Текст книги "Безумно холодный"

Автор книги: Тара Янцзен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 18

У АЛЕКСА ЧЭНГА сдавали нервы, окончательно сдавали нервы. Он не знал, где была Катя, на телефон она не отвечала, и, похоже, он потерял художницу – Никки МакКинни, женщину, посмотреть на которую пришла вся эта толпа, новую сенсацияю, с которой хотели познакомиться все продавцы, и в довершение всего кто-то курил – курил– в галерее.

Негодяя он не видел, но дым чувствовал, а ведь это было запрещено.

Но это была не самым худшим. Даже рядом не валялось.

Как он мог допустить, чтобы Катя сбежала от него прошлой ночью? Вдобавок, из всех возможных людей она выбрала Кристиана Хокинса. Он был мертвецом – именно это приближало его к «худшему».

Он поднял руку и прижал ладонь к груди, где неожиданно почувствовал укол боли. Изжога иди сердечный приступ – какая разница? К тому времени, как сенатор Деккер с ним закончит, вряд ли от него останется хоть что-то, что можно будет захоронить.

А она придет в Денвер, приедет в Денвер завтра утром. Они с Катей не планировали встречаться с Мэрилин во время ее короткого визита.

Но теперь Мэрилин хотела увидеть его… в цепях.

О, Боже, боль усилилась, и он надавил сильнее. Больше всего на свете он хотел сесть в самолет до Лос-Анджелеса и отправиться домой к Максу, красавцу Максу с длинными темными волосами, невероятным ртом и сильными плечами.

Но даже Макс не смог бы спасти его от Мэрилин Деккер.

Он позвонил ей; ему не оставалось ничего другого, но от этого ожидание встречи легче не становилось. Даже хуже: Дракон Деккер получила точно такой же коричневый конверт с фотографиями, как тот, что поджидал их с Катей вчера вечером.

Он не хотел думать об этом. Правда, не хотел. Он был шокирован за них обоих. И дело было не в сексе. Ничего необычного в том, что делали Катя и Кристиан Хокинс, не было, и, откроено говоря, тринадцать лет назад мистер Хокинс был весьма привлекательным мальчиком – весьма привлекательным. Боже, эта татуировка на его спине, изгибающаяся на бедрах была поразительно эротична. Нет, Алекса шокировал сам факт существования этих снимков и то, что они объявились именно сейчас, особенно после случившегося в Ботаническом саду.

Кто-то решил либо добраться до Кати, либо уничтожить ее – а он ее потерял.

Дерьмо.

Да еще все эти дела с Диланом Хартом, чьи полномочия не только чертовски впечатляли, но и пугали до ужаса. Одним телефонным звонком мистер Харт связался с людьми, на которых не смогла бы выйти даже Мэрилин Деккер по своим специальным каналам.

Кем же, черт возьми, был Дилан Харт? И, раз уж на то пошло, Кристиан Хокинс? Он знал, что они представляли собой тринадцать лет назад, но, насколько он мог судить, текущая информация о них была бесценной. Единственным мальчишкой из автомастерской, оставшимся на виду, был Куин Йонгер. Конечно, его лицо побывало на обложках все журналов несколько лет назад, когда его Ф-16 был сбит над северным Ираком. Учитывая такой уровень шумихи, больших мозгов, чтобы следить за его карьерой, не требовалось.

И он сегодня тоже был здесь, в галерее. По всей видимости, он был женат на старшей сестре Никки МакКинни.

Покачав головой, Алекс закрыл лицо руками. Денвер был такиммаленьким городком. Словно все люди здесь приходились друг другу родственниками. Куда не бросишь камень – наткнешься на парня из автомастерской, а он ничего не мог узнать о них. Он знал, что Куин Йонгер знает, где находится Кристиан Хокинс, но парень не проронил ни слова и вообще был излишне мрачен для человека, пришедшего на открытие выставки, а от его жены, сестры Никки МакКинни, толку было не больше. И она тоже выглядела расстроенной.

Что-то происходило. Много чего происходило, но Алекс полностью выпал из темы. Это было весьма неуютное и опасное положение. Если он понадобится Кате, он не сможет быть рядом – но, по крайней мере, с ней ее красное платье от «Гуччи» и пара сандалий к нему, как и сумка от Кейт Спрейд со всеми аксессуарами и шампунем – со всем, что может понадобиться девушке, на пару дней покинувшей город. Если, конечно, этомогло послужить хоть каким-то утешением ее потере. Проклятье.

Алекс просто никак не мог поверить, что Кристиан Хокинс вернулся в квартиру посреди ночи, чтобы собрать ее сумку. Особых детективных талантов а-ля Шерлок Холмс не понадобилось – Алекс узнал об этом потому, что парню хватило наглости оставить записку.

Алекс не часто терял уверенность в себе, но это нанесло серьезный ущерб его эго. Черт, да он же был там, в той же самой квартире, всю ночь – и не слышал ни звука.

Кто эти парни?

Где Катя?

Ему нужно было предупредить ее о смене материнских планов и наделении высшего приоритета короткому тет-а-тет мать/дочь. Ему нужно было объясниться с ней, рассказать о многом. Он не предавал ее, ни разу за все пять лет работы на Мэрилин Деккер и настоящей дружбы с Катей. Но он никогда не пересекал черту. Видит Бог. И он хотел, чтобы Кате было об этом известно.

И ее нужно предупредить о матери. Он никогда не простит себе, если Дракон Деккер наброситься на нее исподтишка. Катя не ладила с матерью даже при самых благоприятных обстоятельствах. При самых худших обстоятельствах? Она могла просто не выдержать.

Господи Иисусе, где же она?

Он упросил Сьюзи Тусси позвонить ей, но Катя игнорировала все звонки.

Он, было, отправился в полицию, но какая-то нацистка-лейтенант Лоретта Бредли весьма холодно поставила его на место, практически объявив ему, что Катя под охраной, а дело это вне его компетенций.

Можно подумать, он сам этого не понимал.

Ну, ему придется расширить свои компетенции до утра или ад вырвется наружу – а он окажется в самом его центре.

Теперь о насущном: куда, черт возьми, подевалась Никки МакКинни и какого черта кто-то дымил в галерее?

КИД разорвал поцелуй и взглянул на Никки, все еще не веря в то, что она только что сделала. Боже, она сняла платье, просто стащила его через голову и совершенно потрясла Кида – это было идеально. Ему нужны были потрясения.

Он обнял ее, скользнул руками к груди, приподнял ее. Господи, она была такой нежной, наверное, нежней всего, к чему он когда-либо прикасался.

Она потянулась и прижалась губами к его шее, оставляя на его коже дорожку из поцелуев. Он тяжело вздохнул, надеясь, что сможет выдержать. Он безумно хотел заняться с ней любовью, но, черт голова его явно была не на месте.

Он зажмурился, словно это могло потушить жужжание паники где-то в закоулках его сознания. Но ничего не вышло.

Кончай, сказал он сам себе – и правда, о чем это парень должен думать, когда в его объятьях самая шикарная девушка на свете, да еще и почти голая?

Его руки начал дрожать, и он задался вопросом, что хуже: убрать их и больше не держаться за нее или оставить и позволить ей увидеть, что его трясет как осиновый лист на ветру?

Она должна была уже и сама заметить это, но Никки лишь скользнула руками к переду его джинсов и начала расстегивать пряжку ремня – это помогло, привлекло его внимание.

Бог свидетель, если бы кто-нибудь спросил его: можно ли одновременно испытывать мучительное возбуждение и приступ паники (впрочем, он не шибко хорошо представлял себе, что такое «приступ паники» – слышал как-то раз от одного военного товарища), он бы ответил, что это просто физически невозможно. Зато теперь он прочувствовал это на собственной шкуре, и понял, как это ужасно; он узнал, что такое «приступ паники» этим вечером, когда пришел к отцу.

Он просто не мог вымолвить ни слова, не мог видеть своего отца полностью сломленным.

Но он мог выдержать это – ее, снимающую его штаны. О да, это он мог прекрасно выдержать. Она покончила с молнией и скользнула руками по его обнаженным ягодицам, спуская джинсы и трусы чуть ниже.

Потом она стянула их еще немного ниже, и они соскользнули по его ногам, упав лужицей вокруг ботинок. В Колумбии он сильно похудел, стал по-настоящему костлявым, но понадеялся, что она этого не заметит.

Он надеялся, что она заметит другое – что он мгновенно стал твердым как скала. Это было здорово, действительно здорово. Здорово было ощущать ее руки повсюду, ладони, задирающие футболку, потирающие его грудь, массирующие плечи, ласкающие торс и возвращающиеся к ягодицам, сжимающие их так, словно она старалась показать серьезность своих намерений – да, это были прекрасные ощущения.

Невыразимо прекрасные.

Он качнулся, скользя по ее мягкой, сатиновой коже, и, о чудо из чудес, почувствовал, как паника ослабла. Она так сильно была ему нужна.

Она начала стаскивать пиджак с его плеч, и, прежде, чем он окончательно оказался на полу, Кид потянулся к карману и вытащил полную горсть презервативов, которую захватил, покидая Стил Стрит. Когда пиджак приземлился на пол, а он выскользнул из сапог, она наконец заметила, что он держал в руке.

Его взгляд проследовал от собственного кулака к ее глазам, и внезапный прилив румянца залил его щеки. Такая куча презервативов должна была выглядеть либо чрезвычайно глупо, либо слишком самонадеянно.

– Эмм… ну и сколько у тебя этих штуковин, ковбой? – спросила она. Легкая улыбка заиграла у нее на губах, ее брови изогнулись, а голова чуть склонилась вбок.

Да, он был настоящим ковбоем, отчаявшимся, похотливым ковбоем.

Он взглянул на свой кулак и с удивлением обнаружил, что сам пытается подавить ухмылку.

– Восемь, – ответил но наугад. Окей, это действительно было тупо, но еще глупее было то, что в кармане оставался полон презервативов.

– Восемь, – повторила она, раскрывая его кулак и осторожно доставая оттуда пакетики. Она соорудила небольшую кучку из них на своем платье. – Сомневаюсь, что для начала нам потребуются все восемь. – Короткая улыбка мелькнула на ее губах, когда она провела своим миниатюрным пальчиком по всей длине его плоти.

В кладовке и без того было жарко, но после ее прикосновения градус сильно повысился.

Вероятно, всех восьми не нужно будет и чтобы закончить, мысленно согласился он, чувствуя себя таким дураком и таким адски возбужденным. И ему определенно стало намного лучше. На ней оставалось лишь белое кружевное белье, да сексапильные серебряно-пурпурные сапожки на острых каблуках – и каким-то образом это действовало на него даже сильнее, чем столь желанная нагота. Он вдруг подумал, что она, вероятно, и сама поняла это, что она сделала это намеренно, и осознание этого лишь сильнее постегивало его.

– Ты единственный мужчина, с которым я была близка, Кид, – сказала она, снова посмотрев на него из-под длинных ресниц, пока ее пальчик совершал очередное неспешное путешествие по его плоти. Господи Иисусе.В этом прикосновении, в этом взгляде не было скромности, как не было ее ни в руках, ни в глазах, полных понимания и храбрости – таких прекрасно серых. Она просто отправила его в нокаут. С первой же секунды, как он увидел ее.

И с Трэвисом она не спала. Он испытал унизительное облегчение от ее слов – но понял, что она говорила не только об этом. Она была осторожна, а ему нравилось ее осторожность. Ему это очень нравилось, в основном, из-за нее. Но вскоре он начал задумываться, что это могло значить и для него самого.

– Моя работа, – начал он. – На работе нас все время тыкают и колют, проверяя, и… Господи, Никки…

Сжав ладонь вокруг него, она провела большим пальцем по самому кончику, и, пока он все еще купался в завораживающем удовольствии, она провела рукой вниз, по всей длине, и вернулась обратно.

Боже.Наклонившись вперед, он поцеловал ее в макушку, прижимаясь губами к шелковистому, острому беспорядку, в который превратились ее волосы, и замер, впитывая насыщенную сладость ее ласк. Это было так прекрасно – именно об этом он мечтал теми бесконечными ночами в Колумбии. Без нее ему было так одиноко. Проклятье, ему вообще было одиноко без людей, но он хотел именно ее, именно так – возбуждающую его, разделяющую нечто, имеющее больше отношения к жизни, чем вся та смерть, что окружала его.

Он изнывал от тоски по ней, изнывал от желания почувствовать ее прикосновения.

– Я совершенно здоров, Никки, – поклялся он, и она снова подняла глаза. – Я не был ни с кем задолго до тебя, и ни с кем после. – Его голос был хриплым. У него было такое ощущение, что он выворачивает себе кишки, признаваясь в вещах, которые делали его куда менее крутым парнем, впрочем, он сомневался, что сексуальная крутость стала бы для Никки плюсом. Она-то уж точно не спала со всеми подряд.

Она сохранила себя для кого-то особенного. Она сохранила себя для него, и по выражению ее глаз он понял, что сказал именно то, что она хотела услышать.

Эта милая ленивая улыбка снова скользнула по ее губам… и когда ее рука снова оторвалась от него, на смену ей пришел рот: горячий, влажный, шелковистый… лишающий разума.

Он застонал, откинув голову назад, его бедра подавались вперед в ответ на движения ее языка, совершавшие самое сексуальное анатомическое исследование из всех, что ему довелось пережить. Он наблюдал за ней. Он знал, что она была знакома с самыми интимными аспектами мужских тел – и она воплощала это знание в своей бесконечной нежности, в бесконечной мягкости, каждой лаской выворачивая его наизнанку удовольствием – таким сладким и острым. Ни осталось ни одной клеточки, которая не познала бы ее прикосновений, любви ее губ, языка, пальцев и рук, изучающих, дарящих наслаждение, потирающих его изысканными, неожиданными движениями, об удовольствии от которых он даже не догадывался.

Когда она наконец подняла голову, он прижался губами к ее рту и утонул в ее аромате, соединяясь с ней, погружая язык в глубину ее рта – снова, и снова, и снова, вкладывая столько сил, что она становилась жизненно необходима ему также, как и следующий вздох.

Он окончательно избавился от ботинок и отшвырнул прочь джинсы. Прервав поцелуй, стащил футболку через голову.

– Двигай назад, – сказал он, помогая ей устроиться на столе чуть дальше и залезая следом. В нем вдруг забилась страшная настойчивость. В конце концов они оказались в жарком темном местечке под одеждой, обнаженные, сплетенные друг с другом. Ее нижнее белье исчезло, а его рука спустилась к ее бедрам, лаская и соблазняя ее, и его самого, пока она целовались, дышали и снова целовались.

Все женщины были мягкими, но он никогда в жизни не испытывал ничего похожего на эти поцелуи, на эти прикосновения. Он точно знал причину: он был влюблен так, как никогда и не надеялся влюбиться. Он не знал, что найдется девушка, способная изменить его представления о себе. Что эта девушка вытолкнет его за известные ему пределы, как сделала Никки. С камерой и кисточкой в руках она превращалась в гения, к ногам которого сегодня упала целая галерея людей – а она занималась любовью в кладовке. С ним.

Он действовал так медленно, как только мог, что, правда, было не особо медленно, потому что он лишь хотел быть внутри нее, так глубоко, как это было возможно, так надолго, насколько это было возможно. Боже, она была сладкой и маленькой – и да, ему нужен был презерватив размера «магнум», но от этого становилось только лучше.

– Ты в порядке? – тихо спросил он, стараясь быть осторожным, шепча слова в ее щеку между поцелуями.

– Ммммм, – послышалось в ответ, когда она попыталась подставить губы под поцелуй. Он чувствовал ее сапожки на своих бедрах, скользившие к его ягодицам, пока она внутри сжималась вокруг него, стараясь, как и он, быть еще ближе.

Но потом, в какой-то момент ей это удалось: слегка подвинувшись и изменив угол проникновения, она за секунду спалила кладовку дотла.

– О Господи, Кид, – задохнулась она. – О Боже.

«Господи» – правильное слово. Еще пара таких движений, и все закончится – а он был готов, о, более чем готов привести ее к завершению. Он снова скользнул губами к ее рту, посасывая язык и выравнивая ритм движения их тел, позволяя себе утонуть в нем, позволяя жаре и мощи, бьющейся внутри него, захватить контроль, позволяя ее любви гореть внутри него – пока не осталось ничего, кроме нее, кончавшей с тихим вскриком, хватавшейся за него, ее тела, напрягшегося и зовущего за собой.

Наслаждение было тягучим, душераздирающим, практически невыносимым. Оно обнажило его до самого существа, а после, когда оно затихло, оставив его голым и незащищенным в ее объятьях, что-то ужасное в глубине его треснуло.

Он всхлипнул, прижимаясь к ее губам, и попытался остановить это – но было слишком поздно, слишком поздно…

Никки почувствовала, как он внезапно замер в ее объятьях. Он был так неподвижен, что она испугалась, что причинила ему боль. А потом она почувствовала ее: соленую влажную теплоту его слез.

О Боже.Они катились по его лицу, падая на нее, сбегая по ее губам и разбивая сердце. Он не двигался, не издавал ни звука.

Были только слезы.

Она обнимала его, лежа совершенно неподвижно, ощущая какое-то ужасное предчувствие в напряжении его тела, словно он рассыплется на куски, если она посмеет сдвинуться с места.

Она не знала, что сделать для него, как помочь ему.

Когда он поцеловал ее, легко касаясь ее губ, она решила что ошиблась. С ним все было в порядке, просто внезапно стало очень грустно, но это пройдет. Она поцеловала его в ответ, и он уткнулся в ее щеку. За секунду до того, как он заговорил, она поняла, что ее надежда тщетной.

– Они порезали его… на куски, – его голос был таким тихим, таким хриплым, руки сжимали ее так сильно.

Она знала, кого он имеет в виду, и ужас, прокатившийся сквозь нее, лишил ее способности говорить.

– Они бросили его в трупном мешке, а мешок… он выглядел как-то неправильно. Слишком маленьким, чтобы уместить Джей Ти. И я подумал… подумал, должно быть, произошла какая-то ошибка. Но я посмотрел – это был он.

О Боже. О Боже.Они порезали его брата на куски.

– Я не сказал Дилану… и Мигелю не сказал – но мне нужно сказать Супермену. Он должен знать, что они сделали.

Супермену, да, кем бы он ни был. Они должны рассказать все Супермену, тому, кто сможет ему помочь. Она обняла его крепче, понимая, что одной силы ее любви к нему недостаточно. Ничего недостаточно.

Он снова поцеловал ее щеку – лишь нежное прикосновение его губ.

– Мне так жаль, – резко сказал он. – Мне так охрененно жаль.

Он говорил не с ней – Никки понимала. Она знала: это слова предназначались его брату.

– Так жаль, – повторил он, а потом сильная дрожь прокатилась по его телу, затем еще одна. Рыдание вырвалось из глубины его груди – звук, полный мучения, который Никки прочувствовала самой сердцевиной своей души. Но в ответ она могла лишь обнимать его.

ГЛАВА 19

ТРЭВИС ЖДАЛ, затаив дыхание, пока девушка шла через галерею, направляясь прямо к нему. Она оказалась не так высокой, какой казалась, стоя в дверном проеме, но по-прежнему создавалось такое впечатление, что девушка состоит лишь из ног, стройных бедер и великолепных грудей. Еще поразительней была ее походка – она двигалась так, словно шла по подиуму: с неторопливым изяществом покачивающихся бедер. И безошибочным знанием цели.

Чем ближе она подходила, тем отчетливее он понимал, что именно эта целеустремленность в ней и заставляла его нервничать сильнее, чем весь ее внешний вид. Ее грудь пересекал ремень черной кожаной сумки, надетой наискосок. Она выглядела тяжелой и, если ему не померещилось, бряцала при ходьбе. Что этот звук означал, оставалось загадкой.

– Привет, – сказала она, остановившись рядом с ним. Ее кольчуга издала тихий металлический лязг. – Ты, должно быть, Трэвис – приятель Никки МакКинни.

– Привет. – Он протянул руку, надеясь, что она пожмет ее. Вблизи она казалась моложе. Намного моложе, что его несколько расстроило. Она не выглядела достаточно взрослой для всех тех идей, что мелькали в его голове, пока она пересекала галерею. Шестнадцать, максимум, семнадцать, пропади оно все пропадом. Она была ребенком – очень крутым, похожим на байкера, но ребенком.

– Я Скитер, – сказала она, пожимая его руку. У нее были рабочие руки, загрубевшие, сильные, пожатие – твердым и решительным как у любого парня. Ее бицепс двинулся, когда она пожимала его руку. – Скитер Бэнг. Я ищу своего друга, Кида Хаоса. Я отследила его до сюда, нашла в переулке его машину, но… – оглядевшись кругом, она пожала головой, – что-то я его не вижу, а мне очень нужно его найти.

Подруга Кида Хаоса – и почему он не был удивлен? Как и Кид, Скитер Бэнг (ну и имечко) выглядела так, словно могла надрать задницу кому угодно, одновременно с этим беря на заметку новых жертв. Несмотря на это, чем дольше он смотрел на нее, тем больше задумывался: ей больше подходило пятнадцать, чем шестнадцать? Впрочем, она в любом случае была в не его досягаемости.

«Я отследила его», – мысленно повторил Трэвис, гадая, что это, черт возьми, могло означать и как объяснить пятнадцатилетней/шестнадцатилетней девочке, что Кид закрылся в шкафу и, вероятно, занимается сексом?

– Ну, он там… с Никки, – сказал он, решив преподнести укороченную версию происходящего. – Они вроде как зацепились.

– Хорошо. – Она задумчиво кивнула, потом глубоко затянулась и выдохнула дым. Трэвису пришлось сдерживаться, чтобы не закашлять – или не начать читать мораль. – Это замечательно. – Наклонившись, она стряхнула пепел с сигареты в брошенную на гранитном столике тарелку. – Значит, Никки. Она милая девочка?

Вопрос прозвучал безразлично, но между строк определенно читалось одно: она хотела услышать стоящий ответ, а ему стоило быть умничкой и дать его. Это его откровенно изумило. Он отдавал себе отчет в том, как выглядел, и понимал, что именно из-за этого все женщины от восьми до восьмидесяти принимали его за пустышку. Но не эта. Она ни на кого не навешивала незаслуженных ярлыков, и, в отличие от всех остальных людей в этой галерее, ей было совершенно напевать, на то, что он – та самая модель, изображенная на картинах.

Боже, вот это вызов. Ухмылка скривила его рот. Не сексуальный вызов, напомнил он себе, а вызов а-ля «удар ниже пояса».

– Определенно милая.

– Конечно, – сказала она, отвлекшись от него лишь на секунду, когда снова затянулась сигаретой. – Милые девочки не шатаются со всеми подряд.

Довольно откровенно.

– Кид – единственный, кто был у Никки.

Одна бровь поднялась над зеркальными стеклами очков.

– У нее никогда не было тебя?

Многих людей занимал этот вопрос, и время от времени кто-то набирался смелости и спрашивал напрямик (как правило, кто-то из других моделей Никки, надеявшийся на удачу), но услышать это от пятнадцатилетней девочки… Трэвис был в замешательстве.

– Мы друзья. – «Не любовники» – мог добавить он, но не добавил.

Он не знал как, но даже за зеркальными стеклами ее солнцезащитных очков, он точно видел, что она взвешивает его ответ, словно проверяя его – как будто что-то из сказанного ее волновало.

– Он очень волновался об этом, когда не был здесь.

Ну, это объясняло ее интерес. Трэвис решил, что не удивлен.

– На самом деле, он никогда об этом не говорил, – продолжала она. – Но я точно могу сказать: он беспокоился, что ты украдешь его девушку.

– Так почему он не звонил ей? – Это казалось справедливым вопросом. Никки уж точно задавала его сотни раз.

Скитер Бэнг пожала плечами и еще раз затянулась.

– Он был в паршивом месте… страшном месте, – ее голос слега исказился в выдохнутом дыме, и она опустила глаза в пол. – Слушай, я просто пришла проверить, все ли с ним в порядке.

– Такое впечатление, что ты думаешь, что может быть наоборот.

Она снова пожала плечами.

– Я была с ним сегодня вечером, чуть раньше, и с его папой, и я… я не смогла помочь ему. Я надеялась, что сможет Никки. Если бы ты просто сказал мне, где он… – Она снова подняла глаза, и несмотря на то, что Трэвис видел лишь свое отражение в стеклах ее очков, у него сложилось такое впечатление, что она была на грани слез, что, впрочем, не вызвало у него паники, в отличие от многих других парней. Ему лишь стало жаль ее.

– Ну, они с Никки исчезли в той кладовке. – Он указал на дверь в западной части галереи. – И хотя я так же переживаю за Никки, как ты – за Кида, думаю, они вдвоем способны все решить без моего вмешательства.

Она проследовал за его жестом взглядом.

– Да, – сказала она, туша сигарету об тарелку. – Уверена, что ты прав. – Но она все равно пошла вперед и остановилась перед дверью, даже не оглянувшись на него.

Трэвис последовал за ней, не будучи уверен в том, что собирается делать: остановить ее и не дать войти или быть там просто потому, что была она. В любом случае, это был спорный вопрос. Достигнув места назначения, она даже не прикоснулась к ручке двери, просто прислонилась к двери ухом и стала прислушиваться.

Трэвис решил, что такое вмешательство в частную жизнь было даже хуже. Он уж точно не собирался за ней повторять. По крайней мере, он так думал, пока она не потянулась к нему, сомкнув руку на его запястье – такой жест он не мог истолковать неправильно. Что бы она не услышала, ей потребовался тот, за кого она смогла бы ухватиться. Ей потребовалась поддержка.

Придвигаясь ближе, он тоже прижался ухом к двери, и уже через пару мгновений понял причину ее огорчения.

О, Господи. Парень плакал, рыдал на взрыд.

Он отошел на шаг назад и, взглянув на нее, тихо выругался. Теперь она тоже плакала. Большие слезинки катились вниз по ее маленьким нежным щекам, и внезапно он тоже оказался посреди горя от смерти брата Кида. В горе по самую шею.

– Сейчас Никки – для него самое лучшее, – сказал он, пытаясь заверить ее. – Она все знает о плачущих парнях. – Точно, скептически продумал он. Никки отлично знала, как взять совершенно нормального парня и довести его до такого разобранного состояния, что тот начинал плакать. Она делала это не единожды. Впрочем, с ним – ни разу. За столько лет работы он слишком хорошо изучил ее, чтобы позволять поступать по-своему.

– Она позаботиться о нем сегодня? – спросила Скитер Бэнг. На этот счет Трэвис был уверен на сто процентов.

– Она безумно влюблена в него. Если бы решала Никки, то она никогда бы больше не выпустила его из своего поля зрения. Пойдем, нальем тебе что-нибудь выпить. – Не забирая у нее свою руку, он повел ее от двери. Никки с Кидом не нужно было, чтобы они ошивались где-то поблизости.

– Я не пью, – сказала она, все же последовав за ним.

Курить ей тоже не стоило, но это почему-то ее не остановило.

– Я думал об апельсиновом соке.

– О, это было бы мило.

Да, мило и полезно как доза антиоксиданта в противовес чертовой сигарете.

– Так ты знаешь о брате Кида? – спросила она.

Трэвис кивнул.

– Я знаю, что его убили. Где-то в Южной Америке.

– Да. На самом деле, я не слишком хорошо знала Джей Ти. – Она вытерла щеку рукой. – За последние пару лет, что я на Стил Стрит, он приезжал домой только пару раз. Все остальное время он проводил в Колумбии или Панаме. Но он был клевым. Со мной был. Приглашал в Панаму, сказал, что Кид может взять меня и еще нескольких друзей, что мы можем поселиться в его доме, даже если его там не будет.

Трэвис знал, что Джей Ти был братом Кида, а Стил Срит было местом, где все они работали. Куин Йонгер, новоиспеченный зять Никки МакКинни, мужчина, укравший его мечту, любовь всей его жизни, потрясающую и восхитительную Реган МакКинни – ныне Реган Йонгер – тоже работал на Стил Стрит. По всей видимости, работа это была страшно засекречена, только вот именно она привела к гибели Джей Ти и ранениям Кида: он видел несколько швов на голове парня. Плюс к тому, Кид так сильно потерял в весе, что Трэвис задался вопросом: сколько же он пробегал по джунглям за последние семь-восемь недель прежде, чем разразилась катастрофа?

– Джонни, Габби и я собирались сделать это в ближайшее время, но, видимо, пока повременим. Сейчас это важно. Просто мне хотелось бы лучше понимать его. Произошедшее сильно подействовало на него.

Подойдя к бару, он взял ей апельсиновый сок со льдом и усадил в тихом уголке, откуда краем глаза мог наблюдать за дверью кладовки. Он понятия не имел, что, черт возьми, могло произойти дальше, но ночь определенно сдвинулась с места – к счастью или к несчастью, сказать наверняка он не мог.

Впрочем, вечеринка потихоньку сворачивалась, люди уходили парочками или небольшими группами, по большей части направляясь в один из знаменитых клубов или баров ЛоДо.

– Так что произошло с братом Кида? – спросил он. Никки знала лишь, что он был убит.

– Я точно не знаю. Пока у меня нет целостной картины – может, никогда и не будет, но у меня такое чувство, что это было ужасно. Это ощущение преследует меня уже пару дней…Кид привез домой только мешок костей.

Последняя крупица информации потрясла его, впрочем как и тон ее голоса. Если он не ослушался, сквозь спокойствие в нем прослеживался стойкий намек на желание отомстить.

– А он не рассказывал, что произошло?

Она покачала головой.

– Только о том, что был пожар. Он был сам не свой, когда сошел с самолета сегодня утром. Он ни с кем не разговаривал, даже с папой. Я надеялась, что он поговорит с Никки.

– Он поговорит. – С Никки разговаривали все; иногда в качестве самозащиты, если ничего другого не оставалось. Он видел, как под влиянием стресса она превращалась в болтушку, которая, казалось, не подчинялась даже законам физики.

– Эй, – вдруг сказала она, поворачиваясь на стуле. Ее взгляд метнулся к двери в переулок, словно она что-то услышала. – Подожди секунду.

Она поднялась, и он вскочил с места вслед за ней, совершенно не собираясь «ждать секундочку», пока она идет к двери.

В переулке было припарковано около дюжины машин, но она направилась прямиком к винтажному Порше, покрашенному в странный черный цвет – матовый.

– Привет, Надин, – сказала она. Ему оставалось лишь предположить, что она говорит с машиной, потому что в переулке кроме них никого не было. Она начала копаться в сумочке, и через минуту у нее на ладони возникло небольшое электронное устройство. Она лизнула донышко, потерла его об юбку, а потом, ухватившись за дверную ручку Порше, наклонилась и заглянула под машину. Когда она выпрямилась, руки ее оказались пусты.

Потом она вытянула из сумочки что-то похожее на КПК и ввела в него несколько цифр и букв. Днище машины осветилось короткой вспышкой красного цвета, лишь одной вспышкой, и она снова убрала ручной компьютер в сумочку.

– Ты только что установила на машину маячок?

– Да. Не хочу потерять его: если ему будет нужна помощь, я должна буду найти его.

Так это была машина Кида.

– Я думал, ты уже отследила его до сюда.

– Конечно, – ответила она, доставая следующую сигарету и спички из кармана юбки. Но это было… Я просто следовала интуиции. Если он уедет из центра, мне нужно что-то посерьезнее.

Она вытряхнула спичку, зажгла сигарету и протянула руку:

– Большое спасибо.

Чего? Она уходит? Вот так просто? Он так не думает.

– Я провожу тебя к машине.