Текст книги "С тобой товарищи"

Автор книги: Тамара Воронцова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Глава XII. На помощь приходит Катька

Иринка вот уже целый час ждала Катьку, но та не шла. Отсюда, от обелиска, видна была вся улица. Там проезжали редкие грузовики, тарахтели по булыжной мостовой неповоротливые тяжелые телеги, торопливо проходили прохожие. Вон из-за угла вышел мальчишка. Чтобы как-то скоротать время, Иринка начала гадать: кто это? Мальчишка приближается. Иринка уже ясно видела, что у него светлые волосы, но так и не могла понять, кто это. И только когда мальчишка стал подниматься сюда, на возвышение, прямо к Иринке, она узнала, это был Дон-Кихот.

Он шел медленно, часто оглядываясь. Или ждал кого-то, или оберегался, что его увидят. Иринку он не заметил. Да она, как только он появился между деревьями, юркнула за обелиск. Почему так сделала, Иринка и сама не знала, но следила за каждым Жениным шагом. Женя оглядел сквер. Он был пуст, тих. От высоких, плотно росших друг к другу деревьев лежала на всем скверике спасительная узорчатая тень. Женя глубоко вздохнул и опустился на ближнюю скамейку. Он сидел недвижно, положив ладони тонких рук на сиденье, и глядел вдаль, за реку; и взгляд его был таким грустным, что у Иринки исчезло любопытство.

«Бедный Дон-Кихот! – подумала она и выругала себя за то, что спряталась. – Надо было сразу подойти. Сами хотели встретить… А теперь как? Он подумает, что я за ним нарочно подглядываю».

Иринка торопливо соображала, что бы такое сделать сейчас, чтобы Дон-Кихот не ушел, чтобы остался, поверил, что Иринка ничего плохого сделать ему не хочет. Но ничего путного в голову не приходило. С досадой Иринка вспомнила Катьку. «Вот опоздала. Как назло…» А Женя сидел неподвижно, так похожий на изваяние, что к нему чуть ли не на колени сели два трусливых воробья.

Справа от Иринки раздалась песня. Голос, несомненно, мальчишеский, с тонким ломающимся звуком на высоких нотах, пел:

 
Там, где обезьяны
Кушают бананы,
Там, где в диких дебрях
Бродят дикий слон,
Появился парень
Стройный и красивый,
Парень из Чикаго —
Чарли Уинстон.
 

Женин тоскующий взгляд медленно обратился в сторону песни. Иринка тоже повернула голову, и первое, что она увидела, был яркий галстук со знакомыми и такими неприятными черными кривляющимися обезьянами.

Жорка шел вразвалку, притопывая ногами. Из-под ног с вытоптанной тропинки легким облачком взвивалась поземка высохшей земли.

 
Из-за гор высоких.
Из-за пальм широких
Вылезали негры
Посмотреть на «стиль».
Там под баобабом
На тройной подошве
Чарли делал «буги»,
Выбивая пыль.
 

Песня была так нелепа и забавна, так нелеп и забавен и без того нелепый Жорка, что в первую минуту Иринка даже не почувствовала обычной боязни, которая всегда охватывала ее при встрече с этим нахальным, задиристым парнем.

Женя весь сжался, движением загнанного зверька неловко поднялся со скамейки.

– А-а… – увидел его Жорка и, засунув руки в карманы, пошел прямо на Женю.

Женя побледнел. Бежать ему было некуда. Единственный выход из скверика загораживал он, Жорка.

– Ты что здесь делаешь, а? – спросил Жорка, останавливаясь перед Женей, и смерил его пренебрежительным взглядом. Женя молчал, бледнея.

– Молчишь? – угрожающе придвинулся к нему Жорка и схватил его за ворот рубашки. Женя дернулся.

– Не дергайся, рожа. Сейчас я тебе морду бить буду.

– Что я вам сделал, что сделал? – тщетно стараясь вывернуться из цепкой Жоркиной руки, чуть слышно прошептал обессилевший от неожиданного нападения Женя.

– А ничего… – злорадно усмехнулся Жорка и хладнокровно ударил Женю в лицо. Тот слабо охнул.

У Иринки от страха что-то оборвалось внутри. Она зажмурилась. Опять охнул Женя. Иринка раскрыла глаза и увидела – белая Женина рубаха впереди становилась розовой: из носа у Жени текла густая вишневая кровь. Иринка вскрикнула и вскочила на ноги. Страха уже не было. Была только злость и а Жорку, который придирался к ней, щипался, раз даже ударил в бок кулаком, а сейчас бьет, так безжалостно бьет беззащитного, несчастного Дон-Кихота.

Молча она выскочила из-за обелиска и сзади вцепилась во взбитую на какой-то иностранный манер, а по всей вероятности, просто нечесаную Жоркину шевелюру. Жорка мотнул головой. Отбрасывая от себя Женю, пнул назад ботинком на толстой подошве. Удар пришелся по воздуху, Не удержавшись на одной ноге. Жорка повалился на спину, увлекая за собой Иринку. Ловко вывернувшись, Иринка вскочила первой и также молча, стиснув зубы, продолжала бить кулачками по Жоркиной кудлатой голове.

Увидев перед собой девчонку. Жорка несколько минут лежал, не сопротивляясь, изумленный. А потом схватил Иринкины руки, больно завернул их назад и, поднимаясь, прошипел:

– Ах, защитница?! Ну подожди… Я тебе сейчас покажу, как защищать.

– А ты что к нему лезешь, что? – трясясь от злости, выкрикнула Иринка. – Он что тебе сделал? Думаешь, надел свой дурацкий галстук, так все тебя боятся?!

– Р-раз! – Жорка треснул Иринку кулаком. Отлетев назад, Иринка больно ударилась головой о дерево. Жорка, усмехаясь, стоял расставив ноги. Иринка потрясла разлохмаченными косами и бросилась на Жорку.

– Два!

Кулак пришелся куда-то в грудь. У Иринки перед глазами в стремительной пляске закружились деревья. Глотая воздух раскрытым ртом и толком ничего уже не соображая, она снова кинулась вперед.

– Три! – победно выкрикнул Жорка, но удара не последовало. Наоборот, сам Жорка отчего-то оказался на земле.

– Может, добавить четвертый? – раздался звонкий голос. – Или хватит и этого? – Над Жоркой стояла Катька, тоненькая, в светлом платье, рыжие ее волосы в тени казались бронзовыми. – Он за что тебя? – повернулась Катька к Иринке.

Одной рукой отряхивая платье, другой поправляя растрепавшиеся волосы, Иринка ответила:

– Он Дон-Кихота бил.

Катька оглянулась. Женя стоял у скамейки. Из носа на бело-розовую рубашку все еще падали бусинки ярко-красной крови, а на глаза наплывали слезы, горькие и сладкие одновременно.

– Что ж ты… тебя защищают, а ты не идешь на помощь! – буркнула Катька, подавляя в себе неприязненное чувство. «Стоит, как икона, – подумала она. – Вот тряпка». И снова повернулась к Жорке.

– Отлежался? Вставай!

Жорка поднялся. Глаза его горели злым, нехорошим огнем. Но только страх перед Катькиными смелыми необоримыми приемами заставил его сдерживаться. Он трусливо уперся взглядом в землю.

– Что набычился? – спросила Катька. – Думаешь, не знаю, как ты меня сейчас здорово побить хочешь. А ну попробуй! – Она шагнула к Жорке. Тот так испуганно отшатнулся, что Катька, несмотря на драматичность обстоятельства, звонко расхохоталась.

– Не бойся, не трону! Такого два раза не бьют…

Иринка повернулась к Жене и протянула ему пыльную от земли ладошку.

– Я очень хочу с тобой познакомиться. Ты тогда убежал… Давай сейчас!

Женя посмотрел на грязную руку, на всклокоченную Иринкину голову: в волосах у нее запутались комочки высохшей земли, и, вытирая все еще капавшую кровь, улыбнулся слабой и грустной улыбкой.

Катька схватила Иринку под руку и повелительно сказала Жене:

– Что молчишь? Или язык от страха откусил?

– Не разговаривай ты с ним так! – сердито оборвала подружку Иринка.

– Может, ты мне целоваться с ним прикажешь? – слышанной где-то фразой насмешливо спросила Катька. – У него вон вся вывеска в крови. Пусть сначала умоется. – И отвернулась от Иринки.

– Ты на нее не сердись, – не обращая внимания на Катькины слова, снова обратилась Иринка к Жене. – Это она на Жорку злится, а не на тебя.

– И на него тоже. Потому его и бьют, что он, как мокрая курица, защитить себя не может.

Иринка что-то хотела сказать, но Катька перебила:

– Ему сегодня еще и дома попадет… за рубашку. Пойдем, уж так и быть, выстираю тебе, – и двинулась к выходу.

– Пойдем, – попросила Иринка, взглянув на Женю снизу вверх. Глаза у нее были теплые, золотистые. Женя еще раз посмотрел на коричневые комочки земли в ее волосах, на измятое, измазанное платье, вспомнил, как огненным вихрем налетела на Жорку вторая девочка, как предложила постирать ему рубашку, и с охватившей его жаждой никуда не уходить от них ответил:

– Пойдем.

Глава XIII. Поездка в Раздольное

Сказать матери прямо, что он хочет поехать со своими нежданно обретенными друзьями в деревню, было делом немыслимым. Уж за что, за что, а за эту дружбу с безбожниками Жене попало бы куда больше, чем за пропущенные молитвы. Придумать что-нибудь подходящее он не мог. Родни у них поблизости не было, да и за все годы своей жизни Женя ни разу не отлучался из дому ни на одни день, а не то что на неделю.

Об этом он сказал друзьям. Катька фыркнула по обыкновению, Хасан нахмурился, Сережа нетерпеливо и расстроенно бил по воде прутом, а Иринка, внезапно рассердившись, сказала Жене:

– Ты, наверно, боишься… Все боишься своего бога. Сколько мы с тобой ни говорили, чего только ни объясняли, а ты все свое… – Она огорченно махнула рукой.

– Я не боюсь. Ира, – ответил тот и смолк. Он отвернулся, чтобы не заметили, как краснеет. С ощутимой, почти физической болью подумал, что Иринка не так уж не права.

Все время молчавший Шурик-Би-Би-Си вдруг вскочил на бревно и забрал:

– А я придумал!

Катька вздрогнула от его крика, шлепнула его по затылку небольно, но звонко. Шурик в ответ замахнулся, но, встретив предостерегающим Сережин взгляд, недовольно огрызнулся:

– Она же сама первая…

– А ты обязательно хочешь быть последним.

Шурик посопел носом, подумал, что плохо, когда в компании девчонки: нельзя даже сдачи дать, вздохнул и закончил:

– Я придумал, как Женьку выручить, а она в драку…

– Ну и что же ты придумал? – повернулась к нему Катька.

Шурик оскорбленно отколупывал податливо отстающую от сырого бревна буро-коричневую кору.

– Ну? – наклонилась к нему Катька. – Да не дуйся ты, пожалуйста. Подумаешь, скис. Я же легонько.

– А вот дай я тебя тресну. Тогда узнаешь, легонько или нет.

Катька покорно склонила к Шуриным коленям голову.

– На, хоть десять раз. Только говори, что придумал. Ведь надо Женю выручать.

Шурик-Би-Би-Си самодовольно поглядел на Катьку, победным взором окинул всех ребят, особенно Сережу, и великодушно проговорил:

– Ладно уж. Я не Жорка драться, да еще с девчонками.

Помолчал минуту и, чувствуя, что все ждут его слов, торжественно изрек:

– Он утоп!

– Что?! – вытаращила на него глаза Катька.

– Утоп!

– Как это?

– Ну, утоп – и все. Утолился, утонул…

– А потом что? – при общем молчании допытывалась Катька.

– А потом… – заикнулся Шурик. – Ну, что потом? Потом нашелся – и все.

– Утонул и нашелся… живой? Или мы его потом в самом деле топить будем? – спросила Катька, и в глазах ее заплясали смешливые огоньки.

– А ну тебя! – соскочил Шурик с бревна. – Смеешься, так сама и придумывай!

Катька засмеялась.

– А ведь и здорово же тебя прозвали – Би-Би-Си. Все врешь и хоть бы один раз впопад. Сплошные глупости.

Шурик что-то зашептал Хасану на ухо. Тот сдвинул брови.

– Нет, – решительно произнес Хасан. – Какая бы она ни была, она – мать. Весь город искать будет. Нет, я не согласен.

Иринка, взглянув на грустно сидящего Женю, сказала:

– Я тоже не согласна с Шуриком. Это и неумно даже.

В тот вечер все расходились домой нехотя, так ничего и не придумав. Когда ушел Женя, Иринка заговорила о том, что Женю ни в коем случае нельзя оставлять одного.

– Вы видите, какой он, видите? Его еще очень долго перевоспитывать нужно, а мы уедем. А потом еще этот Жорка… Он же подкараулит его!

Катька серьезно посмотрела на Иринку, подумала, что, правда, без них Жорка обязательно подкараулит Женю, из-за которого ему так бесславно попало от девчонок, и, нахмурившись, проговорила:

– Но что делать? В деревню же мы не играть едем.

– Надо поговорить со взрослыми, – сказал Хасан. – Подумать всем вместе.

– Правильно! – с восторженной благодарностью взглянув на Хасана, воскликнула Катька. – Я сегодня же поговорю с мамой. Она у меня такая умная! Вот увидите, придумает.

Хасан улыбнулся просиявшей, порозовевшей Катьке. Засмеялся Сережа: Катькина восторженность всегда казалась ему немного забавной. А Шурик-Би-Би-Си, обиженный за свое отвергнутое предложение, не утерпел, чтоб не съязвить:

– Мать у тебя умная, это все знают. Но вот ты… – И он недвусмысленно повертел пальцем возле лба.

Катька на Шурика даже не взглянула.

…Елизавета Васильевна придумала быстро и, пожалуй, правильно. Утром в глухую калитку Жениного дома постучался директор школы. О чем он там говорил, осталось неизвестным. Но когда друзья, как было условлено накануне, встретились через два часа, немного осунувшийся Женя, опустив глаза и подрагивая ресницами, негромко сказал:

– Отпустила.

Катька взвизгнула, обхватила Иринку, чмокнула в щеку, запрыгала на одной ноге Иринка тихонько присела к Жене.

– Она ругалась?

– Нет. – Лицо у Жени сморщилось.

– А что? – Иринка пыталась заглянуть ему в глаза.

Тот потряс головой.

– Не надо, Ира. – И встал. – Я пойду…

Хасан со свойственной ему прямотой спросил резко:

– Ты, наверно, не хочешь с нами дружить? Да?

Иринка вскочила, взволнованно придвинулась к Жене:

– Но… ты поедешь с нами?

Какие все-таки у нее были удивительные глаза! Похожи на расплавленное золото. И сама она добрая – это Женя знал. И ничего дурного она ему не сделала, наоборот…

Женя опять вспомнил, как она смело вступилась за него. Вспомнил, как за эти дни, когда появились друзья, у него что-то начало оттаивать внутри. С волнением считал минуты, каждый раз ждал часа, когда мог опять встретиться с ними. Шел на реку, в сквер. Увидев тугие косы Иринки, белое Катькино платье, черную голову Хасана и молчаливо сосредоточенного Сережу, убыстрял шаг. Они встречали его просто, как встречали друг друга. Он для них был свои – был, как все. И Женя с удивлением думал: «Неужели и я, как все?..» Ему хотелось плакать очень тихонько и радостно, хотелось всем им сказать, как он любит их, но стыдился высказать свои внезапно вспыхнувшие чувства: еще не было забыто, как за подобную восторженность дразнили его другие мальчишки и девчонки «кисейной барышней».

Женя опять посмотрел на Иринку, перевел взгляд на Хасана, на Катьку. Они смотрели на него молча, ждали… Да нет! Разве он может расстаться с ними?

– Конечно, поеду, – выдохнул он, улыбнувшись, и с невольным содроганием в сердце опять вспомнил материны слова:

– По тернистой тропке идти задумал. Ну, иди… да помни: безбожников бог карает, а отступников и того хуже.

…В доме била тишина, будто в нем присутствовал невидимый покойник. Мать ходила неслышно, что-то шептала невнятно. Он поймал на себе ее взгляд. Взгляд был исступленный. И чтобы от этого взгляда не исчезло что-то хрупкое, ломкое, зарождавшееся в душе. Женя вышел, на крыльцо.

Вечер был теплый. В черном небе шевелились звезды. Отчего-то звезды напомнили ему Иринкины глаза… Женя прошел к забору, сорвал листочек полыни, растер между ладонями. Острый запах ударил в ноздри.

«Хорошо как!» – подумал Женя, всей грудью вдыхая этот запах. Он поднял к темному небу лицо и, глядя на звезды, с особенной остротой почувствовал, что в жизнь его входит, уже вошло что-то новое, большое, то, чего он так ждал бессознательно, с тоской и волнением.

Кристина вышла, позвала его. Он притих в тени у забора. Она позвала еще раз и ушла в дом, громко хлопнув дверью.

Он видел, как в окне потух свет. Опрокинулся в пахучую полынь, лежал, подложив руки под голову. Переливчатым лукавым огоньком смотрела ему прямо в лицо далекая, неизвестная звезда.

«А может, и вправду на какой-нибудь из них тоже есть люди? – вспомнил Женя Иринкины рассказы о звездах, о планетах, о дальних-дальних мирах: – А как же тогда бог? Ведь он же создал одну землю?» Прикрыл глаза. «Не надо, – попросил он себя. – Сейчас об атом не надо… Мне так хорошо!»

Зазвучала в душе какая-то музыка мягкая, как свет луны, неуловимая, как мерцание звезд. Слушая ее, Женя незаметно уснул. И во сне ему снялись дальние страны, красивые города, красивые люди, и сам он был красивый и сильный.

Утром Кристина нашла его в полыни. Он спал, подложив под порозовевшую щеку ладошку, и чему-то улыбался. Она потрясла его за плечо.

– Мама, – сказал он, просыпаясь.

Кристина никогда не слышала у него такого голоса.

– Мне снился сон, мама! Такой сон!

Она не спросила, какой сон, только мягко потянула его за руку. Он легко поднялся. Они вошли в дом вместе. Она притянула его к иконам. Он опустился на колени так же легко, без смятения, без мыслей, и все улыбался. Она взглянула на него раза два и по-прежнему молча поставила на стол еду. Он улыбался.

Когда в калитку громко постучали и за окнами раздался звонкий Катькин голос, Кристина что-то сказала, но он не услышал. А потом пошел все с той же улыбкой. И улыбка эта вдруг напугала Кристину. Уходит!

– Не пущу! – вскрикнула она, сбегая с крыльца. Но Женя уже открыл калитку.

До села Раздольного ехали сначала на катере, потом на трех подводах. Подводы ужасно скрипели немазанными колесами и так лихо скакали по кочкам высохшей грязи, что ребят подбрасывало чуть ли не на полметра. Они поминутно стукались друг о друга, ойкали и хохотали.

Вцепившись пальцами и облучок телеги, Женя широко раскрытыми глазами смотрел на желтые цветки лилий вдоль дороги.

Иринка тоже смотрела на лилии и била себя по лицу веткой березы.

Катька визжала, отгоняя оводов такой же, как у Иринки, веткой.

Шурик-Би-Би-Си, с остервенением шлепая по белой Хасановой рубахе, на которую то и дело садились серые, злющие, как их называли деревенские мальчишки, «коровьи мухи», о чем-то врал самозабвенно.

Иринка прислушалась. Шурик рассказывал, как в соседнем селе эти самые оводы сожрали корову.

Иринка махнула веткой, опасливо прикрыла платьем голые, вымазанные репудином ноги, спросила:

– Как сожрали? Совсем?

– До костей! – торжественно рубанул Шурик рукой, другой опять шлепнул по белой Хасановой рубахе.

Иринка жалобно попросила Катьку достать из сумки пузырек с репудином. Мальчишка из Раздольного – крутолобый, с засученными выше колен штанами, сидевший на борту телеги, оглянулся, засмеялся.

– Значит, сожрали? – спросил он, наблюдая, как Иринка льет на ноги, на руки пахучую маслянистую жидкость. – Ерунда все. Что же они, по-твоему, медведи?

– А вот и сожрали! – разгорячась, выкрикнул Шурик-Би-Би-Си. – Пропала ведь корова?

– Ну, пропала, – согласился мальчишка. Солидно покашлял и добавил: – Так она – дура, отбилась от стада, оводы закусали, она и забилась. Навроде бы как в припадке. А корову я эту видел. Ни одного кусочка не откушено. А ты – до костей. Враки все!

Еще раз посмотрел на Иринку, сказал:

– А ты зря льешь. Они потом еще больше грызутся. Надо просто привыкнуть. Покусают, а потом и не страшно. Вроде как иммунитет будет.

Телегу тряхнуло. Она наклонилась набок. Не удержавшись, Катька покатилась к правому борту. Хасан подхватил ее за подол белого платья. Подол затрещал. Не обращая внимания на то, что могут вывалиться, все засмеялись. Катька с огорчением рассматривала свою разорванную юбку.

В Раздольном их накормили свежими огурцами, теплым душистым хлебом с молоком. А потом отправили еще километров за десять на заимку.

Ночевали все вместе в длинном просторном сарае, где на нарах пышной периной лежало свежее духовитое сено. Перед сном долго сидели на улице. Когда молчали, было слышно, как где-то долбит по дереву дятел, призывно-грустно зовет подружку коростель. Дремотно гудели верхушками сосны, медом пах теплый плотный воздух. Ветерок гладил покусанное оводами Иринкино лицо. Катька мечтательно уставилась глазами в небо. Даже Шурик-Би-Би-Си непривычно проникновенно сказал:

– Тихо как… Кажется, мы одни в целом свете.

– Д-да, тихо… – произнес Сережа. – А вон на Кубе опять начинается.

– И зачем человеку войны? – опять произнес Шурик.

– Человеку они не нужны, а империалистам необходимы, – отозвался Сережа.

– Если б я была самым главным на земле… – начала было Катька.

– Богом, что ли? – покосился на нее Шурик.

– Пусть даже богом! – не сдалась Катька.

– Ну, и что бы ты сделала? – насмешливо спросил Шурик.

– А вот и сделала бы! Уничтожила бы всех империалистов. От них никакого толку, одни беспокойства.

– А что, Хасан, может война начаться? – спросила Иринка.

– Вряд ли. Они боятся нас. У нас есть такое…

– А что? – с интересом спросил Шурик.

– А то… Военная тайна, – отозвался Хасан. – Но они нас боятся.

Женя, слушая их, подумал, что и правда, почему бог терпит империалистов. Ведь он бы мог запросто их уничтожить.

– А если и в самом деле начнется война? – спросил он неожиданно и вспомнил мать, брата Афанасия. «Война – это и есть, наверно, конец света?»

– Ну и что? – отозвался Хасан и встал, высокий, черноволосый. В просвете между деревьями четко обозначился его горбоносый профиль. – После Отечественной войны в скольких странах капитализм исчез, посчитай-ка. После этой, если она все-таки будет, мы их уничтожим совсем.

Он сказал об этом не по-мальчишески, а как взрослый. «Мы, (как здорово!) мы уничтожим. Какой он сильный, Хасан», – подумал Женя.

– У моего дедушки есть любимая песня, – продолжал Хасан. Он повернулся к ребятам и, взмахивая рукой, начал говорить слова песни. То ли от этих решительных взмахов руки, то ли еще от чего, но Иринке, пока он говорил, казалось, что летяг по полянке не слова, а слитки звонкого и прочного металла. – «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и ни герой. Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой…» Мне тоже нравится эта песня. Самое сильное на земле существо – человек. И человек, конечно, добьется всего, чего захочет – и мира, и коммунизма.

– Хасан! – крикнула Катька, – Стон так, не двигайся… Он! Посмотрите на него! Его сфотографировать сейчас, послать на Кубу… Все подумают, что настоящий барбудос!

Хасан оглянулся на Катьку, смущенно улыбнулся; засмеялся Сережа, сердито что-то пробурчал Шурик-Би-Би-Си, а Иринка подумала, что Хасан действительно чем-то напоминает кубинца, и позавидовала Катьке. Незаметно взглянула на Сережу, перевела взгляд на Женю. Ей тоже захотелось, чтобы кто-нибудь так же понравился ей, как нравится Катьке Хасан, как Хасану нравится рыжая, курносая, задиристо-восторженная Иринкина подружка Катька.