Текст книги "Дом Для Демиурга. Том первый"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

Меры воспитания, принятые в школе Тейна – оставить без ужина, посадить под замок, лишить свободного времени или назначить лишние занятия – на Саура не действовали. Кормили в доме герцога и вкусно, и сытно, так что даже при изрядном аппетите Бориана на него подействовала бы разве что трехдневная голодовка; запертый в комнате, он немедленно засыпал – на стуле, на столе, на подоконнике, – и только радовался отдыху, а на дополнительные занятия времени не было у самого Саннио.

Альдинг Литто был совсем другим – вот уж с кем у секретаря не было почти никаких хлопот. Он делал все, что ему говорили. Не спорил, не сопротивлялся, не упрямился. И в доме Гоэллона, и на прогулках вел себя безупречно; порой казалось, что ему не четырнадцать, а все двадцать четыре года. И именно из-за него Саннио получал добрую половину упреков и выговоров. Это Альдинг не мог сказать, что у него кружится голова из-за духоты; это Альдинг молчал о том, что простудился, пока от жара не падал в обморок; это именно окаянный тихоня-северянин занимался ночами до тех пор, пока не начал засыпать на занятиях днем – занимался, ухитрившись договориться со своим лакеем, но не признался, что ему не все и не всегда понятно. Все шишки прилетели на голову воспитателя.

Именно Литто не раз и не два появлялся за завтраком с красными растертыми глазами или искусанными губами, должно быть, плакал по ночам, но на попытку Саннио расспросить его отбрил так, что секретарь зарекся интересоваться его душевным равновесием; зарекся – и получил очередную выволочку от Гоэллона. Дескать, был обязан найти общий язык. Саннио иногда мечтал о том, как дивно было бы сложить Саура и Литто, перемешать и разделить на две равные половины: на двух нормальных подростков, которые бедокурят в меру и скрытничают тоже в меру.

Вспоминая ненароком за едой Керо, Саннио икал и давился тем, что ел или пил. Все прекрасно – но, вразуми его Мать Оамна и все святые женского рода – девчонка! Существо абсолютно незнакомой породы. В жизни ему доводилось иметь дело с монахинями, Милосердными сестрами, которым принадлежал приют, и пяток раз с крестьянками, все общение с которыми ограничивалось страстными объятиями на сеновалах. Как устроены юные девицы, что у них на уме и что из этого следует, воспитатель не представлял вообще. С виду чем-то похожа на мальчишек, – по крайней мере, говорит на том же языке, – но все остальное… Ей говоришь "а", а она слышит какое-то… какое-то "ю"!

Девице Къела нужны платья? Да, разумеется, и Саннио считал, что чем больше у нее будет красивых платьев, тем лучше. Вырвавшись из аскезы, если не сказать – нищеты школы Тейна, он искренне радовался, когда подопечные были сыты, отменно одеты, катались на отличных лошадях и вообще всячески процветали, хоть избалованные отпрыски бывших Старших Родов и не могли этого оценить так, как сам Саннио. Но – почему оба парня могли объяснить лакеям, что им нужно, те обращались к Саннио или сами разбирались, что и где заказать, а девица Къела то же самое потребовать у своей служанки не могла? Ей, видите ли, было неловко просить. Альдингу тоже было многое, наверное, неловко, но о своем гардеробе он мог позаботиться сам. А тут…

Об особенностях устройства женского организма он все знал еще со школы Тейна, секретари требовались не только господам, но и благородным дамам, но – Мать Оамна, он что, с ножом у горла должен выпытывать у девицы Къела, что у нее такое особое состояние, в котором бледно-зеленый цвет лица естественен, а запах пищи, вызывающий головокружение – тоже обычное дело, и вообще лучше бы позволить Керо полежать в постели до полудня, а не заставлять подниматься с остальными. А может, она простудилась или не выспалась?

Герцога это все, разумеется, нисколько не волновало; зато на объяснение, что ученица отсутствует в кабинете, поскольку не может присутствовать, поскольку ей затруднительно, потому что вот ну, затруднительно, и завтракать она тоже отказалась по той же причине, Гоэллон уволок Саннио за ухо в библиотеку и прочитал долгую и стыдную лекцию о женском здоровье, а ученицу велел поить какими-то травами. Разумеется, отчитал и назначил во всем виноватым – да что ж, секретарь еще и повивальная бабка или лекарь до кучи?!

Пять, шесть уроков в день. Герцог велел за две зимние девятины восполнить все те пробелы в образовании троицы, которые Саннио теоретически мог восполнить, потому что все это учил еще недавно. Каллиграфия, землеописание, естественная история, зарубежная история, история Собраны, химия, физика, инженерные науки – тут еще не так все было плохо, довольно многое все трое знали сами, а историю Собраны после второго же урока начал читать Литто, который мог поспорить и с Гоэллоном. Но то, чему учили самого Саннио, а герцог счел нужным обучить этому воспитанников, отпрыскам благородных людей давалось куда хуже. Может быть, не так уж и плохо, но то, чему Саннио учили два, три, а то и все четыре года, требовалось преподать за две девятины.

Хуже всего было с библиотекой. Все книги в библиотеке герцога, в которую пускали учеников, были переписаны, на каждую составлено краткое описание, потом они были разложены по годам, авторам и темам – но это у привычного Саннио уходило не больше часа для того, чтобы отобрать нужные свитки и печатные книги из всего изобилия. Ученикам это не удавалось. Бориан прибегал к наставнику и требовал помочь, парочка других предпочитала тихо шушукаться и просматривать десятки и сотни томов и свитков. Задание "найти источники и составить краткий конспект сочинений по такой-то теме" повергало двоих в тихий ужас, а третьего – в громкий. Гоэллон же требовал, чтобы у них вообще не было затруднений именно с этим действием.

В результате Бориан ругался "ссылка ты перекрестная!", Альдинг прокрадывался в библиотеку ночью, что было строжайше запрещено, а Керо минимум раз в день вылетала из класса в слезах.

Герцог – Саннио отдавал ему должное – не только требовал от секретаря делать что-то, но и возился с воспитанниками сам. Ту половину дня, что с ними не занимался юноша, их учил сам Гоэллон. Все было бы хорошо, если б от секретаря не требовалось ладно присутствовать, мало что учиться наравне с остальными, так еще и понимать быстрее и лучше, чтобы потом помогать младшим! Травы, коренья и плоды, произраставшие по всему миру; яды и противоядия; анатомия – и не по атласам, не по книжным описаниям, а на практике. На вторую же седмицу герцог притащил всех четверых в здание городской стражи и заставил осматривать тела, подобранные за ночь. Умершие от холода и убитые в драках, сгоревшие заживо и сгоревшие после смерти – и упаси Сотворившие перепутать одно с другим…

Гадания такие и сякие: по руке и по чертам лица, по сроку рождения и по типу телосложения, по полету птиц, по внутренностям животных, на воске. Толкования снов, да не по книгам – по собственной методике Гоэллона, которую приходилось записывать и усваивать со слуха, причем ошибившемуся мало не казалось.

Герцог рассказывал что-то, перемежая правду вымыслом, и требовал определить, где ложь, а где истинная история – с голоса, по мелочам. Частенько он звал слуг и требовал разбирать их рассказы. Саннио надолго запомнил, как господин заставил всех четверых корпеть над историей Кадоля, приключившейся с ним во время путешествия в Хокну. Понять, где такой серьезный и обстоятельный капитан охраны привирает, где нечаянно ошибается, а где рассказывает удивительную, но правду, казалось невозможным, – только вот для герцога Гоэллона слова "невозможно" не существовало.

Заниматься было донельзя интересно. Саннио променял бы уроки герцога разве что на пару часов лишнего сна, но он уже начал забывать, что такое голова, которая не болит. Половину дня преподавай, половину дня учись, и еще как-то ухитряйся воспитывать троих подопечных, изволь сделать так, чтобы и обучение, и жизнь в доме были для них легки, а как этого добиться, никого, кроме самого Саннио, не волновало. И меньше всего герцога заботило, как именно юноша должен находить общий язык с детьми Старших Родов. Видимо, Гоэллону казалось, что если Саннио учили служить подобным, то и воспитывать их он тоже сможет.

В седьмой, праздничный день третьей седмицы, – наступила зима, святая Этель Эллонская передала нимб заступника святому Горину, – Саннио все так же вертелся хомяком в колесе. С утра – завтрак. Завтракали впятером: герцог, трое воспитанников и Саннио. Потом поездка в церковь с воспитанниками – Гоэллон, по обыкновению, этим пренебрег. После поездки – прогулка, то есть, очередной выгул Бориана на коротком поводке; остальных можно было вверить заботам Кадоля, гвардейцев и служанки. Пять посещенных галантерейных лавок, потому что Керо, которой Саннио выговорил за историю с платьями, пожелала накупить каких-то глупых девичьих мелочей – платков, булавок, шпилек и прочего, – уже показались за счастье: их северное высочество сподобились на это деяние, не дожидаясь очередного скандала. Возвращение домой. Обед. Занятия, занятия, занятия… Ужин. Занятия.

Давно уже стемнело. Саннио, наконец-то уложивший воспитанников спать, отобравший у Литто свитки, у Керо – вышивание, а у Бориана – полудоделанную рогатку, приготовивший на завтра нужные тексты, а на всю будущую седмицу – план занятий, сидел в кресле у камина и тупо таращился на огонь. Нужно было ложиться спать, на сон оставалось шесть часов, но после такого дня заснуть не получалось. Он уже лег, потом встал с постели и потребовал огандского чаю. Горячий травяной настой успокаивал, сочувственный взгляд Ванно, его слуги – тоже.

– Может, вам вина, мэтр Васта? – спросил Ванно. – С медом, с травами – заснете враз…

– Неси, – кивнул Саннио. И уже привычно добавил: – Благодарю.

Его учили, что благодарить слуг – признак низкого происхождения и дурного воспитания, но… пусть мэтр Тейн расскажет это герцогу Гоэллону, главе Старшего Рода Собраны.

В дверь коротко постучали. Саннио удивился – у Ванно была смешная привычка хлопать ладонью по косяку, и это был не Ванно. Юноша решил, что слуга прислал кого-то другого, и крикнул:

– Входи… – и добавил неловкое: – …те…

Его глазам предстала еще одна дивная картина фасона "этому меня мэтр Тейн не учил": герцог Гоэллон с подносом, на котором стоял кувшин, прикрытый салфеткой, и две кружки.

– Милейший мой Саннио, когда вы так на меня смотрите, мне мнится, что я забыл надеть штаны. Неужели забыл? Кажется, нет. Тогда в чем дело? Да, я забрал у Ванно поднос. Это вас пугает? Вы боитесь, что я его уроню?

Саннио улыбнулся. Все-таки герцог Гоэллон был самым загадочным человеком в этом доме, и трое учеников не могли переплюнуть его, даже если бы очень постарались. То он относился к секретарю как к клепсидре и равнодушно требовал безупречной работы, то устраивал такие вот маленькие представления, чтобы развлечь того, о ком, кажется, час назад и вовсе не думал, как о живом, а уж тем более – достойном внимания. Юноша уже научился различать, когда Гоэллон шутит. Примерно через раз; но сейчас, кажется, все понял верно.

Герцог поставил поднос на каминную доску, сам разлил вино по кружкам, всучил одну Саннио, другую поставил на пол у камина и сам уселся рядом. Секретарь застыл в недоумении: ему не полагалось сидеть выше господина, но что делать? Тоже пересесть на ковер? Едва он попытался подняться, как Гоэллон махнул рукой.

– Сидите в своем кресле, не суетитесь, умоляю! Мне удобнее здесь, а вам – на вашем месте, так и не будем устраивать представление, благо, что зрители отсутствуют. Я хотел с вами поговорить, и, кажется, вы еще не спите.

– Нет, герцог.

– Об этом мы тоже поговорим, но позже. Собственно, я хотел вас поблагодарить. Я бросил вас в омут, безо всякой помощи, без подсказок, но вы, определенно, оказались не кутенком и отнюдь не слепым. Я очень этому рад – я в вас не ошибся.

Саннио едва не уронил челюсть – настолько неожиданными оказались слова герцога. Ему удалось не поперхнуться вином и не вытаращить глаза, но брови сами поползли вверх по лбу. Он повнимательнее присмотрелся к господину – и впервые заметил, что Гоэллон устал, наверное, ничуть не меньше самого Саннио. Те же темные круги под глазами и выпирающие скулы, что и тогда, в Сауре, когда герцог привез Керо. И хуже того – на кисти чернильное пятно, на рубахе – его прямой потомок: явно Гоэллон вытер руку о рубашку. Еще одно чудо, но не из тех, которым радуешься.

– Вы делаете успехи, Саннио: по вашему лицу я не могу отгадать, о чем вы думаете.

– Это не я делаю успехи, – сердито сказал юноша. – Это вы совсем… совсем…

– Что же это я совсем? – герцог склонил голову к плечу и с интересом уставился на секретаря. – Ну, скажите же это страшное слово! Видите, я без шпаги и даже без кинжала.

– Замаялись! – Просили – извольте, и не выговаривайте мне теперь за непочтительность. – И испачкали рубашку.

– Да, действительно, – герцог улыбнулся. – Все-таки вы делаете успехи – раньше вы бы этого не заметили. Так вот, вернемся к основной теме, если вы не возражаете… и даже если вы возражаете. – Саннио, обрадованный успехом, решил развить первую победу и объяснить господину, что ему нужно отдохнуть, но сделать это секретарю не удалось. – Я поставил перед вами очень сложную задачу – и вы ее выполнили. Я удивлен и обрадован. Не ожидал, что вы справитесь настолько хорошо.

Вредная нижняя челюсть так и норовила рухнуть куда-нибудь на грудь, и приходилось поддерживать ее в подобающем положении волевым усилием, а потому никак не получалось ответить. Щеки и лоб горели – проклятье, да отучится он когда-нибудь краснеть?!

– Благодарю, герцог… – выдавил Саннио наконец. – Вы излишне добры.

Гоэллон рассмеялся, качая головой, потом залпом выпил половину кружки и рассмеялся вновь.

– Мой юный друг, я думаю, что вы единственный человек во всей Собране, кто может сказать нечто подобное. Я добр, да еще и излишне… Сошло бы за анекдот для салона герцогини Алларэ, но и для анекдота это слишком неправдоподобно.

– Не единственный…

– Так-так-так… Собирать и подвергать разбору слухи я вас еще не учил, значит, вы решили забежать вперед. Ну же, поделитесь со мной вашими сведениями, – резкий подъем на ноги, кувшин в руках, струя вина, льющаяся в одну и другую кружки – и вот Гоэллон опять сидит у камина, кажется, в той же позе… Воин и Мать, да как же он ухитряется двигаться с такой скоростью? – Слушаю вас, Саннио.

– Ученики вас уважают, – секретарь уже жалел, что начал разговор на эту тему. Сейчас герцог его высмеет, и все. – А Керо не раз говорила, что вы – добрый.

– Для девицы Къела добрые все, кто не повышает на нее голос, а я этого не делаю. Учтите, кстати, эту ее черту, а то мигом окажетесь в злых.

– Я на нее никогда не кричал…

– Я знаю. Я предупреждаю на будущее. В общем, давайте оставим глупую тему моей мнимой доброты и поговорим о вас. Вы отличились. Вы имеете право на награду. Выбирайте по своему вкусу. Чего вы хотите? Денег, какую-либо вещь, отпуск, еще что-то?

Саннио уже открыл рот, чтобы сказать – отпуск, и тут ему стало нестерпимо стыдно. Если он возьмет хотя бы три свободных дня, Гоэллон, конечно, согласится. Согласится – и будет заниматься с учениками сам, юноша откуда-то это знал так же точно, как собственное имя. Значит, устанет вдвое больше. Секретарь будет отдыхать, а господин – трудиться; и об этом он хотел просить? Странное незнакомое чувство, должно быть, совершенно недопустимое: желание позаботиться о том, кто вдвое старше тебя по летам и неизмеримо – по положению. Неприлично, глупо, и нельзя думать об этом… но можно просто не просить отпуск. Деньги? Ну и что с ними делать – он еще не потратил даже жалованье за первую девятину. Вещь? Какую? Зачем?

– По моему вкусу? – Саннио улыбнулся и приготовился получить оплеуху за следующий вопрос. – И то, что я захочу – вы сделаете?

– Я же сказал… – герцог, конечно, рассердился, но на другое.

– Тогда я хочу, чтобы завтра и послезавтра вы не вели занятия. Я проведу свои уроки, а вы будете отдыхать. А их… учеников, то есть, я загоню в библиотеку.

Саннио на всякий случай зажмурился. Сейчас ему все раз и навсегда объяснят – и где его место, и до какой степени он забылся, и все прочее. Хорошо, если словами, а не тем ледяным презрением, которым Гоэллон отлично умел обливать с ног до головы проштрафившихся слуг. Потом юноша приоткрыл левый глаз и осторожно посмотрел на господина. Герцог смотрел на него так, словно у секретаря в одночасье выросли оленьи рога.

– Наглец малолетний… – выдохнул наконец господин, но ни презрения, ни негодования в этом не прозвучало, только несказанное изумление. Секретарь и сам изумился своей дерзости, но не жалел о ней. – Вы берете на себя смелость управлять моим распорядком жизни?!

– Вы обещали, герцог.

– Да уж… – вздохнул Гоэллон. – Имел подобную непредусмотрительность, за что теперь и расплачиваюсь. Следующий раз буду тщательнее формулировать свои обещания. Что ж, я сдержу слово. Но и вам в святые мученики лезть не позволю, по крайней мере, вперед старшего. Это несколько неприлично, не находите, драгоценнейший мой? Вы тоже будете отдыхать.

– Я согласен, – кивнул Саннио.

– Так, милейший, пошутили – и хватит, – герцог нахмурился, и Саннио вдруг испытал несказанное облегчение: все шло по правилам, значит, все было не так уж плохо. – Вы не девица, у которой я прошу руку и сердце, чтобы вы отвечали согласием или несогласием, а мой секретарь. Даю вам второй шанс. Что вы должны ответить?

– Благодарю, герцог.

– Отлично, а то я уже подумал, что вы слегка одурели от бессонницы. Кстати, это второе, о чем я хотел поговорить с вами…

3. Саур – Собра – Алларэ

– То есть? – переспросил Рикард, пытаясь взять в толк обстоятельства дела. Обстоятельства упирались: разбуженный затемно генерал с трудом соображал, что от него хотят, а уж когда услышал новости – и вовсе перестал понимать, что происходит. Только чуял затылком, что на этот раз случилось что-то действительно гнилое. – Кто что нашел? Кто поднялся?

Спросонья казалось, что в полутемной зале, освещенной только факелами и плошками с маслом, как в старину, нечем дышать, а вместо воздуха перед глазами пестрят мелкие вредные мошки, лезут в глаза, в нос, мешают разглядеть лица. Рикард отвернулся к стене, подернутой инеем. Колючие иголки вспыхивали то красным, то зеленым, то синим. В помещении, где собирались офицеры его штаба, было холодно и зябко. Генерал Меррес поплотнее закутался в подбитый волчьим мехом плащ, втянул голову в плечи и еще раз попытался вникнуть в суть дела.

Говорил Фарон, командир полка арбалетчиков. Ворот мундира был разорван, под глазом – вчерашний синяк, волосы всклокочены. Обычно тихий агайрец на этот раз превзошел себя в умении орать, но не в умении излагать с военной четкостью. Напротив него сидел полковник Эллуа, тоже только что с дороги, но по-обычному спокойный. Отвратительно, злорадно спокойный для предрассветных сумерек, на вкус Рикарда.

– От реки Эллау до владений Кетаров! Восстание! Необыкновенно организованное! Возглавляет Эрон Кетир! Не менее трех тысяч человек в отрядах и идет набор ополчения! На дорогах – засады! Мне удалось вывести только часть полка…

Рикард зло оскалился. Вот только воплей заполошной бабы ему сейчас и не хватало. Он взглянул на карту, разложенную на широком столе, прикинул масштабы. От верховий Эллау, берущей начало в горах Неверна, до границы с Къелой – треугольник со сторонами миль по сто. Пути снабжения пока не перекрыты, но место для начала беспорядков выбрано с умом. Если зараза расползется вдоль берега Эллау, туго придется всем.

– Кто еще может что добавить? – спросил Меррес, устав слушать страдания и причитания Фарона, провалившего на пару с молодым Тиссо все, что обоим было поручено. Тиссо, впрочем, погиб, ну и Воин ему судья теперь, болвану.

– Позвольте, мой генерал? – подал голос Эллуа.

– Слушаю, полковник.

– Восставшие земледельцы, которых господин полковник Фарон почему-то поименовал ополчением, – короткая улыбка, вежливый кивок в сторону насупившегося Фарона, – в половине случаев используют тамерское оружие.

– Откуда? – удивился Рикард.

– Об этом стоит спрашивать не меня, а господина полковника Массо, которому была поручена организация охраны перевалов. Так или иначе, оружие было доставлено. Мои люди захватили образцы стрел и болтов, а также сабель тамерского производства. Снабжение идет через Къелу. Должен отметить, что до начала восстания это не было замечено, следовательно, через графство Къела можно было беспрепятственно доставлять оружие. Точного количества мы определить не можем, однако, я полагаю, что запасы достаточно велики.

Спрашивать Массо было бесполезно: он в зале отсутствовал, сидел в своей Къеле у перевалов и наверняка до сих пор был уверен, что все просто отлично, и ни одна крыса мимо него не просочится. Рикард только вчера получил его донесение, в котором все так и было: красота, тишина, покой, тамерцы носа не показывают к перевалам, местные владетели с пониманием относятся к действиям королевской армии и не чинят препятствий в восстановлении законной власти…

Къельские поганцы провели Массо, как маленького – прикинулись невинными котятками, а сами втихаря таскали оружие и развозили по всему северу. Сколько им удалось доставить? Сколько они доставят еще, пока к Массо не доберется курьер с разносом? Полковника надо гнать, он зажрался и перестал соображать. Есть кого поставить на его место, а самого нужно вернуть в Саур и заставить разгребать то, что натворил. Погоняет крестьян по лесам, научится ценить настоящие покой и тишину.

– С чего все началось на побережье? – спросил кто-то из офицеров. Рикард не разглядел, кто именно такой любопытный.

– Беспричинное нападение на наш отряд! Мы ожидали подобного после смягчения мер…

Рикард смотрел не на злого и возбужденного Фарона, а на прибывшего вместе с ним Эллуа. Когда агайрец заговорил, полковник Эллуа кашлянул в кружевной платок – словно украдкой сплевывал кровь, но не сказал ни слова. Кавалерист внимательно слушал все, что говорилось в зале совещаний, но молчал. Генерала Мерреса это молчание раздражало. Оба вернулись с места событий, но Фарон вопит, как ограбленная торговка, а эллонец слишком уж спокоен. А, впрочем, нет – и его можно заставить говорить без спросу. Когда Фарон зашелся в очередном речитативе, посвященном неблагодарности и подлости крестьян, Эллуа дернул щекой и сказал, глядя на Рикарда:

– Господин полковник Фарон несколько ошибается. Причиной восстания послужило вовсе не смягчение отношения к крестьянам Саура.

– Вам-то откуда знать? – вспыхнул Фарон.

– Господин полковник, пока я прикрывал ваш отход, моим людям удалось собрать некоторое количество весьма важных сведений. Невзирая на то положение, в которое вы нас поставили.

– Что еще за положение? – вскинулся Рикард. – Доложите.

– Я не счел бы этот момент достаточно важным, чтобы сообщать о нем сейчас, но господин полковник Фарон поставил под сомнение мою осведомленность, – едва улыбнулся Эллуа. – Первые сведения о бунте мы получили одновременно с господином полковником, находясь в одном лагере, но в разных его концах. Оценив доклады, мы приняли достаточно разные решения, при этом господин полковник Фарон, узнав, что на нас двигается отряд, ведомый Кетиром, принял решение срочно эвакуировать лагерь и отступать в холмы за владениями Эйстов. Я же об этом узнал по некоторой… суматохе в лагере.

Голос Эллуа напоминал звон ледяной воды, льющейся в каменную плошку. Рикард смотрел на Фарона, который при каждой новой фразе все больше бледнел, и злился. Есть в этой армии нормальные офицеры, или сплошь трусы и паникеры?!

– Я не счел решение полковника Фарона разумным, а позицию в холмах более выгодной для обороны или перегруппировки, о чем ему и сообщил, однако, он, как командующий южной группировкой, настаивал на немедленном отходе, и я не стал ему противоречить. Однако в холмах мы напоролись на засаду и были почти окружены. Мы оказались вынуждены принять бой, а после этого отступить уже к центру графства, чтобы сохранить полки. Мой полк обеспечил отход с минимальными потерями, но мы потеряли более трехсот человек убитыми и ранеными, тогда как потери повстанцев значительно меньше. Если бы господин полковник Фарон согласился с моим планом, мы дали бы отряду Кетира бой у ручья Орсо и разгромили бы его основные силы, а, получив подкрепление, покончили бы с бунтом в течение двух седмиц.

Рикард задумчиво кивал, поглядывая на карту. Фарона выманили из надежно укрепленного лагеря на заранее выбранную для боя позицию, разделали под орех и с позором погнали взашей. Ошибка из тех, которые не прощают. Эллуа абсолютно прав. Фарону нужно было не отступать, а наступать и принять бой у ручья. Два полка разгромили бы отряд окаянного Кетира и разогнали всех его соратников. Выгнать мерзавца пинками с должности полковника? Мерресу хотелось взять агайрца за и без того драный воротник и потыкать носом в карту, как нашкодившего кутенка.

Интересно, чего Эллуа не договаривает?

– Так почему они восстали-то? – спросил Рикард, и тут же прибавил: – По-вашему?

– Причина в весьма неприятном происшествии и мерах, принятых капитаном Эйком, ныне покойным, – эллонец с лицемерной скорбью приложил ладонь к сердцу. – В лесу неподалеку от владения Орскинов были обнаружены трупы солдат. Капитан Эйк решил, что они были убиты местными жителями и самовольно принял решение о расправе. Две близлежащие деревни были сожжены вместе с их обитателями. Крестьян согнали в амбар и подожгли его…

Генерал Меррес отвесил челюсть и, не сразу спохватившись, изобразил зевок. "ЧТО сделал?" – очень хотелось спросить ему, но этот вопрос задали другие – сразу несколько голосов. Почти все офицеры прижали ладони к сердцу, двое беззвучно зашептали заупокойную молитву. Рикарду и самому захотелось помолиться: покойный капитан Эйк вытворил что-то вовсе похабное и непотребное.

"Почему? Почему Эйк такое отчудил? Ну, потерял сколько-то солдат, обидно – но чтоб вот так… – в горле пересохло, Рикард обшарил взглядом стол в поисках кувшина с вином. – Спятил он, что ли?!"

– Между тем, – нудно продолжал Эллуа, – не было оснований считать, что солдаты убиты. Следы указывали на то, что ранее поляну в лесу посетило до полусотни местных жителей, однако, на телах не было обнаружено никаких повреждений, не было повода и считать, что они были отравлены. Картина более всего напоминала следующее: местные жители собрались в лесу, возможно, и с некой незаконной целью, тут на поляне показался пеший патруль, шедший из одной деревни в другую и заблудившийся, их настигла внезапная смерть по неизвестной причине, а крестьяне в страхе разбежались. Помимо пяти трупов солдат были найдены трупы двух местных жителей – кузнеца и деревенского старосты, также без следов насилия.

– Что за деревенские сказки, полковник Эллуа? – спросил Агертор.

– Таковы показания трех солдат и капитана Готье, вместе с капитаном Эйком, обнаружившего трупы. Капитана Готье мы сможем заслушать к вечеру, он остался вместе с моим полком. В любом случае действия капитана Эйка были несоразмерно жестокими, бессмысленными и противоречили Уставу. Ему следовало заняться расследованием досадного происшествия, а не массовыми убийствами, – Эллуа вновь сплюнул в платок, и на этот раз Рикард подметил розовую пену.

– Вы были ранены? – нехотя спросил Меррес.

– Перелом ребер, несущественно, мой генерал, – отмахнулся эллонец. – Жестокость Эйка спровоцировала бунт.

– Это было не причиной, а поводом! – сердито бросил Фарон. – Эйк сжег деревни утром, а нападать на наши разъезды стали уже вечером!

– Почему я не получил рапорта в тот же день, полковник Фарон? – Рикард встал, но голова закружилась не то от резкого движения, не то от ярости, и ему пришлось опереться кулаками на стол. – Какого козла драного ты молчал, поганец?!

– Мой генерал! – отшатнулся Фарон. – Я рассчитывал усмирить бунт своими силами!

– Господин полковник Фарон лжет, – спокойно и негромко произнес Эллуа. – И в день начала восстания, и на следующий он отсутствовал в лагере, не назначив заместителя. Ординарцы не знали, где его искать. В результате подчиненные ему офицеры действовали на свое усмотрение.

– Арестовать его… – рыкнул Рикард. – Эллуа, что вы можете сказать о его начальнике штаба? Как его там…

– Достойный офицер. Он поддержал мое предложение о наступлении, но полковник Фарон пригрозил ему арестом. Подполковник Аллу может принять командование.

– Аллу? – Рикард уже обрадовался было, но при звуках фамилии подполковника его перекосило. Это же къелец! По какому недосмотру он вообще оказался в составе армии? – Не годится. Мне только заведомых пособников не хватает в полковниках! О чем вы думаете, Эллуа?

– Это вопрос, мой генерал? – Блеклые зеленоватые глаза смотрели мимо плеча Рикарда.

– Нет, комплимент, елки ломаные! – заорал-таки Меррес, хотя обещал себе сдерживаться.

– Я думаю о благе армии и о том, что из офицеров этого полка подполковник Аллу наиболее достоин командовать им. Его происхождение не столь уж важно.

– А я так не думаю! – Эллуа, конечно, хороший офицер, но слишком уж часто приходят ему в голову завиральные идеи.

Двое караульных, пришедших за Фароном, помешали Рикарду прочитать эллонцу нотацию о том, что ни одному из северян нельзя доверять. Фарон, едва ли не с коня угодивший под арест, насупился и глядел волком, но злился он в основном на Эллуа. Эллонский кавалерист не стал щадить самолюбие труса-полковника и обо всех его деяниях доложил не лично генералу Мерресу, а прилюдно, на совете. Жестокое решение, но верное. Хотя прекрасно видно, что о любой ошибке Рикарда Эллуа так же спокойно доложит хоть лично королю, хоть дядюшке. Нельзя его держать в штабе: слишком умен и опасен; но, с другой стороны, кому еще можно доверять?

Дальше до самого утра обсуждали, какой полк перебросить на юго-запад и как именно действовать. Эллуа молчал, а потом надолго закашлялся и Рикард не без удовольствия отправил его в лазарет; кавалерист явно не был в восторге от заботы генерала, но спорить не стал. Без него совет почему-то пошел живее, ранее молчавшие начали говорить и предлагать, и к завтраку план был составлен.

Все офицеры в унисон обещали разобраться с бунтом за три седмицы, говорили, что в сложившейся ситуации есть свои преимущества – теперь можно разгромить все силы восставших в двух-трех сражениях, а это куда удобнее, чем отлавливать их по лесам и схронам. Рикард уже не верил обещаниям, но лучшего плана у него не было.

Мрачное, темное предчувствие разгрома овладевало им вместе с голодом и головной болью.