Текст книги "Черная пелерина"

Автор книги: Тадеуш Квятковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Очень скоро. Он должен был что-то решить с Котаром. У нас кончается вино, а к мсье Котару, который является нашим поставщиком, пришел очередной транспорт, – сообщила она.

Поэтому Торнтон вышел из дома и стал прогуливаться. Недалеко от того места, где он поставил вчера автомобиль, садовник Мейер, хлопотал у аккуратного штабеля кирпичей. Мейер приподнял кепку, режиссер остановился. Он вынул сигарету, угостил садовника, закурил сам.

– Стройка?

– Ну да. Я вожу кирпич, со следующей недели начинаем строить гараж. Порядочный будет, на два бокса. Теперешний деревянный пойдет под садовые инструменты. Там сейчас еле помещается один автомобиль. Прямо стыдно. Если кто-нибудь приезжает на автомобиле, то вынужден его держать под открытым небом. А вы свой куда дели?

– Одолжил мсье Фруассару. Он поехал в Ниццу.

– Ага. Это тот гость, что вчера пришел без вещей и остался?

– Он как раз и должен привезти чемодан.

– Хм, чемодан. Как он выкрутился… – Мейер показал на следы шин. – Просто удивительно, что он не врезался в кирпичи.

– А может, и врезался, – Торнтон с тревогой осматривал участок у штабеля. – По правде говоря, я никогда его не видел за рулем.

– Хе-хе. Может, с ним и случилось что, но не здесь, слава Богу, не здесь. Если кто веточку обломит, я сразу замечаю. Такой уж я специалист, и такой у меня глаз. Но если бы он врезался в кирпичи! Я сам их складывал, все как под линеечку, а халтурной работы, ух… не переношу. У меня страсть к порядку, совсем как у мсье Пуассиньяка. Вы розы видели?

– Какие розы?

– Всякие. Нет сорта, какого бы он не выращивал. У меня на участке тоже есть экземпляры, на которые приятно взглянуть. Ведь я, мсье, садовод-любитель, занимаюсь этим у себя дома, а сюда прихожу на пару часов, делаю то и это, но делаю тоже артистически. А уж какой я быстрый – вы и не поверите. У меня в руках все горит. Вчера у Дюмоленов расцвела черная роза.

– Черная роза?

– Ну да.

– Никогда не видел черных роз.

– Да они вообще-то не черные. Но трудно их выращивать! Интересно, удается ли это кому-нибудь еще? Сомневаюсь. Три года уже выращиваю их, и вот только одна наконец расцвела. Мадемуазель Луиза заладила одно: «Хочу черную розу, хочу черную розу». Мсье Мейер, говорит она, черная роза принесет мне счастье. Хе-хе. Мадемуазель Луиза просто не может без меня. Так пойдем?

– С удовольствием, – ответил Маккинсли.

Старик Мейер провел его к густо заросшей виноградом беседке. Перед беседкой была плантация роз.

В семье Дюмоленов летом основательно обедали после пяти вечера. В этот понедельник обедали вчетвером: мадам и мсье Дюмолен, Луиза и Маккинсли. Фруассар еще не вернулся.

Мадам Гортензия в белом свободном платье исполняла домашний ритуал с видом светской дамы. Луиза вышла к столу в брюках.

– Тебе не жарко, Луиза? – пошутила Гортензия.

– Нисколько.

– Оставь ее в покое, – сказал Дюмолен. – Разве ты не видишь, что это знак протеста?

Луиза отбросила прядь волос, упавшую на ее мрачное чело и промолчала.

Дюмолен обратился к Маккинсли:

– Вот вам образец. Молодая девушка, любой ценой жаждущая независимости. Скучающая, но несмотря на это, а точнее, именно поэтому склонная к аффектации… Брюки, странная прическа, таинственный образ жизни… Такой образ я создам в своем сценарии.

Торнтон с удовлетворением приглядывался к девушке.

– И какую судьбу вы уготовили в своем произведении этой молодой особе?

– Об этом вы узнаете завтра. Я думаю, завтра утром моя сенсационная история будет закончена.

– Вот тогда-то мы и подпишем контракт, мсье Дюмолен. Время – деньги!

Писатель отложил нож и вилку, поднял руки в знак капитуляции и сказал:

– Ну, поскольку деньги мы оба ценим, я к вашим услугам.

Они оба рассмеялись.

Режиссер восхищался французской кухней и вином «божоле». Мсье Дюмолен был в хорошем настроении, он беспрестанно говорил, а за десертом даже ударился в воспоминания времен последней войны.

Когда все встали, чтобы перейти на террасу, где обычно после обеда пили кофе, к Гортензии подошла служанка Анни и что-то сообщила вполголоса.

– Ко мне? – удивилась Гортензия и быстро вышла из комнаты.

Через минуту она возвратилась, слегка возбужденная, неся в руках большую квадратную коробку.

– Цветы? – поинтересовался Дюмолен.

– Наверное, цветы… – развернув несколько слоев папиросной бумаги, она вынула охапку орхидей.

– Какая прелесть!

– От кого? – спросил писатель.

Гортензия вынула из конверта карточку.

– Это Фруассар… – улыбнулась она. – Какой галантный.

– Вы одолжили ему машину? – обратился Дюмолен к Маккинсли.

– Да. И попросил еще кое о чем… – поспешно ответил режиссер.

– Что-то его долго нет, – констатировал Дюмолен и поглядел на жену.

Гортензия погрузила лицо в экзотические цветы.

Анни поставила керамический кофейник в тени тента. Крепкий запах кофе заглушил все запахи вокруг. Дюмолены, Луиза и Торнтон покинули столовую и перешли на террасу. Это было исключительно удобное место. Находящееся на самом верху парка, оно было и самым представительным. Одной стеной терраса подходила к пригорку, и с той стороны на бетонную крышу можно было взойти прямо со двора, а две другие стены возносились над неровным газоном на половину этажа. Под террасой размещался холл и парадный вход в дом. Из холла довольно большой ярус лестницы вел в столовую, откуда был выход на этот обширный, крытый тентом балкон.

Мадам Гортензия возилась с расписными чашечками.

– Кофе я ставлю превыше какого угодно алкоголя, – сказал Маккинсли с присущей ему приветливостью. – После кофе мне всегда хочется сотворить что-нибудь этакое!

– Да? Если бы вы ближе знали комиссара Лепера, то убедились бы, насколько бывает бессильным и этот напиток, – рассмеялся Дюмолен.

– Шарль, ты несправедлив, – с упреком сказала мадам Гортензия. – Лепер – беззаветно преданный нам человек, – объяснила она режиссеру. – И совсем не глупый. От-Мюрей – не Чикаго, тут себя особо не проявишь…

– Ты думаешь? Я, конечно, только теоретик в отрасли криминальных загадок, но мнения придерживаюсь иного.

Маккинсли решил коснуться щекотливой темы.

– Я слыхал о вашей потере.

– Луиза! – воскликнула Гортензия. – Ты все-таки проговорилась!

– Нет, нет. С мадемуазель Луизой мы говорили только о литературе.

– О литературе и путешествиях… – вызывающе начала Луиза.

– Точнее, мы говорили о поездке в Соединенные Штаты, – спокойно уточнил Торнтон. – Это мадемуазель Селестина сообщила мне о краже. Кажется, комиссар Лепер энергично взялся за розыски. Будем надеяться на успех.

– А вот и комиссар собственной персоной, – объявил Шарль Дюмолен.

Из-за деревьев появилась плотная фигура в светлой свободной одежде, а следом за ней тоненькая фигурка девушки. Селестина взошла на террасу по каменной насыпи, ее отец выбрал удобный окольный путь.

– Прошу не расстраиваться, я по службе.

– Мы ждем вас к кофе! – позвала мадам Гортензия.

– Самое большое – полчашки, – подчеркнул официальность визита комиссар Лепер, входя на террасу. Потом он важно спросил:

– Мсье Фруассар еще не вернулся?

– К сожалению, еще нет.

– Вы что-нибудь узнали о Жакобе Калле? – допытывалась мадам Гортензия.

– Я в постоянном контакте с комендатурой Тулона. До сих пор полиции не удалось напасть на его след. Но мы времени даром не теряем. Давайте воспользуемся свободной минутой и поговорим об обстоятельствах, при которых брошь, так сказать, дематериализовалась. Мистер Маккинсли, мне очень жаль, что вопреки желанию семьи Дюмоленов я доставляю вам беспокойство. Но моим долгом является ознакомить вас с прискорбным фактом, имевшим место вчера вечером.

– Маккинсли уже знает, – вмешался писатель.

– Тем лучше. Как гражданин страны, в которой преступления в порядке вещей, – с удовлетворением сказал комиссар, – он не будет на нас в обиде за то, что мы займем его внимание всего на несколько минут событием, для нашего города неординарным.

– Я к вашим услугам, – сообщил Торнтон.

– А теперь приступим к более подробному исследованию, – возвестил комиссар Лепер. – У меня есть одна мысль. Но раньше давайте выпьем кофе…

– Ты ведь недавно выпил уже, – обратила его внимание Селестина.

– Ах, да, в самом деле…

Но мадам Гортензия уже подавала комиссару следующую чашку.

– Я бы попросил вас, мадам, приколоть к платью какую-нибудь брошь, можно и обычную булавку. И не застегивать застежку.

– Не понимаю, – сказал Дюмолен. – Ведь та брошь была с застегнутой застежкой.

– Может, да, а может, и нет. Сейчас мы проведем опыт при наличии плохо действующей застежки. Мы должны считаться с такой возможностью. Я сажусь вот здесь, где сидел и вчера. Тут рядом пустое кресло, это мсье Дюверне. Слева пустое кресло, это мистер Маккинсли.

– Зачем? – поинтересовался режиссер. – Я ведь могу тоже сесть.

– А это для того, чтобы вы заменили отсутствующего Фруассара. Здесь мсье Дюмолен, а там мадам Дюмолен. Отлично. Булавка не застегнута, замечательно! Теперь мадемуазель Луиза принесет нам зеленую шаль и набросит ее на плечи мадам Дюмолен.

Луиза через минуту появилась с шалью и укрыла ею Гортензию.

– Прекрасно. Мадам Гортензия в этой шали пройдется по террасе. Прошу вас, сделайте несколько движений. Представьте себе, что наливаете кофе в чашки. Попрошу это изобразить.

Гортензия взяла в руки керамический сосуд и сообщила:

– Кофе уже нет.

– Жаль. Но вы только изобразите, я же сказал. Теперь мадемуазель Луиза идет за другой шалью. Хорошо, вот другая шаль. Селестина стоит в двери, мадемуазель Луиза в некотором отдалении от кресла мадам Дюмолен. Мадам Дюмолен, попрошу снять шаль!

Гортензия решительным движением сбросила с плеч шерстяную материю. Булавки не было.

– Браво! – закричал комиссар Лепер и кинулся к шали. – Вот, прошу вашего внимания, булавка торчит в шали. Я вспоминаю, что вчера в течение продолжительного времени шаль лежала на спинке кресла и все имели к ней доступ.

Гортензия сказала:

– Брошь, которая зацепилась за шаль не очень крепко, могла упасть еще до того, как шаль была снята.

– А теперь проведем опыт при застегнутой броши, – сказал со странным смехом Шарль Дюмолен.

– Именно. В этом и заключается мой план.

Мадам Гортензия прикрепила булавку, комиссар проверил застежку, Луиза во второй раз укрыла плечи опекунши шалью. Гортензия встала, прошлась по террасе, повторила манипуляции с кофе и опять села.

– Прошу снять шаль! – распорядился комиссар.

Гортензия сняла зеленую шаль – булавка была на месте.

– Чудес не бывает. Теперь Луиза подходит с черной шалью, мсье Фруассар вскакивает… Мсье Фруассар!

– Меня зовут Маккинсли, – возразил режиссер.

– Мистер Маккинсли, вы спотыкаетесь о кресло.

Торнтон с криком упал на кресло, выполнил ряд замысловатых движений руками и ногами и наконец пролетел так близко от Селестины, что та со страхом отшатнулась. Мадам Гортензия залилась смехом.

– Вы просто акробат.

– Плохо, – сказал комиссар. – По пути вы должны схватить конец зеленой шали, которую держит мадам Гортензия.

– Но поскольку булавка прикреплена к платью, а шаль снята, какое это все может иметь значение? – скептически спросил Дюмолен.

Лепер наморщил лоб.

– Все имеет значение, – холодно ответил он. – Повторите, пожалуйста, мистер Маккинсли! А вы, мсье Дюмолен, сразу вскочите и в тот момент, когда Фруассар коснется мадам Гортензии, набросьте шаль на плечи жене. Внимание: раз, два, три!

Создалась суматоха. Торнтон, пнул кресло, перегнулся через него, потянул за кончик шали. Изображая потерю равновесия, он полуобнял Луизу, а когда та оттолкнула его, перешел в горизонтальное положение и преодолев на четвереньках террасу, уселся у ног Селестины. В это время Дюмолен укрыл шалью Гортензию, которая задыхалась от смеха.

– А теперь, будьте добры, подойдите все к столу, – сказал Лепер. – Мадам Гортензия, прошу снять шаль.

Мадам Дюмолен выполнила приказ. На террасе воцарилась тишина. Булавки не было, на платье остался только след от заколки.

– Та-ак, – комиссар первым обрел дар речи. – Так. – Он вытер платочком вспотевший лоб и смерил Маккинсли тяжелым взглядом. – О-очень интересно!

– Где, черт побери, подевалась эта брошь? – голос Торнтона выражал неподдельное удивление. – Где она?

– Здесь, – сказал Дюмолен и протянул руку. – В моей ладони. Я вам продемонстрировал, как легко можно украсть даже хорошо прикрепленную драгоценность. Естественно, при условии, что в данный момент нас в этом не подозревают.

– Вы воспользовались моими гимнастическими упражнениями, – рассмеялся Маккинсли. – Я сосредоточил на себе всеобщее внимание, особенно внимание мадам Дюмолен.

– Вы правы. Человек не может одинаково реагировать на два одновременных события, на два действия. Действие более сильное, более громкое, хотя иногда и менее значительное, побеждает. И этот психологический закон легко использовать.

Луиза, смертельно побледнев, воскликнула:

– Это низость! Ты создаешь впечатление, что я украла брошь. Тогда, когда укрывала Гортензию зеленой шалью. Конечно… кто со мной считается! Я воспользовалась психологией! Вчера ночью меня спрашивали, как это я ни с того, ни с сего принесла шаль, хотя меня и не просили об этом. По вашему мнению, я не способна даже на самые простые рефлексы! Я способна только на преступление! Ну, признайтесь, вы меня считаете преступницей?

– Она сошла с ума, – Гортензия посмотрела на мужа.

– Луиза, успокойся, – строго сказал Дюмолен.

– Не успокоюсь! С меня достаточно. Вы противны мне. Ваши благодеяния поперек горла мне становятся. Ну, ты еще пожалеешь из-за своих штучек с этой брошью! – закричала она со злостью и бросила на Дюмолена яростный взгляд.

После этого взрыва она убежала с террасы и скрылась в густых зарослях.

– Что за нервный ребенок, – вздохнул комиссар Лепер. – Селестина, сбегай за подружкой и постарайся ее успокоить. Ох, эта наша молодежь, это военное поколение. Нездоровое влияние, американские фильмы… – он кивнул несколько раз. Потом опять обратился к хозяину дома: – Очень поучительный эксперимент, хотя в итоге имеем не лучший результат. В одном только мы убедились: два человека, бывшие вчера в этом доме, испарились. Событие фундаментальной важности. Не касаясь дела Жакоба Калле, не могу не считаться с фактом отсутствия Фруассара.

– Хорошенькая история, – пробормотал режиссер.

– Прошу помнить, мсье комиссар, что это наш гость, – сказала Гортензия. – А во-вторых, брошка могла остаться в зеленой шали. Эту шаль, как я уже говорила, после того, как все разошлись, принесла в мою спальню служанка Анни.

– Закончим наше локальное расследование этим последним фактом, – согласился комиссар.

Мадам Дюмолен позвонила, почти сразу на террасу вошла Анни Саватти. Сразу было видно, что она сориентировалась в ситуации, потому что ее привлекательное лицо покрыл румянец.

– Я вас слушаю, – сказала она, обращаясь не как обычно к мадам Дюмолен, а к комиссару.

– Мадам, вы вчера отнесли эту шаль в комнату хозяйки?

– Да.

– Вы по дороге не заходили, например, на кухню или не выходили во двор?

– Нет.

– Анни, дорогая, надо сказать мсье комиссару всю правду, – вмешалась Гортензия. – Это было воскресенье, выходного у тебя не было, может, к тебе кто приходил… В принципе я ничего плохого в этом не вижу.

– Ко мне никто не ходит, – прервала негодующе Анни. – Я уже говорила об этом.

– Какие все расстроенные. Только что пропадет, как люди теряют контроль над собой. Почему же полиция всегда сохраняет хладнокровие? – философски рассуждал комиссар Лепер. – Мадам Дюмолен спрашивает очень благожелательно, зачем же волноваться?

– Я уже не могу. С самого утра все мучают меня. Мадам, мсье комиссар, Агнесс! – взорвалась Анни. – В первый раз в жизни встречаюсь с такой несправедливостью! Я порядочная девушка. Я не переношу подозрений.

– Возьмите эту шаль, дитя мое, и отнесите на место, – попросил комиссар.

Анни резко схватила шаль. В двери, словно настигнутая какой-то мыслью, она остановилась и обернулась.

– Что еще? – спросил Лепер.

– Не знаю, имеет ли это какое-то значение, – сказала Анни дрожащим голосом, – но сегодня утром мсье Фруассар не позволил почистить его одежду.

– Как это было? – комиссар едва сдержался, чтобы не подпрыгнуть. – Ну-ка, расскажите.

– Как обычно. Я принесла завтрак и хотела взять вещи, чтобы почистить. Я всегда так делаю. И тогда мсье Фруассар… – тут служанка мимолетно взглянула на хозяев. – Мсье Фруассар сказал, что не может позволить, чтобы такая красивая женщина прислуживала ему.

Дюмолен рыкнул смехом.

– Это обходительный человек! Что вы видите в этом плохого, Анни? Мсье Фруассар известный обольститель женщин…

Анни хотела что-то ответить, но комиссар прекратил дискуссию:

– Благодарю вас, мадам, можете идти. Так. Я не думаю, что мы увидим мсье Фруассара очень скоро. Мистер Маккинсли, он поехал на вашей машине?

– Точно.

– Это наверняка дорогой автомобиль?

– Вы угадали. «Кадиллак» 1956 года.

Комиссар попросил сообщить номер. Потом он спрятал блокнот и взглянул на часы.

– Половина восьмого! Я и не думал, что уже так поздно. Бегу в полицию, я оставил сержанта Панье у телефона. Итак, начинаем новую кампанию! Если получу неожиданное известие, позвоню.

– Пожалуйста, – ответил Дюмолен. – Мы сегодня никуда не пойдем. Я сейчас сажусь писать и буду работать до поздней ночи.

Комиссар попробовал спуститься по каменистому склону, он сделал в этом направлении несколько решительных шагов, потом заколебался, махнул рукой и решительно взял направление на холл. В холле его сердечно приветствовал входящий с чемоданом в руках Эдвард Фруассар.

Комиссар оставил резиденцию семейства Дюмоленов окончательно выбитый из колеи. Вид Фруассара, который возвратился в От-Мюрей и беззаботно фланировал по холлу дома на холме, не покидал воображение Лепера, возбуждая все возрастающее раздражение.

«Ну и штучка, – думал комиссар, – бессовестный тип».

Дойдя до рынка, он почувствовал себя несколько бодрее. Здесь было средоточие жизни города, жизни беспечной и знакомой. Как человек по характеру спокойный и достаточно уверенный в себе, комиссар должен был быстро одолеть свое возбуждение. Несмотря на позднее время, он замедлил шаг: кто знает, вдруг дежуривший сержант Панье имеет для него новые неприятные известия? Зачем спешить? Он постоянно вытирал платочком влажный лоб: потел комиссар чрезмерно из-за солидной комплекции, а уж сегодня жара особенно давала себя знать. Вечер не принес ожидаемой прохлады, густой горячий воздух обещал дождь.

Мсье Котар, солидный торговец и достойный уважения гражданин, стоял в белом фартуке в двери своего магазина и кланялся комиссару. Фигура Фруассара постепенно теряла очертания.

– Парит сегодня вечером, – сказал мсье Котар.

– Да уж, парит, – охотно согласился комиссар.

– Дождик бы не помешал.

– Еще бы!

– Воздух стал бы посвежее.

– Я еле дышу, – комиссар обрел душевное равновесие.

– Я получил новую партию вина. Вы не хотели бы попробовать, мсье Лепер?

– С удовольствием.

Фруассар окончательно исчез.

Через пятнадцать минут комиссар опять был на рынке. Он и в самом деле чувствовал себя здесь как дома. Пахло жареной в масле рыбой, из окна слышалась песенка Ива Монтана.

Прошел кассир Вендо, шествующий в компании жены и двоих маленьких внуков. Следом за ним прошла мелкими шажками мадам Бейяк. Комиссар отвернулся, обошлось без поклонов. В сквере Вольтера, в тени каштанов, молодые ребята обнимали молоденьких девушек. Мсье Лепер встречал их каждый день, совсем недавно еще у них были толстощекие детские лица, они гоняли на самокатах. Их отцы держали виноградники или занимались торговлей, деды жили на ренту. Комиссар прошел мимо бюста Вольтера и по широкой аллее, усаженной пальмами, вышел к церкви. Вечерняя служба должна была недавно закончиться, потому что кюре Бреньон еще стоял на ступенях перед старинным порталом, являя подобие статуи Вольтера, находящейся в противоположном конце аллеи. Увидев Лепера, кюре принялся оживленно жестикулировать, и через минуту две местные знаменитости уже продвигались вдоль живой изгороди, за которой белела усадьба приходского священника.

– Котар получил новую партию вина, – сообщил комиссар.

– Я знаю, – сказал кюре. – Я разговаривал чуть раньше с мадам Сильвией, которая, несмотря на плохое самочувствие, пришла к вечерней службе. Кажется, у Дюмоленов гости? Какой-то американец, сильно интересующийся нашим городом?

– Да, кинорежиссер.

– Вот-вот. Он уже осматривал церковь?

– Не знаю. Я вам должен признаться, от американцев я не в восхищении.

– Это зависит от человека. А тот, второй?

– О нем и говорить не стоит. Гнусный тип.

– В самом деле? А я слыхал, что это приличный мужчина, бывший любовник мадам Дюмолен.

– Кто это вам сказал?

– Все так говорят, буквально все. Ко мне приходят верующие, не могу пожаловаться. Кажется, ваша Селестина взяла у Мишелин собачку?

– Да, сегодня утром взяла.

– И что, она беспокойства не доставляет? – допытывался духовный пастырь. Неожиданно кюре рассмеялся. – Глядите-ка, мсье Пуассиньяк собирает мусор! Этот человек ни на минуту не оставляет заботы о благоустройстве города.

– Мужчина в черной пелерине накалывал на трость какие-то бумажки, брошенные мимо урны.

– Добрый вечер, мсье Пуассиньяк! – воскликнул комиссар.

Пуассиньяк вынул изо рта трубку, приподнял шляпу и быстро свернул в боковую улочку.

– Наш уважаемый советник не в настроении, – констатировал кюре. – Он с утра зол на мсье Дюмолена из-за пожертвования на памятник. Надо признать, что инициатива Дюверне обречена на успех. Кто теперь будет принимать во внимание проект Пуассиньяка? Интересно, сколько же Дюмолен отстегнет?

– Конечно. Мне Котар говорил, что Пуассиньяк не находит себе места от возмущения. Еще бы! Перед самыми выборами – такой ход. Я уверен, у Дюверне место мэра уже в кармане. Городской совет считается с мсье Дюмоленом.

– А вы, мсье Лепер, свою кандидатуру не выставляете? – пошутил кюре.

– Полицейские, священники и преступники не могут быть мэрами, – парировал комиссар.

Кюре Бреньон вдруг рванулся и, хлопая в ладоши, загнал в просвет в живой изгороди заблудившуюся курицу.

– А что с той брошкой? – спросил он неожиданно.

Лепер подпрыгнул.

– И в самом деле! Я тут болтаю, а в комиссариате меня ждут важные дела! – он склонился к уху Бреньон а и многозначительно сообщил: – Иду по следу, мсье кюре, иду по следу.

В полицейском управлении комиссар не узнал ничего нового. Его люди прочесали улицы От-Мюрей без какого-либо результата. Тулон молчал.

Лепер принял рапорты по мелочам, отпустил сержанта Панье и уселся в канцелярии над пачкой старых донесений, скопившихся за последние недели. После хлопотливого дня в душной комнате комиссар чувствовал себя изнуренным, голова его отяжелела. Он подумал, не заскочить ли в кондитерскую «Абрикос» подкрепиться чашечкой кофе, но посмотрел на телефон и вздохнул. Потом комиссар вынул из шкафа глиняный кувшин с божоле и стакан, поставил все на столе перед собой. В окно проникала далекая мелодия. Комиссар отодвинул папку и глубоко задумался. Перед его глазами промелькнул Фруассар, скованный наручниками, потом Калле на корабле, совершающий бегство в Америку с бриллиантовой брошью. Комиссар взвешивал какую-то идею, в нем зрело решение, усталость давала знать все больше, и он опустил лицо на руки…

Когда комиссар возвращался домой, шел густой, освежающий дождь. На башне мэрии часы били полночь. Уже издалека Лепер заметил, что в его столовой светится окно, он застал обеих женщин за столом: Селестину со щенком на коленях, штудирующую годовую подшивку какого-то журнала, и мадам Сильвию, задумавшуюся над стаканом липового цвета.

– Ты возвращаешься ужасно поздно, Гюстав, – сказала мадам Сильвия.

– Работа, работа, мои дорогие! Вы зря меня ждете. Селестина должна уже спать.

– Она только что пришла. С тех пор, как Луиза в От-Мюрей, Селестина только гостит в собственном доме, – пожаловалась мадам Лепер.

– Молодость, милая Сильвия. Молодость тянется к молодости.

В силу какой-то непрослеживаемой ассоциации мадам Лепер вдруг сообщила:

– Я пригласила режиссера Маккинсли на чай. До чего же это славный человек!

– Мне дадут что-нибудь поесть? – нетерпеливо сказал комиссар.

Мадам Лепер поспешно поставила на стол белое печенье, салат, креветки, после чего исчезла на кухне. У Леперов не было постоянной служанки, сестра комиссара, несмотря на слабое здоровье, занималась хозяйством.

Селестина подняла голову над подшивкой:

– Из Тулона звонили?

Мсье Леперу нравилось, когда дочь интересовалась его делами.

– У меня новая концепция, – важно сообщил он.

– Фруассар, Маккинсли или Дюмолен? – коротко спросила Селестина.

Комиссар чуть не подавился.

– Боже мой, Селестина, как ты можешь так думать?! Мсье Дюмолен изобразил сегодня похищение броши из привычного хвастовства. Он думает, что собаку съел в розыске. Только и всего. Ты что, за дурака меня считаешь?

Селестина пожала плечами.

– Так кто же?

– Боюсь, что Фруассар.

Мадам Сильвия внесла вино и сыр.

– Котар получил новую партию вина, – сообщила она брату.

– Я что-то уже слышал на этот счет, – рассмеялся комиссар.

– Тетя, Гастон не может спать в кухне один, – сказала Селестина. – Я его возьму с собой.

– Святая дева Мария, как я себя плохо чувствую!

Дождь, ливший еще недавно как из ведра, теперь потихоньку утихал. Комиссар подошел к окну.

– Уфф, наконец-то можно дышать… Благодать.

– А как пахнут цветы! – поддакнула мадам Сильвия. – И ночь до чего великолепная! В нашем климате можно жить только ночью. Боже милостивый, лежать бы в лимонной роще, под лампионами, слушать бы музыку… в хорошей компании…

– Пить бы кофе с коньяком, – дополнил идиллию комиссар. – И чтобы еще кто-нибудь рассказывал смешные истории!

– У меня совершенно перестала болеть голова! – с экзальтацией воскликнула мадам Сильвия.

– Представьте себе, – начал мсье Лепер. – Кюре Бреньон рассказывал сегодня по пути в Тулон мсье Дюверне забавную историю. В свое время, когда кюре Бреньон был еще молодым, в его приходе…

В холле зазвонил телефон.

– Известия из Тулона! – вскрикнул комиссар и быстро выбежал.

Когда он возвратился, его трудно было узнать. Лицо его стало серым, в вытаращенных глазах читалось неописуемое потрясение. Мадам Сильвия и Селестина ожидали молча, когда он обретет дар речи. Мсье Лепер прошел к столу деревянной походкой, оперся о него. Потом он сказал тихо:

– Шарль Дюмолен мертв.

Комиссар Лепер отдал по телефону необходимые распоряжения. Не прошло и пятнадцати минут, как он сидел в служебном автомобиле в компании еще двух человек. По дороге он заехал за сержантом Панье и доктором Прюденом.

Известие, которое сообщила ему несколько минут назад бесцветным голосом мадам Дюмолен, достигло только определенной части сознания комиссара, он действовал привычно, как и положено опытному специалисту, но в то же время слабость в ногах и полная сумятица в мыслях свидетельствовали об утрате равновесия духа.

– Случилось несчастье. Шарль мертв. Приезжайте с врачом. Совершено преступление, – вот и все, что сказала по телефону мадам Дюмолен.

Любое из этих сообщений было зловещим. Поэтому Лепер, выходя из дома, надел мундир.

В доме на холме везде горел свет. Темно-пурпурные тенты над террасой произвели на комиссара дикое впечатление. Дверь открылась еще до того, как позвонили. Их впустила Анни, глаза ее были опущены, она не проронила ни слова.

Трое полицейских остались в холле. Лепер и доктор Прюден стали подниматься по лестнице. В этом недавно еще гостеприимном доме никто не поспешил им навстречу. Комиссар открыл дверь в столовую и от неожиданности зажмурился. За овальным столом сидели четыре человека: Гортензия Дюмолен, Луиза Сейян, Эдвард Фруассар и американец Торнтон Маккинсли. Они пребывали в полном молчании, освещенные ярким светом лампы под потолком и бра на стенах. Четыре лица повернулись в сторону вошедших. Ни на одном из этих лиц не было следов слез или чрезмерного волнения. Доктору Прюдену они показались похожими на пациентов, ожидающих в приемной дантиста, комиссар счел их похожими на восковые фигуры.

Наконец Фруассар сказал вполголоса:

– Господа, вы можете подняться наверх. Кабинет открыт.

Перед тем как они поднялись на следующий этаж, Лепер позвал с низа лестницы сержанта Панье.

Небольшое квадратное помещение на самом верхнем этаже состояло, казалось, из одних только дверных проемов. Кроме кабинета Дюмолена, здесь была еще его спальня, комната мадам Гортензии, комната Луизы и ванная. Комиссар плохо ориентировался в этой части дома, он остановился на некоторое время и оценивал ситуацию. Он представлял расположение комнат снаружи и знал, что огромное окно рабочего кабинета располагается в стене, выходящей на север, эта стена была больше других утоплена в холм. Комиссар представил себе стороны горизонта и нерешительно нажал на одну из ручек. Да, он не ошибся.

Хозяин дома, автор бестселлеров Шарль Дюмолен сидел за рабочим столом. Голова, опирающаяся о спинку кресла, прикрытые глаза, губы, искривленные в горькой усмешке – все это могло создать впечатление, будто писатель сосредоточенно обдумывает одно из опасных и таинственных приключений… По лбу вдоль виска сбегала узкая коричневатая струйка.

На Дюмолене была серая куртка из ткани тропик, под ней виднелась снежно-белая сорочка. Эта сорочка и краешек платочка, освещенные настольной лампой, сами казались источниками света на фоне открытого, заполненного темнотой неба окна.

В рабочем кабинете царил строгий порядок: поверхность стола была практически пустой, только несколько карандашей, квадратные часы в кожаной оправе, чистая фарфоровая пепельница и большой календарь с пометками. Слева от рабочего стола стоял столик поменьше, на нем размещалась пишущая машинка, здесь же стоял стул. Справа находился шкафчик и еще одно кресло. Вдоль боковых стен протянулись полки, забитые книгами. Дверь со сводом вверху вела в спальню писателя, находившуюся по соседству с кабинетом.

– Сержант Панье, попрошу снять отпечатки пальцев со всех предметов! – распорядился Лепер.

А в это время доктор Прюден осторожно делал свою работу. За долгие годы практики ему приходилось выполнять обязанности судебно-медицинского эксперта и в таких вот спокойных городках. Комиссар Лепер тоже не первый день занимался своим делом. Здесь, в этой комнате, все страхи покинули его. Факт внезапной смерти человека, с которым он дружил и даже разговаривал несколько часов назад, отошел на задний план, уступая место детективной загадке. И комиссару надлежало отгадать данную загадку. Шарль Дюмолен, создатель хитроумных преступлений, сам пал жертвой одного из них – это для комиссара Лепера было самым важным.

– Смерть наступила около двух часов назад, то есть, между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, – объявил доктор Прюден. – Нанесено два или три удара тупым предметом в голову. Ни о какой борьбе нет речи. Кончина мгновенная.