Текст книги "Лихачев"

Автор книги: Тамара Леонтьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Глава тридцать девятая

1

Кажется, только вчера на завод приезжала Правительственная комиссия для выбора строительной площадки. Она осматривала место, на котором должны были разместиться новые цехи.

И вот уже люди справились с тяжелыми грунтами, вырыли котлован, поставили металлические конструкции и перекрытия. А потом внесли в цехи, пролет за пролетом, новое оборудование и смонтировали его да еще решили в кратчайший срок новаторскую проблему литья ковкого чугуна.

По всему заводу, во всех цехах шли в это время государственные технические экзамены. Вчерашние строители сдавали экзамен «на новый завод» и с трепетом входили в новый инструментальный цех, полный новых, еще незнакомых им механизмов. 15 тысяч человек учились уже в учебном комбинате завода.

Лихачев побаивался их деревенского усердия и простоты обращения с точными механизмами, памятуя ошибки Сталинградского тракторного.

Вскоре в инструментальном возникло соревнование между двумя комсомольцами – Гаврилой Тимошенко и Николаем Коляскиным, за которым следил весь завод.

Еще во время первой реконструкции Лихачев вывез из Америки станки для нарезки болтов. Болты нарезались на станках так называемыми плашками «Акме». Плашки эти с кривым зубом ставились по четыре штуки в патрон. Теперь запас плашек, привезенный вместе со станками, был израсходован, и станки бездействовали.

Нужно было или выписывать плашки, или сделать их самим.

В конце концов плашки были сделаны, но со шлифовкой их что-то не ладилось. И тогда решили поручить шлифовку плашек самому способному из молодых – Тимошенко.

В первый же день Тимошенко отшлифовал несколько плашек.

Назавтра в коридоре на новенькой доске Почета появилась «молния», выпущенная заводской многотиражкой «ДИП» – «Желаем успеха стахановцу Тимошенко». Когда Тимошенко проходил по коридору, он старался не смотреть в сторону этой доски. По его словам, «было неловко».

Тимошенко подумал, что, если б токари и фрезеровщики согласились делать на плашках меньший припуск для шлифовки, он шлифовал бы значительно скорей. Его предложение не встретило возражений. Не прошло педели, как резьбу на плашках стали нарезать новой фрезой, уменьшили припуск, и Тимошенко отшлифовал 40 плашек за смену.

На доске Почета появился портрет Тимошенко. Имя его было названо Лихачевым на партийно-технической конференции.

Но в то же время шлифовщик отделения штампов Николай Коляскин обогнал Тимошенко. С уменьшением припуска он дал 500 процентов нормы.

Тогда Лихачев пришел в инструментальный цех и вызвал Костю Малкова, бригадира.

– Ну где твой герой Тимошенко? Хочу познакомиться.

Костя Малков, в дальнейшем начальник инструментального цеха завода, а если забежать вперед, то директор завода шлифовальных станков, серьезный, сосредоточенный, нравившийся Лихачеву своей правдивостью, прямотой, улыбнулся.

– Пока это еще не герой. Обогнал его Коляскин. Но подает надежды, Иван Алексеевич. На его станке брака не бывает.

2

…Только что кончилась смена. Тимошенко сидел перед Лихачевым на краешке кресла, таращил испуганные глаза, незаметно одергивая грубошерстный кургузый пиджачок.

– Что же ты теперь собираешься делать? – спросил его Лихачев. – Обогнал тебя Коляскин. Смотри, заставит он тебя чай без сахара пить.

Тимошенко усмехнулся в кулак, начал подбирать слова:

– Этот самый Коляскин хитрый… Он новое приспособление придумал, Иван Алексеевич. Ему шлифовальные камень менять не приходится.

– Какое же?

– Не знаю. Я несколько раз мимо проходил, а рассмотреть не мог.

– Почему же не спросил?

– Да неудобно как-то… Мы с ним соревнуемся.

– Неудобно только штаны через голову надевать, а так все удобно.

И в глазах Лихачева засветилась веселость.

– Ты спроси его, чудак!

– Так он и скажет. Да я и сам знаю.

– Что знаешь?

– Камень сильно срабатывается. Обороты надо уменьшить. Большой шкив поставить.

– Зачем?

– Если камень будет меньше срабатываться, можно на одной заправке много сэкономить.

– А ты учишься где-нибудь? – спросил Лихачев.

– Где мне учиться еще. Только что отучился, – осмелел Тимошенко.

– Не будешь учиться, тебя и другие обгонят.

– Ничего не обгонят. Значит, можно другой шкив поставить, Иван Алексеевич. Как вы думаете? Я очень хотел бы попробовать.

– Чего не знаю, того не знаю. Кустарщина, по-моему. Спроси у инженеров.

3

Этот разговор с директором, хотя и не было в нем ничего особенного, окрылил Тимошенко.

Молодой инженер, механик цеха, робевший перед замечательным шлифовальным станком, никак не соглашался переменить шкив, но под нажимом комсомольского комитета и отдела главного технолога сдался.

Шкив переставили. Сэкономив время на заправке, Тимошенко дал 600 процентов нормы.

Некоторое время его соревнование с Коляскиным продолжалось без особых перемен. Затем Тимошенко решил, что не все еще сделано, чтобы увеличить выработку. Хорошо было бы взять круг большего диаметра и установить его в специальной планшайбе – он не будет так срабатываться и при большем числе оборотов.

Тимошенко отправился в абразивный цех и разыскал там камень подходящего размера.

Но на этот раз механик категорически воспротивился. Не помогло и вмешательство Кости Малкова, члена бюро комсомольской организации.

– Что такое станок? – объяснял механик комсомольцам. – Это сложнейший механизм. Для того чтобы все его части работали согласованно, нужно знать теоретическую и прикладную механику, сопротивление материалов. Вы ничего этого не знаете, а хотите части менять.

– Не вижу в этом ничего плохого, – сказал Костя Малков.

– Вы не видите, а я вижу. Вот станок сломают, тогда увидите.

Пока велись все эти разговоры, появилась новая «молния»: Николай Коляскин достиг 1000 процентов нормы. В цехе подняли на смех нормировщиков.

Коляскин установил планшайбу, в которую вставлялось семь камней разных радиусов и под разными углами. На заправку сработавшегося камня уходила всего одна минута.

Комсомольцы собрали производственное совещание.

– Коляскин может делать все, что угодно, – говорил механик. – Но за группу шлифовальных станков моего отделения отвечаю я. Не позволю – и все. К Ивану Алексеевичу пойду. Честное слово.

После производственного совещания, на котором так и не было достигнуто соглашение, Тимошенко предложил облегчить планшайбу, вырезав в ней «окна»…

Комсомольцы решили сделать это на свой страх и риск и в случае успеха пригласить механика.

Когда новую планшайбу поставили на станок и все пошло сразу хорошо, механик смутился.

– Ладно уж, – сдался он. – Но в следующий раз ни за что на свете… Станок – это сложнейший механизм, не мясорубка какая-нибудь. А вы варвары, неучи и невежды.

Тимошенко догнал Коляскина, но вскоре Коляскин решительно вырвался вперед. Он знал математику и механику, учился в заводском вечернем техникуме, а Тимошенко кончил только четыре класса. Именно этому обстоятельству приписывали победу Коляскина.

Несколько дней спустя к Тимошенко пришел в цех Лихачев. Они прошли вместе в механосборочный, куда, собственно, Лихачев и направлялся, и, пока шли, разговаривали о культуре труда, о прогрессе, о том, почему нельзя было так запросто вырезать «окна» в планшайбе станка, и о науке сопротивления материалов.

Лихачев говорил, что современная сложная техника требует не только практического опыта работы, но и теоретических познании.

На несколько минут они остановились, глядя, как медленно, неприметно, едва вращая ролики, ползет конвейер.

* * *

Наш конвейер, наше поточное производство… Это прежде всего целый мир связей, где один человек не может существовать без другого, один нужен другому и где все находится в постоянном поступательном движении и все понимают – останавливаться нельзя. Страна не может ждать автомобилей, конвейер не может ждать деталей. Нельзя останавливаться ни на минуту.

Слова «не останавливаться» начали приобретать силу своего рода закона на заводе. Нельзя останавливаться на достигнутом, нужно учиться и совершенствоваться во всем, что ты делаешь.

Глава сороковая

1

Московский автозавод приступил вплотную к своей второй реконструкции в особо счастливые для страны дни.

Побед было много. Выпустили многомоторные самолеты, построили доменные печи, рентгеновские аппараты, автоматические ткацкие станки, линотипы, освоили искусственный шелк и каучук, пробудили стахановское движение, завоевали высоты стратосферы и суровую Арктику. Построили Московский метрополитен п Днепрогэс.

Строил Днепрогэс Александр Васильевич Винтер, которого многие строители знали по Шатуре, одной из первых электростанций на торфяных залежах Подмосковья.

Лихачев сам был дважды на Днепрострое. Теперь он рассказывал строителям, как Винтер начинал это знаменитое днепровское строительство.

Когда на Днепр прибыл отряд шатурян, опытных, «обстрелянных» энергетиков, мечтающих немедленно приступить к монтажу невиданных турбин, Винтер велел им для начала взяться за лопаты, строить шоссе, прокладывать водопровод и канализацию. Так он поступил и с волховцами. Он потребовал, чтобы эти ученики знаменитого инженера Графтио прежде всего провели в поселок электроэнергию и организовали сжигание мусора.

Винтера вызывали в Москву, осаждали недоуменными вопросами, говорили: «Сначала надо плотину построить, а потом сажать цветочки. Это мы потом выберем краски для домов крыш и заборов, а уж мебель-то и тем паче заказывать рано».

Винтер даже не отвечал на это и спокойно строил бани, прачечные, хлебозавод, коттеджи и занимался организацией совхоза. На столе у него лежали эскизы молочной фермы и птичника.

Он не отступал от занятых позиций и заявлял категорически, что люди на Днепрострое не будут жить в бараках. Он обещал, что на Днепрострое они будут жить в коттеджах с горячей и холодной водой, и все это свершилось.

– Вот так нужно строить, – говорил Лихачев и тоже не отступал от запятых позиций. Одновременно с цехами строили жилые дома в Коломенском, в Кожухове, на участке между велозаводом и хлебозаводом. Создавали новые столовые непосредственно в цехах: диетическая и усиленного питания, работающие во всех сменах. Были построены свинарники, подсобные хозяйства, парники, овощехранилища.

В разгар строительных работ Лихачев позвал к себе озеленителей и, указывая на генеральный план реконструкции, который висел под стеклом у него в кабинете, спросил:

– А где же аллеи?

– У нас есть молодые саженцы, – сказали ему. Заводская улица была обсажена липами, которые пока еще не давали тени.

Под ярким солнцем на асфальте трепетали круглые, как монеты, пятнышки. Трудно было поверить, что когда-нибудь здесь протянется липовая аллея и тень ее ляжет широко и неподвижно от одного тротуара до другого.

– Надо сажать большие деревья, – потребовал Лихачев. – В Москве сейчас по кольцу «Б» создают автостраду. Буду просить Моссовет, чтобы деревья с этого бульвара отдали нам. Мы сами их выкорчуем и тут посадим, организуем уход, посеем траву.

Вскоре и в самом деле грузовики с раскидистыми липами въезжали в ворота завода. Их высадили вдоль главной магистрали.

Это и было началом той знаменитой лихачевской борьбы «за культурный стиль», которая стала затем заводской традицией. Она шла значительно дальше, чем борьба за чистоту.

Культура производства, по мнению Лихачева, порождала и культуру отношений между людьми.

– Чисто выбритый человек, – говорил он, – обязательно наденет чистый воротничок. А если у него чистый воротничок, он неизбежно почистит ботинки. Ну а если такой начищенный товарищ явится в цех, он не сможет не заметить грязи, стружки, которая валяется у нас постоянно где попало, да и ругаться не будет… Мы делаем легковую машину высокого класса. Это требует культуры во всем.

Он забегал вперед. Легковая машина ЗИС-101 только рождалась в муках.

Он открыл бесплатную парикмахерскую и посылал начальников цехов в командировки и экскурсии по советским заводам, которые славились чистотой и порядком.

– Эх, – говорил он, – я знаю, что у Александра Васильевича Винтера на Днепрогэсе специальной машиной пол моют. Неужели наши технические композиторы но могут придумать такой машины? Видеть я не могу этой швабры с опилками.

Машина придумывалась и делалась на том маленьком вспомогательном заводе, который прозвали когда-то, шутя и любя, Путиловским «гигантом».

На партийно-технической конференции ставились доклады о борьбе за качество, за культуру производства. На заводе появились «отряды борьбы за культуру». На партийном активе «взяли в работу» начальника термического цеха.

– У него не термическая, а конюшня. У нас в Васькине на подсобном конюшня чище, – жаловались комсомольцы.

– Чумичка ты, и больше ничего! – кричал Лихачев. И на транспортников посыпались обвинения.

– Почему паровоз грязный? Ты начальник. Неужели ты сам один раз в месяц умываешься?

Тарасов, приехав на завод, однажды остановил Лихачева.

– Иван Алексеевич, зачем же так. Человеку обидно. Как-то не по-дружески получается.

– А мы не артель друзей. – Мы Коммунистическая партия, – сердился Лихачев.

– Конечно, мы не артель, но помнишь, как Серго говорил, если бы не было у нас дружеского отношения, любви друг к другу, мы не сумели бы и в Октябре победить, не только теперь, когда сплошняком идет деревня.

– Ну и делай реверансы, бог с тобой, – сказал Лихачев. – А я не буду. Грязь развели, а я молчать должен?

2

Первые два легковых автомобиля ЗИС-101 были собраны в конце апреля 1936 года. Руководители цеха Евсеев и Осипов, сборщики Удалов и Бахтин двое суток не уходили из цеха и проверяли каждую деталь. Наконец настал день, когда новенькие машины, сияющие лаком – одна черная, другая вишневая, – поехали в Кремль. Они проехали по древней кремлевской земле, вспугнув настороженную тишину, и остановились под окнами квартиры Серго Орджоникидзе. Лихачев и Евсеев отправились наверх с докладом. Николай Тимофеевич Осипов остался внизу и, заслоняясь от ветра, стал закуривать.

– Это что же, товарищ Осипов, наши новые машины? – услышал он минуту спустя чей-то очень знакомый голос.

Он поднял голову. Перед ним стоял Серго. Осипов растерялся и, как школьник, смял и бросил в сторону папиросу, сказал запинаясь:

– Здравствуйте, Григорий Константинович!

– Здравствуйте, Николай Тимофеевич, – отозвался Серго. – Значит, это и есть ваши легковые машины?

– Да, товарищ Серго, – сказал Осипов. – Это машины марки ЗИС с восьмицилиндровым мотором в сто двадцать лошадиных сил, оригинальной конструкции…

– А скажите, пожалуйста, где же все товарищи? – перебил Серго ход этого доклада. – Где Лихачев?

– Они пошли наверх, к вам на квартиру, товарищ Серго.

Но Лихачев уже поспешно шел навстречу.

– А мы думали, что вы дома. Пошли прямо к вам.

– Некогда дома-то сидеть, – сказал Серго. – А куда эти машины пойдут? – перебил он сам себя. – На экспорт, наверное. Подумать только… Какие краски! Значит, если захочешь, найдешь и краски. Почему же наши автобусы, которые по Москве бегают, у тебя из голубых через неделю пегими становятся?

– А пусковой период, товарищ Серго? – нашелся Лихачев. – Потом на экспорт наши машины не идут! Пока не идут! – поправился он.

Серго рассмеялся и согласился. Нельзя было не согласиться.

* * *

Московский автомобильный завод выпустил легковые автомобили первого класса точности.

Это было событием.

Завод только что создал конвейер № 2 для сборки легковых автомобилей.

Это также было событием. Но это не помешало Серго уже тогда говорить о качестве продукции не только Лихачеву под окнами своей квартиры в Кремле, но и на Совете при Наркомате тяжелой промышленности.

– Продукция автозавода хороша, – говорил он, – товарищ Лихачев дает хорошие машины, это, бесспорно, хорошо, но внешняя отделка должна быть и для нас такая, какую товарищ Лихачев делает для экспортных машин. Мы приветствуем товарища Лихачева, когда он отправляет прекрасно отделанные грузовики и автобусы дружественной нам Турции, но просим и нас не забывать… Давай, товарищ Лихачев, заключим договор, что машины, выпускаемые тобой на наш рынок, будут такими же хорошими, как и те, которые ты отправляешь на экспорт.

– Даю слово, товарищ Серго, – сказал с жаром Лихачев,

Глава сорок первая

1

Трудно сказать, как и почему в это удивительное время – конец тридцатых годов – судьба каждого из тысяч могла измениться решительно в несколько минут.

Зимой 1936 года Серго Орджоникидзе настоял, чтоб на заводе было торжественно отмечено десятилетие работы Лихачева директором завода. Лихачеву было всего 40 лет.

Речь, которую Серго произнес тогда, много раз потом вспоминали.

Вот что он сказал:

– Я как-то недавно говорил, что мы избаловались и ничему не удивляемся. Если товарищ Лихачев – директор огромного завода, которому во всей Европе нет равного, то это говорит о том, что произошло в нашей стране… В нашей стране мы сильны и богаты тем, что Лихачевых имеем не одного, а десятки и сотни.

Эту речь Орджоникидзе Лихачев особенно запомнил потому, что через три месяца, 18 февраля 1937 года, Серго Орджоникидзе не стало.

Смерть Серго потрясла советских людей. Ему, «отважному бойцу старой ленинской гвардии», как писали о нем в мемуарах и некрологах, было тогда тоже всего 50 лет.

Серго любили все. Он был добрый, простой, вдохновенный человек. В его искренность верили. Он никогда не говорил о себе и вообще не любил говорить «я». Он всегда говорил «мы», что и соответствовало духу времени. Работа никогда не была для него просто службой, а была высоким служением делу партии.

В последней своей беседе с работниками наркомата Серго говорил:

«Я считаю, что наша основная задача сегодня – суметь поднять людей на завоевание высот новой техники. Для этого надо смело выдвигать новые, молодые, неокрепшие кадры. К сожалению, главки знают лишь незначительную часть тех замечательных, способных, прекрасных людей, которые выросли за последние годы».

Именно с этими словами любви и доверия, адресованными людям, которых он вырастил, воодушевил, наставил так же, как и Лихачева, Серго Орджоникидзе в половине первого ночи 18 февраля 1937 года закрыл за собой дверь своего кабинета.

Через несколько часов его уже не было в живых.

2

После смерти Серго Наркомат тяжелой промышленности был реорганизован и разделен на несколько наркоматов.

В феврале 1939 года Лихачев был поставлен во главе одного из них. Он стал наркомом среднего машиностроения.

Лихачев воспринял это повышение как доверие партии к его деятельности. Но со стесненным сердцем уходил он с завода.

Наркомату среднего машиностроения подчинялись заводы по изготовлению автомобилей, тракторов, сельскохозяйственных машин, железнодорожных вагонов, автоприцепов, подъемников, электрооборудования и запасных частей для автомобилей.

Руководить столь различными отраслями Лихачеву еще не приходилось, но он перенес сразу же опыт перехода на массово-поточное производство в область строительства железнодорожных вагонов. Он часто бывал на нижнетагильском заводе, где выпускались вагоны, решил проблему изготовления цельнометаллических вагонов.

Не раз с теплым чувством благодарности вспоминал он в то время свою «железную гвардию», вместе с которой «дрался» за организацию поточного производства, за проведение двух реконструкций, за «безостановочный переход».

Таким образом, старый опыт позволил ему с честью выполнить и новое поручение правительства.

XVIII съезд, приняв третий пятилетний план, требовал организации, оперативности и конкретного руководства, в частности, поднятия дела социалистического соревнования.

Люди в ранге наркома работали тогда с утра и до поздней ночи в ожидании звонка, вызова. Уходя домой даже в четыре часа утра, Лихачев обязательно приезжал в наркомат не позже десяти, и не было случая, чтобы он проявил равнодушие к чьей-то просьбе, особенно если речь шла о заводе.

Оторвать от сердца Московский автомобильный завод – ЗИС – Лихачев никогда не мог.

Глава сорок вторая

1

7 ноября 1939 года исполнилось 15 лет с тех пор, как на заводе АМО были изготовлены десять грузовиков-полуторок, которые пробежали в праздничные октябрьские дни 1924 года по Красной площади.

Юбилей отмечали в Колонном зале Дома Союзов 17 ноября 1939 года. В этот день Иван Алексеевич поехал на завод, прошел к главному конвейеру и постоял там, чтобы снова увидеть, как рама автомобиля опускается на рельсы конвейера, как плывут высоко над головой, точно догоняя друг друга, колеса, как покачиваются в блестящей сетке, точно в колыбели, серебряные моторы, как зеленый кузов плавно опускается на цепях вниз, и вот уже готовый автомобиль съезжает с конвейерной ленты к воротам цеха.

Здесь, на заводе, в этот юбилейный день Лихачева не могли не заметить. К нему подходили старые рабочие и говорили: «Вот уж праздник так праздник. И Иван Алексеевич приехал. Настоящий праздник!» Лихачев провел несколько часов на заводе, разговаривая то с тем, то с этим, спрашивая о здоровье, о квартире, о детях.

Он никогда не забывал, ни имен, ни фамилий, потому что умел думать о других.