидеть!». И еще нужно что-то делать с постоянным смущением, испуганным трепетом и прочими атрибутами скромности. Что украшает пятнадцатилетнюю девочку, то в двадцать три уже смешно… Мио оправила оплечья шаперона, заправила под капюшон выбившуюся прядь. Два грума вывели лошадей, подставили наездницам сложенные ладони, помогая забраться в седло. В Алларэ герцогиня ездила в мужском платье, а дамское седло звала не иначе как «дурацкая подушка», но приучать к подобному Анну… все хорошо в меру, а излишних вольностей ее отец не поймет. К тому же поместье в окрестностях столицы – вовсе не дом, здесь слишком много любопытных глаз и длинных ушей. Не нужно давать сплетникам лишних поводов, пусть пока пережуют разрыв с Руи и дружбу с Анной. Уже хватит до самых праздников… До первого снега было еще далеко, но и к полудню в воздухе чувствовался свежий холод. Всю седмицу стояла отменная погода: сухая, прохладная и ясная.

Ветер проносил дождевые тучи через столицу на восток, но Трена, поместье Алларэ, лежало чуть южнее, и сюда добирались только самые упрямые и вредные тучи. Пока еще было рано для них, а к началу затяжных дождей Мио планировала уже вернуться в Собру. Там и дождь – только повод обновить только что пошитый плащ.

– Этой осенью мы будем носить только яркие ткани, – сказала Мио. – Представь: хмарь, туман, все такое мокрое и серое, а мы – в красном, зеленом, голубом… Все будут в восторге! И никаких темных зимних тонов, надоело…

– Это не слишком вызывающе? – Анна, кажется, испугалась. – Меня учили…

– Ах, глупости, Анна, ну что ты в самом деле? Разве не прелестно будет обрадовать столицу?

– Пожалуй, – кивнула подружка, и Мио удивилась: то ли ей понравился собственный яркий костюм, то ли воспитание начало приносить первые плоды. По крайней мере, Анна больше не спорила о том, что прилично и подобает. Дорога тянулась между холмов, петляя, как нитка у плохой швеи. На дороге им никто не повстречался, только вереница повозок, битком набитых поклажей, прикрытой мешковиной. Сопровождали их солдаты в мундирах королевской армии, и герцогиня догадалась, что груз везут в Энор. Должно быть, там готовились к осеннему визиту короля. После праздников Сотворивших его величество обычно на девятину удалялся в поместье для отдыха. Как раз начинались дожди. Должно быть, королю нравилось мокнуть – ну что ж, дело вкуса… Подумав об Эноре, Мио вдруг вспомнила, что с полгода не виделась с Фиором Ларэ. Все-таки родственник, да еще и весьма близкий, двоюродный брат. Двоюродных и троюродных братьев у герцогини Алларэ было в изобилии, род славился многоплодием, и все потомки младших сыновей держались вместе, так что шуточки на эту тему не иссякали, но Фиора Мио любила больше многих прочих. К тому же, он был живой загадкой: при виде короля Ивеллиона герцогиня никогда не предположила бы, что тот способен кого-то любить, но от матери и тетушки Мирей доподлинно знала, что Фиор – плод любви, причем взаимной. Связь длилась десять лет, а когда король женился на Астрид Агайрон, Амели назло ему вышла замуж за мелкого землевладельца из Къелы, но через год умерла. Не то от разочарования, не то от простуды. Второе казалось Мио куда более вероятным: в снегах Къелы простуду подцепить проще, чем репей на юбку.

– Мы поедем в гости, – сказала Мио. – В королевское поместье.

– Нас пригласили? – вытаращила глаза дурочка.

– Родственникам приглашение не нужно, а управляющий поместьем – мой двоюродный брат. Королевский бастард, разве ты о нем не слышала? Услышав слово «бастард», Анна покраснела до ушей, и Мио хихикнула. Ну надо же, до чего мы невинны. А интересно будет познакомить их с Фиором. Двое благонравных тихонь быстро найдут общий язык. Главное – проследить, чтоб приятные беседы и прогулки не переросли в нечто большее. Этого граф Агайрон уж точно не поймет, да и Фиор ей не пара. В свое время король категорически отказался от того, чтобы Алларэ признали бастарда как члена своего рода. О чем думал его величество – остается только догадываться, но вместо того, чтобы пополнить собой ряды большого семейства, Фиор так и остался королевским отпрыском с урезанной согласно обычаю материнской фамилией. Впрочем, казалось, что он полностью доволен своим положением… а родственник в королевском поместье – это ценность.

– Завтра, – решила герцогиня. – Дня на три… ну или как получится. Фиор тебе понравится. Окаянная девица в очередной раз покраснела.

Пить с Реми Алларэ было весело, а вот разговаривать – совсем другое дело.

Герцог Алларский пьянел весьма странным образом: ему раньше отказывали ноги, чем ум, а вот последние остатки здравого смысла сбегали еще до первого бокала вина. Результат получался устрашающий. Перевернув с ног на голову дом тетушки Свары веселое трио отправилось вниз по еще более веселой Кандальной улице, переходя из заведения в заведение, впрочем, к тетушке Реми пообещал вернуться – и сдержал обещание, правда, уже после рассвета, когда Флэль падал с ног и пересчитал все выемки в брусчатке: каждая ямка так и цеплялась за носок или каблук туфли.

– Эту улицу нужно переименовать!.. – возопил Кертор, в очередной раз спотыкаясь на коварной мощеной дороге. – Во что-нибудь понятное! Чтоб сразу было ясно…

– Например? – заинтересовался Реми. У него ноги почему-то не заплетались: должно быть, сапоги герцога не казались брусчатке достойной добычей. Эмилю тоже пока везло. Проклятые колдобины ополчились именно на Флэля. – Ваши варианты?

– Ноголомная? – предложил Флэль.

– Банально, друг мой, – отверг эту идею Реми.

– Большие Колдобины? – это уже Эмиль.

– Неплохо… но колдобины – это недостаточно изящно.

– А такая мостовая – изящно?!.. – возопил Флэль.

– Тогда Большие Выбоины, – пожал плечами Далорн.

– Великолепно, Эмиль, просто великолепно! – расхохотался герцог Алларэ. – Именно то, что нужно. Осталось только завершить начатое. Флэль недоуменно уставился на герцога, а тот огляделся, поймал за ухо пробегавшего мимо мальчишку-посыльного с большим свертком в руках. С края свертка свисал рукав женского платья с меховой опушкой. Мальчишка похлопал круглыми глазами навыкате, сначала попытался вырваться, но Реми тихо сказал ему пару слов, и посыльный радостно закивал. Герцог продолжил что-то говорить, парнишка кивал, запоминая, дважды что-то переспросил, а потом нахально протянул чумазую лапку с обгрызенными ногтями. Реми высыпал в подставленную ладонь пяток монет и уже громко сказал:

– Чтоб к полудню все было готово. Будут спрашивать – скажи, по приказу герцога Алларэ. Закончишь – придешь в мой особняк за остальной платой. Посыльный присвистнул, кулаком с монетами потер прищемленное ухо, улыбнулся до ушей и умчался.

– Что это было, герцог? – спросил заинтересованный Эмиль. – Городу предстоят перемены?

– Непременно, – Реми вновь засмеялся. – Всякую хорошую идею нужно воплощать в жизнь. После обеда полюбуемся, а теперь пора подумать о завтраке.

Заведения на Кандальной улице к рассвету закрывались, и посетители потихоньку расползались по домам. Большинство накидывало на лица капюшоны темных плащей без гербов и шитья, так что благородного человека было трудно отличить от зажиточного ремесленника или купца, решившего погулять с веселыми девицами. Ряд похожих друг на друга трехэтажных особняков с черепичными крышами, отгороженных живыми изгородями в утренних сумерках казался очень усталым. Занавеси на окнах задергивались: девицы и хозяйки ложились спать до вечера.

Реми распорядок жизни Кандальной улицы ничуть не волновал. Шел четвертый день веселого гулянья. Флэль еще два дня назад обнаружил, что такое «пить по-алларски»: не делать перерыва ни на час, и тогда не стоит беспокоиться о похмелье. Оно просто не успеет подобраться к пьющим. Вино, выпитое троицей столичных щеголей, можно было считать уже бочками, но герцог Алларэ явно полагал, что веселье только начинается. Флэль с ним не спорил, а Эмиль, кажется, был заранее согласен участвовать в любой авантюре и любом безобразии, которое приходило в голову Реми. У пьяного Алларэ между появлением идеи и ее воплощением в жизнь проходило совсем немного времени: Флэль не успел и чихнуть, как Реми уже барабанил в дверь ближайшего дома с жирным окороком на вывеске.

– Закрыто у нас, закрыто! – откликнулся из-за двери мрачный густой бас. – Вечером приходите! Звучно шваркнул засов; Флэль был уверен, что таверна откроется, но, судя по всему, хозяин или сторож, напротив, закрыл дверь.

– Реми, пойдемте, на этой улице найдется, где позавтракать… пойдемте к тетушке, – позвал Кертор, но герцог не собирался прислушиваться к голосу разума.

Алларэ скинул кафтан, швырнул его за спину и, подтянувшись по-кошачьи, не то залез, не то запрыгнул на подоконник. Несколько мгновений – и решетка на окне была распахнута. Герцог скрылся в темном проеме окна и спустя минуту показался на пороге.

– Открыто, господа! Прошу! – Реми открыл дверь и тут же ушел куда-то вглубь таверны.

– Стража!!! – немедленно завопил кто-то в доме. – Убивают! Эмиль и Флэль мгновенно ринулись внутрь: интересно было, кто кого убивает, зачем и почему. Кто кого убивал – Реми трактирщика или трактирщик герцога Алларэ, – установить им не удалось. Мужик в фартуке, с трудом обтягивавшем живот размером с хорошую бочку, держал в руках здоровенный мясницкий топор, но в кадык ему почти упиралась шпага Реми.

– Положите топор и займитесь делом, хозяин, – посоветовал Алларэ. – Завтрак на троих. Флэль огляделся и увидел испуганно вцепившуюся в косяк бабу лет сорока – должно быть, жену или сестру трактирщика; разобрать было трудно – дородностью тетка не уступала хозяину. За ней стоял еще более здоровенный, чем отец, сынок – детина упирался головой в притолоку. В руках сын держал кочергу, а мать пыталась отпихнуть его внутрь, на кухню. Ни Алларэ, ни хозяин сдаваться не собирались. Трактирщик изображал мужественного защитника родного заведения от чужеземных захватчиков и, кажется, готов был отправиться в мир иной, но не к плите, а Реми… Реми, которому ударило в голову получить что-то именно здесь и сейчас, остановить было не легче, чем шторм или смерч. Флэль покосился по сторонам. Выскобленные дочиста деревянные столы, свежие льняные салфетки. Судя по острому запаху смолы, пол был посыпан стружкой от силы час назад. Приятное, уютное место. Кормили здесь, наверное, тоже неплохо: Кертор верил в примету, что лучший повар – самый толстый повар. Но вот упрямства этому повару было не занимать, и уж тем более не у герцога Алларэ.

Когда на сосновую стружку брызнет алая кровь, мешаясь с капельками смолы, это не будет красиво… по крайней мере, на вкус Флэля. Керторец глянул на Далорна, но светловолосый стоял молча, спокойно и не шевелясь. Рука лежала на эфесе шпаги: одно движение – и клинок взлетит в воздух, но предсказать, куда он двинется – к руке герцога или к плечу трактирщика, – было невозможно. Простолюдины Собраны никогда не страдали от нехватки самоуважения, знали назубок права, дарованные им королями, и при необходимости могли схватиться хоть за дубину, хоть за топор, чтобы защитить себя от посягательств. Раньше Флэлю это казалось милым, к тому же приятно контрастировало с рассказами о Тамере и тамошних порядках, но сейчас керторец хотел, чтобы все было несколько не так. Почему бы мордатому трактирщику не опустить топор и не начать делать свое дело? Шутка перестала быть смешной ровно в тот момент, когда Алларэ взялся за шпагу. Флэлю мучительно хотелось оказаться где-нибудь подальше от таверны: он не любил ни злых шуток, ни напрасного насилия.

– Герцог, оставьте его в покое, – спокойно сказал Эмиль. – Я не хочу завтракать в тюрьме, там кормят редкостной дрянью.

– Я хочу завтракать здесь, – ответил Реми.

– Папаша, да не упрямьтесь вы, – проблеял сынок, который при слове «герцог» моментально утратил половину пыла, теребя ворот серой сатиновой рубахи. – Сейчас живо на стол соберем.

– И вправду, Огуст, ну что ж ты на гостя-то с топором… – подпела толстуха. Трактирщик скорбно вздохнул, покосился на семейство, которое не собиралось отстаивать принципы вместе с ним, сплюнул себе под ноги. Острие, плясавшее в пальце у кадыка, его, кажется, вовсе не пугало.

– Ворону тебе под хвост, герцог… – сказал хозяин, и Флэль замер, ожидая, что Реми сейчас убьет хама на месте, но Алларэ удовлетворенно улыбнулся и кивнул, словно чего-то подобного и ждал. – Садитесь, обслужу. Хозяйка, тащи… Кертор вдруг понял, что начисто протрезвел.

Через час от столь несвоевременного приступа трезвости не осталось и следа. В таверне мэтра Дебо нашелся изрядный запас керторского вина, и Флэль принялся рассказывать о каждом сорте винограда и марке, которую делали в его родном баронстве.

– Вот это – «Рубин Юга» – делают Батторы, и это вино мы у себя считаем лучшим, но в столице почему-то говорят, что оно слишком сладкое и у него слишком явный фруктовый аромат. Предпочитают другие – например, тот же «Гранат Юга». А мы считаем гранат младшим братом рубина, – рассказывал Флэль.

– Разумно, – кивнул Реми. – Но мне тоже больше нравится гранат. Рубины я не люблю, пусть их носят Мерресы, и пьют тоже. Кстати, «Рубин» – любимая марка Рикарда.

– Я знаю, – посмеялся керторец. – Они закупают столько, что Батторы не обеднеют, пока генерал жив.

– Я бы предпочел, чтобы это почтенное семейство обеднело, – проронил Эмиль, и на Флэля повеяло зимним холодом.

– Воистину, – кивнул Алларэ. – А рубины больше подходят Саура. Рубин в золоте смотрится благороднее… Флэль смутился. Герцогу Алларэ, может быть, и было дозволительно шутить подобным образом, но одному из двоюродных братьев наследника Керторов хотелось провалиться сквозь землю. Какая блоха укусила Эмиля, зачем он вообще об этом заговорил? Реми смерил керторца внимательным и обманчиво трезвым взглядом, усмехнулся и сменил тему.

– Значит, вы ставите «Рубин» выше «Граната». А вы, Эмиль? Рассудите наш спор.

– Я предпочту воздержаться, – пожал плечами алларец. – Я не в восторге ни от того, ни от другого. Спросите хозяина.

– Отличная мысль, Далорн. Эй, мэтр! Пожалуйте сюда! Дебо хоть и согласился обслужить гостей-буянов, но любезности на роже не прибавилось ни на ломаный серн. Он вразвалку подошел к столу у окна, за которым устроилось трио, мрачно посмотрел на герцога и пробурчал:

– Чего еще изволите? Еще вина?

– Скажите-ка, мэтр Дебо, какое из двух вин вы считаете лучшим – «Рубин» или «Гранат»? Трактирщик похлопал глазами, словно разбуженная сова. Должно быть, не смог уложить у себя в голове, что герцог обращается к нему, как к одному из своих приятелей. Флэль тоже удивился – и светскому тону, и любезности Алларэ.

– Мы, ваша милость, керторские вина не пьем. Дороговато для нас, – ответил он наконец. На смену рыку оскорбленного медведя пришла вежливость, но без тени подобострастия.

– Вот как? – тряхнул головой Реми. – Прошу к нашему столу. Дюжину бутылок, по шесть каждой марки.

– Я? За стол? Ваша милость… – трактирщик опешил.

– Мэтр Дебо, вы не побоялись грозить мне топором, а теперь боитесь выпить с нами вина? – герцог улыбнулся, прищурил зеленые кошачьи глаза.

– Да не боюсь я… просто неладно это будет!

– Хватит, – Реми хлопнул ладонью по столу. – Пусть ваш сын принесет вина, и продолжим. Когда детинушка в серой рубахе принес и открыл бутылки, Реми сам разлил «Рубин Юга» по высоким тонкостенным бокалам, поднял свой, посмотрел сквозь резное стекло за окно. Последние отблески рассветного сияния заставили край бокала вспыхнуть алым кольцом, Реми улыбнулся.

– Давайте выпьем, господа, за храбрецов Собраны, какие имена они бы ни носили. За хозяина! Опешил не только мэтр Дебо, но и Флэль. Только Эмиля, кажется, ничем нельзя было удивить. Он кивнул и пригубил вино, керторец еще медлил, наслаждаясь изумлением на широченной физиономии трактирщика. Тот держал бокал, едва заметный в здоровенной лапе, на весу, и задумчиво пялился на гостей.

– Пейте, пейте, мэтр, – негромко сказал Далорн. – Вино отменное. У Дебо они не только позавтракали, но и продолжили дегустацию вин, потом пообедали и только к ужину вернулись в заведение тетушки Свары. Мэтра напоили до того, что он заснул прямо на столе, положив голову на скрещенные руки, но перед тем Реми добился ответа, и оказалось, что в споре о достоинствах вин победил Кертор. Мэтр Дебо высказался однозначно: одна марка превосходит другую, как рубин – гранаты. Выходя, Эмиль оглянулся и расхохотался: вместо старой растрескавшейся по краям деревянной дощечки с накарябанным от руки прежним названием улицы, на двери красовалась новая, где вырезанные буквы были выкрашены в ядовито-зеленый цвет. Резчики не пожалели дорогущей огандской краски. Надпись, разумеется, гласила: «Большие Выбоины»…

Керторец шел по Большим Выбоинам, наконец-то обретшим гармонию между пейзажем и названием – кандальников по этой улице не водили уже лет двести, – созерцал сквозь приятную пелену перед глазами прямую спину герцога, на которую падали длинные, до лопаток, золотые волосы, и гадал, сколько шагов отделяло его сегодня от тюрьмы. Введенные королем Лаэртом законы не одобряли убийства простолюдинов, даже если убийцами были герцоги.