Текст книги "Авантюристка (ЛП)"
Автор книги: Таррин Фишер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
– Я хочу, чтобы ее посадили.
Калеб странно смотрит на меня, его глаза бродят по моему лицу и рукам.
– А я не хочу. Она моя жена. И, я прошу, чтобы ты хоть раз приняла во внимание мои чувства.
Так больно было слышать, как он говорит «жена». Знаю, этого не должно быть, но это так.
– Ты не можешь винить меня в том, что я не хочу защищать эту гадюку! Кроме того, Лия никогда сама на это не согласится, – выстрелила я, – между нами взаимная ненависть, и я говорю это к тому, если ты сам этого не заметил.
– Лия сделает то, что я скажу ей сделать. Мне нужна твоя гарантия, что ты сделаешь все возможное, что в твоей силе, чтобы помочь ей.
Я чувствую прилив адреналина. Я могу взять дело и специально его проиграть! Да! Но, я знаю, что никогда не сделаю этого. Мои дни, когда я играла жизнями людей, закончились. З.А.К.О.Н.Ч.И.Л.И.С.Ь.
– Не могу, – я впилась ногтями в бедра, чтобы не закричать.
– Нет, ты можешь, – отвечает он, опуская обе руки на мой стол и наклоняясь ко мне. – Ты одержима собственным успехом, и всегда была. Возьми его. Выиграй это дело, Оливия. Ты будешь богатой, знаменитой… И, может быть, я даже рассмотрю вопрос о твоем прощении.
Прощение? Я представила себя, унижающейся в их доме; лишь я, Лия, Калеб и их дети…
Я почти рассмеялась вслух.
Я смотрю на него. Он все еще самый привлекательный мужчина, которого я когда-либо видела. Женат на рыжей, у него амнезия, ублюдок!
– Увидимся в девять часов в зале заседания совета директоров, и я дам тебе знать о своем решении, – ответила я, заканчивая разговор. Он смотрит на меня, и я не могу расшифровать его взгляд, после чего он выпрямляется, чтобы уйти.
– Прими правильное решение, Герцогиня, – произносит он, прежде чем выйти за дверь.
– Герцогиня, – хихикнула я и бросила стопку записок в его сторону.
Мне понадобился ровно час и сорок пять минут, чтобы успокоиться. Неописуемый шок от того, что я увидела его через столько лет, оставил меня опавшей в кресле, словно выброшенную тряпичную куклу. Я продолжаю проигрывать ту часть, где он оборачивается, и кофе брызгает у меня из носа. Я делаю дыхательные упражнения. Успокаиваю себя мыслями о счастливых радугах и мороженом, но цвета продолжают становиться черными, а мороженое тает в мрачном беспорядке. Когда я обрела некое подобие контроля, неоднократно нанося удар ножом для разрезания писем в файл с делом Лии, я направилась в зал заседаний.
– Он горячий! – Шепчет мне секретарша, когда я прохожу мимо ее стола. Чувствую, что мой глаз дергается.
– Ох, заткнись.
Когда я вошла в комнату, то сначала увидела Лию. Как могла не увидеть? Она все еще окружена ореолом рыжих волос. Они кажутся ярче, чем четыре года назад, и более вибрирующими.
Я сожалею о том, что не послушалась насильника Добсона в тот день под дождем и не пошла домой. Если б я поступила так, как он сказал, ничего из этого бы не произошло.
Калеб встает, когда я вошла. Очаровательно. Лия смотрит в сторону. Горько.
– Оливия, – произносит Берни, сияя. – Хочу представить тебе Лию Смит и ее мужа – Калеба Дрэйка. Мы все пожимаем руки, и я занимаю место напротив них. Калеб, чья рука лежит на спинке стула Лии, улыбается мне, словно мы старые приятели, а затем подмигивает.
Так несправедливо.
Лия смотрит на меня сквозь свои ресницы и даже не пытается улыбнуться.
– Я просмотрела ваше дело, Миссис Дрейк…
– Смит, – поправляет она меня.
– Верно. Я горжусь своей честностью, поэтому собираюсь искренне рассказать Вам о том, что у обвинения отлично состряпанное дело.
Калеб фыркает от моего упоминания о честности. Лия выглядит зеленой. Я продолжаю, не смотря на грязные взгляды, которые мне посылает Берни. Она думает, что я собираюсь испугать их, и разрушить шанс фирмы на получение этого дела. – У них есть свидетели, готовые встать в зале суда и засвидетельствовать, что вы сделали все, чтобы выпустить на рынок наркотик под названием «Prenavene».
Я обхватила руками подбородок и наблюдала, как Калеб извивается рядом со своей грязной, отвратительной женой.
– В настоящее время Управление имеет самый высокий показатель дел, закончившихся обвинением, в штате Флорида. Они собираются прийти за Вами с направленными на Вас пистолетами, Вы меня понимаете? Все, кем Вы являетесь, кем был ваш отец – все это будет вынесено на обозрение суда. И, когда они закончат, им не составит труда Вас разоблачить.
Лия безучастно смотрит на меня. Знаю, я напугала ее намного сильнее, чем должна была. В ее глазах блестят слезы. Я иду за своей добычей.
– Вы не всегда выигрываете, – говорю я, смотря на нее со значением дела. Она поднимает на меня взгляд. Признание застилает ее глаза. В комнате тихо. Либо всем кажется, будто что-то серьезное происходит, или же они просто заснули. Я не отвожу глаз от Лии.
– Ты можешь помочь мне? – спрашивает она, наконец, и я слышу отчаянное напряжение в ее голосе. Я откинулась в своем кресле. В этом что-то есть – мой враг просит моей помощи. Я знала, карма придет за нами обеими, но Боже, происходящее сейчас реально надирает ей зад. Я контролирую ее жизнь. Я посмотрела на Калеба. Я контролирую и его жизнь. Я тяну время, чтобы ответить. Вставая, я иду, сцепив руки за спиной.
– Могу. – Она, кажется, визуально осела в облегчении. – Что ты готова сделать, чтобы доказать свою невиновность в этом деле? – Она молчит, изучая мое лицо, так же как я до этого изучала ее. Затем, она наклоняется вперед, все еще сидя в своем кресле и опуская свои ярко-красные ногти на стол переговоров, словно касается клавиш пианино.
– Все. Я сделаю все, что угодно. – И пока я сидела там, связанная настолько холодным мгновением, у меня мурашки пошли по телу. Я верю ей. Мы одинаковые. Мы обе готовы торговать своими душами, чтобы обеспечить свое счастье. Мы любим одного и того же мужчину. Мы занимались грязным перетягиванием каната, чтобы обладать им, и теперь нам обеим есть, что искупить.
Я взяла дело. Я должна дискредитировать свидетелей, демонизировать ее отца и превратить Лию в хорошего человека, которым на самом деле она не является. И я сделаю это не ради своей карьеры, не смотря на то, что Калеб считает именно так. Я сделаю это ради того момента, когда он остановился и отказывался продолжать ехать, пока я не спела ему «Achey Breaky Heart»; ради того момента, когда он целовал меня на полу своей спальни, удерживая мои руки над головой. Я сделаю это, потому что он все еще называет меня Герцогиней.
Это напоминает мне ту самую игру с чувством вины, которую я разыгрывала и раньше, чтобы быть рядом с Калебом независимо от обстоятельств или последующей расплаты.
Калеб. Калеб. Калеб.
Мы закончили нашу встречу, построив планы на следующую, и все дружно пожали друг другу руки. Берни вообще любительница пожимать руки. После этого я со всех ног бегу в туалет и держу руки под кипятком, пока они не становятся ярко-красными. Ненавижу тот факт, что должна была прикасаться к ней. Берни ждет меня в офисе.
– Что это было? – рявкает она, что для нее совсем не характерно.
– Тебя это не касается. У меня есть дело, и я собираюсь его выиграть, так что отвали.
– Узнаю мою девочку, – напевает Берни, а затем просто выходит, ничего больше не получив от меня.
ГЛАВА 16
Спустя девять месяцев, которые мы провели за подготовкой, дело передали в суд. Одним из свидетелей обвинения был мужчина. Когда я вела с ним перекрестный допрос, он разозлился из-за моего обвинения, в котором я утверждала, что он завидовал продвижению Лии, и назвал ее избалованной сукой прямо с помоста. Вторая свидетельница была уволена отцом Лии спустя несколько месяцев после начала клинических испытаний «Prenavene». Я показываю присяжным пять разных писем, которые она написала отцу Лии: в первом она умоляет вернуть ей работу, а в оставшихся четырех угрожает уничтожить его любым способом. Третья свидетельница не присутствовала на работе в тот день, когда, как она сам утверждала, видела, как Лия заменяла результаты исследований в компьютере. У меня есть талон и видео с ее прослушивания на программу «Американский Идол», которые и помогут мне доказать это.
Я мастер по части притворства. Когда адвокат Оливия заходит в зал суда, то у нее на лице красуется нейтральное и сосредоточенное выражение. Я хороша в притворстве, причем порой даже настолько, что иногда теряю след того, кто я есть на самом деле. По вечерам, после заседаний суда, я срываю маску, провожу руками по волосам и иду к океану, чтобы поплакать (да, я все еще мелодраматична). Мне хочется, чтобы мама все еще была жива. Хочется, чтобы Калеб присутствовал на каждом заседании суда. Я должна видеть его, чувствовать его, взаимодействовать с ним….
Он по-прежнему крутит кольцо на большом пальце. Я заметила, что он часто так делает, когда я говорю. Знаю, он ждет, что я сделаю что-то безумное и иррациональное. Но сейчас я под контролем, ведь у меня есть работа, которую надо выполнять. И нет, речь не о том, чтобы выиграть дело ради себя. Это касается его и моего искупления. Мои свидетели вставали один за другим, и у моего дела появился шанс. Я сделала ставку на отчаяние и выбрала людей, которые многое потеряют, если Лия проиграет: пенсионеров, которые не увидят свою пенсию, молодых химиков, которые только начали продвигать свои карьеры…
Лия наблюдала за мной, прищурив свои змеиные глаза, пока я тщательно обрезала нити изобличения вокруг нее. Клянусь, иногда даже в них я замечаю уважение. В свой день рождения я появляюсь в суде пораньше, потому что есть кое-что, что мне хотелось бы решить до начала заседания суда. Калеб сидит на своем обычном месте без Лии.
– С Днем Рождения, – говорит он, когда я раскрываю свой портфель.
– Удивлена, что ты помнишь, – произношу я, не смотря на него.
– Почему?
– Ты забыл очень многое из того, что произошло за последние несколько лет твоей жизни.
– Я никогда тебя не забуду, – произносит Калеб. Выглядит это так, словно он хочет сказать что-то еще, но затем входит прокурор, и Калеб закрывает рот.
К девятой неделе судебного разбирательства, я вызвала семь свидетелей на помост. Из тридцати сотрудников, которые работали с моим клиентом над формулой «Prenavene», лишь семеро готовы были прийти и свидетельствовать от ее имени. Из этих семи, трое были непоколебимо привязаны к ней, и четверыми я манипулировала на помосте. Я взяла то, что смогла получить, и вывернула их показания в свою пользу. Когда прокурор вызывает свидетелей обвинения на помост, я дискредитирую их. Женщина говорит о том, что потеряла своего мужа из-за сердечного приступа, к которому привело употребление «Prenavene». Я же продемонстрировала уже существующую у ее мужа болезнь сердца и нездоровую диету, которой он придерживался. У ветерана были сотни тысяч долларов медицинских счетов из-за его лечения, которое потребовалось ему после того, как наркотик разрушил его печень, и ему потребовалась пересадка. Я же вынесла на свет его алкогольную зависимость, которая уничтожила его печень намного раньше, чем это сделал «Prenavene».
Мы переложили всю вину на ее отца, который уже не сможет пострадать, будучи в своей могиле. Ее огорчал тот факт, что пришлось запятнать его имя, но я напомнила ей, что, если бы он был жив, то сидел бы там, где сейчас сидит она, и с радостью перенес бы всю вину на свою маленькую девочку.
Лия встала на помост последней. Мы рассматривали возможность вообще не отправлять ее туда, но решили, что жюри необходимо услышать ее сладкий голос и посмотреть в ее испуганные глаза. Она хорошо играет в уязвимость.
– Знали ли Вы, миссис Смит, когда подписывали формы разрешения, что это был не «Prenavene», который отправили в Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов, а неизвестная версия «Paxcilvan»? – Я стою немного слева от нее, глазами напоминая ей, как отвечать на вопросы, которые мы отрепетировали уже десятки раз.
– Нет, не знала. – Она поднимает розовый платок к своим воспаленным ноздрям и мягко дует в него. Я смотрю на присяжных уголком глаз. Они внимательно наблюдают за ней, вероятно гадая, способна ли эта деликатная девушка в лавандовом платье на подобный обман. Я вспоминаю тот момент, когда она сидела у меня дома на диване и выпускала дым из своих малиновых губ. Ее глаза тогда были подведены черным карандашом.
«Она способна», – мысленно говорю я им, – «на это и даже на большее».
– Ваш отец, покойный мистер Смит, – говорю я, смотря на присяжных, – сказал вам, что Вы подписываете?
– Форму, – слабо признает она.
– И Вы прочитали эту форму, прежде чем поставить в ней свою подпись? Вы проверяли результаты в лаборатории?
– Нет, – она смотрит на колени и всхлипывает, – я доверяла своему отцу. Если ему нужна была моя подпись, то я давала ее ему без вопросов.
– Вы верите, что ваш отец был осведомлен о неточностях в результатах тестирования лекарства «Prenavene», которые содержались в этих документах? – Вот она – самая тяжелая часть. Я вижу, как Лия борется с собой, пытаясь заставить слова сорваться со своих губ. Ее нерешительность порочить своего отца делала ее более правдоподобной в глазах присяжных.
– Да, полагаю, он был осведомлен, – произносит она, смотря прямо на меня. Слезы собрались в ее глазах. «Плачь», – заставляю я ее мысленно, – «дай им увидеть, как ты разрушена из-за этого». Ее слезы бегут по щекам, и я снова вижу ее, стоящую в дверном проеме в ту ночь, когда Калеб ужинал у меня дома.
Слезы манипулирования.
– Миссис Смит, – сказала я, наконец, давая ей секунду, чтобы успокоиться, – Вам есть, что сказать семьям жертв этого препарата? Семьям, которые потеряли своих близких из-за подложных документов «OPI-gem»?
– Да. – В этот момент она ломается, обнимает себя и всхлипывает. Слезы капают с ее лица на колени. – Мне так жаль. Я чувствую отвращение к себе и глубоко сожалею о том, что была причастна к их смерти. Я бы сделала все, что угодно, лишь бы изменить то, что случилось. Хочу, чтобы они знали, хоть мои извинения и бесполезны, ведь это не вернет их матерей и отцов, дочерей и сыновей обратно, но я буду видеть их лица до конца своих дней. Мне так жаль, – ее руки подлетели вверх и прикрыли лицо.
Браво.
Я облегченно вздохнула. Она сделала это. Она добилась этого.
– Спасибо Вам, миссис Смит. Это все, Ваша Честь.
Прокурор допрашивает Лию дальше. Она остается твердой. Она так чертовски хорошо играет. Я мысленно аплодирую ее широко раскрытым глазам.
Когда она спускается с помоста, чтобы занять свое место, наши глаза встречаются со всезнанием, которое происходит в нормальных отношениях между адвокатом/клиентом. – «Хорошо ли я лгу?» —Спрашивают меня ее ресницы. – «Была ли я достаточно мягкой, чтобы убедить присяжных?» – Ее рот надувается. – «Ты одаренная актриса», – говорю я ей движением своих глаз. – «И я ненавижу тебя».
Я поворачиваюсь на сидении, чтобы посмотреть на Калеба. Он смотрит на меня, а не на свою жену. Он признает успех кивком головы с плотно сжатыми губами.
Мы снова встретимся в здании суда первого сентября. Утром будет зачитан приговор Лии. Я в замешательстве околачиваюсь в своей квартире. Снаружи темно, и я вижу лишь несколько мерцающих огней лодок, которые ползут по поверхности океана. Я со вчерашнего дня не мыла голову. На мне надета пропитанная потом старая футболка, когда раздается дверной звонок. Забавно. Обычно, если у меня намечаются гости, мне звонят с регистратуры еще до того, как откроется лифт. Я тащусь в носках к двери и открываю ее, не смотря в глазок. Поверьте, это очень плохая привычка. Калеб стоит в моем дверном проеме в помятом костюме, держа в одной руке бутылку вина, а в другой – жирный пакет еды на вынос. Я без слов впускаю его. Я не удивлена, не огорчена. Я – Оливия, а он – Калеб. Он следует за мной на кухню и громко свистит, когда видит мою квартиру. Я ухмыляюсь и протягиваю ему штопор для вина. Он вытаскивает пробку, пока я иду к шкафу за двумя бокалами. Я начинаю нести все на стол, но он указывает на мой балкон, выходящий к океану. Единственный способ туда добраться – пройти через мою спальню. Мы несем все наружу и садимся за кованный железный столик, который никогда не используется. Он принес суши. Мы вытягиваем ноги и едим в тишине, наблюдая, как волны облизывают песок. Между нами присутствует некая тяжесть, но разве так происходило не всегда? После завтрашнего дня у нас не будет больше оправданий, чтобы видеть друг друга, и хотя мы почти не обсуждали ничего личного, был обмен взглядами, маленькие слова…
Я так устала от этого круговорота, от этой постоянной борьбы за то, чтобы дышать с ним одним воздухом. Я подняла взгляд и увидела, что он наблюдает за мной.
– Что?
– Не выходи замуж за Тернера.
– Пфффф…, – произнесла я. – Почему ты так сильно его ненавидишь?
Калеб пожимает плечами. – Он не твой тип.
– Правда, – дразню я. – В любом случае, что ты вообще знаешь об этом? У тебя самого просто ужасный вкус.
Еще несколько минут мы сидим в тишине, и затем он произносит:
– Если ты никогда мне ни в чем не верила, то поверь хотя бы в этом.
Я вздыхаю, и меняю тему.
– Помнишь наше дерево?
– Да, помню, – отвечает он мягко.
– Они срубили его.
Его голова поднимается, чтобы посмотреть на меня.
– Я шучу, – хихикаю я.
Он улыбается и качает головой.
– Да какая разница, даже если они это и сделают? Наши отношения давно уже срублены, – улыбается он, но это горькая улыбка.
– Прошли через мясорубку, – замечаю я.
– Превратились в порошок, – добавляет он.
После этого он уходит. Через несколько часов после того, как он ушел, я все еще могу ощущать его в своих комнатах. Моя квартира ощущается холодной и пустой без него. Я бы все отдала: деньги, работу мечты, квартиру… «Я могла бы жить с ним в нищете и была бы при этом очень счастлива», —думаю я. И почему я раньше это не поняла? До того, как все испортила. Я не могу уснуть, поэтому просто сижу на диване и смотрю на океан. Я все еще сижу там, когда встает солнце.
Мысленно готовясь к суду, я делаю себе кофе и иду к двери.
Сегодня последний день.
Мы выиграли дело.
Лию признали невиновной в фальсификации документов и в мошенничестве с клиническими испытаниями, однако она виновна в халатности по отношению к своим должностным обязанностям. В итоге, она заплатит штраф в размере одного миллиона долларов и проведет двести часов на общественных работах. Но я не праздную. Я могла бы засадить эту суку за решетку и украсть ее мужа. Ужин в честь победы проходит в шикарном ресторане в «South Beach». Я ограждаю себя от нескольких доброжелателей, когда замечаю, что она направляется прямиком ко мне. Я смотрю на ее сексуальное черное платье с отвращением. Она такая отполированная и причесанная, что напоминает журнальный разворот. На мне простое, кремовое платье карандаш. Сегодня она – Дьявол, а я – Ангел.
– Оливия, – мурлычет она, прогуливаясь с бокалом вина в руке, – предлагаю тост за нашу победу. Все было очень здорово сделано. – Она чокается своим бокалом с моим, и я натянуто улыбаюсь.
– Спасибо тебе.
– Не думаю, что когда-либо пойму, зачем ты это сделала, зачем ты спасла меня. Разве что потому, что он попросил тебя.
Как будто по команде, мы обе смотрим на Калеба, который смеется и разговаривает с группой друзей.
– Должно быть, тебе очень тяжело находиться рядом с ним. – Она властно наблюдает за ним. Я поражена тем, как сильно скучаю по его смеху. Но ее взгляд возвращает меня к сути, напоминает мне о том, что он принадлежит ей, а не мне.
– Он не из тех парней, которых женщины легко забывают, – продолжает она сладко, и если бы я не была из тех девушек, которые прекрасно знают, в какую игру она играет, то я бы даже подумала, что она говорит искренне.
– Да, он действительно не такой, – свободно признаю я.
– Ты все время наблюдаешь за ним. Я вижу, ты это делаешь, Оливия.
Я скучно смотрю на нее. Она играет в игры с тем, кто знает гораздо лучше неё, как в них играть.
– Смотрит ли он на тебя так, как смотрю на него я? – спросила я случайно. Ахх, вот и он. Плохо замаскированный гнев. И по выражению ее лица я понимаю, что задела ее за живое. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку.
– Лия, иди и будь со своим мужем, – говорю я, – прежде чем он поймет, что все еще любит меня.
И как будто по звонку, Калеб поворачивается, чтобы посмотреть на меня. Не на свою жену, а именно на меня. Наши глаза сцепляются на долю секунды. Мои и Калеба. Янтарные и голубые. Лия замечает наш обмен взглядами, и хоть она и остается воплощением приличия и класса, я-то вижу, как белизна проступает вокруг ее губ. Ее гнев перекатывается на меня, и я чувствую, что те флюиды, которые исходят от него, отталкивают гнев. Он жаждет, как и я. Я собираю то, что осталось от моего самоконтроля и говорю себе правду: «Не мой. Никогда».
Я ставлю бокал с вином на ближайший столик и быстро ухожу из их жизней. Некоторые вещи лучше оставить в одиночестве. На следующее утро я включаю телевизор, только чтобы увидеть знакомое фото крупным планом. Я всматриваюсь в картинку и стону, когда слышу имя.
– Добсон Скотт Орчард был задержан полицией в аэропорту Майами прошлой ночью, когда пытался сесть на самолет до Торонто. Полиция задержала его по подозрению в изнасиловании. Среди его жертв в настоящий момент числится семь женщин, возраст которых колеблется от семнадцати до тридцати лет. Пять из них пришли и опознали его, как человека, который похитил их и изнасиловал. Полиция призывает других жертв объявиться и дать показания…
Затем камера перемещается на фотографию Лауры Хидлсон, называя ее первой жертвой Добсона. Я махнула на ее фотографию и выключила телевизор. Вся жизнь – выбор, и я решаю, каким он будет – хорошим, плохим или эгоистичным. Но, кажется, самый безопасный выбор, который я когда-либо делала в своей жизни – это не встала под его зонт в тот день, когда столкнулась с Калебом.
