Текст книги "Безумно холодный"

Автор книги: Тара Янцзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 2

КАТЯ ДЕККЕР ЗАМЕРЛА В ТЕНИ СЦЕНЫ. Ее взгляд бы прикован к двум мужчинам, разговаривавшим прямо у входа в палатку поставщика. Грудь сжало тисками, она едва могла дышать.

О Боже.Сердце колотилось, как бешенное.

Это был Кристиан Хокинс, и все ошибки ее жизни пронеслись перед глазами угрожая свалить с ног.

Телохранитель? Да поможет ей Бог, Алекс не знал и половины всего. Однажды Кристиан Хокинс спас ее жизнь, спас ее добродетель, которую в следующий безумный месяц забрал себе. Тринадцать лет не изменили ни тонких линий его лица, ни черного угля его волос, ни полночных глаз, обещавших ей рай – и даривших его.

Но тринадцать лет не уменьшили ее вину, не лишили ее сомнений и чувств к нему. Пульс быстро бился, подгоняемый страшной смесью шока, нерешительности и ужасного возбуждения, накатившего при взгляде на него.

Она, должно быть, сошла с ума.

Мэрилин. О Боже милосердный, ее мать не могла знать, кого нанимает. Это было настоящим безумием – вместе с мыслью победно шагнула вперед головная боль, вспыхнувшая с новой силой.

Внезапно решение о расширении бизнеса и покупке галереи в родном городе показалось недальновидным. О чем, черт возьми, она думала? «Тусси» находилась в самой середине ЛоДо, лишь в паре кварталов от того места, где Джонатана Трейнора нашли мертвым.

Алекс хотел, чтобы она сходила к гадалке прежде, чем менять свою жизнь, и теперь она пожалела, что не послушалась совета. Нечто столь катастрофическое должно было разлететься по всему ее микрокосмосу как сверхновая.

Хокинс видел ее? Господи, какая же она глупая. Конечно же, видел. Она проторчала последние пятнадцать минут на сцене. Все в этом долбаном саду ее видели.

Так что ей делать?

Найти Алекса. Да, правильно. Ей нужно найти Алекса, который ушел незнамо куда и сказать, что он был абсолютно прав: паранойя ее матери была обоснована, но излишняя забота, как обычно, привела к худшему.

Самому, самому худшему из возможного.

Торги за картину Олега Генри все продолжались. Позади она слышала голос ведущего аукциона – ровный, спокойный, сдержанный – клянется, такой станет и она. Через минуту. Ей просто нужно время, чтобы прийти в себя, восстановить дыхание и выжить среди боли, метавшейся от виска к виску.

Если Хокинс видел ее, о чем же он думает? Может, он ее не узнал. Она сильно изменилась с тех пор, как ей было восемнадцать. А может он вообще не испытал никаких эмоций, увидев ее. С виду было ясно, что у него не возникло подобной реакции, ускорявшей пульс и мешавшей дышать.

Что заставило ее задуматься: может, они с Алексом не правильно все поняли? Может, Мэрилин вообще его не нанимала, но если это была не она, то кто? Может, он и тот второй мужчина находились здесь вовсе не для ее защиты?

А что, если он явился отомстить?

Тревожная мысль не полсекунды замерла в мозгу. Потом она приказала себе успокоиться и собраться. Он заслуживал лучшего отношения. Всегда заслуживал. Никто не мстил за идиотизм – а это было ее самым страшным преступлением перед ним. Она выказала себя слабовольной трусихой, которая, как ни старалась, не могла прокричаться сквозь шум и ор обвинений.

Катя никогда не сомневалась, что ее мать и сенатор Джон Трейнор II, Большой Джон, сильно надавили на судью, рассматривавшего это дело – Мэрилин хотела быстрого решения, которое не вовлекло бы в разбирательство ее дочь, а Большой Джон – скорой и жесткой справедливости. Общественности стало известно, что его сын был наркозависимым, что, естественно, привлекло внимание к неудавшейся отцовской роли, и ему отчаянно было нужно найти виноватого. Кристиана Хокинса, уличного парня без видимой поддержки, без семьи и с уголовным приводом, было легко упрятать за решетку.

А потом его оправдали. Два года в тюрьме за преступление, которого он не совершал – он должен быть в ярости. Очень зол.

«Убийству короля выпускного вечера», как окрестила пресса то ужасное дело, было уже тринадцать лет: бедного Джонатана давно похоронили, но королева выпускного того ужасного, рокового года все еще была жива-здорова.

Хотя, да поможет ей Бог, чувствовала себя намного лучше до того, как увидела Хокинса.

Мальчик, которого она знала, никогда не причинил бы ей вреда, но ведь он провел два года в тюрьме…

Шанса закончить мысль так и не представилось. Взрыв, разнесший сцену, сбил ее с ног жаркой волной, шумом и искрами, забросив на газон.

Мгновенно среагировав, Хокинс и Дилан помчались к амфитеатру. Люди, находившиеся в саду, либо пытались прорваться к выходу, либо замерли на месте, потрясенные случившимся. Хокинс направился прямо к тому месту, где в последний раз видел Катю, и обнаружил ее в паре шагов от сцены. Он бросился на колени, Дилан был рядом. Быстро осмотрев ее, он нащупал пульс.

Очередной взрыв разорвал небо. Закрыв ее своим телом, он взглянул наверх. Ракета, подорвавшая одну из пальм на краю сцены, подожгла дерево и превратилась в облако летящих во все стороны искр. В следующую секунду вторая ракета взорвалась из другой пальмы, зачиная новый пожар и улетая в небо.

«Долбаные фейерверки?» – подумал он, наблюдая за разноцветными полосками и искрами, вылетавшими из второй ракеты.

– Забери ее отсюда, – сказал Дилан. – Это приказ.

Он поднялся на ноги и побежал.

«Чисто сработано», – мрачно подумал Хокинс. Он не мог вспомнить, когда Дилан в последний раз использовал служебное положение в личных целях, и не мог не подумать, что, если бы соображал хоть на полсекунды быстрее своего босса, то мог бы сам метаться по саду с поднятой пушкой и гадать, какого хрена здесь происходит, пока фейерверки взрываются из декораций.

Но Дилан его опередил, и теперь он застрял с Неудачей Деккер.

– Алекс… что… о-ох, к-какого черта? Я… – Паника и гнев засквозили в ее голосе, когда он быстро ощупал ее. Она ударила его по руке, и ухмылка растянула его губы. Она двигалась и разговаривала, сломанных костей тоже не было. Они могли уходить.

Очередная ракета взорвалась, сотрясая воздух, и он почувствовал, как она съежилась, закрывая уши руками.

Боже, амфитеатр просто разваливался на куски.

Она попыталась перекатиться на спину и встать, но Хокинс не позволил. Он прижал ее к земле еще на секунду, прикрывая своим телом до тех пор, пока не закончил осматривать сад.

– Пожалуйста… остановись. Нет… – На вдохе ее голос сорвался, и она слегка обмякла.

Под разрывавшимися фейерверками развернулся ад. Огни на деревьях и хижинах погасли, погружая сад во мрак. Люди разбегались во все стороны, женщины визжали, мужчины кричали. Пальмы, окружавшие сцену, взрывались одна за другой, покрывая ночное небо и сад под ним дождем градом сверкающих, разноцветных искр. Бах. Бах. Бах. Взрывы продолжались, время между ними сокращалось. Пока толпу никто не взял под свой контроль, но Хокинс заметил пару полицейских, пытавшихся удержать людей от давки.

Решив, что номинально горизонт свободен от стрелков, ищущих мишень, и поняв, что не намерен задерживаться в саду до конца вечеринки, Хокинс поставил Каю на ноги и быстро прикинул, сможет ли она бежать. Похоже, нет: она покачивалась, выглядела потрясенной. Так что он просто схватил ее на руки, мысленно поблагодарив за то, что она тут же прижалась к его груди. Одной рукой она обняла его за плечи, а другой зажала ухо, уткнувшись головой в его пиджак. Он мог бы просто перекинуть ее через плечо, как обычно делали пожарники, но даже если он и не заметил стрелков, это не означало, что их не было – а в его руках она становилась маленькой мишенью.

Но она и была маленькой. Он и забыл, насколько маленькой. В его воспоминаниях, они всегда держались наравне, и, обнимая ее, он задавался вопросом, как ей это удавалось.

Дождь из искр продолжал оседать на землю. Тент, натянутый над одной из «хижин» загорелся, став причиной новым истошным воплям, и Хокинс понял, что следующая небольшая катастрофа породит абсолютную панику. Когда они достигли парковки, следом уже бежало около дюжины людей. Их светская вечеринка определенно подошла к концу, превратившись в адскую неразбериху.

Он легко обнаружил свою машину в море внедорожников, Мерседесов и БМВ. На парковке был только один зеленый Додж Челенджер R/T 1971 года – Роксанна. Вероятно, она была единственной крылатой ракетой с двигателем в 426 кубических дюймов на весь чертов штат. Она представляла собой чистейшие американские мускулы от покрышек до пары широких белых полос, протянувшихся через корпус с капота до багажника. Он мог бы поспорить на ПТС, что только Роксанна на всей парковке способна сделать четверть мили за двенадцать секунд.

Крепко прижимая Катю к своему боку, он поставил ее на ноги и вставил ключ в замок на пассажирской двери Роксанны.

– Моя голова, – простонала она в его пиджак, хватаясь рукой за лоб. Потом бессильно прислонилась к нему.

Быстро осмотрев ее, он не заметил ни крови, ни царапин.

– Ты в порядке, – сказал он, чертовски надеясь, что это действительно так.

Невзирая на все возможные проблемы, через тридцать секунд он посадил ее в машину, пристегнул ремнем безопасности и оказался за рулем Роксаны, чем намного опередил стаю позади.

В качестве бегства это вполне подходило. Дилан по-прежнему бродил незнамо где, но он мог позаботиться о себе и в куда более серьезных ситуациях.

Если он о ком-то и беспокоился, то о Киде, застрявшем в Колумбии в ожидании тела Джей Ти. Хокинсу не стоило оставлять его. Ни за что.

Черт. Он завел мотор, и Роксанна с ревом проснулась, встряхиваясь, словно мокрый пес, и рождая в своих недрах низкое рычание.

Но, следуя приказу, он оставил Кида и, в конце концов, оказался здесь с Катей Деккер. Сколько же дерьма должно было случиться, чтобы он опять пришел ей на помощь – спас. В очередной раз.

Проклятье. Он перевел Роксанну на первую скорость и, сжигая покрышки, газанул, вылетая с парковки на Йорк Стрит. К тому времени, как он достиг четвертой скорости, Денверский ботанический сад превратился в едва заметное воспоминание, видневшееся в зеркале заднего вида, а они мчались по магистрали, превышая ограничение скорости на сорок миль, разрезая темноту светом фар и оставляя за собой дымовой след.

ГЛАВА 3

КАТЯ НЕ МОГЛА РЕШИТЬ, КАКАЯ ИЗ ПРОБЛЕМ СЕРЬЕЗНЕЙ: совершеннейшая глубина ее тупости, количество лошадиных сил, впечатавших ее в спинку сидения ракеты, пассажиром которой она была, или Кристиан Хокинс. Может, стоило подбросить монетку? В любом случае, любая из проблем могла стать фатальной.

Пульс гнал вперед со скоростью товарного поезда.

Мозги помогла прочистить машина: ее звук, ощущения. Всю свою жизнь она каталась по дорогам разных стран в Кадиллаке матери и лимузинах отца, а после шестнадцатилетия – в собственном маленьком Мерседесе и в нескончаемой череде Бумеров, Хонд и внедорожников ухажеров. Но в восемнадцать лет она вкусила мощь, сотрясавшую кости, заставлявшую тело дрожать, а пульс бешено колотиться, мощь такого количества кубических дюймов, что не застраховала бы ни одна разумная компания. В ту ночь Хокинс вытащил ее из эпицентра заварухи, спас от компании пьяных парней, привезя домой на тачке, которая превращала обычную поездку в опасную гонку. «Садись в машину, принцесса», – сказал он тогда, стоя между ней и группой буйных подростков, которых еще минуту назад она называла своими друзьями. Прежде чем они решили, что хотят выяснить, кто первым достанет кусочек платья Кати. Прежде чем «кусочек платья» выродился в «кусочек Кати». Прежде чем Джонатан вытащил нож, чтобы отрезать лоскут розового тюля. Прежде чем, объятый парами алкоголя, он порезал ее саму.

С ее стороны это было невероятной тупостью – сесть в машину незнакомого парня; но она была слишком напугана, а рана болела слишком сильно, чтобы мозг осознал происходившее. И этого не случилось, пока они не сели в машину и он не завел двигатель. Она никогда не видела автомобиль, который бы оживал всеми металлическими частичками сразу, ревя и трясясь. С тех пор она никогда не сидела в чем-то подобном – до этого момента.

Ошарашенная первым взрывом, она решила, что это Алекс прикрывает ее во время падения на газон. Он решила, что это Алекс поднял ее на руки. Ее секретарь был, несомненно, силен, но размером тела особо не отличался – это и сыграло свою роль, когда на полпути к выходу она вдруг поняла, что тело, в колыбели рук которого она качалась, стало намного выше, больше и куда мускулистее.

Но нет, даже тогда она не догадалась. Фейерверки взрывались, искры летели в разные стороны, ее голова раскалывалась, а сердце бешено колотилось, и она трусливо вцепилась в очевидную, но лживую мысль.

Она хорошо умела скрываться от правды, и лев, который вышагивал по желтым кирпичам в страну Оз, не мог даже сравниться с ней в отношении трусости. Однажды она попыталась быть смелой, тринадцать лет назад. Но мать систематически изводила ее, криками и визигами убив это намерение.

И вот она, печальная правда. Единственный шанс, данный ей, чтобы укрепить характер, был упущен.

Жаль, учитывая, что немного характера ей бы сейчас пригодилось. Ее реноме «девочки-вечеринки» навряд ли могло убедить Кристиана Хокинса в том, что все жертвы, на которые он пошел ради нее, стоили того.

Кристиан Хокинс. Ее взгляд переместился на ладони, сжимавшие рулевое колесо. Тыльная сторона руки была широкой, сильной, под кожей выступали вены – но вниманием ее завладела именно татуировка, показавшаяся из-под белоснежного рукава его рубашки: темный виток чернил, легкий намек на то, что поднималось вверх по его руке и скрывалось под одеждой. Раз увидев обнаженным, его не возможно было забыть. Или принять за другого.

Кристиан Хокинс. О Боже. Ей потребовались все силы, чтобы не уткнуться лицом в ладони и не зарыдать.

Хокинс взглянул на свою пассажирку и поджал губы. Выглядела она ужасно: волосы взъерошились и перепутались, на лице красовались грязевые подтеки и следы от травы, а разрез на маленьком черном платье почти доходил до грудной клетки. Он видел ее нижнее белье. Одну крошечную черную атласную лямочку, обтягивавшую изящный изгиб бедра. Неверодерьмоятно. Он поборол злость на нее много лет назад. Сейчас он чувствовал лишь полнейшее и совершеннейшее безразличие.

Но она все равно заставляла его потеть.

Учитывая те деньги, что она выкладывала за шмотки, они могли бы держаться получше. Но это не было самым худшим. Он мог пережить вид нижнего белья, даже еенижнего белья (а его особенно злила эта ремарка: «даже ее»). Хуже всего было выражение ее лица. Он знал женщин и знал, что Неудача была на грани слез, а это ему было нужно меньше всего.

– Я везу тебя к врачу, – сказал он, удерживая взгляд на асфальте. – Он проведет осмотр: вдруг у тебя сотрясение мозга или еще чего.

Тишина стала ответом на его заявление, тишина настолько гробрвая, что он почти услышал, как она пытается взять себя в руки. «Давай, – мысленно подбодрил он, – ты сможешь. Не плачь, Деккер. Не сейчас».

– У-у меня нет сотрясения мозга. У меня просто болит голова.

Хорошо, подумал он. Она справилась. Собралась и избавила их обоих от грязной эмоциональной сцены.

– Уверен, у врача найдется что-нибудь от головной боли. – У дока было все, включая слишком большое количество алкоголя, разбавлявшего кровь, и наркотиков, затуманивавших мозги, – именно поэтому его медицинскую лицензию аннулировали двадцать лет назад.

Он услышал тихое ругательство, и, посмотрев на нее, увидел, что она закрыло лицо руками.

– Dйjа vu, – шепот сорвался с губ усталым вздохом.

Ну, черт. Он мог бы сказать, что есть вещи, которые не меняются никогда, и док был одной из них. И действительно: тринадцать лет назад он первым делом отвез ее к доку, впрочем, в качестве альтернативы, предложив полицейский участок. Безусловно, он не пылал страстной любовью к местным копам, но, если она хотела выдвинуть обвинения, он должен был ее поддержать. Конечно, в таком случае им бы пришлось сначала избавиться от машины, угнанного Шеви Малибу. Совсем недавно угнанного SS 396 1969 года, самого горячего Шевроле, который он когда-либо водил.

Она выбрала дока, и бывший хирург, наложив парочку швов на ее руку, предложил ошеломляющий набор обезболивающих. Удивительно, но симпатичная малышка-королева выпускного бала понятия не имела, на что смотрит, так что Хокинс схватил пару упаковок «Перкодана» и выложил пятьдесят баксов за прием.

– Он исправился. – Протрезвевший и вылечившийся док Блейк теперь вел местную группу анонимных алкоголиков. Правда, он по-прежнему был открыт для неофициального ночного бизнеса, особенно когда дело доходило до уличной ребятни.

Звук, донесшийся до него из-под ладоней, закрывавших ее рот, разобрать было сложно, но больше всего он был похож на фырканье, которое совсем не подходило принцессе.

Отлично. Она может думать, что хочет, но командует здесь он.

– П-просто отвезти меня домой, – сказала она после очередной длинной паузы, подняв голову, глубоко вздохнув и проведя рукой по волосам. – Пожалуйста. Оттуда я позвоню своему собственному врачу.

Пожалуйста.Ему нравилось, как звучит это слово. Очень нравилось, но просьба ее все равно оставалась невыполнимой.

– Мне очень жаль. Вероятно, я смогу отвезти тебя домой чуть позже, но сначала мы прокатимся к доку.

Он скорее почувствовал, чем увидел, как она развернулась на сидении и посмотрела на него.

– Вероятно, сможешь отвезти меня домой чуть позже? – повторила она. – Ты что, меня похищаешь?

Ага, подумал Хокинс. Ну, вот и он, царственно спокойный голос, который дозволялся лишь ученицам частных школ и дочерям сенаторов.

– Это не совсем похищение. Никакого письма с требованием выкупа не будет, но мы должны убедиться, что ты в безопасности. А этого мы сделать не сможем до тех пор, пока не выясним, кто подорвал пальмы, под которыми ты стояла.

Ее ответом снова стала мертвая тишина, которую он, впрочем, никогда в жизни бы не принял за согласие.

– Т-ты думаешь, кто-то пытался причинить мне вред? – наконец спросила она, ее голос срывался слишком сильно, чтобы продолжать считаться царственно спокойным, дрожь лишала его даже иллюзии ледяного спокойствия. Проклятье. – И кто эти «мы»? Ты имеешь в виду того мужчину, с которым пришел на вечеринку?

– Не паникуй, мисс Деккер, – спокойно сказал он, пытаясь последовать своему же совету. – Я работаю на министерство обороны, и мы не знаем, пытался ли неизвестный причинить вред конкретно тебе. Это мы и попытаемся выяснить. – Ведь она – работа. Просто работа в черных атласных трусиках-танго.

Лаадно. Он поерзал на сидении.

– Если ты хочешь связаться с матерью, я дам тебе вашингтонский номер, по которому она может позвонить для подтверждения того, что мы с моим партнером были сегодня в Ботаническом саду по заданию МО. Я прошу только, чтобы ты не называла моего имени, по крайней мере, пока. Я свяжусь со своим партнером, и мы решим, что конкретно ей можно рассказать. – Он постарался говорить максимально уверенным тоном. Сегодня вечером ему хотелось видеть стандартно упакованную «ледяную принцессу». Она ему была необходима. Именно таким образом он продержался все те месяцы, проведенные в тюрьме, потому что остальные воспоминания о ней сводили с ума: горячий рот, горячая любовь, горячий нрав.

И именно об этом он думать не хотел.

– Министерство обороны? – наконец сказала она. – Наше министерство обороны? Ты шутишь, так?

Ее вера в него просто согревала сердце.

– Нет. – Проклятье, он был далек от шуток. Он вырвался в люди, и не благодаря ей. В это, что, так сложно было поверить?

Раздражающе долгое время она обдумывала его ответ.

– Так моя мать не наняла тебя сегодня в качестве телохранителя?

Боже правый, нет.

– Полагаю, я последний человек, которого твоя мать наняла бы для чего-либо, а уж тем более для того, чтобы охранять тебя. – Он надеялся, что в скором времени Дилан свяжется с Грантом и разгребет этот бардак.

– К-как она может что-то проверить, если ты не хочешь называть своего имени? – наконец спросила она.

Вопрос был хорош, но голос, задавший его, ему не понравился. Она снова развалится на куски, если он ее не успокоит.

– Я дам код и проведу через знакомых ей людей, – сказал он. – У нее достаточно друзей в МО. – Это было единственное, что частично искупало грехи Мэрилин Деккер. До самых кончиков своих ногтей-когтей она была американским ястребом голубых кровей – это читалось во всем: от деловой стрижки «паж», созданной из темно-коричневых волос, до черных кожаных туфель-лодочек. Каждый раз, видя ее, он гадал: откуда появилась Кэт? Было сложно поверить в единый генетический материал, делимый златовласой бомбочкой и миссис Джей Ай Джо. Мэрилин Деккер была сложена как лайнбекер: один квадратный блок, положенный на другой, – а в теле Кэт изгибов было больше, чем у циклона.

– Нет. – Вырвавшееся слово казалось опасно отрывистым, но в то же время очень настойчивым. – Я так не думаю.

– Нет? – Он быстро взглянул на нее. – Что ты имеешь в виду под этим «нет»?

– Нет, я не собираюсь… н-не собираюсь звонить матери.

Отлично. Она не собирается звонить матери, а гипервентиляция доведет ее до обморока. Со своего места он отлично слышал ее: каждый новый вдох быстрее предыдущего, дыхание все более поверхностное. Вот вам и «ледяная принцесса». Она полностью переключилась в режим потери самообладания.

– Вдохни поглубже, – посоветовал он. – Пожалуйста. – Ради меня.

– Я… я… – Голос застрял в глубине горла.

О, проклятье. Она не справится. Осторожно нажав на тормоза, он быстро понизил скорость и остановился.

– Опусти голову.

– Н-не могу.

Ладно, это его вина. Ремни безопасности в Роксанне были очень тугими. Двигаясь быстро и уверенно, одной рукой он отстегнул пряжку, другой осторожно обхватил ее голову и потянул вниз, к коленям.

Он меньше всего хотел, чтобы она потеряла сознание, но это… это было полным безумием. Он находился в одной машине с Катей Деккер, которая цеплялась за него так, словно от этого зависела ее жизнь: одной рукой схватившись за его запястье, другой обхватив его руку. И дышала на него: быстро и холодно на вдохе, тепло на выдохе.

Послышался резкий звук рвущейся ткани, и он опустил взгляд. Не веря собственным глазам, он спокойно наблюдал за тем, как ткань разъезжается еще на пару дюймов. Через несколько секунд она останется практически обнаженной, а он по-прежнему будет нависать над ней.

Это был какой-то урок, точно. Или, возможно, он оскорбил какого-то древнего бога, пока был в Южной Америке. Потому что это была проверка.

– Дыши, – напомнил он, когда она на несколько секунд затихла.

Она послушалась, продолжая свое занятие, с которым, казалось, начала справляться лучше. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Медленнее, увереннее.

Проклятье. Уткнувшись головой в плечо, он посмотрел в пассажирское окно.

Катя Деккер. Он не заслужил этого.

В его жизни для нее не было места. Не было места сожалениям, злости или воспоминаниям. Не было места ни для чего. Она для него просто не существовала. Так он решил. Так ему нравилось.

Но для того, кто не существует, она занимала чертовски много места в его машине.