Текст книги "Поднимается ветер…"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: А. Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

– Я исполню вашу просьбу, принц. В виски забили по раскаленному гвоздю, глаза слезились сами собой. Он не плакал, нет – просто лицо горело, а под веки словно насыпали песка. Воздух, сочившийся из щелей в раме, вонял падалью, руки пахли кровью – он испачкал рукава мундира. Они все испачкались, каждый в своем, и теперь не отмыться.

– Какой сегодня отвратительный день… – вздохнул Ролан, с отвращением глядя на темнеющее небо. – И этот вечер… кровь. Слишком много крови…

– Ролан, ты здоров? – полковник подошел вплотную, положил юноше руку на плечо. – Не понимаю я тебя.

– Это и к лучшему, Роже. Я хотел бы побыть один, не сочтите за грубость… Полковника Фабье пришлось выпроваживать: он не хотел уходить, предлагал прислать лекаря, служанку с вином, побыть с принцем до утра. Ролан вежливо отнекивался, хотя виски жгло так, что хотелось орать, и все же сумел убедить эллонца оставить его в покое. Ролан закрыл дверь на задвижку, сел за стол. Кувшин с водой, не убранная вовремя тарелка с остатками хлеба, тупой серебряный нож. Пальцы бездумно терзали ломоть, превращая его в горку крошек. Трещал огарок свечи, зачем-то зажженный принцем, металось на ветру неровное пламя. Собственная тень на стене казалась горбатым чудовищем, напрыгивающим на добычу. Откуда-то пахло теми самыми белыми цветами, названия которых Ролан так и не выяснил. В ушах звенели слова проклятья, которые, он уже знал, ему предстояло помнить всю жизнь.

«Я проклинаю тебя, тебя и твой род! Я проклинаю тебя и всех причастных. Пусть ваша кровь восстает друг на друга, пока не умрет последний! И да будет так!» Свеча догорела, оставив Ролана в полной темноте.

Часть третья. Весна. Наследник. одиночество

1. Собра – Саур – окрестности Собры

– Это письмо вы отдадите лично в руки герцогине Алларэ. Не служанкам, не секретарям, не ее придворным дамам. Ей и только ей, – Гоэллон вопреки обыкновению не стал швырять узкий серебристый цилиндр, запечатанный с двух краев воском, а аккуратно подал его Саннио. – Отправляйтесь немедленно.

– Я должен дождаться ответа?

– Нет, но если герцогиня пожелает ответить немедленно, не огорчайте ее отказом. Идти было не слишком далеко, а погода с утра стояла довольно пристойная – холодно, но сухо, еще почти по-зимнему, и потому секретарь решил пройтись пешком. Собственно, он почти всегда ходил пешком, если только на улице не шел ливень или слишком сильный снег. Пользоваться экипажем Гоэллон ему настрого запретил, требуя, чтобы юноша ездил на своей кобыле, но верховая езда так и не стала любимым способом передвижения. Две свои ноги, хоть и не такие выносливые, были как-то привлекательнее. Чтобы выполнить поручение, пришлось долго и нудно препираться с тремя посторонними – служанкой, секретарем герцогини, которого Саннио помнил в лицо: он тоже учился у Тейна и был на два года старше. Сначала он при виде соученика скорчил презрительную рожу, потом рассмотрел коллегу повнимательнее и на языке жестов, принятом в школе, изобразил «а ты высоко залетел, птенчик!». Саннио улыбнулся. На смену секретарю явилась какая-то надменная дама с бородавками на носу. Все по очереди порывались отобрать у него письмо, но юноша был непоколебим. Наконец к нему вышла дама изумительной красоты. Наперекор всем правилам приличий, Саннио уставился на нее, с трудом заставив себя говорить. Высокая стройная женщина в платье цвета первой весенней травы, с золотым шитьем по лифу и рукавам. Волосы, убранные в сложную прическу и украшенные какими-то сладко пахнущими белыми цветами, могли блеском поспорить с золотом шитья и украшений. Юноша едва ли сумел бы описать черты ее лица – она была неописуемо хороша, – и только для глаз нашлось подходящее сравнение: кошачьи. Огромные, слегка раскосые ярко-зеленые глаза. Взяв футляр с письмом, герцогиня протянула секретарю руку. Тот робко прикоснулся губами к светлой, почти прозрачной коже и выпрямился, по-прежнему пялясь на хозяйку дома. Она была похожа на брата, но мужская красота Саннио не интересовала, а вот те же черты, воплощенные в женщине…

– Вы же Саннио, секретарь Руи? – спросила она. Юноша удивился, что его имя она практически выговорила по слогам, нараспев: «Сан-ни-о». Алларцы всегда коверкали чужие имена на свой лад, но, надо думать, у герцогини не нашлось в запасе подходящего варианта.

– Да, ваша милость.

– Не откажите в любезности, пройдите со мной в гостиную, – улыбнулась герцогиня. Саннио вздрогнул; это было поперек всех правил, ему не полагалось проходить дальше, чем он уже прошел, а в гостиной дома Алларэ, куда не всех благородных людей пускали, тем более нечего было делать. Но отказать этой женщине – даже не герцогине Алларэ, которой он ничем, кроме вежливости, не был обязан, а именно этой сводящей с ума женщине он не мог. Она бы огорчилась… Просторная изящно отделанная все в тех же цветах, что и платье герцогини, гостиная была заполнена людьми. Разумеется, наилучшего происхождения и положения. Трое секретарей, которых гости взяли с собой, тихо сидели за столом в дальнем углу. Саннио решил, что нужно пройти к ним, должно быть, герцогиня собиралась прочитать письмо и написать ответ, но вместо этого ему кивнули на кресло едва ли не в центре комнаты. Юноша покорно сел, ожидая дальнейших распоряжений.

– Кого это вы привели, Мио? – спросил неуловимо похожий на герцогиню долговязый франт в камизоле того же цвета, что и платье герцогини, отделанном сиреневыми лентами. Почему-то Саннио мгновенно захотелось назвать этот «куст сирени» хлыщом; это он и сделал, но про себя. Герцогиня Алларэ улыбнулась «кусту сирени», золотистые волосы которого были щедро завиты и напомажены; Саннио что-то насторожило в этой улыбке, но он не ожидал услышать из идеально прекрасных уст герцогини то, что она ответила.

– Тот самый близкий друг Гоэллона, про которого вы так много слышали, Лебелф. Руи отправил его ко мне с письмом – должно быть, хотел, чтобы мы познакомились. Может быть, он чему-то не обучен? В первый миг Саннио даже не понял намека, но завитой щеголь весьма мерзко засмеялся. Послышались еще смешки, и юноша сообразил, о чем говорила герцогиня. Во рту стало горько, словно он хлебнул полынной настойки. Он понял, что сейчас покраснеет до ушей… или просто умрет со стыда в этом кресле. Нужно было подняться и выбежать вон, но сил не было. Когда нечто схожее заявила Керо, Саннио дара речи не утратил, но северянка дерзила наедине и не всерьез, только ради красного словца, а вот герцогиня не шутила.

– Конфетка, не правда ли? – продолжила герцогиня. – Может быть, мне подарить ему свое платье?

– Да, действительно, сладкий леденец. Интересно, с какой стороны он слаще? – осклабился Лебелф. «Чья бы ворона каркала, а твоя бы несушка и не кудахтала», – зло подумал Саннио. Что-то в нем лопнуло и с хрустальным звоном осыпалось прочь. Он развалился в кресле и, подражая Гоэллону, закинул ногу на ногу. «Куст» посмел оскорбить даже не его, а герцога Гоэллона, что ж, Саннио будет защищать честь господина. Не шпагой, так словом. Он улыбнулся завитому – чужой улыбкой, наглой и беспечной, – и четко выговорил:

– Должно быть, вы знаете толк в леденцах… Кто-то охнул, другие рассмеялись, а Саннио с вызовом уставился на щеголя и договорил:

– Раньше мне казалось, что это более свойственно кондитерам. Хотя если рыбак узнает рыбака… Откуда, откуда взялась эта шальная пьяная наглость и готовность помериться остроумием с любым, кто посмеет открыть рот? В Саннио словно демон вселился, нахальный дерзкий демон, который не собирался давать спуска ни одному хаму… и даже ни одной хамке. Брату своему пусть выговаривает! Может быть, спутала одного герцога с другим? Завитой уставился на юношу так, словно в кресле вместо секретаря герцога Гоэллона сидело привидение короля Лаэрта. Он даже головой встряхнул; напомаженные локоны не переливались легкими струями, как у Мио, а бултыхались подвесками на люстре. Это было очень смешно, и Саннио едва не расхохотался.

– Какой болтливый леденец! – попытался рассмеяться хлыщ, но пустил петуха и осекся. – Должно быть, Гоэллон тебя много балует и редко наказывает. Тебя стоит выпороть, и я сделаю это. Встань-ка, такие, как ты, не имеют права говорить сидя.

– Я не буду с вами разговаривать, сударь. Вы мне не ровня… – сказал Саннио; он намеревался продолжить в духе «я не оскорбляю незнакомых людей без повода», но по выражению лица Лебелфа осознал, что договаривать не нужно. Так будет лучше. Пусть понимает, как хочет. Он перевел взгляд на герцогиню. – Ваша милость, теперь я понимаю, почему о вашем салоне говорят, как об единственном и неповторимом в столице. Действительно, здесь позволяют себе необычные забавы. Герцогиня сверкнула глазами, как кошка, которой наступили на хвост, и замахнулась. Даже это у нее получилось изящно. Юноша подумал о том, что нужно встретить надвигающуюся оплеуху, не отдернув по привычке голову и не зажмурившись. Это оказалось нетрудно: движениями Мио хотелось любоваться даже и такой ценой. Она была дурной и злой женщиной, но все же ослепительно красивой. Ладонь не добралась до щеки Саннио: запястье герцогини перехватил до сих пор стоявший молча молодой человек, на вид чуть старше самого секретаря. Мио негодующе развернулась к нему, но он далеко не сразу отпустил ее руку, а потом сделал шаг вперед и встал рядом с креслом, в котором сидел Саннио.

– То, что вы затеяли, герцогиня, омерзительно и недостойно, – четко сказал он. Мио вспыхнула, и стало ясно видно, где ее щеки раскрашены румянами. Пара мужчин тоже подалась вперед, и светловолосый защитник чуть склонил голову, упрямо выставив тяжелый подбородок.

– Тот, кто пожелает продолжить, будет иметь дело со мной. Итак, господа? Повисла тяжелая тишина. Десятки пар глаз уставились на светловолосого и Саннио, который по-прежнему сидел в кресле. Герцогиня стояла прямо перед ними, и весьма неискренне растирала запястье, но никто не пожелал ссориться с человеком, вступившимся за юношу. Саннио гадал: кто это, и почему все эти благородные люди боятся принять брошенный им вызов?

– Вы проявили благоразумие; жаль, что так поздно, – слегка поклонился заступник, потом похлопал юношу по плечу: – Пойдемте, нам здесь больше нечего делать. Саннио чувствовал себя пружиной в часовом механизме, взведенной до упора, туго натянутой тетивой, готовой отправить в полет стрелу. «Предельный океан по колено», как говорили в школе. Именно эта шальная упругость в теле заставила изящнейше поклониться герцогине и поцеловать так удобно маячившую перед носом тонкую надушенную кисть.

– Благодарю за гостеприимство, герцогиня! – звонко сообщил он. Кто-то крепко взял его чуть повыше локтя и сжал так, что у юноши пропало всякое желание выпендриваться дальше. Краем глаза он увидел, что это был все тот же светловолосый. Заступник подтянул его к себе, взял под руку и очень решительно потащил к выходу из гостиной. На свободу секретарь был отпущен только у подножия лестницы. Все это время неизвестный гость герцогини молчал и смотрел прямо перед собой, а не на спасенную им невинную жертву.

– Герцог меня повесит, – сказал Саннио у ворот особняка Алларэ, но вместо жалобного стона реплика прозвучала весьма нахально. Сероглазый спаситель прищурился и широко ухмыльнулся.

– Если мы говорим об одном и том же герцоге, цвета которого ты носишь… то думаю, что не повесит, а наградит. Иди домой, ты все сделал правильно. Саннио нужно было свернуть налево, а белобрысый повернул направо. Юноша оглядывался, пока невысокая слегка сутулая фигура не затерялась в толпе окончательно. Он не очень понимал, почему один из гостей герцогини вступился за него, и даже мнительно подозревал, что просто подвернулся под руку и послужил поводом, а не причиной ссоры. Тем не менее, это именно сероглазый выручил его из неприятнейшей истории, а Саннио даже не спросил, как того звали. Досадно и невежливо… Вернувшись, Саннио долго плескал в лицо холодной водой, пытаясь согнать со щек краску, потом дважды требовал огандского чаю, крепкого и горького, и только после этого сообразил, что для всех будет лучше, если Гоэллон узнает о скандале немедленно и именно от секретаря, а не от посторонних, не от герцогини и не от ее наглого гостя. Решиться было довольно просто: после недавней сцены остальное казалось неважным и несущественным. На красавчика и герцогиню вылилось все плохое, что он накопил в душе за время жизни в столице, а, может быть, и за прочие годы. Теперь было абсолютно безразлично, что именно скажет герцог. Накажет, выгонит, – да наплевать. Он сделал именно то, что хотел, и теперь хоть трава не расти. Впрочем, за тридцать шагов по коридору его равнодушие несколько поблекло. Сделал, конечно, что хотел, но на что это было похоже? И на кого ляжет тень за подобное поведение секретаря? Разумеется, на господина. Воронье гнездо на голову алларцу, но герцог-то здесь при чем, а ведь именно о нем теперь подумают дурно. Саннио вошел без стука, зная, что Гоэллон и без того распознает его шаги, а на положенные три удара костяшками пальцев по двери слегка поморщится. Господин сидел за столом, делая выписки из толстой и ветхой на вид книги. Он едва повернул голову в сторону Саннио, коротко кивнул и приподнял правую руку, показывая жестом «подождите, пока я не закончу». Когда книга была бережно закрыта и помещена в резной деревянный ларец, он кивнул еще раз.

– Рассказывайте, что натворили.

– Собственно, я просто пытался передать письмо лично в руки. Но герцогиня зачем-то пригласила меня в гостиную, и… Герцог внимательно выслушал всю покаянную исповедь, покивал и слегка улыбнулся.

– Кого вы там так обласкали? Младшего Лебелфа? Пусть считает за честь и гордится, а вы можете забыть этот незначительный эпизод. Вы сказали все верно, он вам действительно не ровня. Он вам, а не вы ему.

– Как это?

– Дело в том, что мы с вами, молодой человек, ближайшие родственники.

– Что?! Какие… – юноша поперхнулся, не договорив.

– Ближайшие. Вы – мой племянник. Сын моего покойного брата Арно.

– Но мы же с вами совсем не похожи! – возопил Саннио, и, только договорив, осознал, что ляпнул очередную глупость.

– Да: и статью, и мастью вы пошли в мать. Вы не пробовали поглядеться в зеркало вместе с Альдингом? Попробуйте на досуге – зрелище весьма убедительное.

– А он мне кто?

– Родственник, причем по обеим линиям. Не самый близкий, впрочем, но сходство налицо. Я бы даже сказал – на лицах.

– У меня была мать?

– Вы что, в ваши неполные восемнадцать все еще думаете, что детей приносит Мать Оамна после молитвы? – Гоэллон склонил голову набок и с деланным интересом уставился на Саннио. – Разумеется, у вас была мать. Да сядьте вы, а то упадете чего доброго. Парень уселся, а точнее – рухнул в кресло, потом без спросу схватился за кувшин с вином, налил себе полную кружку и залпом выхлебал ее, не разбирая вкуса. Герцог одобрительно покивал, и Саннио налил себе еще. В голове у него творилась сущая сумятица, которую нужно было залить чем-нибудь горячим и крепким.

– А… а как вы узнали… дядюшка? – Обращение заставило вспомнить поездку на север и все хорошее, что тогда было. Он-то думал, они притворяются, чтобы сохранить инкогнито, а на самом деле… ничего себе!

– О, это на редкость глупая и забавная история. Только три года назад я нашел в себе силы разобрать архив, оставшийся от брата…

– Почему? – изумился Саннио, хотя еще мгновение назад ему казалось, что запас удивления на ближайшие девятины безнадежно иссяк.

Герцог Гоэллон, у которого на что-то не хватает сил – и на что, на сортировку писем давно умершего брата? Странное дело.

– Саннио, вас интересует мое прошлое или ваше?

– Ну…

– Понятно, – с улыбкой кивнул герцог. – Но все-таки с моим мы пока что погодим. Разбирая архив, я нашел некое нераспечатанное письмо, подписанное весьма лаконично: «Твоя Одри». Содержание его было весьма двусмысленным, прочитать его можно было по-разному, но мне показалось, что неприятный сюрприз, о котором писала девица Одри – это ребенок. Искомая девица Одри явно принадлежала к благородным людям, на это указывал и стиль, и почерк, но поначалу более ничего понять не удалось. Из какой она семьи, хотя бы из какой земли? Многое пришлось вспоминать, сверяться с записями управляющих… За несколько девятин до смерти брат зачастил в Литу. Я предположил, что девица Одри и была тем маяком, что, говоря языком поэтов, манил его корабль к своему берегу. К моему разочарованию, во всей Лите не нашлось записей о девушках с именем Одри, находившихся в подходящем возрасте… Если уж вы завладели кувшином, так налейте и мне.

– А? – встрепенулся Саннио, потом сообразил, что ему сказали. После паузы герцог продолжил:

– В общем, мне пришлось потрудиться; в конце концов оказалось, что девица с эллонским или алларским именем была записана в церковных книгах весьма иначе: Эудрейд. Одри ее называл мой брат. Девица эта, уже побывавшая замужем и сменившая фамилию, да и не девица вовсе, а почтенная вдова, в конце концов нашлась. В монастыре Милосердных сестер, где она, среди прочих обетов, приняла полный обет молчания. На все эти поиски и на получение для сестры Эудрейд временного разрешения от обета лично от патриарха ушло довольно много времени. Получив свое разрешение, почтенная монахиня соизволила сообщить, что тайно родила младенца, который получил при принятии в лоно Церкви имя Алессандр, а далее отдала его служанке, чтобы та отвезла ребенка в приют…

– Алессандр? Как маршал?

– К сожалению, именно так. К сожалению даже не потому, что мне придется в своем доме терпеть тезку этого бездаря от фортификации, а потому, что ни в один приют Литы, Саура, Эллоны или Алларэ в названный год не привозили ни одного младенца с подобным именем. Предполагать, что ретивая служанка увезла новорожденного куда-нибудь в Кертору, было нелепо… и я был сильно озадачен. Загадка разрешилась просто. Служанка эта ведала грамоту с пятого на десятое, да еще и была родом из Къелы, а потому ребенка называла привычным ей образом: Сайно. Приютский же писец… о, это целая драма, – оказался вообще огандцем, раскаявшимся ноэллианским еретиком… Вы улыбаетесь, да? Чем дальше, тем больше похоже на дурной роман?

– Романов я не читал, – вздохнул Саннио. – Но на представление жогларов уже похоже. Обхохочешься…

– В общем, этот раскаянный писец, вразуми его Сотворившие так больше не делать, если моего внушения не хватило, снабдил вас приятными его слуху именем и фамилией, даже не позаботившись записать, как ребенка назвала та служанка. Так и появился на свет Саннио Васта. Васта – это такой городок на юге Оганды, и на местном наречии – «счастье». Так вот, Счастье вы мое, в результате, я разыскал вас в школе мэтра Тейна. Достаточно было поглядеть на вас из окна, чтобы убедиться, что потеря обнаружена. Вы действительно похожи и на свою мать, и на моего брата. Это было уже год назад, и я не стал забирать вас из школы, решив, что законченное обучение вам не повредит…

– А моя мать… она жива? – Саннио с трудом дождался паузы.

– Да, если никому не пришло в голову разорить монастырь Милосердных сестер в Лите. Но, боюсь, вам придется общаться языком жестов. Сестра Эудрейд крайне строго соблюдает обеты… – Гоэллон криво усмехнулся. – В общем, происхождение у вас самое что ни на есть благородное: мать из Свенлингов, отец из Гоэллонов. Правда, существует некоторая заминка с легитимностью этого союза. Попросту говоря – вы бастард, пока что не признанный ни одним из родов.

– Я что, – вытаращил глаза Саннио, до которого вдруг дошло кое-что ошеломляющее. – Еще и правнук короля Лаэрта?!

– Ну, если я его внук, и ваш отец был его внук – то, надо понимать, вы именно правнук. Другого слова для обозначения сына внука еще не придумали, – развел руками герцог. – А также двоюродный племянник нынешнего короля, троюродный брат наследников и Ларэ, управляющего Энором, помните его?

– Помню, – бездумно, как заводной болванчик, кивнул Саннио. – Герцог, а вы точно не шутите? Вы… умеете.

– Вы имеете в виду, что с меня сталось бы. Ну нет, Саннио, есть пределы и моему остроумию. Все, рассказанное мной – чистая правда. Вы можете убедиться во всем лично, начиная от письма девицы Одри и заканчивая разговором с мэтром Тейном. Займитесь на досуге, если желаете.

– И что мне теперь делать?

– Ничего особенного. Всего лишь спешно изучать все то, что полагается знать единственному наследнику Старшего Рода Собраны, – подмигнул Гоэллон и усмехнулся, как недавно помянутый жоглар, играющий злодея. – Мало вам не покажется, я обещаю. У вас есть всего три года на то, чтобы вызубрить все, что в вашего отца вкладывали, а также и вколачивали розгами, с самого рождения. И, в отличие от секретарских обязанностей, все это вы будете знать назубок, опять же – я обещаю.

– Почему три?

– Когда вы достигнете полного совершеннолетия, то будете представлены королю, как мой официальный наследник. А пока – когда мы избавимся от наших дорогих учеников, вас ожидает церемония признания законным отпрыском рода. Впрочем, вот это, – герцог протянул руку и взял со стола серый бархатный футляр с серебряным гербом. – Я прошу вас носить уже с сегодняшнего дня. Футляр без предупреждения полетел к Саннио, и тот уже привычным движением взял его из воздуха. Внутри оказалось тяжелое серебряное с чернью кольцо-печатка. Паук, обхвативший лапами свиток.

– Храним забытое, – сказал юноша, кончиками пальцев прикасаясь к кольцу.

– Да, девиз нашего рода, – без обычной иронии ответил герцог. – Даже не могу поздравить вас с тем, что это теперь и ваш девиз. В забытом слишком много того, что лучше не ворошить, да и вовсе не помнить, но наша судьба – знать это. Надевайте кольцо, не надо на него смотреть, это не натюрморт кисти Флаона, – и опять такая привычная… родная, да, конечно, именно так, насмешка. – На средний палец правой руки, вы же правша. Саннио просунул палец в широкий ободок, поднял руку. В первый миг перстень показался очень тяжелым и неудобным, но стоило шевельнуть кистью, как он словно бы слился с рукой, прирос к коже и стал ее естественной частью. Странно было помнить, что еще час назад, и год назад, и вообще всю жизнь он обходился без увесистой серебряной штуковины на пальце и не чувствовал себя голым.

– По руке… – удивленно сказал он.

– Неужели вы думаете, что я не помню вашего размера? – усмехнулся Гоэллон. – Дорогой мой Алессандр, я все-таки не худший из хиромантов Собраны, и, хоть у Керо есть все шансы превзойти меня, но пока что этого не случилось. Носите кольцо постоянно. Надеюсь, теперь вам не будут досаждать головные боли…

– А?! – Саннио изумленно посмотрел сначала на кольцо, потом на герцога. – Простите?

– Вы когда-нибудь слышали поговорку «королевская кровь – золотая кровь»?

– Ну конечно…

– У этого золота есть много достоинств. Все, в ком есть ее толика, обычно здоровы и выносливы. Думаю, именно поэтому вы пережили свою горячку, да и у Тейна не загнулись, и в дороге держались наравне со мной… – Услышав явную лесть, Саннио покраснел. – Но есть и оборотная сторона монеты. Дети с королевской кровью должны рождаться в браке, или хотя бы быть признанными бастардами. Как Фиор Ларэ, например. Иначе они не переживают совершеннолетия. Кровь дает силы, она же и губит.

– Так если бы вы меня не нашли, я бы умер?

– Если бы да кабы – в Тамере восстали бы рабы, и был бы не Тамер, а всем соседям пример, – герцог улыбнулся. – Идите сюда, наследничек. Саннио подошел, и Гоэллон поднялся ему навстречу. Как тогда, в первую встречу, герцог приподнял его подбородок, заставляя посмотреть в глаза, а потом с силой прижал к себе и коснулся губами лба.

– Саннио, – прошептал Руи. – Вам будет тяжело, очень тяжело. Нам обоим. Но запомните, пожалуйста… – голос его ощутимо дрогнул. – Даже если вы не выучите ничего, даже если станете самым отвратным из герцогов Эллоны… все это неважно. Вы мне очень дороги таким, какой вы есть. Юноша зажмурился, чтобы сдержать навернувшиеся на глаза слезы, потом не выдержал и уткнулся лицом в плечо Гоэллона. Никто и никогда не говорил ему ничего подобного, никто не обнимал вот так, и защищая, и ободряя. Плакать было стыдно и больно, мужчинам плакать не положено, а уж наследникам Старших Родов – тем более, но слезы прожигали веки и стекали по щекам.

– Вы передали мою просьбу? – спрашивать, наверное, не стоило, но принц нервничал. Прекрасно понимал, что нужно дождаться ответа от Кертора, а задавать вопрос при втором учителе и вовсе не стоит, но – не мог удержаться. Алларский наставник смотрел в сторону, всем видом показывая, что личные беседы принца и господина Кертора не имеют к нему ни малейшего отношения, и он не слушает, как и подобает благородному человеку. Слишком явно показывал – поглядев на светловолосого человека в темно-синей, почти черной, траурной одежде, Араон уверился в обратном. Слушает, да еще как, навострив уши. Пусть слушает. Либо ничего не поймет, либо Кертор ему и так все расскажет. Или уже рассказал.

– Да.

– И что же? Кертор замялся. Думал о том, как вежливо переформулировать то, что услышал? Придумывал, что соврать? Или уже соврал, а на самом деле ничего не передавал? Может быть, просто не хотел говорить при Далорне? Араону хотелось научиться читать мысли. Это помогло бы. Араон посмотрел за плечо учителю. Мокрые взъерошенные деревья нахохлились, как птицы. Песок на площадке для фехтования был изрыт во время занятий, и теперь углубления заполнялись водой. Слишком много было воды в столице, воды во всех видах. С весны до осени – дожди, зимой – снег, а еще туманы, морось, роса и прочая сырая мерзость, которая льется на голову, забирается под одежду, проникает даже под одеяла. Безмозглые поэты вдохновенно воспевали весенние грозы; должно быть, любовались ими, сидя под крышей. Принц был уверен, что ни одному человеку, который попал под ливень в начале девятины святого Окберта, не придет в голову славословить ледяные потоки воды, перемежающиеся градом.

– Герцог ответил, что он обдумает ваше пожелание, – выдавил, наконец, керторец.

– Вот как? А что же он сказал на самом деле? – улыбнулся принц, потом, насладившись тем, как учитель изменился в лице, добавил: – Не стоит щадить мои чувства. Последние седмицы многому его научили. Араон понял, почему отец разговаривал со своими подданными именно так, как он это делал. Внезапно заданный вопрос сродни неожиданному выпаду. Словесная дуэль мало чем отличается от поединка на шпагах. Притворяйся неловким и беспомощным, кажись растерянным и напуганным, делай все, чтобы противник счел тебя дураком и неучем, а обманув – бей. Ложный удар, обманный прием, гибкость, выдержка – и победа на твоей стороне. Хотя бы в разговоре, если уж фехтует господин Кертор лучше (и это, кажется, навсегда).

Герцог Алларэ когда-то сказал, что в поединке человек проявляет свою истинную суть. Флэля это не касалось. Дрался он отлично, а вот во время беседы был беспомощен и доверчив, словно щенок. Он не умел лгать и притворяться.

– Он сказал, что, возможно, примет ваши извинения, если вы измените свою манеру обращения с братом, – ответил Кертор. Далорн и ухом не повел, значит, был уже полностью осведомлен обо всем. Следовательно, керторец еще и болтлив. Замечательное сочетание…

– Весьма изящно со стороны моего уважаемого родственника ставить мне условия…

– Я полагаю перерыв законченным, – повернул голову Далорн. – Ваше высочество, прошу продолжать упражнение.

– Мне не нравится, когда меня перебивают, – ответил принц.

– Вам следовало бы сказать это в манере кесаря тамерского: нам не нравится, когда нас перебивают, – если бы алларец улыбался, принц посмеялся бы над его шуткой. Далорн же попросту дерзил в лицо наследнику престола. Должно быть, считал, что следующим королем станет Элграс? – Ваше высочество, если за время моего отсутствия вы решили, что не нуждаетесь в уроках, то извольте распорядиться об отмене занятий. Если же вас по-прежнему привлекает фехтование, то будьте любезны не нарушать ритм урока посторонними беседами.

– Да, я больше не нуждаюсь в услугах соглядатаев и наглецов! – выпалил Араон.

Он мгновенно пожалел о сказанном. Нужно было оставить обоих при себе, наблюдать за ними в то время, как оба следили за принцем. Ошибка, конечно. Серьезная ошибка. Двое преданных слуг герцогов Эллонского и Алларского, с которыми дважды в седмицу проводишь пару часов – роскошь в положении Араона, и теперь он этой роскоши лишился из-за несдержанности, из-за сиюминутной вспышки гнева… Но что сделано, то сделано, теперь остается только распрощаться.

– Благодарю, ваше высочество, – алларец убрал шпагу в ножны, резко и глубоко поклонился. – Не забудьте сообщить епископу Лонгину об изменениях в вашем расписании. Араон стоял так, что уходящий был виден ему в профиль. Широкий размашистый шаг, расправленные плечи, плотно сжатые губы. Ни тени раскаяния на лице. «Этот господин много себе позволяет, – подумал принц. – Скоро он об этом пожалеет…».

Второй учитель стоял, нелепо приоткрыв рот, словно пятилетний малыш. Араона за подобное выражение лица шпыняли и стыдили, а благородный человек из Старшего Рода, оказывается, мог себе подобное позволить. Темные глаза под пышной пепельной челкой уставились на принца так, словно тот обзавелся пламенным ореолом вокруг головы или отрастил вторую пару ушей. Шпага уткнулась острием в мокрый песок. Учитель делал ровно то, за что стыдил ученика.

– Знаете что, ваше высочество… – заявил вдруг шпион герцога Гоэллона. – Передавать ваши извинения Эмилю я не буду! Керторец развернулся и отправился восвояси – без поклона, без единого слова прощания. Принц остался во дворе в одиночестве. Вдалеке звучали голоса: сменялся караул. С края узорчатого водостока стекали последние капли недавнего ливня, пряно пахло молодой хвоей. Сутулый подросток уныло поежился, пошел к высокой стене темно-зеленых ветвей, сорвал веточку и растер между пальцами. Смолистый сок на ощупь оказался противным и липким, но запах действовал лучше нюхательной соли. Глупость, ошибка, очень большая ошибка. Епископ обязательно спросит, почему принц отказался от уроков. Новые учителя его преосвященству, разумеется, не нравились, но едва ли он поверит, что Араон внял назиданиям главного воспитателя и решил пренебречь фехтованием ради других наук. Хоть последнюю пару девятин они и прожили душа в душу, все равно столь резкая перемена вызовет любопытство и целую кучу вопросов.

Сказать, что оба были слишком дерзки и распущенны? Тогда епископ, разумеется, пожалуется отцу, и начнется долгое, нудное выяснение. Король захочет наказать нерадивых наставников, которым было доверено обучение наследника, а те изложат свою версию событий и, разумеется, подробно расскажут о последнем разговоре. Всплывет обвинение, брошенное в лицо Далорну – и как объяснить, почему принц назвал их соглядатаями? Наглецами – ладно, это еще можно как-то подтвердить. Алларец был весьма строгим наставником и часто разговаривал с принцем так, словно считал его нерадивым слугой из числа простолюдинов. Соглядатай – другое дело. Отец или Лонгин спросят: чей же? И что ответить? Правду? О да, король будет в полном восторге, узнав, что у наследника есть собственное мнение о двух советниках, и мнение весьма нелестное… И, разумеется, поинтересуется, откуда оно взялось. Если отец допытается о визитах ночного гостя… лучше, пожалуй, пойти и повеситься. Одно неосторожное слово было брошено в лицо герцогу Гоэллону, и последствия оказались печальными. Араон обязан был сделать выводы и научиться держать язык за зубами, в каком положении ни оказался бы, – но вновь сделал все то же самое… Рука, испачканная в липком соке, сама собой поднялась и хлестнула по щеке. Одна, другая, третья пощечина. Стало легче.