Текст книги "Лихачев"

Автор книги: Тамара Леонтьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Глава двадцать вторая

1

Океанский лайнер прибыл в Нью-Йорк 28 июля 1930 года. Океан можно было и не увидеть с такого корабля.

Входишь в какой-то тоннель, как в метро, и, когда он кончается и начинается собственно теплоход, понять невозможно. Четверо суток пути можешь просидеть в каюте, в ресторане, в кинозале. Снова входишь в тоннель, и; вот ты в Нью-Йорке.

Но, конечно, Лихачев со свойственным ему жадным любопытством ко всем явлениям жизни не мог сидеть в каюте. Все четверо суток он проходил по палубе.

Только что окончился XVI съезд партии, и Лихачев все еще находился под впечатлением Отчетного доклада ЦК.

Да, конечно… Партия не могла ограничиться выработкой генеральной линии. Она должна была еще проверять изо дня в день проведение ее на практике, должна была улучшать и совершенствовать в ходе работы принятые планы хозяйственного строительства, исправляя и предупреждая ошибки.

В резолюции о ходе выполнения первого пятилетнего плана, принятой 13 июля 1930 года, говорилось: «Важнейшим направлением рационализации съезд признает специализацию предприятий при сокращении ассортиментов продукции, организации массово-поточного производства и кооперирования специализированных заводов».

Лихачев повторял почти наизусть все, что рассматривалось в докладе ЦК в связи с проблемой… «животрепещущей проблемой новых кадров, способных овладеть новой техникой».

В числе мероприятий, намеченных партией для решения этого вопроса, были: «организация технической помощи из-за границы, посылка хозяйственников за границу для учебы и приобретения опыта по технике».

Жестким укором казались ему слова доклада: «Нельзя дальше терпеть прорехи в области рационализации, невыполнения плана по снижению себестоимости и безобразное качество продукции ряда наших предприятий».

«Пора, давно пора покончить с этим позорным пятном», – повторял Лихачев про себя.

В свете колоссальных задач реконструкции всего народного хозяйства съезд признал «нетерпимыми» нарушениями в области проведения единоначалия на предприятиях.

Сталин сказал по этому поводу прямо и решительно: «Нельзя дальше терпеть, чтобы наши предприятия превращались из производственных организмов в парламенты. Нужно наконец понять нашим партийным и профсоюзным организациям, что без обеспечения единоначалия и установления строгой ответственности за ход работы мы не сможем разрешить задач реконструкции промышленности».

Лихачев шагал по палубе и думал об этом с праздничным чувством одержанной победы.

Океанская вода была как разноцветный ковер, отливающий перламутром. Стальной нос гигантского лайнера резал ее без всякого сожаления.

2

Америку потрясал кризис. Это был мировой кризис капитализма 30-х годов, вошедший черной страницей в учебники истории и Европы и Америки. Миллионы безработных были обречены на голодную смерть, а на фермах уничтожали племенной скот, выливали в реки молоко, сжигали миллионы мешков кофе.

Спутники Лихачева бесконечно спорили о значении этого кризиса и о тех последствиях, которые он будет иметь для мировой экономики и политики.

Газеты выходили с кричащими шапками: «Мир болен, и виной этому Москва». Однако прибытие москвичей в Нью-Йорк не сопровождалось никакими осложнениями.

В гостинице Лихачев встретил сталинградцев и узнал, что в пути у них было чрезвычайное происшествие. Одного инженера арестовали на вокзале в Варшаве якобы за то, что он назвал носильщика «товарищем». Но с московской группой ничего не произошло.

Много говорили о Форде. Было известно, что он выдвинут кандидатом в президенты. Он слыл рьяным пацифистом, что не мешало ему, впрочем, наживать капитал на заказах военно-морского министерства. Генрих Штребель, видный немецкий социал-демократ, редактор «Форвертса», восторженно писал, что путем всеобщего применения хозяйственных методов Форда США удастся разрешить не только технологический, но и социальный вопрос. Орган германской социал-демократии «Гамбургское эхо» возвел на этом основании Форда в ранг современного Оуэна. Словом, вокруг имени Форда буржуазная печать складывала целые легенды.

Буржуазные журналисты не только Америки, но и Европы, доказывали, что «без всякого насилия и революций», без всякой ужасающей любого буржуа «диктатуры пролетариата, только применяя фордовские методы организации производства, можно разрешить все социальные проблемы.

Однако в свете экономического кризиса эта доморощенная философия разлетелась вдребезги. Безработные осаждали ворота заводов Форда. Расстрел рабочих в Детройте во время демонстрации привел в ужас весь мир.

Писем от Лихачева в Москве долго не было. Наконец пришла открытка.

«Это тебе привет из Нового Света, – писал он жене. – Действительно это новый свет. Если говорить о технике, то все здесь новое и мощное, чего не увидишь в Европе… Завтра еду в Дирборн – место назначения».

3

Город Дирборн – столица империи Форда.

Дирборн Лихачев увидел, верней угадал, издали по разноцветным облакам дыма, пара, газов, висящих над заводом.

В зеленой пойме «Ривер Руж» прежде всего бросился в глаза удивительный по архитектуре «Центр Форд мотор компани», белый и сияющий окнами, точно отлитый из рафинада куб. Он господствовал над заводом и городом, состоящим из небольших домиков рабочих с обязательными гаражами и пестрыми цветниками, магазинами, кино, барами и ресторанами. На стендах возле магазинов и ресторанов видна фордовская реклама, разнообразные обращения и объявления компании Форда. Самого автомобильного короля Лихачев впервые увидел во дворе завода. Это был старик, худой, жилистый, иронический, с высоким лбом и тонкими руками в веснушках. Он встретил русских инженеров радушно, но снисходительно. Зная, что русские должны приехать, он послал за ними в гостиницу свои машины, но при этом не преминул посмеяться.

– Воображают, что приедут, увидят и переймут. На самом деле они и понять-то не сумеют. Пока они перенимают, мы уйдем далеко вперед.

В самом деле, с тех пор как он построил свой первый автомобиль, ни одно из прежних прославивших его устройств не осталось без изменения. Маленькая газолиновая тележка Форда вышла из его мастерской 2 апреля 1893 года. Ее мотор имел два цилиндра. Она пробегала 20 миль в час. В 1913 году Форд выпустил модель Т. Мотор этой машины имел уже четыре цилиндра, а главное – изменилась и сама технология ее производства. Первое время рабочие Форда совершенно так же, как рабочие на АМО, тратили время на разыскивание и доставку деталей и материалов к месту сборки, переходили от одной машины к другой, мешая друг другу.

Но вот кому-то из рабочих соседней автомобильной компании «Дженерал Моторс» пришло в голову, что следует не рабочему идти к работе, а работу следует пододвигать к рабочему.

Кто был этот человек, этот неизвестный рационализатор, уже никто не помнил. Зато Форд, узнав о том, что конкурирующий завод начал собирать магнето на скользящем столе, последовал этому примеру и преобразовал сначала сборку магнето, а затем и сборку мотора.

Одно влекло за собой другое. В 1913 году на заводе появилась платформа, на которую ставили шасси машины и тянули ее мимо рабочих за веревку, наматываемую на ворот. Так был изобретен и пущен в ход конвейер. А через десять лет Форд выпускал уже миллионы автомашин. Весь мир был поражен успехами Форда. Он стал автомобильным королем Америки.

Лихачев попросил переводчика спросить Форда о том, как он изобрел конвейер. Все, как по команде, обернулись к автомобильному королю в ожидании ответа. Но Форд только пожал плечами.

– Просто я делаю автомобили для того, чтобы сберечь людям время и деньги, приучить молодежь к точности, поддержать хорошее настроение и деловую энергию. Во имя этого нужно постоянно стремиться к усовершенствованию методов производства. Я помню о долге служения обществу.

Лихачев не мог скрыть удивления. Однако он быстро оценил обстановку. Форд руководствовался «азбукой капитализма» и вовсе по представлял себе ни другой «азбуки», ни сущности советского строя. Людей, воспитанных этим строем, он тоже не понимал. Зато они не могли не понимать автомобильного короля. Форд с пафосом говорил о «долге служения обществу», по о том, что переход к массово-поточному производству, создание конвейеров и автоматов и другие изобретения, совершенствующие технологический процесс при капитализме, выбрасывают на улицу, обрекают на голодную смерть тысячи людей, автомобильный король ничего не сказал.

Автоматизация, непрерывное производство, создание заводов деталей, и… безработица. Все это Маркс предвидел в подготовительных тетрадях к «Капиталу», рисуя картину, поразительно напоминающую тип современного американского капиталистического предприятия с его непрерывным потоком.

Глава двадцать третья

1

Знакомясь с деятельностью Форда, Лихачев узнал, что он покупает по одному экземпляру машин своих конкурентов, ездит на них, пробует, потом разбирает на части, чтоб выяснить, из какого металла каждая часть изготовлена.

Лихачев попробовал поступить так же. Он получил разрешение купить машину «бьюик», снял небольшой домик в Детройте, домик с гаражом, утопающий в зелени. По утрам он выводил свой «бьюик» из гаража, закрывал решетчатые ворота и выезжал на шоссе.

Ехал он обычно по дороге из Детройта в Дирборн: по той самой длинной дороге, по которой когда-то впервые проехала фордовская коляска без лошадей, по той самой дороге, где безработные устраивали демонстрации, протестуя против увольнений.

Лихачев, как он писал в Москву, сам себя не узнавал. На нем была фетровая шляпа, которую он купил: в прошлом году в Германии, прекрасный костюм и плащ. Ну банкир, да и только. Правда, все это: и дом, легкий, простой, удобный, с водопроводом и газом, и машина, и гараж, и шляпа эта, и костюм – казалось ему «франтизмом». Ему очень хотелось снять костюм, надеть синий комбинезон с множеством карманов и стать к конвейеру. Он буквально загонял Самсонова, переводчика, которого прикрепили к нему еще в Москве.

Он все ходил и ходил по заводу Форда, спрашивал, сравнивал, изучал, с огромным интересом слушал «автомобильного короля» и умоляюще смотрел на переводчика, чтобы тот не пропустил ни единого слова.

Лихачеву особенно понравилось, как было устроено складское хозяйство: детали не загромождали складов. Собственные заводы Форда поставляли в Дирборн все необходимое для сборки, строго соблюдая график. Упаковка деталей, хранение, учет были выше всяких похвал.

Лихачев изучал распорядок дня, правила, инструкции и даже работу секретаря Форда. Секретарь этот удивлял Лихачева. Он умел делать массу вещей, которых, безусловно, не умели делать секретари директоров на отечественных заводах, которых он когда-либо знал. Секретари Форда умели не только печатать на машинке, но и стенографировать, не только составлять любую бумагу, но и улыбаться посетителю и никогда не говорить: «Откуда я знаю?» Наоборот, здесь была в ходу формула: «Сейчас узнаю!»

Лихачев с интересом изучал инструкцию для продавцов машин. «Торговый агент должен знать имена всех жителей района, которые в состоянии купить автомобиль, включая тех, кому такая мысль и в голову не приходила. Агент посещает их лично или делает письменное предложение, – гласила инструкция. – Если он затрудняется проделать такую работу, значит, район слишком велик для одного агента».

Эта инструкция и обращение Форда к рабочим механического цеха вызвали у директора Московского автозавода массу новых мыслей.

«Если человек неуклюж, неловок и лодырь от рождения, то и станок в его руках не будет выполнять правильно работу, – писал Форд в этом обращении. – Работать должен тот, кто лучше справляется с делом и не тратит на работу больше силы, тем это необходимо, а тратить больше – это быть расточительным».

4

Если человек или станок не могли работать, их безжалостно выбрасывали. Если станок мог еще работать, нужно было его восстановить. Вот и в Германии Лихачев видел в номере гостиницы старый фаянсовый в голубых цветах рукомойник, который дал трещину, но мог еще служить. Выбрасывать его раньше времени было бы «расточительством», поэтому его замазали клеем и поставили в дешевый номер,

Лихачев спросил однажды, почему станки в механическом цехе завода стоят так тесно, что, кажется, они громоздятся друг на друга. Ему объяснили, что они расставлены не только соответственно чередованию различных операций, но и с таким расчетом, чтобы каждому рабочему «обеспечить необходимый простор».

«Где они видят этот «простор»? – спрашивал себя Ляхачев. – У нас уже и Лагутин и Игнатов устроили бы скандал».

Тесная расстановка станков при всех условиях требовала предохранительных приспособлений и вентиляции, а их не было. Должно быть, опять «расточительство».

И хотя Форд постоянно заявлял, что «промышленность не требует человеческих жертв», несчастные случаи были достаточно часты на его заводах.

Лихачев изучил причины этих несчастных случаев. В конце концов, все упиралось в нарушение элементарных правил техники безопасности. Лихачеву, несколько лет занимавшемуся профсоюзной работой, это было совершенно ясно.

Форд не прибегал к предохранительным приспособлениям, они были чересчур дороги. Это сказалось бы на прибыли. Вот в чем было дело.

Все было подчинено прибыли. Каждый квадратный метр площади должен быть рационально использован, исходя из этих соображений. И одно только рациональное использование площади приносило Форду огромные барыши.

2

Лихачев основательно обследовал не только цехи, главным образом сборочный, но и музей завода.

В этом музее он составил себе окончательное представление о Форде и понял, почему это имя стало столь популярным.

Он долго стоял перед первой машиной Форда, похожей на коляску для близнецов. На этой первой смешной тележке было в зародыше все то, что в дальнейшем усовершенствовалось и до сих пор усовершенствуется в автомобиле; но не эта коляска прославила Форда, а вот это колесо, путь которого легко можно было проследить.

Рабочий: стоит у чана с краской. Колесо само подкатывается к нему. Он красит обод и отправляет колесо дальше. В это время ни на секунду позже подкатывает другое колесо. Его нужно вовремя схватить и окрасить.

Как все это гармонично! Какая-нибудь часть автомобиля движется с одного конца цеха на другой, с нижнего этажа на верхний, потом скользит сверху вниз, без всякого участия людей, будто повинуясь волшебной силе.

Предмет не стоит на месте, он движется. Рабочий стоит, а вокруг него движутся самые разнообразные детали и агрегаты. Они подвешены над головой. Ежесекундно тысячи рук поднимаются к ним и опускаются.

Ни одному рабочему не приходится что-либо поднимать или таскать.

– …Что это вы здесь рассматриваете? – услышал он однажды за своей спиной.

Это был секретарь Форда, отлично говоривший по-русски. В дверях стоял и сам Форд, вопросительно поднявший густые брови. Форд заговорил, улыбаясь почти пасторской благожелательной улыбкой. Они сели в кресла рядом. Секретарь сел напротив.

– У вас есть какие-нибудь вопросы к мистеру Форду, пользуйтесь случаем, – посоветовал секретарь шепотком.

– Я хотел спросить мистера Форда, как он, бедный слесарь, не имевший высшего образования, сумел выбиться в люди, – сказал Лихачев.

Секретарь обратился к Форду, и они оба засмеялись.

– Существует такая легенда, – сказал Форд. – Но мои родители вовсе не были очень бедны. Они, правда, были небогаты, но о настоящей бедности не могло быть и речи. Для мичиганских фермеров они были даже зажиточны. Нет… нет… я никогда не был бедным слесарем.

– Так мне говорили, – сказал Лихачев.

Форд еще раз отрицательно покачал головой.

– Мой отец не сочувствовал моему увлечению механикой. Он хотел, чтобы я стал фермером. Когда же я окончил школу и поступил учеником в механическую мастерскую, он считал меня погибшим.

– Почему же?

– Он говорил, что работа механика не даст мне возможности прокормить семью. Он предложил мне сорок акров леса, если я брошу свои машины.

– И вы не бросили, конечно? – сказал Лихачев. Форд засмеялся.

– Наоборот… Я согласился, так как это дало мне возможность жениться. Я устроил себе лесопилку, поставил двигатель и начал рубить и пилить деревья в лесу.

И он рассказал, как они с женой построили домик в лесу и мастерскую и как он в свободное время работал над двухцилиндровым мотором. Только свободного времени было мало. Он был постоянно занят рубкой деревьев.

– Должно быть, это была тяжелая работа? – спросил Лихачев.

– Ничто действительно нас интересующее не тяжело для нас. Я верил в свою работу.

Лихачев не мог скрыть удивления, глядя на его сухопарую моложавую фигуру.

– Я понимаю, – засмеялся Форд, – у вас, в России, кажется, принято рисовать капиталиста с огромным животом.

Он похлопал себя по животу тонкой сухой веснушчатой рукой.

– Вы думаете, что мне многое нужно. Я просто приказчик нашего рабочего. Я даю ему работу, забочусь о нем. Только два стимула заставляют людей работать: жажда заработной платы и боязнь ее потерять. Вы даете работу, платите высокую заработную плату. Конечно, люди ценят вас. А вообще для того, чтоб работать рядом, нет надобности любить друг друга.

3

Вскоре после этого разговора секретарь Форда сказал Лихачеву:

– Вы, кажется, просили пристроить вас и ваших людей к работе на конвейере, с тем чтобы вы лучше освоились с организацией дела. Мне передано разрешение администрации.

В тот же день Лихачев и приехавшие с ним инженеры встали к конвейеру.

В сборочном цехе у Форда все движется по прикрепленным вверху рельсам и цепям, катится под действием собственной тяжести под уклон.

Завинчивая механическим гаечным ключом гайку с правой нарезкой – одну, другую, третью, – Лихачев не научился чему-либо, чего он не знал. Зато он имел время основательно обдумать многое. Детали и узлы находились в однообразном движении, но это не мешало Лихачеву сосредоточиться на его постоянных мыслях, с которыми он пересек океан и вот оказался здесь, у фордовского конвейера. Что касается монотонности и расчленения труда, то это вовсе не казалось Лихачеву главной бедой. Любая работа на заводе однообразна. На штампах, на прессах, на молотах, даже на универсальных станках.

– Как чувствует себя, фордовский рабочий, когда он изо дня в день должен выполнять одну и ту же работу, вернее, несколько однообразных заученных движений на конвейере? – этот вопрос задавали Форду русские инженеры.

Форд отвечал так:

– Люди, творчески одаренные, напрасно питают сострадание к тем рабочим, которые выполняют однообразную работу. Большинство людей ищет такой работы, при которой нет необходимости думать.

Лихачев рассмеялся.

– Мне кажется, что вашим рабочим есть о чем подумать.

Переводчик бесстрастно перевел. Форд пожал плечами.

– Человек обычно думает, как ему заработать деньги на жизнь, а когда он уже заработал их, ему нечего думать. Можете мне поверить!

– А у вашего рабочего всегда есть деньги на жизнь?

– Конечно. Если он работает. У него есть все необходимое.

– А если не работает?

– Пусть пойдет работать!

– У нас это называют демагогией, мистер Форд. Вам легко это говорить, поскольку у вас есть деньги и они лежат в банке на ваше имя, – сказал Лихачев.

Форд переспросил секретаря и засмеялся.

– Лежат? Деньги не должны лежать. Они должны находиться в обороте. Я не могу держать деньги в банке. Я патриот Америки.

– Очень вам сочувствую, мистер Форд, – улыбаясь, сказал Лихачев. – Вы самый несчастный человек в Штатах. Как говорят французы, простой и бедный слуга своих денег.

Глава двадцать четвертая

1

«Побывал я в лабораториях Форда и «Дженерал Моторс» – это самый крупный в мире автоконцери, – писал Лихачев в Москву жене и матери. – Столько интересного и технически полезного, что сперва теряешься, не успеваешь усваивать. Сразу и не охватишь. Потом становится ясно, как важно все то, что ты видел и видишь… Правда, надоела мне уже эта Америка. Много интересного в смысле техники и истории развития страны. Но люди живут узкомещански. Человек копит доллары, покупает машину. Потом копит доллары, покупает в рассрочку дом. Выкупает он этот дом окончательно на 15– 20-й год, а через два года помирает, и спрашивается, для чего человек жил, кому какую пользу принес и что его в жизни интересовало. Одним словом, я эту жизнь не понимаю».

И еще несколько дней спустя:

«…Сегодня меня принял Форд. Был очень любезен и внимателен. Пригласил свою жену, чтоб показать ей русских директоров. Внимание и расположение Форда ставит, я считаю, Автострой в хорошее положение для работы по проектированию и учебы людей… Вот уже месяц, как. я уехал из дома, а кажется, живу здесь полгода. Незнание языка другой раз бесит тебя, но ничего не поделаешь. Вот уже четыре дня работаю у Форда».

Очевидно, он работал на конвейере Форда не более шести дней, так как в письме жене от 10 августа 1930 года он пишет: «Завтра я уезжаю по другим заводам, которые необходимо посмотреть».

Вот что Лихачев писал матери из Детройта в тот же день, 10 августа 1930 года.

«Был вчера на заводе «Шевроле» в 75 милях от Детройта. Я теперь, как видишь, по Америке передвигаюсь очень хорошо. Купил «бьюик» восьмицилиндровый, очень мощный. Это дешевле и удобнее поезда. Завтра уезжаю по другим заводам, которые необходимо посмотреть, километров 400–500 делаю шутя… Дороги здесь как стол. Махаю один на машине, как у себя в Союзе. Повезу на завод эту машину. Там разберем».

Дороги в Америке действительно полюбились Лихачеву. Нигде он не видел таких дорог. Они давно выиграли соревнование с железнодорожной сетью. И удивляли они ого даже не тем сцеплением, которое он чувствовал между покрытием и шинами колес, а тем общественным смыслом, который был вложен в эти артерии страны. Чистота была необыкновенной – ни окурков, ни бумаг. На бензозаправочной станции ты мог выбросить все бумаги в специальные ящики, вычистить, вымыть, заправить машину, получить нужные тебе указатели и расписания, пообедать, посмотреть кинофильм, купить журнал или тройчатку от головной боли.

Сколько лет понадобилось Америке для того, чтобы у нее появились такие дороги? Оказалось, пятнадцать лет…

– Ну и у нас будут через пятнадцать лет такие дороги, – говорил Лихачев.