Текст книги "С тобой товарищи"

Автор книги: Тамара Воронцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава V. Черные тени

К старой заброшенной часовенке на пустыре за городом они пошли впятером. Иринка, Катька, Сережа, Хасан и Шурик-Би-Би-Си.

То, что Шурик рассказал о часовенке, было интересным, – хотя ему никто не верил. Обидчиво подергивая плечом, надув губы. Шурик торопливо говорил:

– Что я вру, что ли? Вот провалиться мне на этом месте, сам все видел… Вчера мамка послала меня Маруську искать. Все обшарил, даже к часовне на пустырь сходил. – Вытерев нос рукавом рубашки, Шурик добавил: – А она в огороде под малиной сидела… Сколько я страхов зря набрался.

Часовенка эта когда-то принадлежала монастырю. Время разрушило толстые монастырские стены, в узких и тесных, похожих на каменные мешки кельях разгуливал ветер, зимой насыпало сюда снегу до подоконников, летом в темных углах скреблись о старые замшелые камни летучие мыши. Вокруг монастыри голо, безлюдно. Только возле самой часовенки росла сосна со сбитой грозой верхушкой. Скрученные ее ветви напоминали высохшие руки злого немощного старика.

Недоброй славой пользовалось в городе это место. Говорили, что еще в давние времена убили здесь золотопромышленника. Ехал чернобородый мужик откуда-то с севера, вез в тугом кожаном мешочке золотой песок. Заночевал в монастыре: снятое место обеспечивало ему безопасность. Широко распахнулись перед богатеем монастырские ворота, да и не открылись больше. Труп его с ловко перерезанным горлом через недельку нашли в низовьях рыбаки. Приехавший из города следователь с мутными, как у сонной рыбы, глазами многозначительно изрек:

– Ловкая рука, но не сильная, женская…

С гибели того чернобородого в монастыре так и повелось: то кто-то повесится, то отравится, то прыгнет с берега в холодную неласковую реку, а потом тело его исковерканное, обезображенное найдут в низовьях рыбаки.

После революции монастырь, конечно, прекратил свое существование, а зло, что родилось когда-то в этих стенах, казалось продолжало жить. Ребятишки как-то играли здесь о войну. Тесные полуразвалившиеся келейки с таинственными переходами посчитали за никогда не виданные одесские катакомбы. Было интересным и немного страшным это молчаливо-мрачное место. Пообвыкнув, стали уже смелей забираться в самые дальние уголки, как вдруг в прогнившее подземелье провалился Шурик-Би-Би-Си. Сломал ногу, сильно зашиб ключицу. От боли заорал что есть мочи. Гулким эхом ответили ему толстые развалины, забили крыльями, издавая странный шелестящий шум, летучие мыши. Ребята бросились врассыпную. Остался только Хасан. Просвечивая дорогу фонариком, выволок Шурика наверх, дотащил на спине до больницы. Но после этого к монастырю больше не ходил.

– Ты боишься, что ли? – спросила как-то Хасана рыжая Катька.

– Не боюсь, – ответил Хасан, – но неприятно… И потом, там все на соплях держится. Оборвется что-нибудь, стукнет по голове… Мне, например, совсем неинтересно так погибать.

А Шурик-Би-Би-Си и близко к монастырю не подходил.

– Там страшно, – твердил он. А что страшно, не мог объяснить.

Таинственные подземелья, и которые можно невзначай провалиться, непонятные страхи Шурика-Би-Би-Си и, что важнее всего, резонная осторожность Хасана сделали свое дело: ребята в монастырь больше не лазили – кому же охота сломать там шею! Но однажды их опять потянуло на старые развалины. Потянула та недобрая молва, которая всю жизнь сопровождала это странное и страшное строение на заброшенном пустыре за городом.

В городе обворовали ларек, что стоил на базаре, потом у тетки Матрены, бойкой и суматошной, утащили со двора только что постиранное и вывешенное белье.

– Ну и ироды, ну и наглецы! – кричала тетка Матрена. – Из-под самого носу утащили, я только в сени зашла… Это что за ворье сатанинское! И все эта милиция. Цацкается с этим жульем. Поди, и самое-то скоро украдут.

Милиция, конечно, с жульем не цацкалась. Но откуда ж было знать тетке Матрене, что давно велось наблюдение за одной компанией? Есть у этой компании главарь, опытный, хитрый, не раз уже ускользавший от милиции. Не хотела она, чтоб ускользнул и сейчас. Выжидала терпеливо и взяла. И самого главаря, и всех его пропахших водкой и папиросами дружков. Обосноваться в монастыре компания, видать, думала надолго: нашли здесь и селедку астраханскую жирную, ящик с водкой, даже старый керогаз – на случай, если подвернется жаркое. Прогуливать легкие денежки в монастыре считали, по всему видно, самым удобным: место своей дурной славой застраховано от глаз любопытных. Хороша была бы штаб-квартира, да лопнула. Всю эту компанию вместе с полкой, селедкой и ржавым керогазом увезли в милицию. А старые стены, чтобы не втиснулась и них опять какая-нибудь пакость, решено было разобрать. Но прошел одни год, другой, а развалины монастыря так и лежали беспорядочной грудой на пустыре.

Строился как-то рабочий с лесозавода. Двухпудовые камни с монастырской стены взял себе на фундамент. По его примеру попользовался дармовым материалом и Ивашкин, года три назад приехавший в город, мужичок маленький, щуплый, верткий, похожим своими быстрыми движениями на юркую ящерку. Через некоторое время вырос недалеко от монастыря его небольшой трехоконный домик и немного оживил это неприветливое место.

Никаких слухов о монастыре больше не ходило, никаких темных дел за ним не числилось. Тупоносыми мордами вырисовывались его развалины на светлом небе. В долгие зимние ночи между беспорядочными нагромождениями посвистывал ветер, возились летучие мыши. Сыпала на монастырский двор колючие ссохшие иголки старая сосна, пустыни глазницами безнадежно-грустно взирала на свое былое благополучие чудом сохранившаяся часовенка. Никого это место больше не интересовало. А старики даже говорили:

– Снесли бы поскорей. Глядеть муторно. Как мимо идешь, такая тоска нападает. Истинно проклятые эти камни.

И вот, пожалуйста, опять новости. Шурик-Би-Би-Си сам видел возле монастыря какие-то черные тени.

Хасан спросил его:

– Не врешь? – и посмотрел на Шурика внимательно. У того – страх в глазах.

– Не вру, Хасан. Может, опять какие-нибудь жулики? Так шли осторожно. И все в черном, вроде бы маскировка. Я все смотрел, а они все идут и идут. И все за развалинами пропадают.

У Шурика от страха и любопытства глаза круглые. Лицо бледное. На лбу челка взмокла.

Хасан улыбнулся.

– Ну и трус ты…

– И не трус вовсе, – Шурик сердито перевел дыхание. – Ты бы…

– Ладно, не трус, – перебил Хасан. – Место покажешь?

Шурик молча кивнул. Возле пустыря подошел поближе к Хасану, прижался к нему вздрагивающим плечом. Тот спросил:

– Здесь проходили?

– Здесь.

– Ну, а мы сядем вон там. Девочки, давайте руки.

– А может, не надо. Хасан, – шепотом проговорила Иринка.

– Как это не надо? – с трудом заставляя себя говорить, тихо вмешалась громкоголосая Катька. – Может быть, бандиты какие или еще хуже. – Вспомнив о шпионе Пеньковском, добавила: – Там Москва, и то вот… А у нас кругом тайга – такое можно натворить!

– Уж и такое, – чтобы немного охладить слишком восторженную Катьку, отозвался Хасан. – Тебе везде шпионы мерещутся. Была бы мужчиной, стала бы, наверно, пограничником.

Катька самолюбиво вздернула нос, отвернувшись от Хасана, сказала с явной издевкой:

– Лучше быть такой девчонкой, как я, чем таким парнем, как… – не договорив, Катька хохотнула, подтолкнув Иринку, показала глазами на Шурика. Тот, приподняв плечи, совсем прижался к Хасану. Хасан вдруг сердито тряхнул его:

– Если боишься, иди домой.

– Может, и страшного ничего нет и Шурику все показалось, – сказал молчавший все время Сережа. Иринка взглянула на него: он спокойно жевал что-то.

– Ты что ешь?

– Сурепку. Хочешь? Вкусная…

Иринка взяла, откусила. Подумала, что страшного действительно ничего не будет. Такой тихий спокойный город, ни шума, ни гама, собаки сонные валяются по улицам. Забавные собаки. Когда машина идет, откроют один глаз, лениво так поднимутся, точно одолжение водителю делают. Вот бы их в Москву. С ума бы, наверно, посходили. Иринка засмеялась от смешной своей мысли. Как вдруг чья-то рука крепко сжала ее локоть. Иринка повернула голову и увидела в просвете меж двух стенок бывшего монастыря мелькнувшую тень, одну, другую. Кто-то прошел совсем близко от ребят. Скрипнули под каблуком мелкие камешки.

– Господи, господи… – послышалось справа. Иринка увидела темную юбку, которая чуть не коснулась ее лица. За спиной мелко-мелко дрожал Шурик-Би-Би-Си. Широко открыв глаза, Иринка следила за женщиной. Она прошла мимо, темная, как и те две тени, и скрылась в том же просвете меж двух стен. И стало опять тихо. Но в эту тишину Иринка больше не верила.

Глава VI. Дон-Кихот Ламанчский

Под утро Иринке приснился сои. На бабушкином крыльце лежал снег такой пушистый, мягкий, похожий на шкурку лохматого белого зверька. Иринка спустилась со ступенек и пошла по дороге. А снег все падал, падал, легким прохладным дуновением ветерка касался Иринкиного разгоряченного липа, устилал дорогу хрустящей праздничной скатертью. А Иринка все шла и шла и не заметила, как очутилась в незнакомом месте. Оглянулась и замерла в восхищения. Громадное поле до самого горизонта сверкало, искрилось, слепило глаза первозданным снегом. Неожиданной радостью на этом белом искрящемся поле шелестели тонкой пахучей листвой тающие в прозрачном воздухе тонкоствольные светлые березки. Мостом перекинулась через березки, через неохватный снег многоцветная радуга…

Всплеснула от восторга Иринка руками и… проснулась. А ощущение радостной восторженности не проходило. Все виделись ей зеленые березки на белом снегу… Иринка тихонько засмеялась, напружинившись, легко села на постели.

В комнате ржаво скрипели старые ходики.

– Тик-так, тик-трак… – услышала Иринка, будто под колесики попадало что-то постороннее. Иринка ясно представила, как на ходиках зыркают туда-сюда круглые косоватые глаза. Обычно эти глаза смешили Иринку, и она была уверена, что бабушка держит старые часы именно из-за этих забавных глаз. Но сейчас и темной комнате эти глаза не казались забавными.

На улице светила луна. Лучик ее, желтоватый и зыбкий, ядовито просачивался сквозь узкую щель в ставне.

Тик-трак…

Косоватые глаза, казалось, сверлили Иринкин затылок. Сердце торопливо стукнуло раз, другой. Иринке знаком и понятен был этот торопливый стук. Страх… Именно страх заставлял ее сердце биться так, когда она оставалась одна в пустой квартире, заставлял с головой закутываться в одеяло, сдерживать дыхание, прислушиваться к звукам. Маленькая, она объясняла это просто: волки.

В темноте они преследовали ее всюду: забирались под кровать, даже под подушку. Спастись от них можно было, плотно подоткнув под себя одеяло.

Когда подросла, волки исчезли. Но страхи не исчезали.

Как-то в порыве откровенности она рассказала об этом своему московскому приятелю Кольке Жданову. Тот, не долго думая, назвал это трусостью. У Иринки даже дыхание остановилось. Что угодно, но только не трусость. Она готовилась в космонавты: по утрам обливалась холодной водой, изнуряла себя гимнастикой, в мечтах своих, не колеблясь, вступала в рукопашный бой с чудовищами далеких планет. И вдруг… трусость! Из-за этого Колька из приятеля едва не превратился и неприятеля. Но, поразмыслив, Иринка подумала, что Колька не так уж не прав. Борьбу со страхами в пустой квартире она повела не очень остроумно, зато успешно. Она просто заставляла орать во все горло приемник. От гудящих джазов, от воя саксофонов не то что страхи, мысли разбегались.

Но от спасительного гвалта приемника вскоре пришлось отказаться: сердились соседи и по-настоящему рассердилась мама, когда, уснув, Иринка забыла выключить приемник. Включенный на какую-то заграничную радиостанцию, он орал часов до 3–4 утра, пока не пришли родители.

А потом переезд из старого дома на Таганке в шумный и людный район доделал свое дело. Там, на Таганке, их том стоял позади дворов и двориков; Тихо в нем было, как в глубоком колодце. А здесь до поздней ночи за окнами говор и смех людей, шум машин и фосфорическим свет реклам, заливающий комнату плывущим маревом. Иринке казалось, что это не свет реклам, а свет заезд. Под него очень красиво и хорошо мечталось. Иринка опять летала на планеты, ступала на серебристую пыльцу Луны, ходила под экзотическими, неестественно раскрашенными то фиолетовым, то лиловым деревьями и кустарниками Венеры, видела планету, над которой сияют два невиданно красивых солнца: голубое и желтое.

Страхи исчезли и вот родились опять. Неужели Иринку всерьез пугают эти косоватые тик-трак глаза? А может, этот лучик? Он, как живой, двигается, уже дотянулся до ножки стула.

Зажмурившись, Иринка решительно встала, на ощупь дошла до шкафа, нашарила выключатель. В комнате ярко вспыхнул свет.

Проснулась бабушка.

– Ты что, Ирочка!

– Я попить, – ответила Иринка, отворачиваясь и краснея, и пошла и кухню.

«Свинья, – жестоко обозвала она себя. – Эгоистка и свинья. Бабушке так нездоровилось, уснуть не могла… Ах, какая же все-таки свинья», – думала она, глотая холодную воду. Заныли зубы, но она все пила, точно наказывала себя за свои вернувшиеся страхи и за то, что разбудила бабушку. Потом тихонько легла в постель.

Чтобы отвлечься от беспокойства, вызванного неясным страхом, начала думать о приснившемся, но радостное ощущение от зеленых березок на белом снегу не возвращалось. Вздохнув, Иринка перевернулась на спину, подложив руки под голову, стала упорно смотреть на лучик, протиснувшийся сквозь ставню.

Невольно вспомнился вчерашний вечер, полуразвалившаяся стена монастыря, за спиной дрожание Шурикова плеча и мелькнувшие среди развалин тени.

Они еще после этого долго сидели. Было тихо, тепло. Попискивая, пролетали над ними летучие мыши. Потом выплыла из-за монастыря, из-за дальних домов луна, громадная, яркая, и стало светло, как днем Иринка видела, как хмурит Хасан темные брови. Вдруг он сказал:

– Пошли, – и резко поднялся.

Иринка настаивала остаться.

– Зачем тогда было приходить? Посидели и… пошли ни с чем, – произнесла она и бросила на Хасана недовольный взгляд.

Он не среагировал ни на голос, ни на взгляд. Ответил спокойно:

– Хочешь, сиди. А мне нужно подумать.

Катька зашептала громко, наклоняясь к Иринке:

– Ты, пожалуйста, ему не мешай. Он подумает. – И тут же от Иринки отскочила к Хасану.

– А что, Хасан, это кто? Бандиты? – И тут же фыркнула в кулачок. – Бабка эта в темном бандитка! Ну, уж… – и окончательно раскатилась звонким смехом. Странно гулко повторили ее смех монастырские развалины.

Хасан улыбнулся, глядя на нее. Сердиться на Катьку он не мог и отвечать ей коротко, как другим, он тоже не мог. Как бы извиняясь перед ней, что заставил просидеть весь вечер среди этих обломков, оторвал от любимых пряток. Хасан негромко отозвался:

– Конечно, это не воры и не бандиты. Просто старухи. Ом наморщил лоб. Может, у них в часовне церковь? – Растерянно посмотрел на Катьку и добавил: – А вообще, все может быть. Завтра мы придем сюда днем и посмотрим.

Когда уже подходили к Иринкиному дому, Сережа сказал:

– Дедушка рассказывал, у нас какие-то сек… – Сережа запнулся, но тут же уверенно договорил: – какие-то сектанты появились.

Хасан вопросительно повернул к нему свое горбоносое лицо, Иринка поправляла развязавшийся в волосах бант и тоже молчала, ожидая; Катька уговаривала Шурика-Би-Би-Си сбегать куда-то, позвать мальчишек и девчонок играть в прятки.

– Вечер какой, ты посмотри, – убеждала она. – Только и попрятаться.

– А луна? – буркнул Шурик.

– А тени? – не сдавалась Катька. – В них как засядешь – фигу найдешь!

– Эти сектанты, дедушка говорил, человека распнули, – вспоминая, продолжал Сережа.

– Как распнули? – Иринка так и не завязала бант.

– Ну, как-как… Взяли и прибили к кресту гвоздями.

– Живого?! – У Иринки сами собой опустились руки. Повернулась к Сереже и осталась с открытым ртом Катька.

– Конечно, живого. Это у них вера такая: приносить себя в жертву богу.

– Го-осподи, – протянула Катька. – Вот дураки-то!

…Они долго говорили о сектантах. Какие они, где живут, чем занимаются? Шурик-Би-Би-Си утверждал, что читал о них и слышал, будто бы они жгут себя живьем на кострах. Катька забыла о прятках, блестела зелеными глазами и все время ойкала.

Сказанное Сережей было так страшно, что даже Шурины костры из людей не казались выдумкой.

…Иринка так и не уснула до утра, все думала и думала. Утром встала вялая, невыспавшаяся. Ела нехотя, со злом смотрела на раскосые глаза ходиков.

– Тик-трак, – скрипели часы.

Уходя на улицу, не без умысла сильно дернула за тяжелую гирю, но часы, пережившие века, стойко вынесли дерзкую девчоночью выходку.

– Тик-трак! – победно щелкнули они вслед Иринке.

…В часовне ничего интересного не оказалось. Какие-то полуистлевшие бумажки, тяжелый запах, которым не выветривался даже через разбитые окна, пыль, по углам паучьи сети.

Катька наступила на что-то. Пригляделась. Оказалось – дохлая кошка. Сразу побледнев так, что даже стал белым всегда розовый носик, Катька отступила на шаг и заорала: она до ужаса боялась всего дохлого. Хасан потащил ее за руки из часовенки.

– Пошли купаться, – отряхивая брюки и поглядывая на ревущую Катьку, предложил он.

Шурик-Би-Би-Си вылез из часовенки позже всех. Рубашка на животе у него оттопыривалась, на лице замерло выражение ехидного удовольствия.

Сережа взглянул на него и вдруг сказал глухо:

– Выбрось. Сейчас же выбрось…

Испуганно моргнув ресницами, Шурик-Би-Би-Си юркнул в часовенку. Когда появился снова, Сережа, с любопытством рассматривая его, сказал:

– И не противно было ложить за пазуху?

– Я не для Катьки… – заикнулся Шурик.

– Эх, ты… Жалко об тебя руки марать.

– Чего ты пристал в самом деле! – вдруг заорал Шурик. – Помешал я вам, да? Пара на пару… Жених с невестой, да?

Услышав последнюю фразу, обернулся Хасан. Взглянул на него, широко распахнув веки, и такие веселые искорки засверкали в его обычно грустноватых глазах, так искрение он рассмеялся, что Шурик сразу умолк, насупившись, шмыгнул носом.

– Теперь еще скажете, что я – дурак, да?

– А то умный, – отозвался Сережа и, протягивая Катьке сурепку, которая всегда находилась в его карманах, поторопил: – Пошли, что ли, правда, на речку.

На берегу гулял ветерок. Это было особенно приятно потому, что солнце палило нещадно. Быстро раздевшись, Хасан и Сережа с разбегу бросились в реку, Шурик-Би-Би-Си стоял у воды и окунал в нее попеременно то одну ногу, то другую. Все еще всхлипывая, Катька стаскивала с себя платье, сняв, комком бросила на горячую гальку, подошла к Шурику, сердито толкнула в спину:

– Иди, что стоишь, как петух сонный? – И туг же сама животом бухнулась в воду, окунулась с головой, через секунду выскочила, как поплавок, повертела яркой головой и, отнимая от лица мокрые прилипшие волосы, засмеялась.

– Эге-ге! Мальчишки! Подождите! – Хасан и Сережа плыли к песчаной косе. Взмахнув над водой руками. Катька легко и быстро поплыла за ними.

Иринка невольно следила за ней.

«Здорово плавает», – не без зависти подумала она и уже по-настоящему удивилась: за Катькой неловко как-то неуклюже, но тоже уверенно и быстро плыл Шурик-Би-Би-Си.

Иринка не заметила, как к берегу подошел мальчишка, высокий, тоненький. Неестественно огромные на удлиненном бледном лице синие глаза глядели печально и задумчиво. Мальчишка был красив и походил на какого-то киноактера, но на какого, Иринка никак не могла вспомнить. Он тихо постоял возле воды, что-то прошептал, потом поднял руку и… перекрестился. Иринка от удивления икнула.

Прибежала ватага мальчишек. Увидев этого синеглазого, вдруг загоготала:

– Э-э, кисейная барышня! Неужели купаться собираешься?

Еще чей-то более насмешливый голос подхватил:

– Он все мечтает. Эй ты, Дон-Кихот Ламанчский, чего в воду уставился? Или своего Санчо Панса потерял?

Остальные весело хохотали. Синеглазый ничего не ответил. Бледное и тонкое лицо сделалось еще тоньше, точно истаяло на солнце, сжалось под градом насмешек, печаль и задумчивость в глазах исчезли, в них мелькнули страх и боль. Не поворачиваясь к мальчишкам спиной, он начал медленно отступать от воды.

– Бей его! – крикнул кто-то.

Второй лениво отозвался:

– Жарко… В следующий раз. А вот этим можно, – и поднял увесистый булыжник. Размахнувшись, бросил в того, с синими глазами.

Синеглазый вскрикнул, схватился за висок. Иринка видела, как у него задрожали губы.

– Бей!

Град камней полетел на странного бледного мальчишку. Закрывая голову руками, он отступал и вдруг побежал, спотыкаясь и вскрикивая от метких ударов.

Это еще больше всех развеселило.

– Эй, Дон-Кихот! Зачем пешком?

– Возьми лошадку! Росинанта своего возьми! – издевательски кричали ему вслед.

– Зачем Росинанта! – солидно проговорил кто-то сзади. – Дли успешной езды ему самого Пегаса надо.

Все еще громче захохотали, засвистели вслед убегающему «Дон-Кихоту», а Иринка взглянула на говорившего. Она узнала в нем стилягу Жорку и тревожно посмотрела на реку: не плывут ли обратно друзья?

Жорка не обратил на нее внимания. Сняв штаны и рубашку, он зачем-то оставил на голом геле яркий галстук. На галстуке были нарисованы обезьяны. Жорка повалился на горячие прибрежные камни. Иринка опасливо посмотрела в его сторону. Жорка дышал, от дыхания галстук шевелился, и Иринка видела, как на нем двигались, словно ожили, черные вертлявые обезьянки.