Текст книги "Давай заново (СИ)"
Автор книги: Тата Чепурнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 23
Сквозь беспокойный сон слышу шум в прихожей. Глухие шаги смолкают у самой двери в ванную комнату, где я провожу кажется около двух суток.
Время для меня слишком быстро стёрлось, напомнив печальный момент из детства, когда я точно так же провела взаперти несколько дней. Привыкнув к тишине, к тошнотворному запаху, который как нельзя кстати здорово отбивал аппетит и помогал не реагировать на голодное урчание в желудке. Вынужденное затворничество когда-то меня сломало, а сейчас решило проблему.
Бегать от себя и от тайн копившихся годами, становится бессмысленно, муторно и чуждо. Тем самым я делаю хуже не только себе. Сознайся в праведных грехах раньше, не пришлось бы терпеть издевательств Вадима и Андрей бы не пострадал по моей вине.
Резкая вспышка света слепит, разрезая полумрак моей тюремной комнатушки. В проходе маячит мужской силуэт, но в нем я не признаю Штриха, хотя спросонья могу ошибаться.
Всё оказывается слишком прозаичным, Вадим приезжает не сам, а присылает вместо себя приятеля, того который договаривался в прошлый раз с больницей. Так даже лучше, но я всё же улавливаю дурацкую усмешку на губах пришедшего.
– Доброе утро, милаха, – шагает в мою сторону, щёлкая пальцами, насвистывая что-то незатейливое себе под нос. – Тебе подарочек.
– Не надо, – отталкиваю протянутую ладонь, брезгуя касаться мягкой коробочки. Сложив руки на груди, старательно закрываюсь от незваного гостя, понимая что делать глупости в чужой квартире, он не станет. – Оставь себе.
– Ты чего такая нервная? Это просто ключи от квартиры и записка. Вадим передал, что в ней его новый адрес и номер телефона, захочешь, звони.
– А ты его шестёрка? – смерив взглядом, расплескивая при этом ненависть к бывшему, жёстко отвечаю, не дожидаясь когда собеседник соизволит ответить. – Тогда передай, что не захочу. И записку забери. А ещё пусть он сегодня же освободит мою квартиру.
– Он так и сказал, что ты психанешь.
– Что ещё он сказал? – неожиданно поинтересовавшись, замолкаю, перехватив насмешку скривившую тонкие губы парня.
– Это ваши разборки, мне похер, – с деланным безразличием пожимает плечами, делая явный акцент на том, что лишний раз не будет муссировать тему якобы не касающуюся его, уходя так же внезапно, как и появляясь.
* * *
Поистине, кто-то свыше вечно устраивает мне проверки на выдержку, подкидывает ворох проблем, искоса наблюдая как я буду из них выбираться. А я с завидной частотой «косячу», раз за разом проваливая миссии и испытания взваленные на хрупкие плечи.
Вот и сейчас, сидя верхом на своём рабочем столе, пристально слежу за перемещением коллег, старательно выискивая Андрея в толпе. Часики тикают, нервозность растёт с каждой секундой в ожидании Крутилина вошедшего в кабинет начальницы около часа назад. В моем распоряжении было целых два дня уединения, которые ничего не изменили. Нет, от намерений с ним поговорить не отказываюсь, но очень боюсь его реакции на откровения, одному богу известен исход нашего разговора.
Снова закрадываются сомнения, ведь после моей гневной речи в машине, он и вовсе может не стать меня слушать. Чисто по-человечески приму и полный игнор с его стороны, но от затеи чистосердечного признания не откажусь.
Наконец-то дверь распахивается и Крутилин размашистым шагам удаляется прочь, изредка помахивая рукой в вежливом знаке прощания. А я растираю затекшие мышцы покалывающие от длительного сидения в напряжённой позе, сквозь боль напоминающую судороги несусь через холл к лифту. Двери кабины начинают закрываться, я спотыкаюсь на ровном месте, но в последний момент изловчившись останавливаю их. Створки разъезжаются в сторону. Мне несказанно везёт в лифте Андрей один. Хотя с везением я скорее всего погорячилась, так как он недовольно хмыкает, плотнее надвигая тёмные очки.
– Ты либо сюда, либо обратно, – жестикулируя, Андрей предлагает мне войти или покинуть кабину.
– Я хотела поговорить.
Шепчу, ощущая как сердце ускоряет свой ритм до критического, порываясь взбесившейся тахикардией, выскочить из груди. Чтобы упасть к ногам того, кто может меня не понять. И тогда он меня оттолкнет, навсегда и будет прав. Возможно я даже его пойму, выкинув из головы мысли о прощение.
Многое не договаривая, храню тайну, иногда трепетно сдувая с неё пыль, скопившуюся за долгие годы. Стыдясь своего прошлого, которое раскаленной иглой впивается в плоть, насквозь прожигая дыры, я методично рою себя яму, порастая ложью. А та пускает корни, укрепляясь во мне на правах хозяйки, втягивая в тёмное одиночество. Ведь именно оно меня ждёт впереди.
– Хотела, говори, – грубо огрызается Андрей.
– Давай…ни здесь, – запнувшись, нащупываю пуговку на рукаве, принимаясь судорожно поправлять и застёгивать ту, как бы невзначай, лишь бы занять руки. Спрятать в суетливых движениях пальцев дрожь подобную ломке наркомана.
– Начинается! – лениво растягивает фразу вместе с секундами моего позора. – К чему такая конспирация? С тобой разговоры разговаривать опасно для здоровья. Андрей снимает очки, демонстрируя мне свой эффект "очковой змеи". Конечно, видок уже вполне «смотрибелен», но оставляет желать лучшего. Синяки переливаются всевозможными оттенками, от жёлтых и охристых, до зеленовато-синих. На переносице до сих пор зафиксирован пластырь.
Внутри начинает грызть червячок, называемый совестью, ведь миловидное, как я считаю, Крутилинское личико пострадало из-за меня. А тут ещё и отшила его грубо на днях. А он у нас птица гордая, явно не поступится с принципами. Очевидно мой план исповеди проваливается и летит к чертям вместе со мной.
– Как самочувствие?
– Потрясающая тема для разговора, – фыркает он, удивляясь глупому вопросу. – Чувствую себя охренительно. Ты об этом хотела поговорить?
– Нет, неважно, – встряхиваю головой, не в нервном порыве, а в слабой попытке разогнать слёзы предательски собирающиеся в уголках глаз.
Убираю руку и створки норовят съехаться в исходное положение. Боковым зрением замечаю как Андрей выставляет ногу вперед, придерживает подъёмник и ловко втаскивает в кабину. Судя по кнопкам на панели мы едем вниз. Целых четыре этажа наедине, но я сама этого хотела. А сейчас напрягаюсь, ожидая подвоха и чтобы ноги вдруг ставшие ватными, меня не подвели, прислоняюсь к стене. Холод металла действует на скованное тело расслабляюще.
– Об этом хотела поговорить?
Небрежно отодвигает край шифонового рукава, обнажая синяки на моих запястьях во всех красках рассказывающих о расправе Вадима.
«Как только умудрился за долю секунды заприметить отметины?» – мысленно негодую, ведь Андрей не особо любопытничает, лишь мельком окидывает взглядом сквозь черноту очков, подолгу не задерживаясь. Я не вижу любопытства, но чувствую пронзительный зрительный контакт, с которым он украдкой ворует мой образ.
«Соврать, что упала или ударилась об косяк? Ну, или что там в подобных случаях сочиняют женщины?» – с упорством шизофреника разговариваю с внутренним голосом, подбирая какие-то подходящие варианты для очередной брехни. Тут надо быть слепым, чтобы не увидеть чётких очертаний чьих-то пальчиков, ну или идиотом, коим Андрей не является.
– Не совсем, – испуганно выдыхаю короткий ответ.
– Он бил тебя? – приближается, чтобы разорвать моё оцепенение, дать возможность расслышать слова, плохо улавливаемые заложенными от страха ушами. – Только не ври мне! Ладно. Он бил тебя? – вновь повторяет, опершись ладонью в стену совсем близко с моей головой, практически касаясь щеки, которая так и льнёт к нему.
– Не совсем, – выдавив из себя повтор, затихаю.
Смотрю на Андрея снизу вверх, подмечая каждую чёрточку на его лице до одури знакомую, нежную и любимую. Терзаясь мыслями, что круговоротом мечутся в пустой голове, не могу припомнить, когда умудрилась так сильно влюбиться в него?!
– М-м-м, – протяжно завывает, отпуская мою руку. – Ксюх, ты же закончила филфак, ну подбери, пожалуйста, синоним к слову "не совсем."
Нависает, ещё ближе склоняя напряжённое, словно разом закаменевшее лицо ко мне, почти вплотную, что отныне не разглядеть реакций. Но можно ощутить учащенное дыхание, а оно приятно щекочет нос, будоражит ароматом, нестерпимым желанием коснуться губ, замерших в каких-то миллиметрах от моего рта.
– Пошли в "Bazar", я попробую всё объяснить. Обещаю наречие "не совсем" употреблять не буду.
– Что объяснять будешь? – раздосадовано шепчет, теплом дыхания согревая онемевшие от страха губы. – Вроде всё доступно разжевала в прошлый раз. Я внял твоей логике, претензий нет. Я свободен?
Отстранившись, закладывает руки в задние карманы и спешит выйти из лифта, который очень удачно распахивает перед ним створки.
– Пожалуйста, выслушай меня!
В абсолютном молчании мы идём до кофейни, Андрей нетерпеливо, а я ускоряясь и подстраиваясь каждый раз, как он спешно отрывается от меня. Мечется по тротуару чуть ли не сбивая людей и расталкивая компанию студентов, врывается в зал по обыкновению своему заполненному на треть кофеманами.
– Два Ристретто, – натянув дружелюбную улыбку, делает заказ и не интересуясь моим предпочтением. – Я слушаю, – барабанит пальцем по столу, выворачивая из без того рассеявшееся спокойствие наизнанку.
– Не знаю даже с чего начать, – сглотнув тугую слюну, замечаю как Андрей кидает взгляды на мои запястья и я спешу натянуть на синяки задранные рукава блузки. – Он меня не бил, всего-то пару пощёчин. И вообще, речь не о нём.
Как раз вовремя появляется официантка, расставляя чашки и даруя мне необходимую для глубокого вдоха паузу.
– Моя мама вскрыла себе вены, – резко вскрикиваю, но позже перехожу на более смиренный тон, стараясь не привлекать внимания к нашему столику. – Я просидела запертая в квартире с мёртвой матерью пять дней, – от кровавых воспоминаний боль ледяными иглами устремляется под кожу, царапает и впивается, режет надуманными лезвиями жилы, оставляя ментальные шрамы. – После её самоубийства, меня долго и мучительно лечили психологи. У меня были панические атаки… стала развиваться эпилепсия. Я даже в дурке лежала, – злобно хохотнув, шмыгаю носом. – Я принимала «Баклофен» в лечебных целях, как антидепрессант и миорелаксант. Но со временем любопытному подростку показалась прописанная дозировка маленькой. Я год с небольшим плотно сидела на Баклофене, плюс клубные наркотики, анаша, список большой. Продолжать? – наконец-то осмелилась посмотреть собеседнику в глаза, ведь к моменту страшной исповеди он снимает очки. – Пробовала практически всё, кроме порошка и иглы. Я торчок…, Андрей, – зафиналивая, навешиваю на себя ярлык, который долгое время прятала в тёмном углу гнилой душонки. – Хоть и в далёком прошлом, – облизнув пересохшие от напряжения губы, наблюдаю как Крутилин подкуривает сигарету. – Но сейчас я полностью чистая, уже очень давно ничего запрещённого не принимаю. Даже обезболивающие строго по назначению врачей. Андрей задумчиво закусывает губу, на секунду откладывает тлеющую сигарету и вновь берёт ее пальцами. Глубоко затягивается, удерживая дым в легких, вытравливая из себя хмарь правдивого признания.
– У нас не курят, – напоминает девушка, проходя мимо ошалевшего Крутилина.
– Извините, сейчас затушу.
И он опускает окурок в чашку с так и нетронутым кофе. Молчит и кажется не дышит вовсе, смотрит куда-то поверх моего плеча, не моргая.
– Ксюх, я пойду. Ладно? Мне в больничку надо.
Его удаляющиеся шаги, как удары молотка по гвоздям вбиваемым в крышку гроба. Своим сухим «я пойду» даёт понять что это КОНЕЦ…
Глава 24
Я возвращаюсь домой в десятом часу вечера, не конкретно в квартиру, а во двор своей многоэтажки. Сижу на качелях и упорно сверлю взглядом окна знакомой с детства высотки. Моя квартира светится как новогодняя ёлка: горит свет и в кухне, и в гостиной. Отсюда конечно не видно, но могу предположить, что спальня тоже крутит киловатты. Штрих по всей вероятности никуда не спешит, а ведь по телефону дал обещание к моему приходу свалить восвояси. Меньше всего мне хочется сейчас попадаться ему на глаза, ведь мы складно утрясли скандал в утреннем телефонном разговоре. Когда я обнаружив в прихожей оставленный засланным казачком номерок Вадима, дозвонившись, убедила поскорее съехать от меня. А он на удивление быстро согласился.
Качели жутко скрипят, но как ни странно звук меня не раздражает, а наоборот успокаивает. Ирония судьбы: есть своя жилплощадь, а битый час сижу на улице; есть кого любить, но в чувствах моих уже не нуждаются, их попросту отшвыривают.
Андрей уйдя из кофейни, подвёл жирную черту, а мне чертовски сильно захотелось тогда вернуться к прежней жизни: с пьяными загулами, с танцами в клубах до утра, с эйфорией гуляющей фальшивым туманом по крови. И та ведь умела излечивать меня, привнося в моё червивое жалкое существование на земле спокойствие, расслабление во все скованные мышцы, негу в выеденный мозг. Волшебные таблетки были моим спасением, придуманным миром ласково принимающем меня в свои объятия, чтобы дать недополученную любовь, подарить неизвестную ласку, согреть, а после наказать. Муторной ломкой, ломающей каждую косточку, впивающейся шипами расправы под ногти, а их не выгрызть и не состричь. Нужно только терпеть до следующего раза. Тётка всегда считала меня слабовольной «бесхребетиной» и была права, ведь я покорнее ныряла в наркоманское забытье, чем принимала удар в попытке всё изменить. Но сейчас я не могла себе позволить стать ТОЙ… прошлой прожигательницей.
Боль притупляется, нехотя отпускает, назойливой мыслью возвращая к реальности, в которой нет больше места порочности, этот круг разорван мной давно и навсегда. Я не вернусь на дно, тем более из-за того что кто-то проворно ускользает от меня, услышав признание. Узнав мою истинную личину, скрывающуюся за милой мордашкой.
Свет тухнет эффектом домино, сначала гостиная погружается во мрак, следом кухня, в которой еле различимо виднеется узкая полоска дверного проема освещенной прихожей. А я уже предвкушаю как, окажусь дома одна, захлопну наконец-то дверь в измотавшие меня отношения с Вадимом и больше не дам запудрить мозги. Это будет досрочное освобождение с перспективой в светлое будущее. И пусть я шагну в него без Андрея, главное что освободившись от Штриха.
К подъезду подъезжает такси, слегка ослепив яркой вспышкой фар. Постепенно привыкнув к смене освещения, замечаю мужской силуэт и лишь в свете лампочки у парадной двери разглядываю в прибывшем Андрея, который спешно щёлкает кнопками домофона.
Ничтожная жалкая иллюзия о размеренном вечере за мгновение тает в воздухе, как сизоватая струйка дыма тянущаяся в пустоту от тлеющей сигареты в моих задрожавших пальцах.
Миллион вопросов, словно пчелы в улье гудят в моей голове, ища выход из сложившейся ситуации. Закон подлости как назло удивляет своей изобретательностью, ведь сейчас Крутилину предстоит встретиться с Вадимом, а тут уж к гадалке не ходи, понятное дело чем закончится их рандеву. Вадим без подмоги явно не справится, но и у побитого недавно Андрея состояние не для бойцовских спаррингов. Неравный бой прошлого с настоящим. Вот только за что борьба? За право обладать мной? Отвоевать игрушку, как в детстве забрать не для себя, а из жадности.
В конце концов это так по-мужски, выяснять на кулаках кому принадлежит женщина, которую и не спрашивают, а чего хочет она?
А я хочу остаться в статичном положении. Стереть вновь всплывшие нюансы и оправиться от шока, раз уж не могу быть счастливой. Погрузившись в рефлексию, не сразу замечаю, что гость скрывается в подъезде.
– Чёрт, – выругавшись, роюсь в сумке в поисках телефона, но под руку попадается всё кроме него. – Чёрт, чёрт.
Найденный гаджет на набор номера упрямо твердит, что вызываемый абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. Порываюсь ударить им об стену, но вовремя вспоминаю, что покупать очередной аппарат слишком расточительно. Шаги давно маячат выше моих возможностей нагнать Андрея, а тот неминуемо направляется навстречу неизвестному.
– Крут, – выкрикиваю в тишину, понимая что догнать его не в моих силах, но хотя бы притормозить. Оказывается, что и докричаться у меня не выходит. Хлопок двери эхом прокатывается по спящей лестничной площадке, оставляя звон в ушах, который вибрируя подгоняет меня вверх по лестнице.
– А вот и секундант, – зловещим шёпотом произнёс Вадим, приваливаясь спиной к стене и бросая спортивную сумку себе под ноги. – Сударь, Вы стреляться не передумали?
Смеётся так, что кровь стынет в жилах, а я невольно всматриваюсь, нет ли реально припрятанного ствола? Андрей смерив влетевшую меня в прихожую, тут же переводит взгляд на дуэлянта, который расслаблен, чего нельзя сказать о Крутилине. Он сжимает кулаки, подергивая рельефной спиной, как будто разминаясь перед боем.
– Не надо, Андрей, – еле слышно выдыхаю простенькую просьбу, но та до адресата не доходит – это видно потому как он меняет позу, превращаясь в зверя готового в любой момент атаковать.
– Сучку пришел на свой член переманивать? – загоношившись, Вадим оттолкнул сумку в сторону, расчищая себе путь. – Зря. Я имел её уже тогда, когда ты просто страдал утренними поллюциями, марая постельное бельишко с машинками. Но дело даже не в умении насаживать её по самые яйца, а в том что мы родные с ней, а ты так…приблуда с улицы. Ничего ты о ней не знаешь.
– Ты о наркоте сейчас мне вещаешь, родственник? – огрызается Андрей, но продолжает стоять на месте.
– Вон оно как! – цокает языком, гаденько улыбаясь. – Созналась значит, – первым шагает нам навстречу. – Ну что, мы разве как нормальные пацаны одну давалку не поделим между собой? – в дружеском жесте он похлопывает Андрея по плечу, скалясь собственной изобретательности в выведении собеседника из равновесия, но всё же осторожничает, отходя подальше. – Опционных дырок у неё, как и у всех три в наличии, нам двоим хватит. Можем меняться. Дело техники.
Стиснув зубы, Крутилин одним прыжком преодолевает разделяющее их расстояние, впечатав соперника в стену, озлобленно вдавливаясь локтем в шею. Вадим хрипло дышит под натиском предплечья, покрытого взбухшими от перенапряжения венами.
Лезть под горячую руку также глупо, как и ждать что конфликт разрешится на дружеской ноте. Касаюсь мышц налитых словно свинцом, проводя по спине до плеча, успокаивая ураган, что мечется под горячей от злости кожей Андрея.
– Пусти его, – взываю к разуму, который скорее всего давно затуманен яростью и пробить брешь непосильная задача.
– Ты предпочитаешь трахаться с этим…, – злобно выплевывает, сильнее прессуя соперника. – Лишь бы он не рассказывал о твоём зависимом прошлом. Некая плата за молчание. Потрясающая отмазка. Мы с тобой знакомы не первый день, но ни разу, ни одного гребанного раза не намекнула мне, не попыталась рассказать, – отпуская Вадима еле переводящего дыхание, брезгливо скидывает мою ладонь. – Ему ты всю себя расчехлила. За что?
– Что ты бесишься, а? – спрашиваю, впрочем, беззлобно, ведь понимаю что бесят его все факторы в совокупности.
– Чокнутая, – тянется ко мне, больно ухватив за подбородок, резко заставляет запрокинуть голову, посмотреть в тёмные от злобы глаза, в которых можно пропасть навсегда. – Совсем не понимаешь?!
– Не терзай ты малышку, – с фальшивой приторностью отзывается Вадим, вставая за моей спиной и целуя в макушку, а я отчётливо ощущаю, как его губ касается глумливая ухмылка победителя. – Она должок возвращает, только и всего. Правда, кукла?
Жаркое дыхание опаляет ухо, заползая мерзким вопросом в опустошённую голову, накручивая нервы в тугой серпантин, который обязан выстрелить цветастой бумажкой в наш маскарад. Я исподлобья смотрю на Андрея, а тот соперничает взглядом с Вадимом, выскребая из себя остатки самообладания.
– Что он несёт? – громогласно врывается в наступившую тишину.
– Расскажи, кукла, как мудак Штрих отсидел за тебя. Как блевал кровью в СИЗО вместо тебя, баланду жрал полтора года. А? – встряхивает с такой силой, что клацнув зубами, прикусываю язык, уж лучше бы под корень. – Молчишь, сука. А когда надо было так ты красиво пела и даже раком стать готова была, лишь бы прикрыл тебя. Лживая гадина. А перед ним загнешься? Я бы на это посмотрел.
Отталкивает, как ненужную вещь и Андрей протянув руки, ловит в свои объятия, жёсткие и душные. Боюсь задохнуться в них, но больше всего страшит безразличие, с которым Крутилин сжимает кольцо рук так, чтобы даже не касаться меня ладонями. Вроде я грязная, опущенная в его глазах женщинах. На половину так и есть. Горькие слёзы душат, спазмом сковывая горло, не давая вдохнуть или выдохнуть, лишь колкой истерикой царапая всю меня изнутри.
Медленно умирать страшно, лучше скоропалительно, так чтобы душа вылетела из израненного тела. И пусть моя плоть не кровоточит, не бьётся в предсмертной агонии, а просто догнивает от лжи и ненависти, которую испытывают ко мне оба этих мужчины.
– Да, я лживое и изворотливое существо. Я асоциальная, – упираясь сжатыми кулаками в скованную грудь Андрея, вовсе не чувствую под ней сердца. – Я сбила человека будучи под кайфом, а осознала это только когда отходняк словила, – глотать слёзы больше не получается, они бешеным потоком омывают лицо, проклятьем оседая в продажной душе изъеденной чувством вины. Вины перед Вадимом, некогда любимом человеке, который самоотверженно скрыл виновника аварии. Вины перед Андреем, чувства к которому сильней всех, что я когда бы то испытывала. – Мне жаль Андрей, что я настолько малодушна. Что врала, что втянула в это дерьмо…
– Тебе только перед ним стрёмно? – выдернув меня на себя, Вадим остервенело бьёт по лицу. – Убить бы тебя, – тоскливо бормочет, замахиваясь, но не успевая ударить.
– Пошёл вон отсюда.
Сквозь пелену, тугой оболочкой нависающей на глаза, улавливаю возню, слышу как грохочет дверь, после даруя звенящую тишину. Прячу зареванное лицо в ладошках, а те трясёт словно я вновь переживаю абстинентный синдром. Сухость во рту сродни опасному обезвоживанию, а желудок норовит вывернуться наизнанку, дрожа под рёбрами в неистовой пляске.
– Вставай, – шепчет так нежно, что мне кажется я наконец-то почила.
Схватив на руки, тащит меня в ванну, держит душевую лейку над головой так, чтобы прохладные струи воды смывали судорожные вздрагивания.
– Он живой остался, перелом бедра и лёгких испуг. Пьяный мужик, как и я ничего не понял, – сплевывая воду с дрожащих губ, продолжаю выворачивать душу. – Вадим пересел за руль и мы вернулись на место аварии, свидетели видели его и в суде подтвердили, что именно он был за рулём. Опекуны помогли с деньгами, выплатили моральный ущерб пострадавшему, наняли хорошего адвоката Вадиму. Срок скосили до полутора лет в колонии-поселении. А меня увезли в Москву, – испытанная в то время мерзкая зависимость, вновь возвращается в воспоминаниях, зазудев под кожей роем кусачих насекомых. – Принудительно заперли в наркологии. Я год провела в закрытом центре, – только сейчас осмеливаюсь поднять взгляд на Крутилина. – Андрей, я не могла к нему не вернуться, он меня спас, он дал мне шанс начать всё с нуля. Я не люблю его, больше не люблю, но…
– Заткнись, – грубо обрывает меня, впиваясь пальцами в подбородок, не давая возможности опустить голову или отвести глаза. – Не хочу больше про это. Я тебя люблю, понимаешь?! Плевать мне на прошлое, если я хочу быть с тобой в будущем. Никто не без греха. И даже твой спаситель сполна выудил из тебя расплату за содеянное.
