Текст книги "Черная пелерина"

Автор книги: Тадеуш Квятковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Рандо приказал соединить его с Тулоном. Лепер слышал, как он кричит в трубку в другой комнате, давая какие-то приказания своим подчиненным. Потом Лепер увидел инспектора уже выбегающим из здания полицейского участка.

Комиссар уселся за столом и стал размышлять над тем, кто, по его мнению, в данный момент наименее подозрителен. Он взял клочок бумаги и написал несколько фамилий. После минутного колебания со справедливостью служителя Фемиды он внес в список и свое имя. Лепер рисовал линии, составлял графики, связывая с Дюмоленом множество лиц, которые, по его мнению, для того подходили. Так или иначе, но все складывалось очень хорошо для Маккинсли – тот вызывал меньше всего подозрений. Стало быть, он не ошибся… Метод инспектора Рандо уже приносил плоды. Лепер удовлетворенно улыбнулся. Для развлечения он решил доказать на бумаге, что он сам совершил убийство. И когда он проставил фамилии и выдумал мотивы, ответ был однозначен: никто иной, как он сам, убил Дюмолена. Лепер сказал самому себе:

– Я убил, значит, согласно методу Рандо, невиновен.

Инспектор Рандо добрался до рынка и остановился, задирая голову вверх. Здание церкви блестело в лучах солнца. Рандо любил наблюдать высокие здания, высокие деревья, большие памятники, могучие горы. Хуже он переносил высоких людей. Рандо отдавал себе отчет в том, что его неотвратимо притягивают все неодушевленные явления гигантских размеров. Вот и теперь он с удовольствием рассматривал шпиль церкви. Потом он заложил руки за спину и, изображая прогуливающегося, пошел вокруг площади, рассматривая витрины магазинов. Тем, которые узнавали его, он кланялся и приветственно махал рукой.

Наконец привлеченный сладкими запахами кондитерской «Абрикос», он вошел в помещение и с видимым интересом стал оглядываться по сторонам. Рандо не принадлежал к завсегдатаям кафе и ночных заведений. Он считал это тратой времени, но в данном случае «Абрикос» находился в кругу его интересов. Кондитерская в эту пору была пуста, даже за стойкой, на которой высились горы пирожных, никого не было, Рандо пересек заведение туда и обратно потом кашлянул, прикрыв рот ладонью.

За стойкой возник мсье Вуазен с неразлучной трубочкой во рту. Увидев инспектора Рандо, он широко раскинул руки, воскликнул восторженно:

– Какая честь для «Абрикоса»!

Рандо скромно потупил взор. Вуазен выскочил из-за стойки и одарил инспектора радостным рукопожатием.

– Садитесь, пожалуйста. Вот здесь. Нет, лучше здесь, на место мсье Пуассиньяка, – тут он наклонился и шепотом сказал на ухо Рандо: – Это лучшее место в «Абрикосе».

Инспектор не заставил себя долго упрашивать, и они оба уселись за столиком напротив друг друга.

– Уж коль вы ко мне пришли, мсье инспектор, вы должны отведать гордость всей моей жизни.

– Конечно, – рассмеялся Рандо, – в таком случае я хотел бы две трубочки с кремом.

Вуазен радостно ударил в ладоши.

– Так вы уже знаете тайну! Вот уж не подумал бы. – Он выбежал из-за столика и принес на тарелках по две трубочки. – Должен сказать, что наша полиция выдерживает экзамен со всех точек зрения. Вот взять две трубочки, – Вуазен растопырил два пальца, – это мой метод рекламы. Не одна, а именно две. – Вуазен сиял. – Потому что на двух я зарабатываю больше, чем на одной.

Они оба радостно рассмеялись.

– Неплохо, – подтвердил Рандо, отправляя в рот солидную порцию розового крема, – это должно войти в литературу.

– Готов заплатить за это любую цену, – сказал Вуазен и вздохнул, – мои пирожные достойны Парижа.

– Если бы вы дали мне… нет, в самом деле, что я говорю, – спохватился инспектор и сменил тему: – Хорошо тут у вас. И как чисто!

Вуазен, однако, еще какое-то время просил Рандо сказать ему то, что он передумал говорить.

– Мсье инспектор, я к вашим услугам. О чем может идти речь? Я могу посылать вам трубочки в Тулон. Даже поезд идет в удобное время, и вы сможете получать их к завтраку.

– Да разве я могу об этом просить. Меня интересует только рецепт, но рецепт этих трубочек, конечно, тайна. В противном случае эти сладости все бы делали у себя дома.

Вуазен сделался серьезным. Он вытряхнул остатки табака из трубки и спичкой пытался ее вычистить. Рандо услужливо вынул из кармана приспособление для трубки и подал его кондитеру. Тот внимательно поглядел на инспектора и без слов принял пожертвование.

– Мсье Рандо, – сказал он, ковыряясь в трубке, – разумеется, я не могу дать вам рецепт. Двадцать с лишним лет я скрывал его и, кажется, унесу с собой в могилу, потому что Бог не очень-то старался, чтобы продолжить мой род. Это приспособление нашли на столе Дюмолена?

Рандо на мгновенье улыбнулся.

– Вы думаете, что я его дал вам, желая наблюдать вашу реакцию? Нет, просто дружеская услуга. И советую вам купить такое приспособление, эта «неотложка» сберегает много времени.

Вуазен, возвращая устройство инспектору, сделал это так неловко, что оно выпало из его руки и упало в крем, который инспектор еще не успел съесть.

– Ну, наконец-то «неотложка» имеет что-то общее с трубками, – рассмеялся инспектор, вытирая приспособление салфеткой. – Но я должен бежать, мсье Вуазен. Меня ждет еще много работы.

Рандо хотел заплатить, но кондитер не принял денег.

– Кто в первый раз в жизни ест трубочки, тот мой гость. Я это делаю только для рекламы, – прибавил он поспешно, увидев удивление на лице инспектора, – а не из желания угодить полиции.

– До свидания, – сказал Рандо, направляясь к выходу.

– Надеюсь, что вы станете частым гостем, – засмеялся Вуазен.

– Как знать. Трубочки мне понравились, – откликнулся Рандо уже с улицы.

Дверь дома на склоне Рандо открыла служанка Анни и приветствовала его, словно старого знакомого.

– Что слышно, мадам? – произнес равнодушным тоном Рандо и не ожидая ответа направился в сторону спальни. Служанка поспешила за ним.

– Ничего нового, мсье. Кроме разве что факта, что мадемуазель Луиза расспрашивала меня о Жакобе Калле.

– Ну и?.. – инспектор вперил изучающий взгляд в лицо служанки.

– Я не сказала ей ни слова. Клянусь, – она подняла два пальца вверх.

– Почему?

– Лучше всего не говорить много, – ответила она, хитро улыбнувшись.

– А где мсье Маккинсли?

– Мсье Маккинсли утром купался в море с мадемуазель Луизой, потому что вообще мсье Маккинсли любит общество мадемуазель Луизы. Потом он вместе с ней ездил куда-то на автомобиле. Мадемуазель Луиза вообще никуда не ходит без мсье Маккинсли. А потом он с фотоаппаратом пошел в город, а что дальше, я не знаю, – выпалила Анни одним духом. – Когда он уходит в город, то я уж не знаю, что он там делает.

– А потом я ел пирожные и делал разные визиты, – Маккинсли стоял в двери столовой с деревянным выражением лица. Анни залилась краской и хотела что-то сказать, но Рандо незаметным жестом велел ей побыстрее удалиться. Красная от стыда, она выбежала из комнаты, не смея взглянуть в лицо режиссеру.

– Вот еще один детектив, – сказал Маккинсли, здороваясь с инспектором.

– А вы были у Пуассиньяка, – сказал Рандо, водя пальцем по столу, словно желая убедиться, покрыт ли он пылью.

– Да! – воскликнул откровенно развеселившийся Маккинсли. – Вы что – следили за мной?

– Вот еще, – проворчал Рандо, пожимая плечами, – это совсем не в моем вкусе.

– И значит?..

Рандо безнадежно махнул рукой.

– Устаревший дедуктивный метод. Я просто посмотрел на вашу обувь. У вас к подметкам прилипло немного чистого, свежего песка. А поскольку я знаю, что Пуассиньяк – борец за чистоту и порядок, остальное легко понять. Никому больше не придет в голову возить песок с пляжа во двор и посыпать им дорожки.

– Ну, а если бы это делал еще кто-то?

– Тогда бы я ошибся. Метод дедукции уже молью трачен, так что ошибка была бы вещью закономерной.

– Да, я был у Пуассиньяка. Интересный человек. Я нанес ему визит как коллекционеру. На столе у Дюмолена я оставил пачку сигарет.

– Мне Лепер говорил. «Тобакко Рекорд».

– Точно. А поскольку пачка та оказалась у Пуассиньяка, то, согласитесь, разговор между нами приобрел интересное направление.

– В этом у меня нет ни малейшего сомнения. Я так полагаю, что Пуассиньяк собирает сигаретные упаковки. Но пожалуйста, рассказывайте дальше.

– Мне бы не хотелось вам наскучить, мсье инспектор.

– Вот уж нет. Я также могу вам кое-что порассказать. Я придерживаюсь кодекса фэйр плэй.

Режиссер удобно расположился в кресле, повесив фотоаппарат на спинку.

– Конечно, мсье Пуассиньяк собирает пачки из-под сигарет, и тут происходит открытие…

– Сейчас, сейчас, – прервал его Рандо. Он пробежал в столовую и обратно. – Знаю.

Режиссер заинтересованно посмотрел на него.

– Пуассиньяк получил пачку сигарет от Дюмолена.

– Браво! – воскликнул Маккинсли. – Вы и в самом деле достойны восхищения.

Инспектор гордо выпрямился, поднявшись на цыпочки, чтобы казаться выше.

– Если Пуассиньяк получил сигареты от Дюмолена, он должен был посетить его после вас. А если он был после вас, то визит состоялся в промежуток времени с обеда до момента смерти. Он должен был посетить Дюмолена, я на этом настаиваю, поскольку Дюмолен после обеда дом не покидал. Одна только вещь непонятна мне во всем этом, – Рандо на мгновенье задумался, – почему Дюмолен отдал сигареты Пуассиньяку, хотя это были ваши сигареты. Почему он не вернул их вам?

– Верно подмечено, – согласился Маккинсли, – я вам скажу. Все потому, что Пуассиньяк сигареты взял без спросу, соблазнившись удобным случаем. Взять у кого-то сигареты – еще не преступление.

– Хуже было бы для него, если бы он украл сигареты и убил Дюмолена. Тут вы правы.

– Во время моего визита к Пуассиньяку мне удалось просмотреть подшивки газет, которые он собирает со скрупулезностью маньяка. И среди других в одной из подшивок я нашел тот экземпляр газеты, в которую был завернут кирпич, найденный на дне моря.

Рандо сложил руки на груди.

– Я охотно взял бы вас к нам в полицию, – сказал он серьезно. – Вы работаете, как профессионал.

– Благодарю, – режиссер поклонился, приложив руку к сердцу. – А на десерт я сообщу вам, что мсье Пуассиньяк – страстный курильщик трубки и пользуется приспособлением, очень похожим на те, которые мы нашли в таком изобилии в комнате Дюмолена, несмотря на то, что покойник не курил. На одной из своих прогулок я зашел в табачный магазин. Продавец представил мне два вида таких приспособлений. Одно поменьше, другое побольше. И ни одно из них не похоже на те, которыми мы располагаем и которыми пользуется Пуассиньяк. Это приспособления старого типа, которые, как я понял, давно не выпускаются.

– А значит? – Рандо щелкнул каблуками, как старый вояка.

– А значит? – ответил вопросом режиссер.

В этот момент в дверь постучали. Прежде чем они успели повернуть головы к двери, раздался тихий голос:

– Я не помешаю?

В столовую проскользнул мсье Дюверне.

– Анни сказала мне, что Гортензии нет дома, вот я и позволил себе войти сюда.

– Ну что вы, прошу, – Рандо широким жестом пригласил мсье Дюверне занять место.

Дюверне с интересом рассматривал интерьер комнаты, усевшись на краешке стула. Он говорил тихим голосом, находясь, очевидно, еще под впечатлением недавней смерти владельца виллы.

– Вы просто как с неба нам свалились, – жизнерадостно сообщил инспектор, – ваше присутствие нам просто необходимо.

– Я к вашим услугам, – ответил Дюверне.

– Да не говорите вы так тихо! – воскликнул Рандо намеренно громко, чтобы приободрить гостя. – Никто нас не подслушивает.

– До сих пор не могу отойти, – Дюверне вновь осмотрелся, – не так давно еще…

– Да, мсье Дюверне, тяжело. Нужно теперь в одиночку бороться за место мэра.

– Легко сказать – в одиночку. Сторонники мсье Пуассиньяка проводят сейчас кампанию против меня. В отсутствие мсье Дюмолена мои сторонники не могут ни на что рассчитывать.

– О, мсье Пуассиньяк располагает мощной поддержкой, – подтвердил Маккинсли. – Из того, что я знаю, вытекает: борьба будет упорной.

– Вот, видите, – вздохнул Дюверне. – Я и пришел к мадам Гортензии, чтобы спросить, не надо ли чего. Ведь женщина осталась одна. А еще я пришел посоветоваться в одном деле.

– А кто этот самый Пуассиньяк? – спросил неожиданно Рандо тоном вполне официальным.

– Пуассиньяк? – в глазах Дюверне вспыхнули искорки, но сразу же погасли. – Мсье Пуассиньяк представляет людей, крайне радикальных.

– Но расскажите нам, что вы о нем думаете, – прервал его инспектор.

Дюверне слабо улыбнулся.

– Я должен быть лояльным по отношению к своему политическому противнику.

– Прошу расценивать мой вопрос как чисто служебный.

Дюверне беспомощно развел руками.

– Боюсь, что я не буду объективным.

– Люди объективные достойны восхищения, – коротко прервал Рандо. – Я вас слушаю. Мсье Маккинсли может при этом присутствовать, – прибавил он, увидев нерешительный взгляд Дюверне, направленный на режиссера.

– Ну что же, – было заметно, что Дюверне с трудом формулирует ответ, – мсье Пуассиньяк, несомненно, сильная личность. Это человек, который хочет много в жизни достичь. Он мне всегда представлялся человеком без излишней щепетильности. Конечно, это мое мнение, предупреждаю, но если хотите знать все, то я скажу. Он амбициозен, очень амбициозен. Он удовлетворяет свою чрезмерную жажду достижения цели, невзирая на разные препятствия. Да, это человек неразборчивый в средствах, – Дюверне замолчал на мгновенье, уставившись в пол. – Он не признает авторитетов. Например, он смог публично критиковать Дюмолена, даже угрожать ему. Это, в конце концов, могут подтвердить жители От-Мюрей. – Дюверне опять прервался. – Да, он ненавидел Дюмолена. Это была прямо-таки биологическая ненависть, потому что Дюмолен был для города большим шансом, большой надеждой.

– Что же, Пуассиньяк убил Шарля Дюмолена? – бросил внезапный вопрос Рандо, покачиваясь на каблуках.

Дюверне зашатался на стуле. Он был заметно поражен этим вопросом. Даже потер лоб, словно человек, у которого случилась галлюцинация.

– По вашему мнению, Пуассиньяк мог убить Дюмолена? – повторил инспектор.

Дюверне проглотил слюну.

– Нет. Я уверен, что нет.

– Вы так говорите… – инспектор заложил руки за спину и принялся бегать по столовой.

– Мы можем ненавидеть своих противников, но мы их не убиваем, – гордо заявил Дюверне.

– В этом слышится голос Франции, – удивленно покачал головой режиссер. – То же самое сказал и мсье Котар, который, кажется, относится к вашим сторонникам. Похвальное единомыслие.

– Я уверен, – сказал Дюверне, – что, несмотря на большое расхождение в мировоззрении и даже на кровожадные угрозы радикалов типа Пуассиньяка, вы услышали бы от них то же самое.

– Ну и как? – Рандо с достоинством поглядел на американца.

– Чем больше я узнаю французов, тем больше чувствую к ним уважение. И все больше они начинают меня интересовать, – ответил Маккинсли.

– Если бы вы изучили основы нашего движения и познакомились с нашими идеалами, вы по-иному увидели бы наше отечество и нас.

– Не премину это сделать.

– Я представлю вам материалы.

– Как только они мне понадобятся, я дам знать. А в данный момент я жду результатов следствия. Вы понимаете, что в такое время учеба не пойдет мне в голову.

Дюверне вздохнул, соглашаясь с Маккинсли.

Они не заметили, как в столовую вошла мадам Гортензия. Все встали.

– Чего это вы сидите в душной комнате? Попрошу на свежий воздух, – она широко отворила дверь, ведущую на террасу. – Сейчас я велю подать кофе. – Она позвонила.

Все уселись на террасе. Рандо раскачивался на стуле, внимательно рассматривая хозяйку дома, хлопочущую с удивительным усердием. Режиссер вернулся за своей зажигалкой, которую оставил в столовой. Дюверне сменил место, поскольку хотел сидеть на солнце, подставляя лицо его лучам. Он немного кривился и мигал, но истово принимал солнечную ванну. Маккинсли сел на его прежнее место и закурил.

– Что у вас нового? – спросила хозяйка, сделав необходимые приготовления.

– Следствие идет успешно, – сказал Рандо.

– Господи! – сказала Гортензия, спрятав лицо в ладонях. – Как много бы я дала, если бы нашли наконец убийцу Шарля.

– Хотя Фемида и действует с завязанными глазами, но я могу поручиться, мадам, она хорошо видит сквозь повязку. У вашего мужа не было намерения составить завещание? Он делал какие-то приготовления? Ни один из его адвокатов об этом не знает. Его сейф в банке также оказался пуст.

– Шарль? Шарль никогда не думал о смерти. Это был человек, не допускавший подобной мысли в отношении себя.

– Извините, что я вмешиваюсь, – тихо сказал Дюверне. – Мсье Дюмолен, помнится, выразился в том духе, что даст большую сумму на установление памятника в честь жертв последней мировой войны. Об этом и пресса писала.

Гортензия коснулась пальцами виска.

– Что-то похоже он говорил. Но я смутно помню.

– Отлично! – оживился Дюверне. – Как раз по этому поводу я и пришел. Разумеется, прежде, чем спросить об этом, я должен спросить: не нужно ли вам чего? Я собственной персоной и всем своим влиянием – к вашим услугам.

– Нет, спасибо.

– Прошу вас, не стесняйтесь. Моя дружба с Дюмоленом не закончилась с его смертью.

– Нет, спасибо. В данный момент мне ничего не нужно.

– Я всегда к вашим услугам. А теперь мне было бы приятно узнать, готовы ли вы исполнить последнюю волю умершего?

– Конечно, – Гортензия широко раскрыла глаза.

– Речь идет о дотации на памятник. Моя партия потеряла в лице Шарля Дюмолена протеже не только морального, но и финансового. Если бы сейчас город узнал, что, несмотря ни на что, памятник в честь жертв войны украсит его площадь, и это благодаря Шарлю Дюмолену – победа нашей партии была бы делом решенным. В ответ на это партия приложила бы все усилия, чтобы фигура Шарля Дюмолена обрела положенное место в истории От-Мюрей.

– Разумеется, если это было желанием моего мужа…

– Я вас уверяю, мсье Дюмолен пожертвовал двести пятьдесят тысяч франков в качестве вступительного взноса стоимости памятника

Гортензия, не колеблясь, согласилась.

– Я поручу банку выплатить такую сумму.

– Могу ли я сообщить столь радостное известие прессе?

– Ничего не имею против.

Анни внесла приборы для черного кофе. Гортензия подала чашечки мужчинам. Приятный запах расплылся по террасе.

Разговор перешел на нейтральные темы. Немножко трунили над Маккинсли, произведшем фурор в городке. Дюверне подтвердил, что режиссер стал прежде всего любимцем прекрасной половины старшего поколения.

– Хо-хо, уж я-то знаю кое-что, – зашумел он, когда Маккинсли пытался возразить, – сестра комиссара Лепера очень к вам благоволит, а мадам Котар, жена Котара-старшего, вздыхает всякий раз, когда вы проходите мимо их дома. Вы превратились в идола города. Молоденькие девушки тоже ваши, не так ли? Вы здесь у нас сделали карьеру. Кое-кто предполагает, что вы поручите им роль в своем фильме. А что же будет с фильмом?

– Мне недостает главного героя, – сообщил Маккинсли.

В полдень Рандо и Маккинсли были в рабочем кабинете Дюмолена. Инспектор уселся за рабочий стол писателя и ключиком, вынутым из портмоне, отпер ящик стола. Добыв оттуда измятую газету, он разложил ее.

– Вы наверняка знакомились с содержанием этого номера?

– Разумеется, – сказал режиссер.

– И, конечно, обратили внимание на то же, на что и я, – Рандо указал пальцем на заметку посередине полосы. Вот и вот, – он щелкнул пальцем по колонкам сбоку.

Режиссер кивнул.

Инспектор небрежно сунул газету в ящик.

– В истории французской криминалистики на протяжении последних двадцати лет ударом кирпича по затылку было убито четырнадцать человек. В шести случаях газеты были использованы в качестве материала, позволяющего не оставлять следов, избежать крошения кирпича и так далее. В десяти случаях убийцами были люди, которые когда-то умели обращаться с кирпичом. Каменщики, печники, штукатуры. В одном случае преступником был интеллигент, который никогда до этого кирпичей в руках не держал, в другом – вот чудо – женщина, обычная, слабая женщина, а в остальных случаях убийцы, воспользовавшиеся кирпичами, когда-то имели дело с тяжелыми предметами в силу своей профессии. Один, например, был кузнецом, а второй – спортсменом-штангистом. Вообще убийства эти были совершены в состоянии аффекта, и кирпичи явились оружием случайным. Это история. А что касается данного случая, то я исключаю, что садовник Мейер имел что-то общее с убийством Дюмолена.

– Часа два назад я слушал лекцию по истории Франции, сейчас познал кое-что из области криминалистики. Когда я вернусь в Америку, я стану, может быть, профессором университета! – пошутил Маккинсли.

– А теперь мой должок, – сказал инспектор Рандо, вынимая из ящика толстый том. Он ловко раскрыл книгу на нужной странице. Наклонившись немного, инспектор прочел монотонным голосом:

«Таллий – химический элемент, металл. Его следы можно обнаружить в некоторых растениях, например, в шпинате. В повседневной жизни он применяется в качестве отравы для крыс в виде гранул или пасты. В таком виде таллий не имеет ни вкуса, ни запаха и легко может спрятан в пище и питье. Смертельная доза таллия (в виде соединений – азотнокислого или сернокислого таллия) составляет около 1 г. Изменения после смерти не характерны».

– Что вы на это скажете?

Маккинсли развел руками.

– Заметка в энциклопедии о ядах.

– Вы правы, это еще ничего не говорит. Но прошу обратить внимание, что написал Дюмолен на полях: «подает ежедневно с десертом. В конкретном случае – с абрикосовым кремом». В последнее время Дюмолен пользовался зелеными чернилами. И сценарий был написан такими чернилами. Вы тоже это подтвердили. Эта пометка относилась к его последней работе? В сценарии кто-то кого-то должен был отравить, не так ли, мистер Маккинсли? – Рандо впился взглядом в лицо режиссера.

– Великолепно. Не читая сценария, вы знаете то же, что и я.

– Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что пояснили.

– Маленький городок. Перед детективом сложное дело. Человек, отравивший другого, скрывается среди нескольких личностей, вызывающих полное доверие. Вот вкратце содержание сценария. Имен, придуманных Дюмоленом, я, разумеется, не помню. И я также не вижу связи с последующей смертью Дюмолена.

– Ну да, вы в лучшем положении, – без обиняков заявил Рандо, – потому что можете придумать какую-то фабулу, а я вынужден в нее верить, поскольку вы единственный, кто знает сценарий. Но я не сомневаюсь в том, что когда-то узнаю его. А теперь возвращаемся к конкретным вещам. Абрикосовый крем и две трубочки с кремом – название сценария вроде так и звучит? Вуазен уже много лет производит отличные трубочки с абрикосовым кремом.

– В городке все едят трубочки с кремом.

– И всегда по две, – заметил инспектор.

– И я тоже, – признался режиссер.

– И я себе не отказал в удовольствии. А вы видели Пуассиньяка, евшего трубочки?

– Нет, только его одного и не видел.

– Куда вы ездите на автомобиле с воспитанницей Дюмоленов?

– Иногда в направлении Канн, иногда в направлении Тулона.

– Вам нравится?

– Она в моем вкусе, – рассмеялся Маккинсли.

– Вы знаете, что Жакоб Калле – симпатичный мужчина?

– В глаза его не видел. Агнесс когда-то наверняка была красивой женщиной.

– Две трубочки с кремом, – сказал инспектор, глядя в потолок, – эффектное название для детективной повести.

– И для фильма, – прибавил Маккинсли.

Кондитерская «Абрикос» была набита битком. В воскресный полдень здесь собирались все солидные обитатели городка, свободные от дел и забот. Но со дня убийства Дюмолена мсье Вуазен вынужден был удвоить производство продукции. Каждый имевший свободную минутку, направлялся в кондитерскую, чтобы порассуждать о том, что нового произошло и как далеко продвинулось следствие. Здесь подробнейшим образом комментировались обычные сплетни, выдвигались самые смелые версии, высмеивалась полиция, которая, по мнению большинства, прошла мимо серьезных вещей при проведении расследования. Естественно, все это подавалось под политической приправой. Неумолимо приближался срок выборов в городской совет, и обе партии безжалостно использовали малейшую возможность. Смерть Шарля Дюмолена и таинственные обстоятельства, при которых было совершено убийство, составляли почву для пропаганды и усиления борьбы.

Теперь переживала время триумфа партия Дюверне. Котар-старший в который уж раз читал вслух статейку из «Голоса юга».

«Вся французская общественность с болью восприняла удар, нанесенный преступной рукой. Великий гражданин нашей родины, известный писатель Шарль Дюмолен ушел от нас в расцвете творческих сил, полный политических замыслов, ясных и целенаправленных, призванных вернуть Франции красоту ее традиций. Но память Дюмолена не умрет!».

Котар в этом месте смотрел на лица собравшихся у его столика слушателей, которые кивали в подтверждение того, что полностью соглашаются с выводами автора заметки.

«Но память Дюмолена не умрет! Он будет жить в наших сердцах, он послужит историческим примером для нашей молодежи. Великий писатель не забыл нас! Он сдержал слово, связавшее его однажды с обществом настоящих и верных сыновей Франции. Вдова Шарля Дюмолена, неутешная в своей скорби, исполняя его волю, передала 250000 франков на строительство памятника жертвам войны, который вознесется в нашем городе вечной славой простых героев, павших во имя свободы».

– Бомба! Бомба! – потирал руки мсье Жифль.

– Граждане! – мсье Котар расправил плечи. – Это великий день для нашего города. Мсье Дюверне, примите наши поздравления.

Дюверне, сидевший за овальным столом в нише, счастливо улыбался.

Мсье Вуазен, опершись о стойку и сложив руки на груди, язвительно заметил:

– Бомба, особенно по отношению к мадам Дюмолен, неутешной в скорби по погибшему мужу.

Мсье Жифль подпрыгнул на стуле.

– Вы верите в эти омерзительные сплетни! Я выражаю протест. Мадам Дюмолен чиста, как слеза. Но мадам Дюмолен не нравится вам потому, что видела кого-то, одетого в пелерину. А кто ходит в пелерине? Господа, – мсье Жифль обратился к собравшимся в кондитерской, – кто носит пелерину в нашем городе?

Мсье Вуазен громко засмеялся, но было заметно, что заявление Жифля задело его за живое.

– Убийца – Пуассиньяк?! – закричал он. – Вы хотели бы видеть в нем убийцу. Хотя бы на время выборов. Но вам это не удастся.

Дюверне встал и ударил по столу.

– Я протестую против того, чтобы кто-то выражал подозрение по отношению к личности Вильгельма Пуассиньяка. Я считаю это мерзкими сплетнями.

Несколько гостей зааплодировали. Даже мсье Вуазен признал, что выступление Дюверне отличалось классом, в знак чего он поклонился ему.

Мсье Жифль сел расстроенный и объяснял, оживленно жестикулируя:

– Мы все знаем, что мадам Дюмолен невинна. А разве я сказал, что Пуассиньяк убил Дюмолена?

Мадам Вуазен крикнула из-за стойки:

– Мадам Дюмолен все-таки видела кого-то в пелерине!

– Ты с ума сошла! – прошипел Вуазен. – Не суйся в политику.

– Ты же знаешь, откуда у меня эти известия, – скривилась жена кондитера. – Что правда, то правда.

– Тише, глупая!

– А я говорю, что самый подозрительный – это: фрукт из Парижа! – сообщил мсье Сейнтюр. – Но теперь-то он сидит, и его там прижмут как следует.

– Жена Дюмолена, оберегая его, сочинила какую-то историю, – закончил злорадно мсье Матло.

Котар-старший снова вернулся к статье в «Голос юга». Он хлопнул ладонью по газете.

– Вот это событие первостепенной важности. Бомба как выразился мсье Жифль.

Мсье Сейнтюр и дальше пропагандировал свою теорию.

– Этот фрукт из Парижа приехал голым к Дюмоленам, увидел, что наш Шарль – человек очень состоятельный, и воспользовался благоприятным моментом Когда он вернулся в дом, он убил Дюмолена. Сколько требуется времени, чтобы убить человека? Минута! Пол-минуты!

– Неутешная в горе жена признает, что была с ним на прогулке. На прогулке, господа! Знаем мы эти ночные прогулки! – взвился мсье Вуазен.

И вдруг раздался возглас удивления. В кондитерскую вошел закутанный в черную пелерину мсье Пуассиньяк. С тех пор, как существовала кондитерская, ничего более значительного не случалось. Пуассиньяк прекрасно видел, что в нише сидит его политический противник Дюверне, и несмотря на это, он не ретировался из кондитерской. Он только осмотрел полутемный зал и невидящим взором прошелся по нише.

Мсье Вуазен, застывший поначалу от изумления, подбежал к Пуассиньяку. Какое-то время они обменивались замечаниями. Вуазен показывал на стол, на котором лежал «Голос юга». Пуассиньяк заказал оранжад и пирожное с маком. Он слушал рассказ Вуазена, с удовольствием потребляя поданное Вуазеном пирожное.

Матло и Вендо поднялись из-за своих столиков и подошли к своему предводителю. Пуассиньяк приветствовал их с необычной для него откровенностью.

Среди сторонников Дюверне началось брожение. Склонившись друг к другу, они возбужденно шептались, глядя то на Дюверне, то на Пуассиньяка. Дюверне сидел независимый и улыбающийся. Пуассиньяк, окруженный соратниками, стоял у стойки, уверенный в себе и надменный. Мадам Вуазен беспокойно вертелась за стойкой.

– Двести пятьдесят тысяч – это уже что-то! – в в очередной раз провозгласил Котар-старший.

– Мсье Пуассиньяк, у меня мысль! – приглушенным голосом сказал Вуазен. – Давайте объявим сбор средств на наш памятник. Я готов пожертвовать пятьдесят тысяч. Пусть не радуются!

– Я тоже дам! – заторопился Матло.

– И я! – прибавил Вендо.

Пуассиньяк махнул рукой.

– Ерунда!

– Но ведь…

– Ерунда! – сказал Пуассиньяк каким-то-странным голосом и с аппетитом поглотил порядочный кусок пирожного.

– Тут сплетничают, что Гортензия признала, что видела вас в ту ночь, когда был убит Дюмолен.

– Ерунда!

– Мсье Пуассиньяк, надо реагировать. Мы накануне выборов. Я не могу допустить, чтобы эти вот имели больше шансов.

Маккинсли подошел к группе Пуассиньяка.

– Приветствую вас, мсье!

– Привет.

– Вы читали сегодняшний номер «Голоса юга»?

– Читал.

– Вчера мсье Дюверне получил деньги от мадам Дюмолен. Такова была воля писателя.

– Меня это не удивляет. В день смерти писателя появилось и объявление о его воле.

– Это работа Дюверне! – заскрежетал зубами мсье Вуазен. – Он просто оккупировал этот дом. После смерти Дюмолена он почувствовал, что у него земля горит под ногами и что без Дюмолена он выборы проиграет, вот и выклянчил эти деньги.

– Мадам Гортензия подтвердила, что ее муж желал, чтобы в городе был установлен памятник жертвам мировой войны, – сказал режиссер. – Я тому свидетель.

– Что ж поделаешь? – с кривой усмешкой сказал Пуассиньяк. Вуазен, Матло и Вендо в первый раз видели своего лидера улыбающимся столь беззаботно.

– Вы любите пирожные с маком? – удивился Маккинсли. – А я думал, что вы предпочитаете иные изделия, знаменитое изобретение своего соратника.

Пуассиньяк положил руку на плечо Вуазена.

– Терпеть не могу абрикосового крема.

Вуазен с сожалением кивнул.